Текст книги "Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней"

В конце 1897 года, после тяжелых месяцев на линии фронта, Уинстон смог получить отдых, в котором так нуждался. Как всегда, он не стал терять времени даром и использовал эту передышку для написания не только для своей первой книги (подробного описания конфликта – «Истории Малакандского полевого корпуса»), но еще и первого и единственного романа «Саврола», пародии на лондонское общество. Действие романа разворачивалось в вымышленной столице страны, которой управляет диктатор. Главная героиня сбегает от своего мужа-диктатора к основному герою книги, Савроле. В портрете этого героя явно просматриваются черты автора. Саврола «находит покой только в действии, успокоение – только в опасности, и лишь в смятении обретает мир… Честолюбие было его главной движущей силой, и он не мог сопротивляться этому»[57]57
  Winston S. Churchill, Savrola: A Tale of the Revolution in Laurania (George Newnes, London, 1908), p. 32.


[Закрыть].

Тень ранней кончины лорда Рэндольфа, покинувшего этот мир в сорок пять лет, не оставляла Уинстона. Его отец всегда «спешил жить», и сын оказался таким же.

В 1898 году Уинстон отправился в Судан, чтобы вступить в полк лорда Китченера, сражавшегося с махдистами. Там он продолжил работу военным корреспондентом и принял участие в одной из последних великих кавалерийских атак в английской истории. Черчилль похвалялся, что лично убил по меньшей мере триста «дикарей». Пережитое стало основой его следующей эпической книги «Речная война» (в двух томах). В этом подробном рассказе о конфликте в Судане Китченер предстает не в лучшем свете, но Черчилль не признавал цензуры. В конце года он уехал в Лондон, чтобы закончить книгу, а потом вновь отправился в Индию.

В Англию он вернулся в марте 1899 года, твердо решив заниматься политикой. В это время скончался член парламента от Олдэма, и новые выборы были назначены на июнь. Черчилль получил свою первую возможность. Он активно вел предвыборную кампанию, но потерпел поражение. Впрочем, разочарования его никогда не останавливали. Уинстон вернулся к военной журналистике и отправился в Южную Африку освещать новый конфликт – англо-бурскую войну.

Черчилль оказался в самой гуще боевых действий и проявил колоссальную смелость. Через несколько недель он оказался в плену у буров (когда об этом стало известно в Англии, раздался всеобщий крик ужаса). Хотя при нем был его верный «маузер», Уинстон утверждал, что не является военным. Впрочем, буры его не слушали. Молодой авантюрист не стал дожидаться, когда его судьба будет решена по дипломатическим каналам, и попросту сбежал из лагеря в Претории. Он долго шел под палящим африканским солнцем и вышел к железнодорожной линии, где ему удалось вскочить в поезд, который и доставил его к свободе. Он проделал путь почти в триста миль, и каждая внесла свой вклад в его легенду. Черчилль провел в Южной Африке еще шесть месяцев, купаясь в славе, а в июле 1900 года вернулся в Англию и сразу же приступил к политической деятельности. Приложенные усилия и слава принесли свои плоды. 1 октября 1900 года Уинстон Черчилль был избран членом парламента от консервативной партии. До двадцать шестого дня рождения оставалось два месяца.

Можно сказать, что его избрание стало первым примером политики знаменитостей, но, как пишет Дженкинс в биографии «Черчилль: Жизнеописание», Уинстон «верил в свою звезду. И его звезда взошла над Олдэмом»[58]58
  Jenkins, Churchill, p. 65.


[Закрыть]. Впрочем, как всегда, одной карьеры Уинстону было недостаточно. Он продолжал писать и отправился в ораторское турне по Великобритании, Соединенным Штатам и Канаде, где получал солидные гонорары, поражая публику рассказами о своих головокружительных приключениях в Южной Африке. 22 января 1901 года он узнал о смерти королевы Виктории. Нация вступила в новую эпоху. В день погребения королевы Черчилль вернулся в Англию и наконец-то занял свое место в Палате общин. Дженкинс писал, что Черчилль, «которого впоследствии часто называли последним викторианцем в британской политике, из-за нежелания терять гонорары за лекции пренебрег возможностью принести парламентскую клятву верности королеве. В верности он поклялся 14 февраля – королю Эдуарду VII»[59]59
  Ibid., p. 71.


[Закрыть]. Клятва была принята, и первое выступление Черчилля в Палате состоялось 18 февраля.

Уинстона всегда считали тщеславным – и не без оснований. Но первые его четыре года в парламенте прошли довольно тихо. Как и в Индии, он использовал это время для наблюдений и анализа услышанного от своих коллег-консерваторов и представителей оппозиционных партий. Постепенно ему стало ясно, что место на задних скамьях правительственной партии – не то, чего ему всегда хотелось. Он хотел вершить судьбы нации. Но прошло почти сорок лет, прежде чем ему представилась такая возможность.

Долго сохранять спокойствие Черчиллю никогда не удавалось. Вскоре он стал произносить речи, которые противоречили точке зрения его партии на увеличение военных расходов. В «Моих ранних годах» он вспоминал: «Я был всецело за войну, разгоревшуюся тогда опять, но приобретшую характер беспорядочный и хаотичный. Я считал необходимым воевать до победного конца, для чего задействовать больше живой силы и лучше организовать ее. Мне казалось разумным использовать индийский корпус… Я считал, что нам следует положить войне конец с помощью силы и великодушия и поскорее вернуться на тропу мира, разумной экономии и реформ»[60]60
  Churchill, My Early Life, p. 374.


[Закрыть].

Бурская война завершилась в 1902 году, но это никак не примирило Черчилля со взглядами старших тори. Между ними возникли непреодолимые разногласия по вопросу свободной торговли. Черчилль целиком и полностью защищал политику свободной торговли, выступал против протекционистских торговых войн, утверждал, что мир без пошлин – это лучший способ обеспечения населения всех стран дешевыми продуктами и дешевым сырьем. Однако ведущие члены консервативной партии, среди которых был и Джозеф Чемберлен (отец Невилла), выступали за установление таких пошлин. Теперь политическое сознание Уинстона было ближе к точке зрения либералов, которые яростно боролись с пошлинами (а также постоянно подвергались критике со стороны сторонников и противников а) избирательного права для женщин, б) зарубежных войн, в) либерального капитализма, г) религии). Он страстно убеждал других молодых консерваторов голосовать против предложенной правительством протекционистской политики. Такое положение было нетерпимым. Уинстона обвинили в том, что он вносит раскол в партийные ряды. Однажды, когда он выступал против правительства, премьер-министр Артур Бальфур и другие министры возмущенно покинули Палату. Черчилль явно перегнул палку.

Во время другого его выступления произошло немыслимое: речь ему изменила. Не закончив, он медленно опустился на свое место и обхватил голову руками. Многие члены Палаты помнили судьбу его отца, и у них возникли естественные опасения за здоровье молодого политика.

Уинстон был сильным человеком. Этот сложный момент не обескуражил его, а лишь укрепил его решимость поразить Палату совершенно иным образом. 31 мая 1904 года, как вспоминала его близкая подруга, Вайолет Бонэм-Картер, Уинстон «ненадолго заглянул в Палату. Остановившись у барьера, он взглянул на свое место под министерской галереей, быстро осмотрел ту же скамью со стороны оппозиции, сделал несколько шагов, поклонился креслу [спикера], резко развернулся вправо и занял место среди либералов»[61]61
  Violet Bonham-Carter, Winston Churchill: An Intimate Portrait (Harcourt, Brace & World, New York, 1965), p. 89.


[Закрыть]. Он сознательно сел рядом с ярым противником Джозефа Чемберлена, Дэвидом Ллойдом Джорджем.

Политические демонстрации Черчилля в первые четыре года его пребывания в парламенте позволили ему занять видное место среди либералов. Его пример помог им дискредитировать консерваторов и провозгласить победу либерализма. Молодой перебежчик объединился с опытным наставником, Ллойдом Джорджем. Такое мощное сочетание позволило либералам в декабре 1905 года сформировать правительство. Артур Бальфур ушел с поста премьер-министра. Черчиллю предложили должность заместителя министра по делам колоний. Это неприметное положение вполне его устраивало, поскольку положение в Индии и Южной Африке он знал по личному опыту и хорошо ориентировался в подобных вопросах. К апрелю 1908 года он сумел реализовать очередной честолюбивый замысел – стал президентом Совета по торговле.

Черчилль вошел в состав кабинета министров. Это событие было очень важным, но значимость его померкла рядом с другим, произошедшим за обеденным столом у леди Сент-Хельер.

Черчиллю выпала роль «четырнадцатого счастливчика»: такого гостя приглашают, чтобы за столом не оказалось тринадцать человек. Уинстон повернулся к молодой даме, сидевшей рядом. И эта очаровательная девушка через шесть коротких месяцев стала его женой, с которой он прожил всю жизнь. Девушку звали Клементина Хозьер.

Клементине было двадцать три года. Она была дочерью леди Бланш Хозьер, а вот мнения относительно того, кто был ее отцом, расходятся. Одни считают, что это был Генри Монтегю Хозьер, другие называют ее отцом капитана Уильяма (Бэя) Миддлтона. Есть и те, кто считает ее отцом мужа сестры леди Бланш, Элджернона Фримен-Митфорда, или кого-то еще… Леди Бланш вела довольно свободный образ жизни и имела множество любовников.

Клементина окончила Сорбонну и была весьма востребованной дебютанткой. Дважды объявляли о ее помолвке с сэром Сиднеем Пилом, но оба раза она эту помолвку разорвала.

По простой случайности, можно сказать, из-за суеверия Черчилль получил возможность произвести впечатление на женщину, которая всю жизнь будет помогать ему бороться не только с собственными сомнениями, но и с сомнениями других. Хотя она не была политиком, но по своим качествам и обаянию могла бы соперничать с самыми известными членами Палаты общин. Клементина будет верить в мужа – но и строго выговаривать ему за дурное поведение. Она всю жизнь будет хранить ему верность, и ее станут считать движущей силой его жизни. Она будет заботиться о нем в периоды черной депрессии, забывая на время о собственных демонах. Но, самое главное, она всегда будет ставить его интересы – и интересы страны – выше собственных.

Уинстон и Клементина были счастливой парой. Он нежно называл ее Кошечкой (Ка+), она его – Мопсом или Свином (‘Pug’ or ‘Pig’). Они часто расставались и много писали друг другу. Свои письма они подписывали небольшими изображениями этих животных. Брак Клементины многого потребовал от нее: она стала женой члена парламента и оказалась на виду. Ее родители изменяли друг другу и расстались, когда ей было всего шесть лет. И Клементина твердо решила создать идеальную, стабильную домашнюю среду для собственной семьи – и для Уинстона тоже.

Через несколько месяцев после свадьбы Клементина забеременела. 11 июля 1909 года она родила девочку, которую назвали Дианой. Сколь бы сильным ни было ее стремление к семейной идиллии, роды и материнство дались ей нелегко. Уинстон, тревожась о состоянии жены, поддержал ее желание отдохнуть. Через несколько недель после рождения Дианы Клемми вернулась в деревню к сестре, а новорожденная малышка осталась дома с кормилицей. Справившись со своими тревогами, Клементина быстро вернула себе прежнюю уверенность и воссоединилась с дочерью, а потом вернулась в Лондон.

В это время Уинстону было не до семейной жизни. Став председателем Совета по торговле, он проиграл на выборах в Манчестере – поражение было тем более унизительным, что уступил он консерватору. Черчилль был выбит из седла, но не пал духом. Он вскочил в поезд, ехавший в Шотландию, и выдвинул свою кандидатуру на выборах в Данди: они должны были состояться всего через две недели. Там он одержал уверенную победу. Вздохнув с облегчением от того, что ему обеспечено очень надежное место, Черчилль сосредоточился на воплощении в жизнь своих радикальных планов социальных реформ. Он успешно продвинул законопроект о минимальном уровне оплаты труда и о правах рабочих на обеденный перерыв и другие послабления. Вскоре он предложил организовать систему страхования от безработицы и создать биржу труда. Никогда еще политическая репутация Черчилля не была такой высокой, а его отношения с однопартийцами – такими гармоничными.

Либеральная партия сумела одержать победу на всеобщих выборах 1910 года. Как и ожидалось, Черчилль был переизбран в своем округе Данди. В новом правительстве ему предложили почетный пост министра внутренних дел. В его ведении оказались полиция и система уголовного правосудия, но он не оставил своим вниманием и социальные реформы, сосредоточившись в основном на условиях содержания в тюрьмах и исправительных учреждениях. Он был поражен состоянием низов эдвардианского общества: жуткими трущобами, полным бесправием и нищетой. Того, с чем он столкнулся в этот период, он не мог забыть до конца жизни.

Когда Палата лордов, состоявшая из пэров-консерваторов, блокировала прохождение бюджета, предложенного либералами и направленного на проведение социальных реформ, в дело вмешался новый английский король Георг V. Он наделил премьер-министра Герберта Асквита правом распустить правительство и назначить повторные всеобщие выборы 1910 года. Асквит надеялся, что популярность предложенных его партией реформ поможет либералам получить большинство в Палате и принять парламентский акт, который ограничит власть лордов. Это было хорошо для либералов, но ужасно для Черчилля. В его жизни случился первый из ряда серьезных карьерных кризисов, которые оказали на него сильное влияние.

Тысячи шахтеров из маленького городка Тонипанди, затерянного в долинах Уэльса, объявили забастовку, требуя облегчения условий труда. Ситуация ухудшалась стремительно, начались открытые бунты. Главный констебль региона запросил экстренной помощи у армии. Армия, не проконсультировавшись с министром внутренних дел, направила в Уэльс кавалерию и пехоту для восстановления порядка. Как только Черчилль узнал об этом, он приказал остановить солдат в ближайшем городе Суиндоне. Он знал, что такое кавалерийская атака: если бы конники передавили бастующих шахтеров, это была бы полная катастрофа для него лично. Он отправил в Уэльс офицеров лондонской полиции, но к тому времени, когда они прибыли, беспорядки усилились. Один человек погиб – хотя и просто случайно в давке. От Черчилля требовали разрешить спор, и он отправил в Уэльс дополнительные силы полиции. Хотя и неохотно, но он позволил ввести в регион небольшое количество солдат для предотвращения дальнейшей эскалации конфликта. Войска не должны были вступать в контакт с бастующими. Впрочем, это не помогло. Все уже решили, что Черчилль неспособен справиться с ситуацией. Журналисты клеймили его за то, что он не послал войска сразу же, лейбористы рассказывали о жестоких действиях полиции. Черчилля назначили виновным во всем. История забастовки в Уэльсе тяжким грузом лежала на плечах Уинстона весь XX век.

Когда он вернулся в Лондон, лучше не стало. 18 ноября перед парламентом протестовали суфражистки: законопроект о наделении женщин избирательным правом был отклонен. Как министр внутренних дел Черчилль был обязан подавлять подобные гражданские беспорядки. Буквально на пороге парламента произошли жестокие стычки между протестующими и полицией. Черчилль снова оказался под пристальным вниманием журналистов. Его снова обвиняли в эскалации кризиса. Демонстрация продолжалась шесть часов. Около двухсот человек были арестованы. День вошел в историю под названием «черной пятницы».

Всего через несколько дней премьер-министр и члены его кабинета покинули Даунинг-стрит, и ситуация вновь вышла из-под контроля. Асквита буквально запихнули в такси. Другой министр получил серьезные ранения. Черчилль, наблюдая за тем, как полиция старается обуздать толпу, крикнул тем, кто пытался справиться с миссис Кобден-Сандерсон: «Уберите эту женщину: она явно одна из зачинщиц»[62]62
  Randolph S. Churchill, Young Statesman: Winston S. Churchill 1901–1914 (Minerva, London, 1967, 1991), p. 385.


[Закрыть]. Спустя несколько дней одна из протестовавших на Даунинг-стрит женщин случайно встретила Черчилля в поезде. Она набросилась на него и стала бить по голове, припомнив его слова. Уязвленный Черчилль, покрытый синяками, вновь оказался на линии огня.

В январе 1911 года банда русских преступников пыталась совершить ограбление, но неудачно. В перестрелке погибли трое полисменов. Преступники укрылись в Ист-Энде, забаррикадировались в доме на Сидней-стрит и открыли огонь из окон. На помощь полиции вызвали шотландскую гвардию, министру внутренних дел отправили телеграмму. Узнав о сложившейся ситуации, он поспешил в Ист-Энд. Прокладывающий дорогу в толпе Черчилль в цилиндре и пальто с меховым воротником являл собой удивительное и странное зрелище. В полицейских документах говорилось, что министр внутренних дел неожиданно решил принять командование операцией на себя – в письме в The Times Черчилль писал, что это было не так[63]63
  The National Archives, HO 144/19780.


[Закрыть]. К сожалению, несмотря на попытки оправдаться, никто так и не понял, почему достопочтенный джентльмен сознательно оказался в самом центре опасной ситуации. Скептицизм еще более усилился, когда в кинотеатрах стали показывать первые киносъемки действий полиции: просмотры неизменно сопровождались улюлюканьем. Бравые полицейские энергично действовали во время осады на Сидней-стрит, а странного вида министр внутренних дел испуганно выглядывал из-за угла дома.

Репортеры высмеивали действия Черчилля. Карикатуристы Флит-стрит изощрялись, как только могли: Уинстон-Панч, Уинстон-шут, Уинстон-Наполеон, Уинстон-бродяга. Его некогда доброе имя теперь было связано с ошибками, промахами и неверными решениями. Несмотря на это, он не потерял веры в себя: по-видимому, помогала врожденная уверенность.

В середине 1911 года Черчилль, занявший пост первого лорда Адмиралтейства, прекрасно справился с кризисом в Марокко. Именно ему Асквит решил поручить встряхнуть английский флот. Задача была непростой, и новый первый лорд понимал это лучше многих других: «Я думал об опасности, грозившей Британии, миролюбивой, легкомысленной, неподготовленной, думал о ее силе и добродетели, о ее миссии здравого смысла и честной игры. Я думал о могучей Германии, купающейся в величии своего имперского государства, и пытался разобраться в ее глубоких, холодных, терпеливых, безжалостных расчетах». Морской флот следовало укрепить, готовясь отражать «нападение Германии так, словно оно произойдет уже завтра»[64]64
  Winston S. Churchill, The World Crisis, 1911–1918 (Macmillan, London, 1931), p. 46.


[Закрыть].

Новая должность несла с собой и весьма ощутимые преимущества – например, адмиралтейскую яхту «Волшебница» и роскошный дом Адмиралтейства на Молле. Последнее пришлось особенно кстати, поскольку 28 мая 1911 года после еще одной тяжелой беременности Клементина родила сына, продолжателя династии Черчиллей. Мальчика назвали Рэндольфом. Министерская резиденция избавила семью от серьезных финансовых трудностей, которые не раз служили супругам яблоком раздора. Клемми осуждала мужа за расточительность. Ее детство прошло в относительной бедности, несмотря на аристократическое происхождение. Уинстон же пил, курил, покупал все, что ему понравится, и к тому же был игроком. Все ее попытки экономии или формирования семейного бюджета неизменно проваливались. Сколько бы Уинстон ни зарабатывал на министерских постах, сколько бы он ни получал за свои книги, Клементине вечно нечем было оплачивать многочисленные счета.

Избавившись от части финансовых проблем, Клементина приступила к своим новым обязанностям супруги первого лорда. Сделала она это с большим энтузиазмом и с удовольствием сопровождала мужа во многих официальных поездках. Она была безупречной хозяйкой. Беседы, которые велись за бокалом шампанского в ее гостиной или за обеденным столом, имели такое же влияние, как и разговоры за министерскими столами. Клементина умела озвучивать политическую программу мужа с уверенностью и обаянием.

Черчилль начал с создания военного штаба, подобного тому, что существовал в армии. Он обращался за советами к бывшим первым лордам, адмиралам и старшим морским офицерам. Он хотел познакомиться с их лучшими приемами и узнать о самых опасных слабостях. Он много ездил, проводил много времени на «Волшебнице», посещал британские морские базы и проверял их боеспособность. Сменив топливо с угля на нефть, ему удалось увеличить скорость британских военных кораблей. Он добился увеличения военно-морского бюджета с 39 до 50 миллионов фунтов стерлингов. Черчилль всегда стремился показать, что «что бы германцы ни построили, Британия способна построить лучше и больше»[65]65
  Jenkins, Churchill, p. 220.


[Закрыть]. Европа вступила в публичную гонку вооружений: за годы, предшествующие Первой мировой войне, военные расходы увеличились на 50 %.

Коллеги Черчилля по кабинету министров прекрасно сознавали стремительный рост германской армии, но их более заботила чрезмерная благосклонность, которую к Черчиллю проявлял его старый друг, Ллойд Джордж, ставший канцлером казначейства. Как пишет Рой Дженкинс, «заклятым врагом» Уинстона стал не кто иной, как генеральный прокурор, сэр Джон Саймон[66]66
  Ibid., p. 232.


[Закрыть]. Он сразу же предложил Асквиту отправить Черчилля в отставку: хотя эта потеря была бы достойна сожаления, но она не расколола бы партию, а напротив, даже укрепила ее, поскольку привлекла бы симпатии антивоенных фракций, стремящихся к экономии бюджета.

Уинстону приходилось бороться и с сопротивлением общественного мнения. Когда он выступал, рассказывая об опасности военной и морской экспансии Германии, никто не воспринимал его слова всерьез. Как пишет в книге «Молодой титан» Майкл Шелдон: «Многие в Британии даже представить не могли, что две высокоцивилизованные державы устроят морской Армагеддон, отправив свои дредноуты палить друг по другу»[67]67
  Michael Shelden, Young Titan: The Making of Winston Churchill (Simon & Schuster, New York, 2013), p. 296.


[Закрыть]. Проблемы, с которыми Черчилль боролся в бытность свою министром внутренних дел, сохранились и на новом посту. Теперь споры разгорелись вокруг давнего и, казалось, не имевшего решения вопроса самоуправления Ирландии. Некогда Черчилль выступал против независимости Ирландии, теперь стал ее сторонником. Он считал, что верная, но свободная Ирландия станет ценным союзником Британии – однако эти взгляды нажили ему немало врагов среди ирландских протестантов-лоялистов (жителей Ольстера). Король созвал в Букингемском дворце совещание по этому вопросу, но решение так и не было принято. Шум из-за Ирландии, достигший кульминации в 1921 году, когда эта страна отделилась, а в составе Британии осталась Северная Ирландия, начал стихать накануне Первой мировой войны. Уверенность общества в первом лорде стала снижаться, и либералы постепенно вернулись к традиционной антивоенной позиции. Даже Ллойд Джордж начал считать Германию миролюбивой страной. Уинстон оказался одиноким «ястребом» посреди океана пацифистов. Но это не поколебало его решительности. Когда 28 июня 1914 года в Сараево прозвучал судьбоносный выстрел, он его услышал – и был к нему готов.

«Фонари погасли над всей Европой, и при нашей жизни мы не увидим их света вновь»[68]68
  Viscount Grey of Falloden, Twenty-Five Years 1892–1916, vol. II (Hodder & Stoughton, London, 1925), p. 223.


[Закрыть]. Эти слова были произнесены британским министром иностранных дел, сэром Эдвардом Греем, вечером 3 августа 1914 года, накануне того дня, когда Британия объявила войну Германии. За тридцать семь дней, прошедших с убийства австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда, старые союзы были восстановлены, и солдаты немедленно бросились в бой. Военный опыт Черчилля вывел его в первые ряды либералов, но уже через два дня войны ему пришлось выступать в Палате общин, объясняя гибель 150 британских моряков, утонувших, когда их корабль натолкнулся на германскую мину. Начало было катастрофическим, и день ото дня война Уинстона шла все хуже. На посту первого лорда Адмиралтейства он пробыл всего десять месяцев.

Клементина вновь была беременна. Полтора года назад у нее случился тяжелый выкидыш, и старые тревоги вернулись. Часть времени она проводила в деревне, периодически наезжая в Лондон. В 1915 году в Лондоне она пережила налеты германских цеппелинов. Со многим ей предстояло справляться самой, поскольку Уинстон все время проводил в Адмиралтействе.

В первые месяцы войны 1914 года флот понес большие потери: погибло более 5500 моряков. Действия Черчилля на начальном этапе войны критиковали все: и журналисты, и Палата общин. Как и во время осады на Сидней-стрит, британцы были озадачены решением Уинстона лично отправиться в осажденный бельгийский порт Антверпен в надежде спасти город (он сделал это по просьбе кабинета министров). Проведя там чуть больше дня, он отправил Асквиту телеграмму с просьбой об отставке с поста первого лорда Адмиралтейства с тем, чтобы принять командование над наступательными и оборонительными силами Антверпена[69]69
  Winston S. Churchill to Herbert Asquith, 5 October 1914, см. Martin Gilbert, Winston S. Churchill, vol. III: The Challenge of War, 1914–1916 (Minerva, London, 1971), p. 163.


[Закрыть]. По-видимому, ему вспомнились опыт кавалерийских атак и возбуждение, охватывавшее его под пулями. Как бы то ни было, Уинстон просто не смог не вмешаться в то, что его не касалось. Премьер-министр отклонил его предложение о командовании войсками в Бельгии и приказал вернуться в Англию. Уинстон, считая, что только он способен удержать крепость, провел в Бельгии еще три дня, стараясь не думать о должности главы Адмиралтейства. В Англию он вернулся 7 октября – став свидетелем падения Антверпена, но пропустив рождение собственной дочери, Сары. Девочка родилась в то же утро.

Газеты наперебой писали о его высокомерии, однако вера Уинстона в свои силы оставалась непоколебленной. То, что произошло потом, оставило такой печальный след в британской военной истории, что теперь достаточно произнести одно лишь название – Галлиполи.

В 1914 году Османская империя заключила союз с Германией против России, и территория Турции стала полем боевых действий. Черчилль предложил, чтобы Британия объединила усилия армии и флота, проложила путь через Дарданеллы и высадила войска на полуострове Галлиполи, а затем вывела корабли в Мраморное море, прямо к берегам Константинополя (современный Стамбул)[70]70
  Timothy Travers, Gallipoli 1915 (Tempus, Stroud, 2001), p. 23.


[Закрыть]. Этот план казался ему лучше, чем перекусывание колючей проволоки во Фландрии. Он рассчитывал, что действия Британии вынудят турецкое правительство выйти из войны и заключить мирный договор, обеспечив Британии выход к союзнической России через Черное море.

Черчилль не только протолкнул свой план на заседании Военного совета, но еще и надавил на военных, которым предстояло этот план осуществлять, несмотря на все свои сомнения. Сегодня ясно, что главным фактором, приведшим к катастрофическому исходу кампании в Дарданеллах, стало планирование – или скорее его отсутствие. Вместо четкого, хорошо продуманного единого плана одновременно осуществлялись сразу три. Черчилль выступал за исключительно морскую операцию. Его заместитель по Адмиралтейству, адмирал Фишер, предпочитал совместную армейско-флотскую кампанию. Военный министр, лорд Китченер, настаивал на сугубо армейских действиях. Ситуацию еще более усугубляло то, что Дженкинс назвал «кипящим котлом»[71]71
  Jenkins, Churchill, p. 260.


[Закрыть] напряженности между всеми тремя.

Привыкший действовать по-своему Черчилль был вознагражден 28 января 1915 года, когда военный совет утвердил предложенную им морскую операцию. После нескольких неудачных попыток пройти через заминированный пролив Британия потеряла три военных корабля. Тогда было решено подключить войска, которым предстояло захватить полуостров Галлиполи. Если бы существовал продуманный план наземной операции в случае неудачи действий на море, то никакой путаницы между армией и флотом после высадки 25 апреля не возникло бы. А если бы союзники с самого начала действовали более организованно, османские и германские войска не получили бы достаточного времени для подготовки обороны на случай неизбежного вторжения: у них был бы только месяц.

После высадки на полуострове Галлиполи кровопролитные военные действия длились более восьми месяцев. Погибло около 400 тысяч человек: 73 тысячи британцев и ирландцев, 36 тысяч австралийцев и новозеландцев, 27 тысяч французов, 4800 индийцев и 251 тысяча османов. Союзники оказались не готовы к яростному сопротивлению турецкой армии. К январю 1916 года было решено, что единственный выход – эвакуация.

Судьба Черчилля не зависела от конца кампании: она была определена уже давно. 15 мая 1915 года подал в отставку его заместитель, сэр Джон Фишер. Все обвиняли его в том, что он не смог добиться отставки Уинстона с поста первого лорда Адмиралтейства. В свете подобной критики премьер-министр Асквит предложил создать коалиционное правительство военного времени. Консерваторы поставили условие отставки Черчилля. Уинстон вынужден был уйти, удовлетворившись малозначительным постом канцлера герцогства Ланкастер.

Невозможно винить в катастрофе Галлиполи одного лишь Черчилля. Однако общественное мнение, коренившееся в потребности найти козла отпущения, было единодушно: упрямое нежелание Уинстона слушать советников, пренебрежение мнением адмиралов и неспособность здраво оценивать военную ситуацию – все это привело к катастрофе. Но ведь он не был премьер-министром и все свои решения предлагал военному кабинету. И все же ему удавалось проталкивать их, несмотря на возражения Китченера и коллег по Адмиралтейству. Отставка вызвала у Черчилля не раскаяние, но ярость. Он говорил другу: «Со мной все кончено!.. Я не смог сделать того, к чему стремился всей душой, – довести войну до поражения Германии»[72]72
  Gilbert, Challenge of War, p. 457.


[Закрыть].

Подавленный и униженный Черчилль съехал из резиденции Адмиралтейства. Клемми и Уинстон оказались отрезанными от общества, которым наслаждались целых пять лет. Позже Клементина говорила биографу Черчилля Мартину Гилберту, что это был один из самых тяжелых моментов в жизни ее мужа. Она «думала, что он умрет от горя»[73]73
  Ibid., p. 473.


[Закрыть]. Отставка мужа привела ее в такую ярость, что она написала Асквиту: «Если вы вышвырнете Уинстона, то совершите акт слабости. Ваше коалиционное правительство не будет такой же великолепной военной машиной, как правительство сегодняшнее»[74]74
  Ibid., p. 459.


[Закрыть]. Премьер-министр остался непреклонен. Когда был объявлен состав нового военного кабинета и Уинстон оказался за бортом, он решил уйти из правительства и пойти в армию – на Западный фронт.

Сначала Черчилль вернулся в гусарский полк ее величества. Но по прибытии во Францию его забрала машина и доставила прямо в генеральный штаб в Сент-Омер. За обедом, за бокалом шампанского ему предложили непыльную должность адъютанта главнокомандующего, сэра Джона Френча, или отправку на фронт. Неудивительно, что он выбрал передовую, но это решение было связано не только с авантюрным духом Уинстона. Он получил возможность отличиться, сражаясь за дело, в которое верил всем сердцем, и смыть кровь Галлиполи со своих рук.

После двух недель, проведенных во Франции, Черчилль обратился к генералу Френчу с просьбой доверить ему командование бригадой. Опыта у него не было. По совету премьер-министра Френч это предложение отклонил. Уинстону предложили командовать батальоном и присвоили звание подполковника. Он командовал шестым батальоном королевских шотландских стрелков Девятой дивизии. В конце января 1917 года его батальон отправился на фронт в Бельгию, и Черчилль три с половиной месяца провел в окопах. В серьезных боевых действиях его батальон не участвовал, но «обстрелы германской артиллерии практически не прекращались, кроме того, большую опасность представлял пулеметный и ружейный огонь»[75]75
  Martin Gilbert, Churchill: A Life (Heinemann, London, 1991), p. 346.


[Закрыть].