Текст книги "Доктор Торн"

Глава 14
Изгнание

Однако домой доктор Торн вернулся не сразу. Доехав до ворот поместья, передал коня одному из обитателей сторожки, чтобы тот отвел его в конюшню, а сам пошел пешком к особняку. Предстояло сообщить сквайру радостную весть о получении нового займа, а также встретиться с леди Арабеллой.

Хоть дама и не испытывала к доктору таких же теплых чувств, как остальные члены семьи, но все же поощряла его визиты, на что имела собственные причины. Она принадлежала к числу постоянных пациенток, причем всерьез опасалась болезни, которую у себя подозревала. Притом что считала доктора дерзким, лишенным любезных, обходительных манер мужланом, к тому же подстрекавшим мистера Грешема к проявлению скупости в семейной жизни, вопреки интересам супруги, леди все же безоговорочно доверяла ему как медику. Она ни в коем случае не желала обращаться по поводу недомогания к какому бы то ни было другому доктору, несмотря на то что во всех остальных аспектах, помимо искусства врачевания, стремилась держать упрямого гордеца как можно дальше от Грешемсбери.

Болезнью, которой боялась леди Арабелла, был рак, а единственным доверенным лицом оставался доктор Торн.

Первой представительницей семейства Грешем, которую доктор встретил в саду, оказалась Беатрис.

– О, доктор! Где пропадает Мэри? Не была у нас со дня рождения Фрэнка.

– Всего-то три дня. Почему бы вам самой не отправиться навестить подругу?

– Только что там была и не застала ее дома. Сказали, что ушла на прогулку вместе с Пейшенс. Теперь мисс Ориел владеет сердцем Мэри. Ничего плохого в этом нет, но если они бросят меня…

– Дорогая мисс Грешем, Пейшенс всегда была и остается воплощением добродетели.

– Трусливая, обманчивая, неверная добродетель, доктор. Они должны были прийти сюда, чтобы избавить меня от одиночества. Совершенно никого не осталось!

– Леди Де Курси уехала?

– О да! Все Де Курси уехали. Между нами говоря, Мэри не приходит, потому что не особенно их любит. Не только уехали, но и забрали с собой Августу и Фрэнка.

– Фрэнк отправился в замок Курси?

– Да. Разве вы ничего не слышали? Разгорелся настоящий скандал. Мастер Фрэнк пытался увернуться и извивался как угорь. Графиня обиделась и разгневалась, а папа сказал, что не понимает, зачем Фрэнку туда ехать, если он не хочет. Папа настаивает на продолжении учебы.

Доктор понял ситуацию так ясно, как будто Беатрис поведала историю с начала до конца. Графиня затребовала свою жертву, чтобы бросить ее в золотые объятия мисс Данстейбл. Жертва, еще недостаточно взрослая и мудрая, чтобы связать поклонение богу богатства Плутосу с поклонением богине любви Венере, прибегла к различным безуспешным хитростям и уловкам в тщетной надежде избавления. В результате встревоженной леди Арабелле пришлось поддержать директивы графини материнским авторитетом. Однако отец, чьего мнения относительно богатства мисс Данстейбл, очевидно, не учли, занял в вопросе отъезда противоположную позицию. Доктору не потребовалось просить подробных разъяснений, чтобы понять, что за битва разгорелась в благородном семействе. Он еще не слышал о грандиозных планах на женитьбу Фрэнка, но достаточно хорошо знал обычную тактику властительниц Грешемсбери, чтобы понять, что драма развивалась примерно по означенному сценарию.

Как правило, если сквайр принимал что-то близко к сердцу, то решительно выступал против интересов Де Курси. При желании он мог проявить редкое упрямство, а недавно зашел чересчур далеко и заявил жене, что ее трижды благородная невестка может оставаться дома, в замке Курси, или, во всяком случае, не приезжать в Грешемсбери, если не в силах обойтись без попыток командовать им и всеми остальными. Слова, разумеется, были немедленно переданы графине, а та сестринским шепотом ответила, что некоторые мужчины родились дикарями и навсегда ими останутся.

– По-моему, они все такие, – высказала свое мнение леди Арабелла, очевидно желая напомнить невестке, что порода дикарей распространена и свирепствует в Западном Барсетшире ничуть не меньше, чем в восточной части графства.

Однако на это раз сквайр не проявил в борьбе обычного упорства. Между ним и сыном, несомненно, состоялся разговор, в результате которого было принято решение, что Фрэнк на две недели отправится в замок Курси.

– Понимаешь, нельзя с ними ссориться без крайней на то необходимости, тем более что рано или поздно поехать все равно придется.

– Да, наверное. Но если бы ты знал, отец, какую скуку предстоит пережить!

– Поверь, знаю! – отозвался Грешем.

– Там должна появиться какая-то мисс Данстейбл. Ты что-нибудь о ней слышал?

– Нет, никогда.

– Это девушка, чей отец изготавливал мазь или нечто в этом роде.

– Ах да, точно! Ливанская мазь! В Лондоне этот товар широко рекламировали. Но вот уже год, как все стихло.

– Потому что отец умер. Должно быть, теперь мазью занимается сама мисс Данстейбл. Во всяком случае, ей достались все деньги. Интересно, что собой представляет золотая особа.

– Наверное, тебе стоит съездить и посмотреть собственными глазами, – решил отец, начав понимать, почему две леди так старались увезти мальчика в замок Курси именно сейчас.

В результате Фрэнк упаковал свою лучшую одежду, нежно взглянул на прощание на нового черного жеребца, дал конюху Питеру специальные подробные указания по уходу и выездке, а затем влился в горделивый кортеж, чтобы проследовать через все графство из Грешемсбери в замок Курси.

– Очень, очень рад, – заключил сквайр, услышав о согласии сэра Роджера Скатчерда предоставить очередную ссуду. – Он выдвигает более выгодные условия, чем все остальные. До чего же надоело постоянно заботиться о деньгах!

Чувствуя, что на время трудности отступили, а давление мелких долгов уменьшилось, мистер Грешем откинулся на спинку кресла так, словно ощутил полное и нерушимое спокойствие. Можно сказать, испытал уверенность в завтрашнем дне.

Как часто случается, что на пути к катастрофе человек обманывает себя подобной необоснованной уверенностью! Например, отдает на растерзание половину существующей собственности. Хорошо бы еще своей, но ведь лишает собственности детей! С бездумной легкостью подписывает бумаги, обрекая самого себя и домашних на нищету, но зато избавляется от множества небольших, но раздражающих и лишающих покоя забот, а потому чувствует себя так, как будто фортуна обошлась с ним едва ли не благосклонно.

Доктор испытывал глубокое недовольство оттого, что сумел добиться нового займа, и с удивлением увидел, насколько быстро и легко сквайр освоился с новой зависимостью.

– Учтите, что отныне давление на вас со стороны Скатчерда станет очень ощутимым, – проворчал он раздраженно.

Мистер Грешем сразу прочитал промелькнувшие в сознании друга опасения и спросил:

– Но что же еще мне остается? Неужели из-за нескольких тысяч фунтов допустить, чтобы дочь потеряла шанс на замужество? Во всяком случае, пристрою хотя бы одну. Вот, взгляните на письмо Моффата.

Доктор взял листок и начал читать длинное, многословное, дурно изложенное послание. Влюбленный джентльмен с восторгом говорил о пламенном чувстве к мисс Грешем, но в то же время признавался – точнее, клялся, – что враждебная жестокость финансового положения не позволяет появиться у свадебного алтаря до тех пор, пока шесть тысяч фунтов в твердой валюте не будут уплачены его банкиру.

– Возможно, ничего страшного не произошло, – вздохнул сквайр, – но в мое время джентльмены не имели обыкновения пугать друг друга подобными письмами.

Доктор пожал плечами, поскольку не представлял, насколько далеко можно зайти в разговоре с давним другом сквайром в неодобрении его будущего зятя.

– Полагая, что Моффат удовлетворится и успокоится, я ответил, что заплачу нужную сумму. Что же, по-моему, Августе он нравится, и дочь мечтает о свадьбе. В ином случае написал бы такую отповедь, что жених наверняка бы испугался.

– Какими средствами располагает мистер Моффат? – осведомился Торн.

– О, вполне достаточными. Лучшего и желать невозможно: тысяча фунтов годовых и дом для жены в Уимблдоне. Все просто замечательно. Но зачем же так откровенно лгать, Торн? Катается в деньгах как сыр в масле и в то же время говорит об этой нищенской сумме так, словно не может без нее жить.

– Если бы мне позволили высказать свое мнение… – начал Торн.

– Да? – живо отозвался сквайр, серьезно глядя на друга.

– То я бы осмелился сделать вывод, что Моффат сам пытается пойти на попятную.

– О, невозможно! Совершенно немыслимо! Во-первых, он изо всех сил добивался благосклонности Августы. Во-вторых, для него этот брак крайне важен в социальном смысле. И наконец, он ни за что не отважится отказаться от помолвки, потому что зависит от графа Де Курси в отношении места в парламенте.

– А если потеряет желанное место?

– Полагаю, не стоит всерьез бояться отрицательного исхода выборов. Скатчерд, конечно, отличный парень, но вряд ли жители Барчестера дружно его поддержат.

– Я плохо разбираюсь в вопросах политики, – заключил доктор Торн, – но кажется, нечто подобное порой случается.

– Неужели всерьез подозреваете, что Моффат намерен увильнуть от брака и готовится обмануть мою дочь? Обмануть меня?

– Не утверждаю, что он собирается поступить именно так, но вижу, что готовит для себя лазейку или пытается подготовить. А если так, то наличие у вас необходимой суммы его остановит.

– Но, Торн, разве вы не допускаете мысли, что он просто любит Августу? Если бы я подозревал обратное…

Доктор немного помолчал, а потом весомо заключил:

– Я и сам не слишком обходителен, но думаю, что если бы полюбил молодую леди, то ни за что не написал бы ее отцу столь непристойного письма.

– Боже мой! Если бы я мог представить, чем обернется помолвка! – воскликнул сквайр. – Но, Торн, нельзя судить об этих людях так же, как судим о джентльменах. Они настолько привыкли делать деньги и следить, как делают деньги другие, что во всем видят бизнес.

– Возможно, возможно, – пробормотал доктор, не скрывая, что по-прежнему сомневается в искренности чувств мистера Моффата.

– Не я придумал эту партию, и не мне ее разрушать, тем более что Августа получит прочное положение в обществе. Что ни говори, деньги – великая сила, а место в парламенте – это не шутка. Могу только надеяться, что он ей нравится. Точнее, искренне надеюсь, что нравится.

Тон высказывания не оставил сомнений, что мистер Грешем, хоть и желал надеяться на любовь дочери к будущему супругу, в глубине души считал чувство маловероятным.

Но в чем же заключалась правда? На самом деле мисс Грешем любила мистера Моффата ничуть не больше, чем вы, очаровательная молодая читательница! Ни каплей больше – ни в вашем, ни в моем смысле слова. Она ни в коем случае не решила в глубине души, что из всех мужчин, которых ей довелось встретить и доведется встретить впредь, мистер Моффат – самый привлекательный, самый умный и самый добрый. А ведь именно так вы полагаете, если влюблены и надеетесь на счастливое будущее. Она не стремилась сесть возле избранника чем ближе, тем лучше. Покупая ленты и шляпки, не задумывалась о его вкусах. Не испытывала неописуемого желания, чтобы все подруги говорили с ней только о нем. Когда писала ему, то не повторяла посланий по несколько раз кряду, чтобы постоянно с ним беседовать. Не испытывала гордости от того, что он выбрал ее в спутницы жизни. Короче говоря, относилась к жениху с полнейшим равнодушием.

И все-таки Августа Грешем думала, что любит мистера Моффата. Даже была вполне уверена в своих чувствах. Говорила матери, что Густавус захочет этого, Густавусу понравится то и так далее, но что касалось самого Густавуса, то ничуть им не интересовалась.

Августа была влюблена в свой брак точно так же, как фермеры влюблены в пшеницу стоимостью восемьдесят шиллингов за кварту или держатели акций – невинные жертвы – в семь с половиной процентов прибыли на оплаченный акционерный капитал. Восемьдесят шиллингов за кварту и семь с половиной процентов прибыли – такова отдача, которую мисс Грешем научили ожидать в обмен на молодое сердце. Так почему же, обретя желанную награду или готовясь ее обрести, молодое сердце не должно испытывать удовлетворения? Разве невеста не уселась послушно у ног наставницы Гамалиэль и не должна получить достойный приз? Да, конечно, Августа будет вознаграждена.

Затем доктор направился к хозяйке дома. Не станем вторгаться в медицинские секреты, но разговор коснулся и других тем, существенных для нашего повествования, которые леди Арабелла сочла необходимым затронуть. Важно получить понятие об общем направлении мыслей заботливой матушки.

Насколько изменяются устремления, мечты и чувства домашних, когда едва оперившиеся птенцы начинают хлопать крылышками и бессвязно щебетать о намерении покинуть родное гнездо! Всего несколько месяцев назад Фрэнк почти самодержавно властвовал над подданными королевства Грешемсбери. Например, слуги беспрекословно подчинялись молодому господину, а сестрам даже в голову не приходило сказать что-нибудь такое, о чем старший брат запрещал упоминать. Он держал девочек в курсе всех своих проделок, неприятностей и сердечных увлечений, нисколько не сомневаясь, что они преданно сохранят тайну.

Доверяя привычному и испытанному положению вещей, Фрэнк ни на миг не усомнился, прежде чем поведать Августе о своей любви к мисс Торн, но теперь сестра получила доступ в высшие сферы. Должным образом усвоив уроки великой наставницы и сделав соответствующие выводы, она проникла в круг избранных и переключила доверие с молодых и легкомысленных родственников на опытных и сдержанных старших персон. Она походила на вчерашнюю школьницу: едва закончив обучение и в силу необходимости попав в суровый мир, где приходится самой зарабатывать свой хлеб, она волей-неволей принимает новые обязанности наставника. Еще вчера бедняга выступала против директора школы, а уже сегодня преподает сама и по долгу службы поддерживает начальника. Так случилось и с Августой Грешем, когда с неодобрением она шепнула матушке, что между Фрэнком и Мэри Торн происходит что-то подозрительное.

– Немедленно положи конец вздору, немедленно! – услышав новость, распорядилась графиня. – Прихоть приведет к катастрофе. Если мальчик не женится на деньгах, то пропадет и погубит всех вас. Подумать только! Племянница доктора! Девушка, явившаяся неизвестно откуда!

– Но ведь завтра Фрэнк уезжает вместе с тобой, – напомнила встревоженная мать.

– Да. И это очень хорошо. Под моим руководством болезнь удастся излечить на начальном этапе. И все-таки руководить молодыми людьми очень-очень сложно. Арабелла, необходимо срочно запретить появление интриганки в Грешемсбери под любым возможным предлогом! Зло необходимо задушить в зародыше!

– Но мисс Торн давно стала здесь своей.

– Значит, должна перестать быть своей. Ее присутствие глупо. Невероятно глупо. Конечно, она не в силах сопротивляться искушению. Когда впереди маячит такой приз, разве можно устоять?

– Должна сказать, тетушка, что мисс Торн ответила Фрэнку очень достойно, – заметила Августа.

– Вот еще! – возмутилась графиня. – Конечно, в твоем присутствии изобразила добродетельную особу. Поверь, Арабелла, нельзя полагаться исключительно на благопристойное поведение самозванки. Еще ни разу в жизни я не встречала девушку такого сорта, воспитанную в строгих правилах морали. Если хочешь спасти всю семью от гибели, то немедленно и бесповоротно выдвори ее из Грешемсбери. Сейчас, когда Фрэнка не будет дома, наступит лучшее время для действий. Когда многое, очень многое зависит от удачной женитьбы молодого человека, нельзя терять ни единого дня.

Вдохновленная разговором с мудрой невесткой, леди Арабелла решила побеседовать с доктором Торном и донести до его сознания, что в нынешних обстоятельствах визиты Мэри в Грешемсбери лучше прекратить, но многое бы отдала за возможность избежать тяжкой участи. Дело в том, что в свое время ее светлость уже не однажды пыталась вступать в переговоры с джентльменом, но ни разу не одержала над ним победы. Кроме того, немного побаивалась она и самой Мэри, предчувствуя, что выдворить всеобщую любимицу из поместья будет нелегко. Вполне возможно, что молодая леди дерзко заявит свои права на место в классной комнате, во всеуслышание обратится к сквайру и громогласно провозгласит решимость выйти замуж за наследника. К сожалению, сквайр поддержит захватчицу как в данном требовании, так и во всех остальных претензиях.

Существовала серьезная трудность: найти правильные слова для выражения просьбы. Леди Арабелла отдавала себе отчет в том, что не всегда лучшим образом владела речью, в то время как доктор не терялся даже в самых сложных ситуациях: умел спокойным тоном произносить самые суровые, обидные речи, приводившие леди Арабеллу в ужас. А что, если он сам ее покинет? Откажется от визитов, лишит врачебного искусства, знания болезней и понимания способов лечения, причем сейчас, когда квалифицированная помощь особенно необходима? Однажды она послала в Барчестер за почтенным Филгрейвом, но результат оказался не многим лучше, чем у сэра Роджера с леди Скатчерд.

Итак, оказавшись наедине с доктором Торном и сознавая необходимость подобрать самые точные слова для выражения жизненно важного требования, леди Арабелла почувствовала себя крайне неуверенно. В сидевшем перед ней человеке присутствовало нечто способное внушить страх, даже несмотря на то, что сама леди Арабелла была супругой сквайра, сестрой графа, признанной фигурой высшего света и матерью чрезвычайно значимого для благополучия семьи молодого человека, чьи чувства предстояло обсудить. Тем не менее миссию следовало исполнить, поэтому, призвав на помощь материнскую отвагу, ее светлость бросилась в бой и, когда медицинская консультация закончилась, начала:

– Доктор Торн, очень хорошо, что вы приехали именно сегодня, так как я должна сказать вам кое-что важное. – Добравшись до этого рубежа, леди Арабелла остановилась, но, поскольку доктор не выразил намерения помочь, была вынуждена двинуться дальше, полагаясь исключительно на собственные силы: – Да, действительно кое-что особенное. Вы знаете, какое глубокое уважение, какую симпатию и, можно сказать, привязанность все мы питаем к вам. – Здесь доктор низко поклонился. – Да и к Мэри тоже. – Доктор поклонился еще раз. – Всегда старались быть добрыми соседями. Думаю, поверите, если скажу, что остаюсь истинным другом как вам, так и дорогой Мэри…

Доктор уже почувствовал, что грядет нечто крайне неприятное, однако пока не смог догадаться, в чем заключается природа подвоха. Требовалось что-то сказать в ответ, поэтому он выразил надежду на то, что должным образом воспринял доброе отношение сквайра, самой леди и всего семейства.

– Надеюсь, дорогой доктор, вы правильно поймете все, что я собираюсь сказать.

– Право, леди Арабелла, постараюсь ничего не упустить.

– Если бы могла воздержаться, то ни за что не стала бы причинять боль, тем более вам, но существуют случаи, доктор, где долг превыше всего, превыше любых рассуждений и любых соображений. Разумеется, данный случай именно таков.

– Но в чем же дело, леди Арабелла?

– Сейчас объясню, доктор. Вам известно положение Фрэнка?

– Положение Фрэнка? По отношению к чему?

– Положение в жизни. Сами понимаете: единственный сын в большой семье.

– О да. Прекрасно сознаю его положение в этом смысле. Единственный сын и наследник своего отца. К тому же отличный парень. Да, леди Арабелла, у вас один сын, и вы по праву можете им гордиться.

Дама вздохнула. В настоящий момент ей вовсе не хотелось демонстрировать собственную гордость за Фрэнка, скорее возникло желание показать, что испытывает стыд, хотя и не столь острый, какой должен бы испытывать доктор в отношении племянницы.

– Что же, возможно, – подтвердила леди Арабелла. – Полагаю, Фрэнк действительно очень хороший молодой человек с прекрасным характером. Но, доктор, положение мальчика крайне ненадежно, а сам он переживает тот период, когда необходимо соблюдать все предосторожности.

Доктору показалось, что леди Арабелла говорит о сыне так, словно это младенец, которому грозит коклюш или круп.

– Уверяю вас, с ним все в порядке, – поспешил он успокоить. – Налицо все признаки отменного здоровья.

– О да, его здоровье! Слава богу, здоровье действительно в порядке, и это великое благословение. – Леди Арабелла подумала о четырех безвременно увядших цветках. – Благодарение господу, сын растет крепким, но говорю я вовсе не об этом, доктор.

– Тогда о чем же, леди Арабелла?

– Вам известны финансовые обстоятельства сквайра?

Здесь следует заметить, что доктор Торн отлично знал эти самые обстоятельства, куда лучше самой леди Арабеллы, но ни в коем случае не собирался обсуждать эту тему с ее светлостью, а потому продолжал молчать, хотя леди Арабелла задала прямой вопрос. Излишняя сдержанность собеседника оскорбила самолюбивую особу, отчего она заговорила жестче, в менее снисходительной манере:

– К огромному сожалению, сквайр обременил собственность долгами, так что Фрэнку достанется наследство с весьма тяжелыми обязательствами. Боюсь, что с крайне тяжелыми, хотя смутно представляю, с какими именно. – Глядя в лицо доктору, леди Арабелла понимала, что просвещать ее мистер Торн вовсе не настроен. – Поэтому чрезвычайно важно, чтобы Фрэнк вел себя очень осторожно.

– Имеете в виду его личные расходы? – уточнил доктор Торн.

– Нет, речь не вполне об этом, хотя, разумеется, данный аспект также важен. Но я имею в виду другое: его единственный шанс восстановить собственность заключается в женитьбе на богатой наследнице.

– Надеюсь, наряду со всеми иными доступными мужчине брачными благословениями он может получить и это.

Доктор ответил с непроницаемым лицом, однако уже начал подозревать, что именно может стать основной темой обсуждения. Было бы неверно утверждать, будто он считал возможным, что молодой наследник влюбится в племянницу, будто когда-нибудь рассматривал такой шанс с одобрением или со страхом, тем не менее недавно такая мысль промелькнула в сознании. Какое-то оброненное Мэри слово, какое-то выражение лица, какое-то легкое дрожание губ при упоминании о Фрэнке заставили подумать, что подобный исход не абсолютно невозможен. А когда в Боксал-Хилле зашел разговор о возможности получения огромного наследства, на обратном пути в воображении доктора начали возникать воздушные замки, но из-за этого он вовсе не собирался ставить под угрозу интересы сквайра или поощрять чувство, неприятное членам его семьи.

– Да, доктор, Фрэнк должен жениться на деньгах.

– Больше того, леди Арабелла: на нежном женском сердце, на молодости и красоте. Надеюсь, ему удастся жениться сразу на всем.

Возможно ли, чтобы, говоря о нежном женском сердце, молодости и красоте, доктор имел в виду свою племянницу? Возможно ли, что он уже твердо решил поддержать и поощрить одиозный брак?

Подозрение разгневало леди Арабеллу, а гнев придал мужества.

– Фрэнк должен выполнить обязательства перед семьей. Видите ли, доктор, мне стало известно, что между ним и Мэри возникли некоторые опасные отношения, то есть прозвучали недопустимые слова.

Теперь уже разгневался доктор, сразу став выше почти на целый фут, как показалось леди Арабелле:

– Что за отношения? Какие слова? Что именно между ними произошло? И кто вам об этом сказал?

– Поверьте, доктор, речь идет о любовном ухаживании, причем очень, очень, очень откровенного свойства.

Доктор не выдержал. Нет, даже ради Грешемсбери и наследника, ради сквайра со всеми его неприятностями, ради леди Арабеллы и благородной крови всех Де Курси он не смог сохранить спокойствие и стерпеть грязные обвинения в адрес своей дорогой Мэри. Мгновенно вскочив, став выше еще на целый фут и настолько же распространившись в ширину, он категорически отверг оскорбительные намеки.

– Кто это сказал? Тот, кто отзывается о мисс Торн столь недопустимым образом, нагло лжет! Даю честное слово…

– Доктор, дорогой доктор! Никакой ошибки – их разговор был услышан абсолютно четко и ясно.

– Кем услышан? Какой разговор?

– Видите ли, не хочу передавать больше того, что совершенно необходимо. Пагубная тенденция должна быть немедленно пресечена, вот и все.

– Что еще за тенденция? Выражайтесь прямо, леди Арабелла. Не позволю осквернять поведение Мэри порочащими намеками. Что же услышали ваши соглядатаи?

– Поверьте, доктор Торн: никаких соглядатаев не было.

– И никаких сплетников тоже не было? Не соблаговолит ли ваша светлость поведать, в чем именно заключается выдвинутое против моей племянницы обвинение?

– Прозвучало вполне очевидное предложение, доктор Торн.

– Из чьих же уст?

– О, разумеется, не собираюсь утверждать, что Фрэнк не вел себя крайне безрассудно. Конечно, он тоже виноват. Да, вина принадлежит обеим сторонам.

– Категорически отрицаю обвинение. Полностью отрицаю. Ничего не знаю об обстоятельствах и ровным счетом ничего не слышал…

– Тогда, конечно, не можете сказать… – перебила леди Арабелла.

– Ничего не знаю об обстоятельствах, ровным счетом ничего не слышал, – жестко повторил доктор Торн, – но очень хорошо знаю свою племянницу и заявляю, что вина не может принадлежать обеим сторонам. А виновата ли одна из сторон, понятия не имею.

– Могу заверить, доктор Торн, что предложение сделал Фрэнк, и для молодой леди в обстоятельствах вашей племянницы оно не могло не прозвучать крайне соблазнительно.

– Соблазнительно! – почти выкрикнул доктор.

Испугавшись громкого голоса и огненного взгляда, леди Арабелла отпрянула.

– Истина заключается в том, ваша светлость, что вы совсем не представляете, каков характер у моей племянницы. Но если соизволите объяснить, чего именно желаете, то сообщу, готов ли исполнить ваши желания.

– Конечно, было бы крайне неблагоразумно разрешить молодым людям встречаться – по крайней мере, в настоящее время.

– Так!

– Фрэнк уехал в замок Курси, а оттуда, по его словам, собирается отправиться в Кембридж, но все равно рано или поздно вернется сюда. Поэтому будет лучше для обеих сторон – я имею в виду безопаснее, – если на некоторое время мисс Торн прекратит посещать Грешемсбери.

– Очень хорошо! – прорычал доктор Торн. – Ее визиты в Грешемсбери будут прекращены!

– Разумеется, доктор, это вовсе не изменит отношений между нами: между вами и нашей семьей.

– Не изменит! – возмущенно повторил доктор. – Неужели вы полагаете, что я преломлю хлеб в доме, откуда мою девочку унизительно выгнали? Неужели считаете, что смогу и впредь дружески сидеть с теми, кто говорил о ней, как вы говорили только что? У вас много дочерей. Представьте, что бы вы сказали, если бы я оговорил одну из них так, как вы только что поступили с Мэри!

– Оговорила? Нет, я ни в чем ее не обвиняю. Но вы же понимаете, что осторожность иногда требует…

– Прекрасно! Осторожность приказывает вам следить за своими ягнятами, ну а я уж сам позабочусь о моем единственном агнце. Желаю хорошего дня, леди Арабелла.

– Но, доктор, не собираетесь же вы поссориться с нами? Приедете, когда вызовем, не так ли?

Поссориться? Перестать общаться с обитателями Грешемсбери? Несмотря на гнев, доктор чувствовал, что это не так-то просто. Тот, кому за пятьдесят, не может с легкостью разорвать связи, устоявшиеся за два десятилетия, и отвернуться от людей, с которыми за это время едва ли не сроднился. Он никак не мог перестать встречаться со сквайром, беседовать с Фрэнком, хотя подозревал, что тот обошелся с ним дурно, не мог не навещать родившихся с его помощью детей. Не представлял себя он также без этих стен, деревьев и поросших травой холмов, которые успел полюбить. Нет, он не мог найти сил объявить себя врагом Грешемсбери, и все же верность Мэри требовала на некоторое время пересмотреть свои привязанности.

– Если потребуется медицинская помощь, леди Арабелла, непременно приеду: это мой долг, а во всем остальном с вашего позволения разделю вынесенный Мэри приговор. На этом позвольте откланяться.

Торн покинул особняк и медленно направился в сторону деревни, обдумывая ситуацию. Точнее, пытаясь обдумать.

Заложив руки за спину, он неторопливо шагал по аллее парка. Что сказать Мэри? Когда сердце горячо принимает какое-то известие, вместо мыслей возникают чувства, опасно разжигая страсть.

Мысленно повторяя слова леди Арабеллы, доктор осознал, что эта женщина совершенно неспособна понять ум, сердце и душу его Мэри. А Фрэнк поступил плохо, неправильно. Несмотря на молодость, он должен был понимать, что подвергает их обоих унижению. Из-за его безмозглого поведения девочка пострадала!

Помимо тяжелых впечатлений от недавней беседы доктор не мог избавиться от мыслей о произошедшем между ним и сэром Роджером. А если все-таки в конце концов Мэри окажется наследницей огромного состояния? Если неожиданно для себя станет владелицей Грешемсбери? Что ни говори, а вполне вероятно, что преемник сэра Роджера получит поместье сквайра.

Мысль не уходила, а потому все больше раздражала. Могло случиться так, что брак между его племянницей и формальным наследником поместья оказался бы лучшим из всех доступных молодому Грешему вариантов. До чего же сладким станет возмездие! Какая великолепная расплата постигнет леди Арабеллу после всего сказанного, если вдруг выяснится, что проблемы и трудности Грешемсбери могут быть улажены с помощью сердца и руки его Мэри! Сознавая опасность размышлений на скользкую тему, доктор всеми силами старался отвлечься, однако без особого успеха.

По пути снова встретилась Беатрис.

– Передайте Мэри, что сегодня я к ней приходила, – потребовала обиженная подруга, – а завтра непременно жду у себя. Если не явится, впаду в ярость.

– Постарайтесь держать себя в руках, – посоветовал доктор, – даже несмотря на то, что Мэри не придет.

Беатрис сразу заметила, что манеры доктора лишены легкости, а лицо серьезно.

– Это была всего лишь шутка, конечно, – тут же отступила Беатрис. – Но неужели что-то случилось? Уж не заболела ли милая Мэри?

– О нет, вполне здорова, но не придет ни завтра, ни в обозримом будущем. И все-таки, мисс Грешем, не стоит из-за этого на нее сердиться.

Беатрис попыталась что-то спросить, однако доктор поспешил, поклонившись в своей обычной старомодной любезной манере, удалиться.

«Не придет ни завтра, ни в обозримом будущем». Значит, мама что-то наговорила мистеру Торну, решила Беатрис и, мгновенно оправдав подругу во всех прегрешениях, в которых ее могли обвинить, тут же осудила матушку.

По дороге домой доктор ни в малейшей степени не задумывался о том, как сообщить Мэри пренеприятную новость, но, пока дошел до гостиной, решил отложить тяжелый разговор до утра, переночевав с проблемой – точнее говоря, пролежав, не сомкнув глаз, – а за завтраком постараться как можно корректнее ознакомить Мэри с ситуацией.