Текст книги "Доктор Торн"

Тем вечером девушка была весела и возбуждена как никогда. До утра у нее не было уверенности, что Фрэнк уехал из Грешемсбери, поэтому она предпочла общество мисс Ориел. Пейшенс отличалась особой жизнерадостностью, довольством окружающим миром и его обитателями, а Мэри с готовностью разделяла настроение подруги. Вот и сейчас, несмотря на свойственные юности проблемы, к камину доктора она вернулась улыбающейся, хотя и не вполне безмятежной, и спросила:

– Дядюшка, почему ты сегодня так мрачен? Может, почитать вслух что-нибудь приятное?

– Спасибо, дорогая, не сегодня.

– В чем же дело? Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, ничего.

– Все-таки что-то произошло, и ты непременно должен мне рассказать. – Мэри подошла к креслу и склонилась к плечу доктора.

Тот с минуту смотрел на нее молча, а потом поднялся, обнял за талию, прижав к сердцу, судорожно вздохнул:

– Моя милая! Сокровище, драгоценность!

Мэри удивленно взглянула на него и увидела, что по щекам дяди текут крупные слезы.

И все-таки доктор Торн так ничего и не сказал.

Глава 15
Замок Курси

Как, должно быть, помнит читатель, в беседе с отцом Фрэнк Грешем высказал мнение, что в замке Курси очень скучно, и сквайр не стал притворяться, что думает иначе. Таким людям, как старший и младший Грешемы, там действительно всегда было скучно. Автор не готов утверждать наверняка, кому именно там не было скучно, но можно предположить, что сами Де Курси чувствовали себя прекрасно, иначе устроили бы дом по-другому.

Замок представлял собой огромное кирпичное строение времен правления Вильгельма III, успешные для создания конституции, однако не столь удачные для сооружения материальных памятников эпохи. Несомненно, дом имел полное право называться замком, так как обладал внутренним двором, куда войти можно было только через крепостные ворота, а сторожка привратника располагалась в стене. К основному зданию примыкали две круглые приземистые пристройки, которые называли – возможно, справедливо – башнями, хоть они и не возвышались над остальными сооружениями. Больше того, вдоль одной из сторон здания, где обычно располагается карниз, тянулся зубчатый парапет, наводивший на мысль об артиллерийских орудиях. Жаль только, что здесь смогли бы поместиться исключительно самые маленькие пушки, а пространства для надежного укрытия стрелка уже не оставалось.

Территория вокруг замка выглядела не очень привлекательной, да и не отличалась особым размахом. И все же поместье в целом вполне отвечало значимости такого влиятельного аристократа, как граф Де Курси. То пространство, где мог бы располагаться парк, было поделено на различные участки. Ландшафт выглядел плоским и однообразным, и даже напоминавшие живую изгородь ровные ряды великолепных старинных вязов не создавали того прекрасного, диковатого, вольного духа, который придает английскому пейзажу особое очарование.

Городок Курси – поскольку скопление домиков гордо именовало себя городом – во многих отношениях напоминал замок. Построен он был из темно-красного кирпича, скорее даже коричневого, и производил впечатление крепкого, скучного, некрасивого, зато удобного. Городок состоял из четырех улиц, образованных пересечением двух дорог, а просторный перекресток считался центральной площадью. Здесь стояла гостиница «Красный лев», хотя название «Коричневый лев» ей подошло бы больше. Когда-то прежде, в дни повсеместного распространения повозок и дилижансов, здесь меняли лошадей торговцы, пассажирские экипажи и почтовые кареты, но сейчас в полутора милях от городка протянулась железная дорога, так что все движение ограничилось гостиничным омнибусом, без устали курсировавшим между Курси и станцией, ничуть не смущаясь объемным багажом пассажиров.

За пределами родного города жители Курси хвастались прекрасными магазинами, хотя дома, среди своих, имели обыкновение жаловаться друг другу на вымогательство со стороны соседей. Так, например, торговец скобяными изделиями, во всеуслышание заявлявший, что готов победить Бристоль в конкуренции за качество товара и опередить Глостер в борьбе за низкие цены, тайком покупал чай и сахар в этих крупных городах, игнорируя ближайшую бакалейную лавочку. В то же время бакалейщик в равной степени не доверял кастрюлям и сковородкам от местного коммерсанта. Иными словами, после открытия железной дороги процветание торговли в Курси прекратилось. Действительно, если бы терпеливый наблюдатель простоял на площади целый день, считая входивших в магазины покупателей, то удивился бы, что подобные заведения каким-то чудесным образом умудряются держаться на плаву.

А как изменился зеленый гостиничный двор, когда-то шумный, суетливый, полный жизни, а теперь замерший в летаргическом сне! Засунув руки в огромные карманы, по высокой траве медленно брел погруженный в воспоминания хромой конюх, размышляя о том, что в конюшне, где когда-то почти вплотную стояли несколько дюжин лошадей, сейчас скучала лишь усталая пара из упряжки омнибуса да отдыхали три жалкие почтовые клячи. А ведь прежде, собрав по двадцать зернышек овса из каждой кормушки, удачливый вор за день смог бы сэкономить целый конский рацион.

Я решил побеседовать с конюхом по душам, чтобы узнать мысли о неоценимых преимуществах, дарованных развитием науки и техники: как он оценивает железные дороги, паровые двигатели, телеграф, телеграммы и прочие новые срочные почтовые отправления, но старик равнодушно ответил:

– В былое время я отправлял с этого двора по пятнадцать пар лошадей в сутки, а сейчас не набирается пятнадцати и даже десяти пар за двадцать четыре дня! Помнится, у нас был граф – нет, не нынешний мыльный пузырь, а его отец, – так вот, когда тот ехал по дороге, то экипажи и всадники тянулись четыре дня кряду. Молодые джентльмены, учителя, гувернантки, леди разного возраста и положения, слуги – эти выглядели самыми важными, – потом сам граф с графиней, да пребудет с ними Бог. Деньги в те дни текли рекой! А сейчас…

Презрительное отношение, которое природный артистический дар позволил хромому конюху вложить в единственное слово «сейчас», в его устах прозвучало столь же красноречивым осуждением паровозов, как самые острые речи и памфлеты сторонников былой романтики.

– Только посмотрите на наш город, – горестно продолжил старик. – На улицах растет трава: разве это хорошо? Скажу вам, сэр, что часами стою возле ворот гостиницы и почти всегда с открытыми глазами. Вижу всех, кто входит в магазины и из них выходит. Так вот, никто не входит и не выходит: разве это хорошо? А посмотрите на омнибус! Будь я проклят… – В этой точке красноречие моего друга достигло кульминационной точки. – Будь я проклят, если хозяин зарабатывает на нем на подковы для своих лошадей! Да, будь… я… проклят!

Призывая на собственную голову небесную кару, конюх заговорил очень медленно, раздельно, приседая и одновременно размахивая правой рукой, прежде чем произнести слово. А закончив тираду, сосредоточил взор на земле и указал пальцем вниз, словно отмечая место исполнения наказания в том случае, если оно все-таки свершится, и, не дожидаясь завершения разговора, меланхолично побрел прочь, в сторону пустой, никому не нужной конюшни.

Ах, мой друг! Мой бедный хромой друг! Незачем рассказывать тебе о Ливерпуле и Манчестере, о великолепии Глазго с его стремительно богатеющими банками; о Лондоне с тремя миллионами населения; о великом благе, приносимом коммерцией родной стране! Что значит для тебя коммерция, если она не затрагивает разбитой, почти бесполезной западной дороги? Тебе не осталось ничего другого, кроме как отойти в сторону за ненадобностью, – тебе и многим из нас в эти дни процветания, о мой печальный, никому не нужный, покинутый Господом и людьми друг!

Замок Курси, несомненно, выглядел весьма унылым, и во время прошлых визитов Фрэнк Грешем успел заметить, что внешний вид сооружения полностью соответствует внутренней сущности. Он очень редко заставал дома графа, а поскольку с детства испытывал особую неприязнь к властной тетушке-графине, то, возможно, оттого еще меньше любил замок. Сейчас, однако, народу ожидалось больше, чем Фрэнку доводилось видеть когда-нибудь прежде. Граф должен был остаться дома. Поговаривали, хотя с почтительным сомнением, о кратком визите – всего лишь на день-другой – герцога Омниума, а также надеялись на приезд старшего сына – лорда Порлока. Одним из гостей должен был стать мистер Моффат, сосредоточенный на грядущих выборах и, хочется верить, на грядущем семейном блаженстве. И наконец, предстояло явление таинственной и величественной мисс Данстейбл.

К сожалению, скоро выяснилось, что все эти знатные персоны не порадуют немедленным присутствием.

– Если мисс Данстейбл все равно здесь не будет, значит, можно на три-четыре дня вернуться в Грешемсбери, – наивно заявил Фрэнк тетушке, тем самым явственно дав понять, что рассматривает поездку исключительно как деловую.

Однако графиня аргумента не приняла. Заполучив наследника, она не собиралась позволить ему вернуться в сети интриг мисс Торн или – что еще хуже – поступить в полное ее распоряжение.

– Крайне важно, – возразила графиня Де Курси, – чтобы ты провел здесь несколько дней один. Так мисс Данстейбл увидит, что в замке ты чувствуешь себя своим.

Фрэнк объяснения не понял, однако не нашел сил оказать сопротивление и, как мог, утешился житейскими рассуждениями достопочтенного Джорджа и спортивными наклонностями достопочтенного Джона.

Из важных персон первым прибыл мистер Моффат. Прежде Фрэнк никогда не встречался с будущим зятем, а потому знакомство представило некоторый – пусть и небольшой – интерес. Мистер Моффат вошел в гостиную в ту самую минуту, когда дамы собрались подняться наверх, чтобы переодеться к обеду, и Фрэнк случайно тоже оказался в комнате. Поскольку рядом никого, кроме сестры и двух кузин, не было, он ожидал, что жених и невеста тотчас бросятся друг другу в объятия, но мистер Моффат сдержал порыв, а Августа, судя по всему, нисколько не возражала против скромности манер.

Мистер Моффат предстал приятным элегантным человеком выше среднего роста. Если бы выражение лица читалось более определенно, то можно было бы назвать его красивым. Прекрасно выглядели тщательно причесанные темные волосы в сочетании с маленькими черными бакенбардами и маленькими черными усиками. Сапоги отличались великолепным качеством, а руки удивляли редкой белизной. Бережно сжав пальцы Августы, он слегка улыбнулся и выразил надежду, что со времени последней встречи здоровье ее не пошатнулось, а потом мимолетно коснулся ладоней леди Александрины и леди Маргаретты.

– Мистер Моффат, позвольте познакомить вас с моим братом, – предложила Августа.

– Очень, очень рад, – ответил тот, опять вытянул руку, позволив ладони бегло скользнуть сквозь ладонь Фрэнка, и заговорил приятным успокаивающим голосом: – Леди Арабелла чувствует себя хорошо? А сквайр и ваши сестры? Погода стоит очень теплая, не правда ли? Поверьте, в городе по-настоящему жарко.

«Надеюсь, Августе он нравится, – сказал себе Фрэнк, рассуждая точно так же, как недавно отец. – Но для влюбленного и обрученного человека выглядит и ведет себя как-то странно». Ах, Фрэнк! Бедняга! Другой, более примитивно устроенный человек в подобных обстоятельствах – а иногда даже и в других – бросился бы целоваться.

Мистер Моффат не внес заметного вклада в оживление атмосферы в замке. Сосредоточившись на приближающихся выборах, значительную часть времени он проводил в обществе знаменитого парламентского агента мистера Нартвинда. Кандидату надлежало как можно чаще ездить в Барчестер, чтобы вербовать избирателей и с помощью мистера Нартвинда обезвреживать мины, которые ежедневно подкладывал мистер Клозерстил – агент сэра Роджера Скатчерда. Борьбу предстояло вести на внутренней основе, не прибегая к поддержке со стороны. Конечно, для безоговорочной победы мистера Моффата складывались достаточно сложные и не вполне благоприятные условия.

Мистер Клозерстил славился как самый умелый агент Англии, хотя пальму первенства все-таки следует отдать великому сопернику мистеру Нартвинду. В нынешней битве ему помогал весьма толковый молодой адвокат мистер Роумер, глубоко восхищенный карьерой сэра Роджера Скатчерда. Завидев на главной улице сэра Роджера под руку с мистером Клозерстилом и в сопровождении мистера Роумера, жители Барчестера заявляли, что бедному мистеру Моффату пришел конец. Но другие, на чьих головах явственно прощупывалась шишка поклонения, шептали друг другу тайный пароль – имя герцога Омниума – и негромко, но уверенно отстаивали невозможность проигрыша его ставленника.

Наш бедный друг сквайр интересовался выборами лишь постольку, поскольку одобрял присутствие зятя в парламенте. По его мнению, оба кандидата обладали неверными взглядами. Сам он давным-давно отрекся от ошибок молодости, стоивших места представителя графства в парламенте, и присягнул интересам клана Де Курси. Сейчас, когда политическая позиция не приносила ни малейшей пользы, сквайр Грешем считал себя убежденным сторонником партии тори, а герцог Омниум, граф Де Курси и мистер Моффат принадлежали к партии вигов, хотя в политике расходились с сэром Роджером – последователем манчестерской школы, – чьи претензии, благодаря неисповедимым, непонятным непосвященным людям тонкостям современной политики, в данном случае пользовались негласной поддержкой консерваторов.

Лично я так и не смог понять, каким способом мистер Моффат, приведенный в политику лордом Де Курси, заручился поддержкой герцога. Дело в том, что в подобных случаях герцог и граф, как правило, не действовали как братья-близнецы.

Виги бывают разными. Лорд Де Курси относился к так называемым дворцовым вигам, которые жаждут богатства и ценят исходящее от трона сияние. Он подолгу жил в Виндзоре и гостил в Балморале, обожал золотые побрякушки и никогда не испытывал такого счастья, как на виду у всего двора с достоинством и признанной грацией держать в руках символы монархии – корону или шпору престолонаследия. Финансовое благополучие графа несколько пострадало от экстравагантности прежних лет, а потому, желая блистать, он предпочитал делать это за счет двора, не расходуя собственных средств.

Герцог Омниум представлял собой вига совсем иного свойства и масштаба. Он редко появлялся рядом с монаршими особами, а если появлялся, то всем своим видом показывал, что всего лишь исполняет утомительный долг. Его вполне устраивало условие, чтобы королева оставалась королевой до тех пор, пока ему отпущено оставаться герцогом Омниумом. Точно так же аристократ не возражал против воздаваемых принцу Альберту почестей, пока тот носил титул принца-консорта. В то же время однажды он произнес в кругу близких друзей состоящее из трех слов нелестное замечание в адрес премьер-министра. Да, королева могла оставаться королевой до тех пор, пока независимый джентльмен оставался герцогом Омниумом. Их доходы были примерно равными – с той лишь разницей, что деньги подданного ее величества принадлежали лично ему и он мог распоряжаться ими по собственному усмотрению. Данное обстоятельство нередко всплывало в сознании герцога. При всем величии он был наделен самой простой внешностью: худой, высокий, ничем, кроме гордого блеска глаз, словно говоривших всем и каждому: «Я и есть великий герцог Омниум», не выделявшийся. Женат никогда не был и, если верить слухам, вел распутный образ жизни. Но если так, то он умело скрывал свои похождения от мира, а потому не подвергался громкому осуждению, неизменно выпадавшему на долю более откровенных грешников.

Почему два настолько разных аристократа объединились в стремлении поручить представительство Барчестера в парламенте сыну портного, объяснить не могу. Как уже было сказано, мистер Моффат дружил с лордом Де Курси, и вполне возможно, что лорд Де Курси мог отплатить герцогу за доброе отношение к Барчестеру небольшой помощью в представительстве графства.

Следующим гостем замка оказался епископ Барчестера – скромный, вполне достойный джентльмен, преданный жене и несколько склонный к лени. Супруга же была создана из другого материала и своей энергией и прилежностью восполняла недостаток этих качеств в характере мужа-епископа. Когда кто-то спрашивал мнение по тому или иному вопросу, его светлость обычно начинал: «Мы с миссис Прауди думаем…» Но прежде чем мнению епископа было суждено прозвучать, миссис Прауди высказывалась решительно и определенно, не упоминая об участии мужа в обсуждении вопроса. Весь Барсетшир знал, что ни одна супружеская пара не существовала в более гармоничном и прочном согласии. Пример подобного брачного блаженства среди представителей высшего класса достоин упоминания, ибо те, кто стоит на низших ступенях социальной лестницы, часто – причем порой справедливо – полагают, что взаимная любовь в браке не столь распространена среди сильных мира сего, как следовало бы.

И все же даже приезд епископа с супругой не развеселил Фрэнка Грешема, и он начал мечтать о появлении мисс Данстейбл, чтобы в общении с неведомой особой получить хотя бы какое-то занятие. Знакомство с мистером Моффатом совсем не заладилось. Он ожидал, что будущий зять сразу начнет называть его по имени, чтобы перейти на «ты» и обходиться без условностей, но дальше «мистер Грешем» и «мистер Моффат» так и не продвинулись.

«Сегодня в Барчестере очень жарко, очень». Таким замечанием гостя разговор обычно ограничивался. Как заметил Фрэнк, Августе тоже не удавалось продвинуться дальше. Конечно, жених и невеста могли общаться наедине, но если так, то Фрэнк не замечал, когда это происходило, поэтому, за неимением лучшего собеседника открыв душу достопочтенному Джорджу, выразил мнение, что будущий зять – тюфяк.

– Вполне согласен: тюфяк, – ответил достопочтенный Джордж. – Три дня назад ездил с ним и Нартвиндом в Барчестер, чтобы проведать жен и дочерей избирателей, ну и все такое прочее.

– Послушай, если было весело, мог бы и меня с собой взять.

– Ничего веселого. Почти все неряшливые и грязные. А Нартвинд – толковый парень. Свое дело отлично знает.

– Тоже проведывает жен и дочерей?

– О, не пропускает ни одной; все как положено. Но вчера Моффат проник в комнату за галантерейным магазином возле Катберт-Гейт, и я последовал за ним. Муж хозяйки – один из местных хористов и избиратель, так что он отправился агитировать за себя. Когда мы пришли, на месте не оказалось никого, кроме трех молодых женщин: жены и двух помощниц. Все очень хорошенькие.

– Послушай, Джордж! Пожалуй, тоже схожу к этому хористу и заручусь его голосом для Моффата. Обязан это сделать ради будущего зятя.

– Но что, по-твоему, Моффат сказал женщинам?

– Понятия не имею. Надеюсь, не бросился их обнимать и целовать?

– Обнимать и целовать? Нет, не бросился. Зато заверил как истинный джентльмен, что если вернется в парламент, то обязательно будет голосовать за расширение избирательного права и допуск в парламент евреев.

– Да, ты прав: он действительно тюфяк! – заключил Фрэнк.

Глава 16
Мисс Данстейбл

И вот наконец в замок прибыла долгожданная мисс Данстейбл. Услышав о приезде богатой наследницы, Фрэнк ощутил легкое волнение. Он вовсе не собирался на ней жениться, напротив: недельная разлука с Мэри Торн настолько обострила чувства, что намерение жениться только на ней и больше ни на ком стало еще тверже. Фрэнк помнил, что сделал Мэри формальное предложение руки и сердца, а значит, не имеет права идти на попятный, но во исполнение приказа тетушки готовился пройти через определенную процедуру ухаживания, поэтому перед встречей с обладательницей двух сотен тысяч фунтов немного нервничал.

На следующий день после разговора с достопочтенным Джорджем Фрэнк отправился вместе с кузеном в Барчестер, чтобы нанести предвыборный визит местным красавицам. А когда вернулся, тетушка с нескрываемой радостью сообщила о прибытии мисс Данстейбл:

– Она приехала, и чудо как хороша: изящна и элегантна, украсит своим присутствием любое общество. Представлю тебя перед обедом, чтобы смог проводить гостью в столовую.

– Полагаю, делать предложение сегодня еще рано? – съязвил Фрэнк.

– Не говори глупостей! – рассердилась графиня. – Помогаю тебе всем, чем могу, стараюсь обеспечить независимость, а в ответ слышу вздор.

Фрэнк пробормотал что-то вроде извинения и поднялся к себе, чтобы должным образом подготовиться к встрече.

Мисс Данстейбл приехала на поезде, однако при этом не отказалась от собственного экипажа, собственных лошадей, собственных кучера и лакея, а также, разумеется, от собственной горничной. Кроме того, привезла полдюжины чемоданов с нарядами – некоторые выглядели почти такими же дорогими, как тот чудесный сундук, который недавно был украден с крыши кеба. Однако все эти вещи мисс Данстейбл привезла вовсе не потому, что они были ей жизненно необходимы, а потому, что так распорядилась хозяйка.

Фрэнк одевался куда тщательнее, чем обычно. Стараясь добиться наилучшего результата, испортил пару безукоризненно белых шейных платков, а потом долго и старательно расчесывал непослушные волосы. Молодой человек не вполне соответствовал образу денди в обычном понимании слова, но чувствовал, что должен оправдать возложенные на него надежды и предстать элегантным джентльменом. Разумеется, он не собирался жениться на мисс Данстейбл, но, поскольку был вынужден флиртовать, предпочитал чувствовать себя как можно увереннее.

Едва войдя в гостиную, Фрэнк Грешем сразу понял, что леди уже здесь. Долгожданная гостья сидела между графиней и миссис Прауди, так что воплощенное в ее образе богатство получало поклонение как от мирской, так и от духовной части общества. Молодой человек постарался не выказывать заинтересованности и задержался в дальней части комнаты побеседовать с кузенами, но не смог отвести взгляда от, возможно, будущей миссис Фрэнк Грешем, да и мисс Данстейбл тоже не осталась равнодушной к молодому красавцу.

Леди Де Курси сообщила, что наследница огромного состояния необыкновенно хороша, и особенно подчеркнула изящество и элегантность означенной персоны, но Фрэнк моментально почувствовал, что не готов полностью поддержать тетушку в восторженном мнении. Возможно, мисс Данстейбл действительно привлекательная особа, но в данном случае тип ее красоты не вызвал горячего восхищения заинтересованного наблюдателя.

Леди было около тридцати, но не слишком опытный в данном вопросе и привыкший к обществу юных девушек Фрэнк сразу мысленно состарил ее лет на десять. Внешность мисс Данстейбл показалась ему чрезвычайно яркой: очень нарумяненные щеки, большой рот, крупные белые зубы, широкий нос и блестящие маленькие черные глазки. Волосы, черные и блестящие, но очень жесткие и грубые, обрамляли лицо мелкими кудряшками. Когда леди начала вращаться в высшем свете, кто-то из наставников в области моды заметил, что сейчас кудряшки не актуальны, на что она сказала: «Если их накручивают не на банкноты», продемонстрировав тем самым наличие несгибаемой воли.

– Фрэнк, – поймав взгляд племянника, позвала графиня самым естественным и непреднамеренным тоном. – Иди сюда. Хочу представить тебя мисс Данстейбл.

Знакомство состоялось, после чего леди Де Курси обратилась к супруге епископа:

– Миссис Прауди, прошу меня извинить, как хозяйка, должна сказать несколько слов миссис Барлоу, а не то бедная леди почувствует себя брошенной.

С этими словами она удалилась, предоставив мастеру Фрэнку пространство для инициативы.

Ничуть не растерявшись, молодой человек тут же занял место тетушки и выразил надежду, что мисс Данстейбл не чрезмерно утомлена дорогой.

– Утомлена! – ответила та довольно громким, но добродушным и не лишенным приятности голосом. – Никогда не устаю в путешествиях. В мае мы без сна проехали всю дорогу от Рима до Парижа, то есть без сна в постели, а когда преодолевали перевал Симплон, сани трижды перевернулись. Было так весело! И даже тогда я не устала.

– Всю дорогу от Рима до Парижа! – желая польстить наследнице, изумленно повторила миссис Прауди. – Но что же заставило вас так спешить?

– Кое-какие денежные дела, – ответила мисс Данстейбл, еще больше повысив голос. – Необходимо было срочно уладить все вопросы с мазью: как раз тогда я продавала бизнес.

Миссис Прауди понимающе кивнула и поспешила сменить тему:

– Полагаю, в Риме пуще прежнего процветает идолопоклонство. Боюсь, они там совсем не соблюдают воскресный покой.

– О, ничуть! – радостно подхватила мисс Данстейбл. – Воскресенье ничем не отличается от рабочих дней.

– Какой ужас! – прошептала миссис Прауди.

– И все же Рим – восхитительный город. Признаюсь, что очень его люблю. А что касается папы римского, то его можно было бы назвать самым славным малым в мире, не будь он таким толстым. Вы бывали в Риме, миссис Прауди?

Миссис Прауди вздохнула, покачала головой и выразила уверенность, что от подобных поездок не следует ожидать ничего, кроме вреда.

– Ах да, конечно, свирепствует малярия. Но только если явитесь туда в опасное время, а сейчас таких глупцов нет.

– Я думала о душе, мисс Данстейбл, – уточнила супруга епископа своим особым назидательным тоном. – Место, где не соблюдают воскресного покоя…

– А вы бывали в Риме, мистер Грешем?

Гостья внезапно повернулась к Фрэнку, проигнорировав замечание миссис Прауди, и та была вынуждена закончить проповедь, обратившись к стоявшему рядом достопочтенному Джорджу. Тот придерживался убеждения, что епископов вместе с супругами и приближенными, равно как и все остальное, что имеет отношение к религии, следует обходить стороной, причем как можно дальше, но если маневр невозможен, то надо принимать самый мрачный вид. Вот и сейчас он с кислым вытянутым лицом заметил:

– Это чертовски стыдно. Лично я всегда любил по воскресеньям видеть спокойных людей. Священникам достался только один день из семи, и, по моему мнению, они имеют полное право использовать этот день в собственных интересах.

Трудно сказать, удовлетворил ли ответ миссис Прауди, но ей пришлось промолчать до самого обеда.

– Нет, – ответил Фрэнк. – Никогда не был в Риме, только в Париже, и то всего один раз.

Ощущая вполне естественное беспокойство относительно нынешнего состояния мирских забот мисс Данстейбл, мистер Грешем воспользовался представившейся возможностью и вернулся к той части беседы, которую миссис Прауди тактично обошла:

– Удалось продать?

– Продать? Что продать?

– Вы упомянули бизнес. Сказали, что спешили и даже не ложились спать, потому что продавали бизнес.

– О! Мазь. Нет, продать не удалось. В конце концов сделка так и не состоялась. В результате я вполне могла задержаться и еще поваляться в снегу. Правда, очень жаль?

«Значит, – подумал Фрэнк, – женившись на ней, я стал бы владельцем ливанской мази? Как странно!»

Он подал руку и проводил собеседницу в столовую.

Этот обед в замке Курси определенно выдался менее скучным, чем все предыдущие. Фрэнк не воображал, что когда-нибудь влюбится в мисс Данстейбл, но богатая наследница определенно оказалась очень приятной особой. Занимательно рассказала о путешествии и многочисленных приключениях; о том, как, заботясь о здоровье, взяла с собой доктора, за которым пришлось постоянно ухаживать; о том, как надоело следить за ленивыми слугами и прислуживать им самим; о том, как ловко обманывала приходивших на нее поглазеть мошенников, и, наконец, поведала о преданном поклоннике, который следовал за ней из страны в страну и явился в Лондон вечером накануне ее отъезда.

– Поклонник? – переспросил Фрэнк, изумленный неожиданной откровенностью.

– Да, мистер Грешем, поклонник. Разве у меня не может быть поклонника?

– О, что вы! Разумеется, может. Осмелюсь предположить, что у вас их множество.

– Не так уж и много: всего-то трое-четверо, то есть трое-четверо тех, к кому я благосклонна, а остальных считать просто нет смысла.

– Потому что их слишком много. Итак, мисс Данстейбл, троим-четверым вы симпатизируете. – Фрэнк грустно вздохнул, словно хотел показать, что для душевного спокойствия многовато.

– Конечно, время от времени я меняю состав свиты. – Собеседница добродушно улыбнулась. – Все время держать при себе одних и тех же было бы ужасно скучно.

– Вы правы, действительно скучно, – согласился Фрэнк, не зная, как реагировать на столь экстравагантное признание.

– Как по-вашему, если попросить у графини разрешения привезти сюда парочку воздыхателей, она позволит?

– Вполне уверен, что нет, – не задумываясь ответил Фрэнк. – Ни за что не одобрит, да и я тоже.

– Вы? А вам-то какое до этого дело?

– Очень большое. Настолько большое, что решительно запрещаю. Но, мисс Данстейбл…

– Да, мистер Грешем?

– С вашего позволения постараемся восполнить отсутствие этих нежелательных персон. Что касается меня…

– Что же касается вас?

В это время графиня окинула стол выразительным взглядом, подчиняясь которому мисс Данстейбл поднялась в тот самый момент, когда Фрэнк приготовился к атаке, и вместе с остальными дамами направилась в гостиную.

Проходя мимо племянника, леди Де Курси коснулась веером его руки – настолько легко, что никто не заметил жеста, но Фрэнк отлично понял смысл многозначительного прикосновения и по достоинству оценил дипломатично выраженное одобрение. Он даже покраснел от собственного лицемерия, так как теперь яснее ясного понял, что никогда не женится на мисс Данстейбл, и более того: мисс Данстейбл никогда не выйдет за него замуж.

Лорд Де Курси был дома, однако его присутствие не добавило крюшону из красного вина ни веселья, ни даже оживления. Впрочем, молодые джентльмены горячо обсуждали предстоящие выборы, а разделявший компанию мистер Нартвинд делился самыми радужными надеждами.

– Могу заверить, что внес свой вклад в успех, – похвастался Фрэнк. – Заполучил голос хориста.

– Что? Убедили Бэгли? – удивился Нартвинд. – Надо же! Хитрец постоянно от меня прятался, так что не смог с ним встретиться.

– Я тоже его не застал, – признался Фрэнк, – но голосом все равно заручился.

– Каким же образом? Написали письмо?

– Нет, не письмо, – взглянув на епископа и графа, тихо ответил Фрэнк. – Добился от его жены обещания повлиять на выбор мужа. По-моему, он из отряда подкаблучников.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся добрый епископ. Оказалось, что, несмотря на попытку Фрэнка говорить вполголоса, святой отец все слышал. – Значит, вот как вы работаете с электоратом в нашем соборном городе? Ха-ха-ха! – Мысль, что один из церковных хористов – подкаблучник, показалась епископу крайне забавной.

– О, я добился конкретного обещания, – гордо заявил Фрэнк и опрометчиво добавил: – Вот только для этого пришлось заказать шляпы для всей семьи.