Текст книги "Доктор Торн"

Глава 6
Пора любви, пора надежд

Как мы уже упомянули, совершеннолетие Фрэнсиса Ньюболда Грешема-младшего пришлось на первое июля. В это чудесное время года, просидев в гостиной с полчаса или чуть дольше, леди стали поговаривать о том, что было бы неплохо выйти через французские окна на лужайку. Сначала осмелилась нарушить границу одна особа, за ней вторая, а вскоре уже все оказались на улице и вспомнили о шляпах. В результате постепенно сначала молодые леди, а потом и леди постарше обнаружили, что одеты для прогулки.

На лужайку выходили окна не только гостиной, но и столовой, так что не стоило удивляться, что девушки захотели прогуляться и тут же принялись искушать своих спутников видом широкополых шляп и вечерних платьев. Противостоять соблазну было невозможно, а потому вскоре сквайр и старшие джентльмены оказались за столом одни.

– Честное слово, мистер Грешем, своей речью вы всех нас очаровали. Не правда ли? – заметила мисс Ориел, обратившись за поддержкой к ближайшей молодой леди Де Курси.

Мисс Ориел, очень хорошенькая девушка чуть старше Фрэнка Грешема – примерно на год или около того, – обладала пышными темными волосами, большими круглыми карими глазами, слегка широковатым носом, очаровательным ротиком, изящно очерченным подбородком и, как мы уже говорили, приличным состоянием: что-то вроде двадцати тысяч фунтов годовых. Вот уже два года молодая особа жила в Грешемсбери вместе с братом в доме, в силу насущной необходимости купленном мистером Грешемом для предыдущего священника. Мисс Ориел была девушкой добродушной, воспитанной в лучших английских традициях, не слишком умной, но и не совсем уж глупой, из хорошей семьи, в достаточной степени умела ценить блага этого мира, как положено состоятельной и очаровательной молодой леди, но также и другого, как положено хозяйке дома священнослужителя.

– Истинная правда, – подтвердила леди Маргаретта. – Фрэнк очень красноречив: когда описывал наш поспешный приезд из Лондона, растрогал меня едва ли не до слез, но как бы прекрасно ни говорил, мясо, по-моему, он режет все-таки лучше.

– Вот бы тебе этим заняться, Маргаретта: и нарезкой мяса, и произнесением речи.

– Спасибо, Фрэнк. Ты крайне любезен.

– Но можно утешиться тем, мисс Ориел, что все уже позади. К счастью, у человека всего одно совершеннолетие.

– Но ведь скоро вы получите университетский диплом, мистер Грешем, и тогда, конечно, придется произнести еще одну торжественную речь. А потом, глядишь, женитесь, то-сё, и непременно надо будет еще два-три раза выступить.

– Пожалуй, задолго до своей собственной отведу душу на вашей свадьбе, мисс Ориел.

– Не имею ни малейших возражений. С вашей стороны будет так мило покровительствовать моему мужу.

– Но, право, разве не он станет мне покровительствовать? Уверен, что выйдете вы за какого-нибудь важного джентльмена или просто невероятно умного молодого человека. Разве не так, Маргаретта?

– Прежде чем ты к нам присоединился, мисс Ориел так тебя расхваливала, что мне показалось, будто она готова на всю жизнь остаться в Грешемсбери, – съязвила та.

Фрэнк густо покраснел, а Пейшенс рассмеялась. Разница в возрасте между ними составляла всего год, однако он выглядел совсем мальчишкой, а она – взрослой дамой.

– Признаюсь, что честолюбива, леди Маргаретта, – остроумно парировала мисс Ориел. – Но в то же время умеренна в своих амбициях. Люблю Грешемсбери, и если бы у мистера Грешема был младший брат, то, возможно…

– Полагаю, в точности похожий на меня, – вставил Фрэнк.

– О да! Не хочу даже думать об отличиях.

– Такой же красноречивый, как ты, Фрэнк, – заметила леди Маргаретта.

– И такой же искусный в нарезке мяса, – добавила Пейшенс.

– Благодаря мастерству мясника мисс Бейтсон влюбилась навеки, – сообщила леди Маргаретта.

– Жаль, что совершенство невозможно повторить, – уточнила Пейшенс.

– Видите ли, братьев у меня нет, – парировал Фрэнк, – а потому остается лишь одно: пожертвовать собой.

– Честное слово, мистер Грешем, чрезвычайно вам признательна и невероятно счастлива. – Мисс Ориел остановилась на тропинке и склонилась в изящном реверансе. – Боже мой! Только подумайте, леди Маргаретта: мне выпала честь получить предложение от наследника в тот самый момент, когда он обрел юридическое право заговорить.

– Причем предложение необыкновенно галантное, – подхватила леди Маргаретта, – выражающее готовность отказаться от любых соображений насчет собственной или вашей выгоды.

– Да, – согласилась Пейшенс. – Вот что я особенно ценю. Если бы мистер Грешем меня любил, то никакой заслуги с его стороны не было бы, но жертва, знаете ли…

– Поверь, Фрэнк, молодые леди без ума от подобных жертв. Честное слово, я и понятия не имела, что ты умеешь столь великолепно выражать свои мысли.

– Видите ли, – смутился Фрэнк, – не надо было говорить о жертве; случайно сорвалось с языка. Я имел в виду, что…

– Ах, господи! – воскликнула Пейшенс. – Кажется, нас ждет торжественное заявление. Леди Маргаретта, у вас найдется ароматическая соль? И где скамейка? Вдруг я упаду в обморок?

– Вовсе я не собираюсь делать каких-либо заявлений, – окончательно растерялся Фрэнк.

– Неужели? Ах, леди Маргаретта, обращаюсь к вам: разве вам не показалось, что джентльмен произнес нечто особенное?

– Несомненно! – подтвердила та.

– Итак, мистер Грешем, в итоге я услышала, что ваши слова ничего не значат. – Пейшенс поднесла к глазам платок.

– Должен признаться, вы отлично умеете издеваться над такими простаками, как я.

– Издеваться? Ничуть! А вот вы отлично умеете обманывать таких бедных девушек, как я. Не забывайте, что у меня есть свидетельница. Леди Маргаретта все слышала. Как жаль, что мой брат священник. Уверена, что вы на это рассчитывали, иначе не обошлись бы с беззащитной девушкой так жестоко.

Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда к ним подошел брат. Точнее, подошел он к леди Маргаретте Де Курси, и путь продолжили ее светлость и мистер Ориел вдвоем. Леди Маргаретта успела устать от роли третьей лишней в сцене флирта мисс Ориел с ее кузеном, тем более что привыкла всегда исполнять главную роль, поэтому без сожаления составила компанию мистеру Ориелу. Надо признать, что мистер Ориел не был обычным, заурядным пастором, а обладал качествами, делавшими его вполне достойным общества дочери графа. А поскольку все знали, что святой отец не собирается жениться, в силу благородной профессии придерживаясь весьма возвышенных идей, леди Маргаретта, разумеется, имела еще меньше возражений против прогулки наедине.

Но как только она удалилась, насмешки мисс Ориел мгновенно прекратились. Очень забавно дурачить молодого человека, только что достигшего совершеннолетия, в присутствии третьих лиц, но оставшись с ним наедине, делать это опасно.

– Не знаю положения более завидного, чем ваше, мистер Грешем, – заметила девушка сдержанно и серьезно. – Должно быть, сейчас вы очень счастливы.

– Счастлив, выслушивая ваши насмешки, мисс Ориел, за попытки казаться взрослым, когда вам угодно видеть во мне мальчишку? Обычно я не реагирую на разного рода посягательства на собственное достоинство, но не могу сказать, что нападки с вашей стороны делают меня счастливым.

Мнения молодых людей явно не совпадали, и, оставшись с Фрэнком наедине, Пейшенс решила, что пора прекратить флирт, зато он сам подумал, что пришло время начать игру, поэтому и выглядел, и говорил манерно, откровенно копируя Орландо.

– Ах, мистер Грешем! Таким близким друзьям, как мы с вами, ведь позволительно подшучивать друг над другом, не правда ли?

– Можете делать все, что душе угодно, мисс Ориел: для красивых женщин запретов не существует. Но не забывайте, что сказал паук мухе: «То, что для тебя игра, меня может погубить».

Каждый, кто взглянул бы в лицо Фрэнка, когда он произносил эти слова, непременно поверил бы, что сердце героя переполнено любовью к мисс Ориел. Ах, мастер Фрэнк, мастер Фрэнк! Если вы столь дерзки в юные годы, что же будет в пору зрелости?

В то время как Фрэнк Грешем таким образом преступал границы дозволенного и вел себя как обладатель привилегии влюбляться в хорошенькое личико подобно пахарю или другому простому смертному, интересы его ни на миг не выпадали из поля зрения святых покровителей, готовых осыпать голову подопечного всевозможными временными благословениями.

А в саду Грешемсбери в те же минуты шел разговор, не допускавший ничего легкого, а уж тем более фривольного. Графиня, леди Арабелла и мисс Грешем обсуждали насущные вопросы жизни в поместье, и к ним только что присоединилась леди Амелия – самая мудрая, серьезная, рассудительная и гордая из многочисленных Де Курси, живших на свете во все времена. Весомость ее безупречного благородства порой оказывалась чрезмерной даже для графини, а преданность традициям заставляла думать, что леди откажется даже от места в раю, если ей не пообещают, что оно находится в райской палате лордов.

Сначала темой обсуждения стала предстоящая свадьба Августы. Не так давно мистера Моффата пригласили в замок Курси, и туда же привезли мисс Грешем с твердым намерением поженить молодую пару. Леди Де Курси недвусмысленно дала понять золовке и племяннице, что мистеру Моффату, хоть он и прекрасная партия для девушки из Грешемсбери, не дозволяется даже взглянуть ни на одну из дочерей графа. «Не то чтобы он нам не нравился, Августа, но высокое положение имеет свои ограничения».

Поскольку сама леди Амелия неумолимо приближалась к сорокалетию, можно предположить, что касательно нее ограничения эти оказались весьма серьезными.

Августа не сочла нужным возражать кузине. Как бы ни рассуждали Де Курси, замуж выходила она, а в состоятельности джентльмена, чье имя предстояло носить, сомневаться не приходилось. Предложение было сделано не ей самой лично, а через тетушку, и согласие передано так же. Если бы Августе вздумалось восстановить в памяти, что ее связывает с мистером Моффатом, то ничего, кроме светской беседы партнеров по танцу в бальном зале, ей бы не припомнилось. И все же теперь ей предстояло стать миссис Моффат. Мистер Грешем знал о будущем зяте лишь то, что во время их первой – и единственной – встречи молодой человек проявил исключительную жесткость в финансовых вопросах. Поначалу он хотел получить с невестой приданое в десять тысяч фунтов, потом согласился на шесть, и с этой суммой бедному сквайру пришлось смириться.

Пару лет мистер Моффат заседал в парламенте в качестве представителя графства Западный Барсетшир, всецело опираясь на поддержку семейства Де Курси. Разумеется, он принадлежал к партии вигов. Таким образом, Барчестер не только отвернулся от света прежних дней и выдвинул в парламент одного из вигов, но и, больше того, на предстоящие выборы планировал выдвинуть радикала, то есть кандидата, поддерживавшего голосование и всякого рода экономию, – того, кто сумел бы воплотить в жизнь политику Барчестера во всей ее резкой, грубой, тлетворной пагубности.

Кандидатом этим был некто Роджер Скатчерд – крупный железнодорожный подрядчик, уроженец Барчестера, купивший землю в окрестностях города и получивший популярность в графстве за яростную демократическую оппозицию аристократии. Согласно его политической догме, консерваторов следует подвергать критике и высмеивать, а вигов считать мошенниками и презирать.

Сейчас мистер Моффат намеревался посетить замок Курси по делам выборов, а мисс Грешем следовало вернуться туда вместе с тетушкой, чтобы с ним встретиться. Графиня очень хотела, чтобы Фрэнк составил им компанию. Ее грандиозная доктрина относительно женитьбы на деньгах была высказана с должной авторитарностью и встречена без возражений. Теперь леди Де Курси совершила следующий шаг, заявив, что терять время недопустимо: племянник обязан жениться как можно скорее, промедление крайне опасно. Грешемы – разумеется, она имела в виду только мужскую часть семьи – всегда отличались мягкостью, граничащей с глупостью, так что всякое может случиться, тем более что в Грешемсбери постоянно торчит несносная, вульгарная мисс Торн.

Леди Арабелла не смогла стерпеть откровенно враждебного выпада и горячо возразила, что, слава богу, не существует оснований для предположения относительно способности Фрэнка столь легкомысленно опозорить семью.

– Может быть, пока и не существует, – не согласилась с ней графиня, – но когда молодые люди столь разного положения подолгу находятся рядом, трудно представить, какая опасность их может подстерегать. Всем известно, что старый мистер Бейтсон сбежал с гувернанткой, а молодой мистер Эвербири из Тонтона недавно женился на поварихе.

– Но, тетушка, мистер Эвербири постоянно пьян, – возразила Августа, считая необходимым заступиться за брата.

– Ну и что, дорогая? Подобные казусы случаются и всякий раз приводят в ужас.

– Позор! – воскликнула леди Амелия. – Такие люди портят кровь страны и готовят почву для революций.

Конечно, заявление прозвучало высокопарно, но, к сожалению, Августа не могла избавиться от ощущения, что, возможно, в глазах кузины и сама она портит кровь своих будущих детей, поскольку выходит замуж за сына портного. Одно утешало: почву для революции она, слава богу, не готовила.

– Знаешь, Арабелла, не берусь утверждать ничего заранее, но на следующей неделе к нам приедет мисс Данстейбл. Ее папенька в прошлом году скончался и оставил двести тысяч фунтов.

– Да, деньги огромные, – вздохнула леди Арабелла.

– С таким наследством можно покрыть все долги, – добавила графиня.

– Кажется, основатель капитала сделал состояние на какой-то мази, тетушка? – уточнила Августа.

– Вроде того, дорогая. Но деньги сомнений не вызывают.

– Сколько лет этой мисс Данстейбл, Розина? – спросила матушка, встревожившись.

– Полагаю, около тридцати, но не думаю, что это так уж важно.

– Тридцать, – огорченно повторила леди Арабелла. – А какова она внешне? По-моему, Фрэнка интересуют хорошенькие девушки помоложе.

– Но право, тетушка, – вступила в разговор леди Амелия, – теперь, когда достиг возраста мужского благоразумия, кузен наверняка учтет обязательства перед семьей. Мистер Грешем из Грешемсбери должен поддерживать достойный уровень обеспеченности.

Дочь графа и графини Де Курси произнесла последнюю фразу тоном, которым приходской пастор предупредил бы молодого фермерского сына об опасности дружбы с простым парнем.

Наконец было решено, что графиня лично пригласит Фрэнка в замок Курси, а заполучив наследника в собственное распоряжение, сделает все возможное, чтобы воспрепятствовать его возвращению в Кембридж и оказать содействие браку с неведомой мисс Данстейбл.

– Одно время мы прочили мисс Данстейбл Порлоку, – наивно призналась графиня, – но, когда узнали о величине ее состояния, идея утратила привлекательность.

Таким образом, отсюда следовало, что благородная кровь Де Курси могла быть подвергнута осквернению только на самых выгодных условиях.

Августе поручили немедленно разыскать брата и прислать в малую гостиную для беседы с графиней. Здесь она планировала выпить чаю отдельно от простолюдинов и здесь же собиралась без помех преподать племяннику важный урок.

Августа нашла брата, причем обнаружила его в наихудшей из всех возможных компаний – по крайней мере, так бы решили суровые судьи из замка Курси. Старый мистер Бейтсон со своей гувернанткой, мистер Эвербири с испорченной поварихой кровью, готовая для революций почва – все эти жуткие образы возникли в сознании сестры, едва она увидела брата в обществе Мэри Торн, причем в чрезмерной близости.

Совершенно непонятно, как Фрэнку удалось так быстро расстаться со старой любовью и тут же встретиться с новой, а точнее – расстаться с новой и вернуться к старой. Если бы леди Арабелла действительно разбиралась в сердечных делах сына и представляла, насколько тот близок к безнравственности старого мистера Бейтса и глупости мистера Эвербири, то наверняка поспешила бы отправить мальчика в замок Курси, к мисс Данстейбл. За несколько дней до начала нашей истории молодой Фрэнк в здравом уме и твердой памяти – во всяком случае, в том, что считал таковыми, – поклялся, что любит Мэри Торн так страстно, что глубину его чувства описать словами невозможно. Любовь никогда не умрет, не потускнеет, не ослабнет, выдержит все испытания, преодолеет все препятствия и даже равнодушие избранницы. Он хочет, может, должен и готов жениться на мисс Торн, а если она скажет, что не любит его, тогда…

– О, Мэри! Любишь ли ты меня? Неужели не любишь? Но ведь полюбишь? Скажи, что полюбишь! Ах, Мэри, дражайшая Мэри! Да? Нет? Да или нет? Ответь же, ты имеешь полное право дать мне честный ответ.

Столь красноречиво наследник Грешемсбери, в ту пору еще не достигший совершеннолетия, пытался добиться взаимности племянницы сельского доктора, а уже спустя три дня был готов флиртовать с мисс Ориел.

Если человек так легкомысленно ведет себя в юности, что же будет в зрелые годы?

И какой же ответ дала Мэри Торн, услышав страстные признания в любви? Они с Фрэнком были почти ровесниками, но, как говорят, женщины растут на солнечной стороне. Если Фрэнк все еще так и был мальчишкой, то Мэри успела стать почти девушкой. Ему было позволено, не подвергаясь суровым упрекам, воплотить душу и сердце в пламенном признании в наваждении, которое считал истинной любовью, а вот Мэри следовало держаться скромнее и благоразумнее. Она должна отдавать себе отчет в различии положений, с осторожностью относиться как к своим чувствам, так и к чувствам поклонника.

И все же Мэри Торн не могла отказать Фрэнку Грешему резко и бесповоротно. Очень редко, когда юноша – конечно, если он не навеселе – позволяет себе предосудительную фамильярность с малознакомой девушкой, но если к моменту признания знакомство успело стать близким, то более вольные отношения возникают естественным образом. В детстве и отрочестве, во время каникул Фрэнка, они с Мэри так много времени проводили вместе, так тесно общались, что он не ведал с ней того глубинного страха, который так часто лишает молодого человека дара речи. Она же, в свою очередь, до такой степени привыкла к добродушию, юмору и веселью приятеля, настолько искренне полюбила и его самого, и его чудачества, что с трудом смогла бы четко определить, когда его к ней отношение переросло в иное чувство.

Беатрис лишь подлила масла в огонь. Обладая живым нравом, болезненно не совпадавшим с ледяным высокомерием благородных родственников, она нередко подшучивала над отношениями Мэри и Фрэнка. Да, она их дразнила, хотя инстинктивно сдерживалась в присутствии матушки и сестры, чем невольно превратила их троих – себя, брата и подругу – в заговорщиков, как будто речь действительно шла о чем-то серьезном. Конечно, наивная Беатрис вовсе ни о чем таком не думала. Она просто была не очень умной, легкомысленной и совершенно непохожей на своих родственниц из семьи Де Курси. Да, поведение девушки резко отличалось от поведения молодых леди из замка Курси, но все же и ей было присуще благоговение перед голубой кровью. Более того: к чувствам Де Курси добавились чувства Грешемов. Леди Амелия больше всего на свете боялась испортить родословную, но при этом считала, что золото всегда остается золотом. А вот Беатрис стыдилась предстоящего брака сестры и в душе не раз повторяла, что даже самые веские практические соображения не заставили бы ее выйти замуж за мистера Моффата.

Она поделилась мыслями с Мэри, и та согласилась, потому что тоже гордилась наличием благородных кровей, пусть и по линии дядюшки, и подруги с горячей девичьей откровенностью принялись обсуждать великие достоинства семейных традиций и чести. Беатрис говорила в полном неведении относительно обстоятельств рождения Мэри, а бедная Мэри рассуждала в равном неведении, но не без грозного подозрения, что какой-нибудь печальный день принесет пугающую правду.

В одном Мэри не сомневалась: ни богатство, ни мирское превосходство не могли поставить кого-то выше ее. Если бы она родилась благородной леди, то смогла бы выйти замуж за любого джентльмена, и если бы самый богатый человек Европы положил к ее ногам все свое состояние, при желании она была бы готова дать взамен еще больше, но никакие драгоценности не заставили бы ослабить оборону сердца, нарушить защиту души, утратить присутствие духа хотя бы на долю секунды.

О, если бы она родилась благородной леди! Возникли странные вопросы: что делает благородным мужчину? Что делает благородной женщину? В чем заключается внутренняя сущность, духовная квинтэссенция той привилегии в обществе, которую мужчины называют положением, которая заставляет тысячи и сотни тысяч людей склонять головы перед немногими избранными? Что дает, может дать или должно дать эту привилегию?

Мэри нашла ответ на вопрос: только абсолютное, осознанное внутреннее достоинство способно принести привилегию ее обладателю, позволить ему оставаться самим собой. Дух демократизма владел ее душой. Помимо единственно верного способа привилегия могла достаться по наследству, из вторых или двадцать вторых рук, – так проявлялся дух аристократизма. Можно представить, что всем этим сложным понятиям еще в детстве научил Мэри дядюшка, и теперь она всеми силами старалась передать их любимой подруге Беатрис.

Заявив, что Мэри имеет право дать ответ, Фрэнк подразумевал, что сам он имеет право его получить. Мэри признала за ним это право и начала:

– Мистер Грешем…

– О, Мэри! Что еще за «мистер Грешем»!

– Да, мистер Грешем: отныне будет только так, и, более того, только «мисс Торн».

– Но, Мэри, я не вынесу лицемерной отстраненности!

– Нет, я, конечно, не умру, если станем обращаться друг к другу по-прежнему, меня просто выдворят из Грешемсбери.

– Ты имеешь в виду мою матушку?

– Честно говоря, нет, вовсе не ее светлость, – возразила Мэри и взглянула на него так, что Фрэнк поежился. – Речь о вас. Я нисколько не боюсь хозяйки дома, а вот вас боюсь.

– Боишься меня, Мэри? – Фрэнк отказывался что-либо понимать.

– «Мисс Торн». Умоляю, запомните. Только «мисс Торн» и никак иначе. Не выгоняйте меня из Грешемсбери, не разлучайте с Беатрис. Только в вашей власти закрыть передо мной двери этого дома, и больше ни в чьей. Противостоять вашей матушке я смогу – чувствую, что смогу, – но не смогу противостоять вам, если будете относиться ко мне иначе, чем… чем…

– Иначе, чем к кому? Хочу относиться к вам как к девушке, которую раз и навсегда выбрал себе в жены.

– Жаль, что вы так рано сочли необходимым сделать окончательный выбор. Поверьте, мистер Грешем, сейчас недопустимо шутить на столь болезненную тему. Уверена, что вы не станете обижать меня преднамеренно, но если снова заговорите со мной или обо мне на столь неуместную тему, то глубоко раните. Мне придется ради самозащиты покинуть Грешемсбери. Надеюсь, вы не столь жестоки, чтобы вынудить меня это сделать.

На этом разговор закончился. Фрэнк, конечно, поднялся к себе, чтобы проверить, готовы ли к действию новые карманные пистолеты – вычищены ли, заряжены ли и снабжены ли надежными предохранителями. Инспекция потребовалась на тот случай, если ближайшие дни докажут невыносимость дальнейшего существования.

Дней не понадобилось: Грешему-младшему хватило и нескольких часов, чтобы благополучно пережить последующий период (вне всякого сомнения, чтобы не разочаровать гостей отца).