Текст книги "Vita Christi Лудольфа Саксонского и позднесредневековое благочестие Воплощения"

Однако здесь Лудольф не заканчивает культивировать символы на основе описанных им евангельских картин. Представив тему, он затем смотрит на нее через другой ряд символических ассоциаций. Все шествие включает пять человек: Иисус означает невинных; Мария означает море бедствий, то есть кающегося; Иосиф означает рост, то есть тех, кто в своей духовной жизни идет вперед; Симеон означает достигших совершенства в деятельной жизни, а Анна – в созерцательной: “in quo signifi cantur illi qui sunt digni vultui Dei in Templo Dei Celestis Hierusalem presentari” («это обозначает тех, кто достойны быть принесены пред лик Божий в божественном Храме Небесного Иерусалима», I: 106). Снова Лудольф сделал эту группу представляющей целостный фрагмент учения о духовной жизни. Очевидно, что эта идея может быть передана и в действительности передается в дискурсивной форме. Но для читателя, практикующего молитвенное размышление, фигуры, участвующие в шествии, являются ключами к шифру, цель которого – представить в одно мгновение учение в его целостности за одно мгновение. Иначе говоря, можно вести речь о языке богословия; но в определенном смысле эта яркая картина, с учетом выстроенных на ней герменевтических коннотаций, становится другим языком, предназначенным для того, чтобы быстро сообщить читателю целый аспект учения. Прием, используемый Лудольфом, состоящий в том, чтобы снова и снова показать читателю картину, событие или персонажа, каждый раз с новым множеством символических отсылок, наводит на мысль, что этот «язык» представлений предназначен для множества использований в одно и то же время. Я думаю, мы, возможно, с натяжкой толкуем действительное намерение Лудольфа, но по крайней мере можем предположить, что эти сцены, как они представлены в Жизни Христа, и в Новое время могут служить средствами для быстрого запасания и легкого нахождения богословской информации, при этом каждый персонаж, событие, имя или предмет выступает как этикетка или шифр, который дает отправные точки для размышления: с их помощью можно научиться не только существенному содержанию Евангелия как целого, но и способу представлять себе вселенную в гармоническом соответствии с Евангелием.

После описания этих персонажей Лудольф возвращается к самому шествию, таким образом приводя картину в движение. Симеон передает Иисуса Марии, затем группа движется к алтарю, “quae hodie representatur per universum orbem” («который сегодня представлен целой вселенной», I: 106). Иосиф и Симеон идут первыми, за ними Мария, несущая Иисуса, с сопровождающей ее Анной. Лудольф изображает это движение так, чтобы оно воспринималось читателями, подразумевающими свое собственное участие в процессии Сретения, как обычное:

Sic et nos in ista die, missarum solemnia celebrantes, cereum accensum, per quem signifi catur puer Jesus, in manibus bajulamus, et processionem facientes usque ad altare deferimus et off erimus, recollentes illud lumen ineff abile quod Maria et Simeon hodierna die portaverunt in manibus. (I: 105)

Так и мы в этот день, во время торжественной мессы, несем в руках зажженные восковые свечи, которые обозначают младенца Иисуса, и друг за другом подходим к алтарю и ставим на него свечи как бы в жертву, вспоминая тот несказанный Свет, который Мария и Симеон в этот день несли на руках.

Обе отсылки – как литургическая, так и, по этому поводу, гомилетическая, – очевидны, поскольку евангельский текст используется здесь явным образом для прояснения церковного обряда, а упоминание «сегодняшнего дня», по меньшей мере, допускает возможность, что основой главы стала подходящая проповедь на праздник Сретения. Также очевидно здесь и кое-что еще, а именно (развивая наше понятие о зашифрованном языке размышления) то самое, что, делая конкретным вероучение, может охватывать не только образы в душе или даже перед телесными очами, но и, шире, «разыгрывание» этих аллегорических и символических событий. Итак, читатель (который в случае Жизни Христа должен был быть, вероятно, монахом) реальным образом делал прошлое настоящим. Более того, он мог совершить основанный на Евангелии обряд собственной жизни и собственных действий, и, говоря иначе, вновь сосредоточить собственное человеческое и духовное существование на постоянном ритме духовного развития.

Мы видели, как Лудольф дает различные духовные трактовки одним и тем же повторяющимся группам персонажей и приостанавливает ход описываемых событий, чтобы развить различные коннотации этих фигур. В некоторых главах он может поразительно многократно осуществлять такое повторение, снова и снова возвращаясь к имени или понятию и делая последовательные отсылки, дающие новые коннотации. Иногда это повторение принимает вид простого воспроизведения, как в отрывке, непосредственно следующем за только что приведенным, где значения воска, фитиля и свечи – те, что уже обсуждались (см. I: 107). Как мы предположили, этого вида повторения Лудольф даже не пытался избежать, так как форма его сочинения как пособия для размышлений предполагала подход не простого синтеза, а анализа и разбросанности одной и той же темы по различным местам в тексте. Достойна, как минимум, упоминания неявная позиция по отношению к времени, отраженная в структуре Жизни Христа. Несмотря на то, что Лудольф следует хронологическому порядку, более или менее основанному на Синоптических Евангелиях, тем не менее тот факт, что повествование принципиально начинается с небесного происхождения Христа, а в конце сочинения устремляется в будущее и вечность, в результате уничтожает жесткую зависимость от линейной концепции времени. Время в Жизни Христа не линейно, а циклично. Это очевидно, прежде всего, в наказе Лудольфа читателям при их размышлениях отложить различие между прошлым и настоящим: настоящее должно быть сделано участвующим в прошлом, или наоборот, пронизано евангельским временем. Можно увидеть концепцию времени этого сочинения и в том, каким образом в нем развиваются темы, а именно, путем повторений, как было только что отмечено. Результат чтения Жизни Христа – открытие постоянного повторного участия разнообразными способами в единственном центральном событии. Вся масса деталей, аллюзий, символов и ссылок на авторитеты служит одной цели, обращается вокруг одной оси. Лудольф ожидает от читателя, что тот позволит своим мыслям и своей жизни вращаться вокруг той же оси, следуя молитвенным размышлениям, предоставленным во всем их разнообразии.

Продолжая данную главу, Лудольф возвращается от этих дальнейших трактовок свечи как символа Христа к обсуждению самого представления в Храме. Лудольф говорит о природе посвящения, о значении первенца в иудейском законе и уделяет больше места, чем раньше, ритуальной чистоте и нечистоте, а также средству воспрепятствовать распространению греха, даваемом принесением в Храм. Это обсуждение прежде всего направлено на то, чтобы читатель получил хорошее понимание той реальности, к которой отсылает буквальное понимание текста. Таков первый этап прочтения: как мы уже предположили в другом месте, Лудольф не обязательно легко расстается с буквальными аспектами обсуждаемого им текста, а тщательно излагает то, что знает о его историческом, географическом и этимологическом фоне. Это дает читателю очень конкретное понимание прочитанного; такому пониманию он, как естественно было бы ожидать, может уделить пристальное внимание, так как оно поможет читателю вообразить прочитанное. Однако развитие обсуждения идет путем построения уровней прочтения на основе буквального значения. Тропологически первенец означает Иисуса Христа – Единородного от Отца. Эти прочтения ведут Лудольфа к тому, чтобы он призвал своих читателей приносить их добрые дела Христу. Затем следует дальнейшее тропологическое толкование посвящения, в котором Мария трактуется как “Mare amarum”, то есть деятельная жизнь, и как “Stella maris”, то есть созерцательная жизнь: оба образа жизни, согласно Лудольфу, требуют очищения, даваемого посвящением. Деятельную жизнь надо с помощью труда и тщательности очищать от небрежения, созерцательную – с помощью страха очищать от духовной заносчивости: таким образом, очищение, символизируемое данным евангельским событием, необходимо для вхождения в Иерусалим, который различным образом толкуется как “Visio Pacis”, “Vita Beata” и “Templum Celeste” (I: 109). В этом отрывке, особенно в самом первом разделе, присутствует своего рода иерархия уровней. Упоминание имени «Мария» ранее дало повод к нескольким интерпретациям и определениям этого имени. Здесь же два из этих определений сами становятся основой для взвешенного герменевтического прочтения. Таким образом, событие, о котором говорится при буквальном толковании, порождает целую систему последовательных прочтений.

Затем в данной главе рассматривается принесение Христа в храм, и это дает Лудольфу основание заметить, что есть лишь пять мест, в которые был принесен, привезен или приведен Христос, – Иерусалим, Египет, пустыня, высокая гора и крыло храма: “et iste quinque loca signifi cant quinque status in quibus invenitur Christus” («и эти пять мест означают пять состояний, в которых может быть найден Христос», I: 109): Иерусалим – это мирное ви́дение, или созерцательная жизнь; Египет – это деятельная жизнь, в которой есть несчастья; пустыня – религия, в которой постятся; высокая гора означает роль светской власти; крыло храма означает духовную власть. Расширяя эти категории, Лудольф способен извлечь мораль из всех пяти. В созерцательную и деятельную жизни (Иерусалим и Египет) Христа (и подражающего ему христианина) ведет Stella maris (Мария) и процесс духовного развития (Иосиф); в религию и аскетическую практику (пустыню) его ведет Святой Дух; но к светской власти (на высокую гору) и к духовной власти (на крыло храма) его ведет дьявол, – таким образом, нужно думать об опасности, в которой находятся все, кто осуществляет светскую или духовную власть. Мы видим здесь то же самое построение целостной речи на основе конкретного представления евангельского события, а также кое-что еще, часто осуществляемое Лудольфом в Жизни Христа – а именно, классификацию событий и, таким образом, наделение читателя, во-первых, общим взглядом на определенные схемы, абстрагированные от Евангелия, а во-вторых, удобным средством обучения. Проповедь почти готова, так как понятие о Христе, Которого несут, движется непосредственно к рассмотрению мест, в которые Его несут или ведут, затем возвращается к рассмотрению подходящих аллегорических значений для каждого места, а после – к аллегорическим значениям действующих лиц. Писание, учение, аллегория и призыв, таким образом, становятся частями единого изложения.

Далее говорится больше о птицах, принесенных в жертву при обряде очищения. Turtur символизирует чистоту, а также созерцательную жизнь; columba – плодовитость, а также деятельную жизнь. Каждая из этих птиц поет, говорит Лудольф; но каждая также вздыхает перед тем, как петь. Горлицы – созерцатели – вздыхают из-за любви и благочестия. Голуби – деятели – вздыхают из-за грехов, сначала из-за своих собственных, затем из-за чужих. Затем Лудольф повторяет ранее сказанное – и созерцателям, и деятелям надо очиститься, чтобы войти в жизнь духа. Отрывок дает хороший пример использования небиблейской традиции, связанной с птицами, для усиления аллегорического образа, который, в свою очередь, согласно замыслу автора, должен усилить поучение. Можно представить себе все изобилие средневековых легенд, которые таким же образом использовались в связи с предметами и лицами, упомянутыми в Писании; хотя надо отметить, что вздохи горлицы и голубя относятся не к тем легендам, которые Лудольф считал бы чуждыми для изложенной в Писании ортодоксальной точки зрения, поскольку в данном случае речь идет лишь о средстве для облегчения молитвенного размышления по поводу библейского события, а не о попытке видоизменить это событие – например, Лудольф не говорит, что птицы вздыхали или пели во время описанного в Евангелии жертвоприношения.

Преобладающий мотив всей Жизни Христа – это идея, что всякое земное действие Воплощенного Христа представляет собой проявление смирения. Это нетрудно видеть по отношению к Очищению, поскольку, как Лудольф уже отметил, ни Христос, ни Дева Мария не нуждались в очищении. Однако поскольку, как уже было сказано, Лудольф считает каждое действие Христа уроком для людей, ясно, что и этот эпизод направлен прежде всего на то, чтобы научить христиан, как им жить. Данный эпизод стал поводом для увещевания читателя войти в духовную жизнь, подобно Христу, в святой бедности – во-первых, очистившись от греха, во-вторых, в руках Церкви, в-третьих, с правильными мыслями в душе. Расширяя эти три момента, Лудольф ссылается на Беду Достопочтенного и вводит материал из Псалтири. Ясно, что наряду с буквально приведенным евангельским текстом, его аллегорическими прочтениями и замеченными в нем символическими соотношениями еще один аспект риторики Жизни Христа составляет использование всего этого, чтобы направить к читателю определенный призыв. Лудольфа, как и проповедника, рассматриваемая им тема интересует не с точки зрения интеллектуального любопытства, а в качестве основы для формирования нравов, или же, шире, духовного развития читателей.

Согласившись с Лудольфом в том, что человек, практикующий молитвенное размышление о событиях прошлого, описанных в Евангелии, должен рассматривать эти события как современные себе, легко заметить, как много приложений к современности можно найти в Жизни Христа. В действительности это не только создает своего рода время, окружающее читателя, но влияет на восприятие им места и пространства. Например, сравнивая Храм с духовной жизнью, Лудольф обсуждает содержание этого образа и в результате приходит к рассмотрению церковных структур и обычаев, связанных с ними:

Sicut per Baptismum Christi, non solum sanctifi cata est illa pars aquae Jordanis, quae tetigit carnem Christi, sed et omnes aquae; sic per ejus delationem in templum illud in Jerusalem, sanctifi cata sunt omnia templa in ejus nomine dedicata. Propter quod statutum est quod in ecclesiis, debet haberi etiam corporalis Christi praesentia, videlicet in Sacramento; unde etiam ibi reconductur reliquiae Sanctorum; ibi etiam ministeria fi unt Angelorum. Et ideo dignum est ut ecclesiae in veneratione habeantur, et non nisi cum summa reverentia et devotione frequententur. (I: 111)

Как крещение Христа освятило не только ту часть воды Иордана, которая соприкасалась с плотью Христа, но и все воды, так и принесение Его в Храм Иерусалимский освятило все храмы, освященные во имя Христа. Поэтому же установлено, чтобы в церквах Христос телесно присутствовал, а именно, в таинстве, и поэтому же там хранятся реликвии святых, там невидимо сослужат ангелы. И потому подобает, чтобы к церквам относились почтительно и посещали их не иначе как с высшим благоговением и благочестием.

Таким же образом тропологическое прочтение текста легко обращается в комментарий к определенному аспекту церковной жизни и практики, предназначенный к тому, чтобы внимание читателя постоянно направлялось на то размышление по поводу духовных предметов, которое намеревался развить Лудольф. Позже мы подробно проследим за тем, как осуществляется этот ход мыслей; но он непременно включает процедуру, при которой знакомые читателю и нередко обычные предметы берутся в рассмотрение на различных уровнях прочтения, которые Лудольф применяет по отношению к Писанию. Тема должна выстроить ряд консонансных и резонансных образов, с помощью которых наблюдение за окружающим миром и обычные реалии ежедневного богослужения будут постоянно напоминать читателю о жизни Христа. В определенном смысле можно сказать, что для того, кто достигнет опытности в этом виде размышлений, станет невозможным думать о чем-либо кроме жизни Христа. Более того, как фигуры из Писания, что уже было отмечено раньше, могли служить ярлыками, шифрующими и сохраняющими духовное учение, точно так же, по ассоциации с этими фигурами, предметы природы, а также церковные и литургические события могли выполнять ту же функцию. Таким образом, сочетание чувств и памяти направляется на развитие духа.

Продолжая данную главу, Лудольф представляет Храм в другом смысле – как символ ума, места благочестивых чувств и желаний. Рассмотрение этого аспекта темы приводит Лудольфа к обсуждению качеств, которыми обладает anima rationalis – местопребывание разума, созданное по образу Божьему, способное отвечать Богу и познавать присутствие Божье. Последние два раздела главы включают обсуждение, во-первых, расположения Храма и типологию его размеров, а также других упоминаний Храма в Писании; а во-вторых, плана Храма – образ выписан так, чтобы читатель смог зримо представить его и привязать к нему основные качества святой жизни. Таким образом, завершает данную главу тот же ход мыслей, который мы уже наблюдали. Читатель начинает с конкретного изображения Храма, размышляет о его различных символических значениях, применяемых как к Церкви, так и к самому читателю, затем оживляет сцену, представляя себе Представление Иисуса в Храме, причем фигуры, участвующие в этом эпизоде, несут аллегорические коннотации, которыми их смогли наделить сам Лудольф и его авторитетные предшественники. Глава заканчивается молитвой Лудольфа о Храме и о тех, кто получил благодать обитать в нем. Заключительная молитва представляет собой коллекту, основанную на атрибутах Симеона (который, таким образом, становится ключевой фигурой для отождествления с читателем): Лудольф молится, чтобы мы, подобно Симеону, могли быть всю жизнь верными Храму, а в конце концов увидели Христа и осязали бы Его.

Из этого исследования мы в какой-то мере можем видеть, каким образом Лудольф представляет обсуждаемый им текст и возводит на его основе по крайней мере два уровня экзегезиса (и изучение любой другой главы Жизни Христа показывает, что это типично для всего сочинения). В размышление Лудольфа включены отсылки к авторитетным богословам, призывы к читателю ответить, ссылки на современные автору Церковь и общество, аллюзии на литургию; все это изложено для того, чтобы создать гармонию образов, которые в конце концов прояснят и учение, и текст. Разнообразие и разбросанность структуры сочинения в большой мере вытекают из различных расширений, используемых Лудольфом: таковы разъяснения слов, образы аллегорического уровня, отсылки к литургии, обрядам и церковному управлению, комментарии по поводу общества, а также различения и классификации. Тот факт, что почти все это, безусловно, появилось не у Лудольфа Саксонского (и в самом деле, некоторые моменты могут быть общим местом четырнадцатого века), ничего не убавляет в отношении способа, которым оно используется в Жизни Христа. Лудольф и прямо, и косвенно нацелен не на открытие новых фактов или богословских идей, а на тщательное собирание проверенных и истинных понятий, настолько основательное, насколько это возможно, чтобы весь арсенал средств, которые понадобятся его читателям для молитвенного размышления, был в их распоряжении. Новым или, по крайней мере, поразительным является тот факт, что вся квинтэссенция святоотеческого учения отнесена в первую очередь не к отдельным книгам Священного Писания, не к церковным праздникам (хотя мы отметили присутствие этих элементов как принципов организации текста), а просто к жизни Того, Кому посвящена книга, – то есть к Иисусу Христу: “Fundamentum aliud nemo potest ponere, ut ait Apostolus, praeter id quod positum est: quod est Christus Jesus” («Ибо, как говорит апостол, никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос», I: 1). Таким образом, Христос рассматривается в качестве основания как в самом Евангелии, так и в трактате Лудольфа. Как мы предположили, главная задача его книги состоит в том, чтобы рассказать о существенных аспектах фигуры Христа с помощью существенных аспектов Писания, используя широкий диапазон средневековых экзегетических сочинений в качестве основы запечатленного в Жизни Христа прочтения Нового Завета. Таким образом, главной основой сочинения являются Евангелие и авторитеты, цитируемые Лудольфом, в том числе Иоанн Златоуст, Иероним, Августин, Беда Достопочтенный, Бернард Клервоский, Гуго Сен-Викторский, Ансельм Кентерберийский, Иаков Ворагинский, Петр Дамиани, Василий Великий, Рабан Мавр, Хаймон Хальберштадтский, Боэций, Исидор Севильский, Иларий Пиктавийский, Григорий Великий и Иоанн Дамаскин. Фактически, список столь длинен, что мы можем с уверенностью сказать: Лудольф извлекает все, что можно использовать для рассмотрения его темы, из всей средневековой литературы. Очевидно, что трактат Лудольфа основывается на Евангелии. В своем прологе в похвалу Евангелию он цитирует Иоанна Златоуста:

Quid igitur umquam Evangeliis aequale fi et? Utique Deus conversatur in terris, homo ascendit in coelum, et facta est omnium una permixtio: Angeli cum hominibus chorum faciebant; hominess Angelis communicabant, et aliis coelestibus supernisque Virtutibus. Et erat videre antiquum proelium repensum: daemon fugientes, mortem peremptam, paradisum apertum, maledictionem remotam, peccatum de medio sublatum, errorem expulsum, veritatem reversam, pietatis sermonem ubique seminatum et vegetatum, coelestem conversationem in terrae regione plantatam, supernas Virtutes familiariter nobiscum loquentes, et ad terras saepe Angelos veritates: ex hisque omnibus spem fi rmari certissimam futurorum. (Вступление, I: 9 f.)

Что может сравниться с Евангелиями? Ведь в них Бог живет на земле, человек восходит на небо, и все объединяются: ангелы с людьми поют хором, люди общаются с ангелами, а также с другими небесными и высшими силами. Древний враг окончательно побежден: демоны убегают, смерть попрана, рай открыт, проклятие снято, грех искоренен, заблуждение изгнано, истина вернулась, слово благочестия посеяно и произрастает повсюду, небесные силы дружески беседуют с нами, и ангелы приходят на землю. [Такое чтение] внушает твердое упование будущих благ.

Описания данного сочинения в издании Асцензиуса 1519 года в разной форме представляют его как “Vita Jesu Christi redemptoris nostri ex medullis Euangelicis: et approbatis ab Ecclesia doctoribus… collecta” (титульный лист) и “Vita Domini nostri Jesu Christi… ex Euangeliis collecta: et illustrium doctoribus elucidationibus illustrate” (Послесловие, 264: 2).[23]23
  Жизнь Иисуса Христа Искупителя нашего, из сердцевины Евангелия и из одобренных Церковью учителей… собранная» и «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа, из Евангелий собранная и объяснениями прославленных учителей освещенная».


[Закрыть]

Желание Лудольфа избежать легенд и апокрифических сказаний выражено в явной форме. Давая заголовок первой главе первой части Жизни Христа, Асцензиус в упомянутом уже издании замечает, что это сочинение “non quidam ab Apocriphis de Infantia Saluatoris extractum: sed ex serie Sacri Euangelii sacrorumque doctorumque Sancte Ecclesie ex toto collectum” (2: 4).[24]24
  «извлечено не из апокрифов о детстве Спасителя, а полностью собрано из совокупности Священных Евангелий и священных учителей Святой Церкви».


[Закрыть] Лудольф рассматривает Воплощение не как результат колдовства и не как романтическую сказку, а как Самого Бога, вступившего во взаимодействие с материальной реальностью и воспринявшего ее. Таким образом, будучи ребенком, Христос действует и говорит подобно ребенку, полностью выполняя свою роль человека:

Ideo autem non fecit miracula, medio tempore, ut non putaretur mysterium Incarnationis phantasma esse, si non se habuisset sicut alii aetate infantes, et ideo demonstrationem scientiae et virtutis suae ad is distulit tempus, in quo alii homines scientia et virtute vigere consueverit. (Часть I, Глава 16, I: 137)

Но Он потому не совершал чудес до тридцати лет, чтобы таинство Воплощения не казалось иллюзией, если бы он не вел себя так же, как другие в детском возрасте, и потому отложил явление своего знания и силы до того возраста, когда другие люди обычно в полной мере достигают знания и силы.

То, что Лудольф подчеркивает реальность Воплощения, и влияние этого на метод, которому он старается следовать, проявляется также в тех отрывках, где он говорит читателю, что будет основываться на Писании, не используя постороннего материала, за исключением некоторых комментариев о возможных словах или действиях Христа, которые могут помочь читателю лучше понять предмет; а также там, где Лудольф явно не считает, что такой посторонний материал должен приниматься как необходимый для спасения:

Quicumque vero asserit de Deo aliquid quod non est tibi certum, vel per naturalem rationem, vel synderesim, vel per fi dem, vel per sacram Scripturam, praesumit et peccat. Cum ergo me narrantem inveniens: Ita dixit vel fecit Dominus Jesus, seu alii qui introducuntur; si id per Scripturam probari non posit, non aliter accipias quam devota meditatio exigit. (Введение, I: 7)

Тот, кто утверждает как истину о Боге то, что не установлено надежно на основе естественного разума, совести, веры или Священного Писания, являет самомнение и грешит. Следовательно, если вы найдете, что я говорю: «Господь Иисус говорил и действовал так-то», – или другие приведенные вещи, и если это не может быть доказано по Писанию, то вы должны принять это лишь так, как требует благочестивое размышление.

Хотя Лудольф допускает, что размышление о Писании могло осуществляться различными способами, тем не менее, ему представляется существенным, чтобы это размышление было укоренено в верном учении, а не зависело от прихоти:

Nam circa divinam Scripturam meditari, intelligere, et exponere multifarie possumus, prout credimus expedire, dummodo non sit contra veritatem vitae vel justitiae, aut doctrinae, id est, non sit contra fi dem, vel bonos mores. (Введение, I: 7)

Дело в том, что мы можем разными способами размышлять о Священном Писании, понимать и излагать его, как это, по нашему мнению, нам полезно, лишь бы это не противоречило истине жизни, справедливости или учения, то есть вере или добрым нравам.

Изучение любой главы данного сочинения показывает, что Лудольф не пытается дать своим читателям никакого нового, своего собственного, учения, а стремится к тому, чтобы его экзегезис основывался на приемлемых богословских традициях. Как только Лудольф начинает излагать и разъяснять евангельский текст, относящийся к отдельному описываемому им событию, он посвящает значительное место цитируемым авторитетам и нередко приводит полностью длинные отрывки из них. Пожалуй, достаточно одного примера – это глава 91 первой части “De Refectione Quattuor Milium Hominum” (II: 329–37). Расширенное изложение текста (Мф 15, 32–39 и Мк 8, 1–10) занимает пространство с II: 329 по II: 332. Прочтение Лудольфа существенно зависит от Иоанна Златоуста, собственный комментарий которого вводит типологическую ссылку на Книгу Иова по поводу человеческих немощей. Кроме того, Лудольф цитирует Оригена, описывающего эти немощи; Рабана Мавра, комментирующего слова о том, что Христос взошел на гору и сел; Иеронима, приводящего три основания для того, что Христос многих собрал вместе; и опять Оригена, обсуждающего чудеса Христовы.

Приведя текст с расширениями, Лудольф непосредственно переходит к анагогической, или мистической, трактовке чуда, обсуждая питание, обеспеченное Богом для души. Затем Лудольф переходит к моральной, или тропологической, трактовке чуда, и вскоре приводит цитату из Августина, обсуждавшего страдания душ, привязанных к земным вещам, и последующий отрывок из того же автора о «хлебе Божественного знания», семи хлебах, использованных Христом, семи добродетелях и семи таинствах. Немного дальше Лудольф приводит цитату из Амвросия Медиоланского о благодати Божьей. Почти непосредственно за этим следует отрывок из Иоанна Златоуста о необходимости избегать чревоугодия в еде и пище. Последнюю часть главы занимает фрагмент из Бернарда Клервоского о мистической символике семи хлебов, с некоторыми отсылками к Иоанну Златоусту и Григорию Великому в конце.

Этот краткий обзор авторитетов, цитируемых Лудольфом, может просто показать, что в раскрытии своей темы он очень серьезно опирается на экзегетическую традицию, конечно, весьма тщательно изученную им. Подобный взгляд на любую другую главу выявит тот же самый подход автора. Фактически, в Жизни Христа столь много святоотеческого и другого общепринятого католического материала, что сочинение является полезным справочником по средневековому учению о любом богословском вопросе, основа для которого может быть найдена в каком-либо из Евангелий. Таким образом, становится необязательно самостоятельно читать главных богословов, чтобы довольно быстро достичь понимания святоотеческого учения на любую тему, от Благовещения до Тайной вечери, а также о таких предметах, как Страсти Христовы, Непорочное Зачатие и Успение Девы Марии, благочестие, молитва, пост, одержимость, и на любую другую тему, связанную с Евангелиями. То, что эта книга может быть использована как собрание богословских ресурсов, видно из ряда указателей, разработанных Асцензиусом для издания 1519 года, в котором таблицы евангельских чтений, относящихся к воскресеньям и праздникам (и, таким образом, полезные для составления проповедей на эти дни) даны с отсылками на важные отрывки Жизни Христа. Издание также снабжено объемным указателем тем, “quippe que sine multa foliorum reuolutione materiam expetitam in promptu exhiberunt” (Послесловие, 264: 2).[25]25
  «… так как они непосредственно покажут искомый материал без долгого перелистывания страниц».


[Закрыть]