Текст книги "Ицзин. Книга Перемен"

Однако среди многочисленных и многообразных интерпретаторов «Книги Перемен» бывали мыслители и иного склада, чем только что рассмотренный Дяо Бао. В этом отношении особенно интересен историк Чжан Сюэ-чэн (второе имя Ши-чжай). Ему принадлежит сборник «Вэньши тунъи» («Общее истолкование литературных и исторических [памятников]»), изданное по рукописи впервые в 1832 г. и переизданное с европейской пунктуацией в 1924 г. Первые три трактата сборника посвящены «Книге Перемен».

Прежде всего он считает «Книгу Перемен» текстом, излагающим факты, а не только теории, и на этом основании не считает ее принципиально отличной от остальных классических книг. Однако эта фактичность «Книги Перемен» иная, чем та, которая присуща другим классикам. Это фактичность не исторических событий, а природного свершения. В этом она шире, чем другие классические книги. Она «облекает в образы небо и в законы – землю». Эту фактичность ее, может быть, трудно применить лишь потому, что, как Чжан Сюэ-чэн говорит ниже, стиль выражения мыслей в «Книге Перемен» особенный: образный, а не понятийный. Известная нам «Книга Перемен» – не единственный памятник такого рода, ибо мы имеем исторические свидетельства о других аналогичных книгах, о так называемых «гуй-цзан» и «Лянь-шань». Они так же, как и «Ицзин», служили мантическими текстами, однако идея изменчивости присуща только последнему, и обе другие книги (не сохранившиеся до нас, но засвидетельствованные в «Лицзи») никогда не назывались «И» – «Перемены». Эта идея, центральная для «Книги Перемен», находит свое выражение в символике меняющихся черт гексаграммы, которые без этой изменчивости лишены всякого смысла, что, по мнению Чжан Сюэ-чэна, подтверждается традиционной практикой гадания, где все строится на изменении черт[71]71
  Вряд ли приемлема такая аргументация, ибо она, очевидно, исходит из предпосылки о неизменности техники гадания. Однако и в настоящее время существуют различные приемы гадания (не менее трех), и неудивительно, что техника гадания, на которой основывается Чжан Сюэ-чэн, может быть не первая. Поэтому мы не соединяем первый, второй и третий слои текста «Книги Перемен».


[Закрыть]. Поэтому текст афоризмов при гексаграммах не мог существовать без текста афоризмов при отдельных чертах. Оба текста складывались одновременно[72]72
  Здесь Чжан Сюэ-чэн, увлеченный своей мыслью, грешит недостатком критицизма.


[Закрыть], но оформились лишь после установления власти Чжоуской династии. Вряд ли верно, что автором этих текстов был Вэнь-ван, однако верно, что Конфуций передал потомкам традиционное понимание данного текста. Знакомство Конфуция с «Книгой Перемен» Чжан Сюэ-чэн утверждает на основе цитаты «Лицзи»[73]73
  Чжан Сюэ-чэн цитирует «Лицзи», по-видимому, наизусть и поэтому неточно. Пропущенные Чжан Сюэ-чэном слова заключены нами в квадратные скобки. Следует отметить также (Чжан Сюэ-чэн не считается с этим), что эта глава (IX) «Лицзи» могла быть записана лишь кем-нибудь из учеников Цзы Ю, ученика Конфуция, и не может рассматриваться как полноценный документ для суждения о самом Конфуции; кроме того, Чжан Сюэ-чэн не проводит весьма важного сравнения этой цитаты со словами Конфуция («Луньюй», гл. III, 9): «Что касается ритуалов династии Ся, удел Цзи не может достаточно засвидетельствовать их. Я мог бы описать ритуал династии Инь, но удел Сун не может достаточно засвидетельствовать их. Это потому, что [в уделах этих] не хватает документов и людей, их знающих. Если бы они были достаточны, то я мог бы засвидетельствовать [мои слова]». И больше ничего! Так что о наличии «Книги Перемен», в каком бы виде ее ни предполагать, текст этот не говорит ни слова. Вместо того чтобы вслед за Чжан Сюэ-чэном усмотреть в книге «Земля и Небо» предшественницу «Книги Перемен» – «Гуй-цзан», мы, думается, будем ближе к истине, полагая, что Конфуцию (и вообще в его времена) «Книга Перемен» не была известна; когда же она получила большое распространение, то поддельный текст о ней был вложен в уста Конфуция автором данной главы «Лицзи».


[Закрыть]: «Я (Конфуций. – Ю. Щ.) [хотел] увидеть учение Ся, [потому я пошел] в Цзи. [В нем], однако, не нашлось достаточных свидетельств, но я нашел там Календарь Ся. Я [хотел] увидеть учение Инь, [поэтому я пошел] в Сун. [В нем, однако,] не нашлось достаточных свидетельств, но я нашел в нем „Землю и Небо“…» Сам Чжан Сюэ-чэн ясно понимает, что трудно предположить увлечение Конфуция «Книгой Перемен» как гадательным текстом, ибо такой текст должен был быть совершенно чужд рационалисту Конфуцию. Противоречие это Чжан Сюэ-чэн пытается преодолеть теорией о двойном «Ицзине» или, вернее, о двояком его понимании: 1) рационалистическом понимании, видящем в тексте «Книги Перемен» лишь записи древнейших обычаев, обрядов – словом, ритуала «ли», которое будто бы идет от Конфуция, и 2) мантическом понимании, вернее, искажении памятника, ничего общего с Конфуцием не имеющем[74]74
  Теория эта явно не выдерживает критики, ибо мантическая роль «Книги Перемен» засвидетельствована в древнейших упоминаниях о ней. Рациональное же истолкование – позднейшая попытка сохранить канонический текст перед судом мышления.


[Закрыть].

Изучая самый термин («Перемены»), Чжан Сюэ-чэн, отвергая обе версии, исходящие из анализа иероглифа «И», в общем склоняется к пониманию термина, как оно представлено у Чжу Си, игнорирующего пиктографический анализ[75]75
  Как известно, иероглиф «изменчивость» понимался или как пиктограмма, изображающая хамелеона, – отсюда значение «изменчивость» (так объяснен он в «Шовэнь»), – или как синтетический знак, состоящий из знаков солнца и луны в их вращении.


[Закрыть]. Это совершенно гармонирует с его стилем толкования, старательно избегающим всего, что не может быть внешне документировано, в чем хоть немного сквозит гипотетичность. Однако, в конце концов, Чжан Сюэ-чэн не замечает всей гипотетичности своих собственных суждений, к которым его привело утверждение того, что Конфуций будто бы занимался «Книгой Перемен», утверждение, построенное на недостоверной цитате из «Лицзи» и на некритическом отношении к афоризму из «Луньюя», в котором название «Книги Перемен» появилось лишь вследствие небрежности писца[76]76
  Подробно об этой цитате см. ниже: перевод предисловия Итō Дзэнсē, 1771 г. (с. 72–74).


[Закрыть]. Во всяком случае, Чжан Сюэ-чэн последователен, когда весь конец второго трактата он посвящает доказательству рационалистического понимания «Книги Перемен» у Конфуция.

Третий трактат Чжан Сюэ-чэна представляет наибольший интерес. В нем, правда, он не ставит филологических проблем, а занимается лишь философским осмыслением основных концепций этого памятника, но так как оно достаточно оригинально, то мы несколько подробнее остановимся на нем. При этом, чтобы правильно понять суждения автора, необходимо иметь в виду, что он исходит (без достаточной филологической критики!) из нерасчлененного текста, базируясь главным образом на материалах «Сицы-чжуань». Поэтому, несмотря на ряд приемлемых суждений его об этом тексте, с ним все же нельзя согласиться, когда он переносит их на «Книгу Перемен» в собственном смысле слова. Кроме того, для понимания точки зрения Чжан Сюэ-чэна необходимо помнить, какое место среди других классических книг он предоставляет в своей системе нашему памятнику, в чем он усматривает основной прием мышления, отраженный в «Книге Перемен». Так, он полагает, что если мысль в «Чуньцю» выражается в примерах, в «Лицзи» – в иерархичности, то в «Шицзине» – в воздействии на эмоцию через посредство метафор, а в «Книге Перемен» – в образах. Из этого сопоставления ясно, что` Чжан Сюэ-чэн понимает под образом: ведь метафора в поэзии – тоже образ, но образ, воздействующий на эмоцию по преимуществу. Образы же «Книги Перемен» понимаются правильно тогда, когда они ведут не к эмоциональному переживанию, а к познанию идей, в них облеченных, к осознанию основной идеи изменчивости (движения, сказали бы мы теперь). Нет возможности свести эти образы к простым представлениям, ибо они насыщены гораздо большим и многогранным содержанием, чем представления, абстрагированные от наблюдения. Они как бы заряжены широчайшим содержанием, многообразно приложимым. Поэтому Чжан Сюэ-чэн и говорит: «Широк объем образов! Это – не только „Ицзин“. Все классики координированы с ним. Он – то, в чем абсолютная субстанция подходит к своему наглядному оформлению, но еще не проявляется». Конечно, такого рода образы встречаются и в других классических книгах, но там они передают лишь представление, абстрагированное от какого-либо конкретного события, предмета, положения и т. п. Образы же в «Книге Перемен» – иные. «Благодаря им „Книга Перемен“ стоит в уровень с Небом и Землей и поэтому может охватить и обвить пути Неба и Земли. [Так сказано в „Сицы-Чжуань“], и у всех событий и предметов, когда они от бытия переходят к действию, их внешняя форма и следы, оставляемые ими, еще не выяснены. Но в образе они уже видимы. Поэтому Дао не может быть видимо; но если люди, ища Дао, видят нечто в подобии, то это образы его». Таким образом, если представление неразрывно связано с конкретным и обязательно прошедшим фактом, то образ «Книги Перемен» в понимании Чжан Сюэ-чэна – образ предвидения чего-то еще не познанного. Однако для оценки философии нашего автора необходимо поставить вопрос: откуда же у человека возникают такие образы? Если образы могут возникать, по мнению Чжан Сюэ-чэна, у человека независимо от мира, он, конечно, идеалист. Если же они отражение мира, то он материалист (хотя бы лишь в гносеологическом аспекте). Чжан Сюэ-чэн не прошел мимо этого кардинального вопроса. Он различает «естественные образы мира» и «конструированные образы человеческого сознания». И, говоря о последних, он заявляет совершенно недвусмысленно, что «человек, отличаясь от всего, что между Небом и Землей, не может не подвергаться [воздействию] роста и убыли сил Света и Тьмы. Построения сознания – изменчивость чувств (эмоционального порядка) – создают их. Эта изменчивость возбуждается связями мира людей [общества] и создается на основе сил Света и Тьмы (сил природы)». Таким образом, конструированные образы человеческого сознания, в свою очередь, исходят из естественных образов мира. Если это и не материалистическое рассуждение, то, во всяком случае, нечто близкое к нему. Чжан Сюэ-чэн, конечно, не мог еще естественно-научно обосновать свою теорию. Однако, по-видимому много поработав над вопросом об образах «Книги Перемен», он приходит к мысли, что они относятся к поэтическим образам «Шицзина», как внутренняя сторона к внешней. Признавая совершенство образов «Шицзина», он все же считает, что только образы «Книги Перемен» (в конечном счете исходящие из естественных образов мира) вносят в них систему и стройность. Поэтому учение «Книги Перемен» гораздо совершеннее, чем мудрствования философов позднейших времен. Они, правда, исходят из того же древнейшего источника, однако настолько отклоняются от него, что уже не выражают самой главной и основной идеи. И только буддизм, генетически не связанный с китайской традицией, обладающий вполне самостоятельной терминологией, все же в основном «исходит из учения „Книги Перемен“» и не «расходится со словами совершенномудрых»[77]77
  Это положение слишком решительно, но не лишено смысла. Оно, во всяком случае, поддерживает наше мнение о буддийском комментарии Вань И к «Книге Перемен» как самой интересной философской интерпретации «Ицзина».


[Закрыть]. Конечно, бегство от мира, характерное для буддизма, совершенно чуждо практической концепции «Книги Перемен». Однако образность буддизма, со всем его сложнейшим пантеоном, шокирует конфуцианцев напрасно, ибо это ведь только образность; кроме того, и «Книга Перемен» не лишена фантастических и символических образов.

Мы должны заметить, что Чжан Сюэ-чэн все же в основном убежденный конфуцианец. Однако благодаря таким мыслям, сильно отличающим его от всех остальных авторов, писавших о «Книге Перемен», мы не можем не признать в нем одного из оригинальнейших и интереснейших мыслителей, занимающих своеобразное место в развитии китайской философии. Переходя к Новейшему времени, мы сначала должны ознакомиться с трактатом Пи Си-жуя[78]78
  Шань-хуа Пи Си-жуй. Общий трактат по науке о классических книгах. [Б. м.], 1907. – Книга напечатана ксилографически при жизни автора; авторское предисловие помечено тем же 1907 г. Нами использован первый бэнь, посвященный «Книге Перемен».


[Закрыть]. В предисловии к этой работе Пи Си-жуй высказывается как определенный конфуцианец. Надо, по его мнению, восстановить учение Конфуция таким, каким оно было в подлинном виде. Только после этого, применяя его в практической жизни, можно будет усовершенствовать эту практическую жизнь. Рассмотрим же, что делает Пи Си-жуй для выяснения «подлинного», как он считает, учения Конфуция. Для этого изложим его трактат главу за главой.

Глава I. О том, что общий смысл «Книги Перемен» – это и изменчивость, и неизменность.

В этой главе автор высказывает свою основную установку в подходе к изучению классических текстов конфуцианства. Чтобы правильно интерпретировать тот или иной текст, необходимо прежде всего выяснить его руководящую идею. Для «Книги Перемен» такой руководящей идеей является понятие «И», в котором совмещаются формально исключающие друг друга идеи изменчивости и неизменности и идея их единства. По существу, такая идея присуща отнюдь не одной «Книге Перемен», но и целому ряду других древнекитайских текстов философского содержания. Некоторые комментаторы их подходили к пониманию идеи единства противоположностей и соответственно строили свои объяснения. За это они часто подвергались нападкам тех, которые не могли подняться от простого формализма к идеям более высокого порядка[79]79
  Можно, однако, впасть в ошибку, приписав Пи Си-жую диалектические взгляды в научном понимании этого вопроса. На первых порах может показаться, что у него мы встречаем подлинное понимание единства противоположностей, чего, конечно, при ближайшем рассмотрении у него не оказывается.


[Закрыть]. Приведем примеры из гл. I трактата Пи Си-жуя, по-видимому указывающие на умение мыслить хотя еще и не диалектически, но уже и не формально-логически. Так, он пишет: «Не только „Ицзин“ говорит об этом (т. е. об одновременной изменчивости и неизменчивости и их непосредственной связи. – Ю. Щ.), об этом говорят и все классические книги. Яснее всего об этом сказано в гл. XVI „Лицзи“, „Да-чжуань“[80]80
  Пи Си-жуй, как это часто делали китайские начётчики, цитирует текст, по-видимому, на память, поэтому его первая фраза несколько изменена. В «Лицзи» мы читаем: «[Мудрые правители] устанавливают меры веса, протяжения и емкости, они вникают в письменные документы, они исправляют календарь…» и т. д. У Пи Си-жуя же текст начинается со слов: «исправляют строй». Нетрудно усмотреть в этой переделке инстинктивное подчинение трехсложному ритму. Смысл, как видим, тоже несколько изменен.


[Закрыть]: „[Они] исправляют строй, изменяют цвет одежды, вносят различие в отличительные знаки, отличают разницу оружия, дифференцируют [форму] одежды. Все это – то, что подлежит смене в связи с [жизнью] народа. Но есть и то, что не подлежит смене. Это почтение к почитаемым, родственное отношение к родным, возвеличивание старших, разграничение мужчин и женщин. Это то, что не изменяется в связи с [изменениями в жизни] народа“. Подлежащее изменению (на языке „Книги Перемен“. – Ю. Щ.) значит „изменчивость“, не подлежащее изменению – „неизменность“». Уже из этой цитаты видно, что для Пи Си-жуя объектом является изменчивый процесс развития социальных институтов, с одной стороны, и сохранения общественной дифференциации – с другой[81]81
  Ясно, что Пи Си-жуй не мог отважиться на проповедь уничтожения классов!


[Закрыть]. Правителю здесь рекомендуется в первой области придерживаться учения об изменчивости, во второй – учения о неизменности. Нетрудно заметить, что здесь два объекта, которые отделены друг от друга, несмотря на то что оба могут входить в состав некоторого общего целого. Но здесь еще нет утверждения диалектического единства противоположностей в одном целом, а лишь противоположные характеристики различных его частей. Такие характеристики допустимы и в пределах формальной логики, однако не лишено интереса то, что мысль Пи Си-жуя обращается к тем полярным моментам объекта, размышления над которыми в дальнейшем могли способствовать выработке диалектического мышления. Мысль типичного ицзиниста, каким является Пи Си-жуй, находится на подступах к диалектическому мышлению. Так, мы видим, что первая глава изучаемого трактата в основном посвящена проблеме, выраженной в ее заглавии, но этот уровень теоретичности и философского подъема автор сохраняет только в этой главе. Следующие главы – скорее филология, чем философия. Все же идеологический тон, взятый в первой главе, сохраняется и далее. Это видно, например, в самом начале следующей, второй главы труда Пи Си-жуя.

Глава II. О том, что Фу Си создал «Ицзин» и ниспослал учение, смысл которого в том, чтобы выправить отношения государя и подданного, отца и сына, мужа и жены.

Все политическое значение создания «Книги Перемен» сводится к тому, чтобы при ее помощи утвердить дифференциацию общества. Имеется в виду состояние первобытной орды, которая, не будучи дифференцирована, принципиально (для Конфуция, по крайней мере) не отличалась от стада животных. В связи с этим стоит и то, что при переходе к дифференцированному обществу появился такой институт, как (правильно организованные?) пища, одежда, утварь, охотничье и рыболовное снаряжение и деление на правящих и подчиненных. До этого мог быть только матриархат и коллективный брак, ибо, по свидетельству древней энциклопедии «Боху тун», в древние времена еще не было основных устоев семьи, люди знали только свою мать и не знали своих отцов… Фу Си перестроил матриархат на основе теории «Книги Перемен». Для этого прежде всего было необходимо установить индивидуальный брак как основу семьи, чтобы из нее развернуть дифференцированное общество.

Таким образом, и сам Фу Си является первым государем, и если школа Чжуан-цзы оспаривает это, то только потому, что она не знает учения «Книги Перемен», не знает, чего достиг Фу Си. Только так дифференцированное общество может быть управляемо как единство, только так оно становится человеческим обществом. Словом, весь смысл «Книги Перемен» у Фу Си сводится, по мнению Пи Си-жуя, к тому, что «успешность начертания гексаграмм (или еще триграмм? – Ю. Щ.) главным образом состоит в серьезном признании различия государя и подданного». Это выражено и в тексте гексаграммы «Ли» («Наступление»): «…наверху [данной гексаграммы – символ] неба, а внизу – низины. [Это – образ] наступления. Благородный человек по этому [образу] различает высших и низших и определяет целеустремленность людей. То, что в „Книге Перемен“ есть гексаграммы, в которых указывается, напротив, на совместную деятельность высшего и низшего (например, гекс. 10, 11 и 12), не противоречит этому утверждению, так как в таких гексаграммах речь идет о действительных событиях, в которых высшие и низшие действуют одни на других, тогда как в данной гексаграмме они рассматриваются как неизменные принципиальные позиции, представители которых, конечно, действуют вместе, ибо они в едином мире и едином обществе, но гексаграмма „Ли“ говорит о [принципиальных] позициях, а гексаграммы „Тай“ и „Пи“ – о действительности»[82]82
  Пи Си-жуй упускает из виду, что это не основной текст, а лишь комментарий «Да сян-чжуань».


[Закрыть]. Хотя впоследствии эта руководящая мысль и была забыта, тем не менее вся суть поучения, возводимого к Фу Си, состоит в том, чтобы привести в порядок человеческие отношения и выяснить путь царей. В том, что говорит Пи Си-жуй, ясно проступает факт весьма большой значимости: идеология, лежащая в основе «Книги Перемен» (но не сам еще более поздний памятник, конечно!), не могла появиться в еще недифференцированном, доклассовом обществе. Благодаря этому и фигура Фу Си, хотя она и легендарна, становится символической: это веха на грани двух типов общественного строя.

Глава III. О том, что необходимо согласиться с [Сыма] Цянем, Ян Сюном, Бань Гу и Ван Чуном и считать Вэнь-вана автором удвоения триграмм.

До того как поставить вопрос об авторстве афоризмов «Книги Перемен», необходимо решить, кто удвоил триграммы и таким образом превратил их в гексаграммы. Этот вопрос ставился не раз, и ответы на него у различных авторов различны. Уже Кун Ин-да приводит четыре решения вопроса. От него мы узнаем, что удвоение триграмм было сделано: 1) самим Фу Си, как считал Ван Би; 2) Шэньнуном, как полагал Чжэн Сюань; 3) основателем династии Ся – Юем, как думал Сунь Шэн, и 4) Вэнь-ваном, как утверждал Сыма Цянь.

Кун Ин-да полагал, что последние две версии отпадают сами собой, ибо, по «Сицы-чжуань», во времена Шэньнуна уже были гексаграммы 42 «Приумножение» и 21 «Стиснутые зубы». Однако он полагает также, что и версия об авторстве Шэньнуна еще не доказана. Ее можно и нужно проверить на текстах. Удвоение триграмм приписывается Шэньнуну напрасно, ибо в «Шогуа-чжуань» говорится о создании «Книги Перемен», а не о ее передаче, как следовало бы, если бы Шэньнун лишь развил нечто созданное до него (при Фу Си). Из текста «Шогуа-чжуань» следует, что удвоение триграмм необходимо отнести к Фу Си. Пи Си-жуй, однако, на этот вопрос смотрит иначе. Он говорит, что традиция «Книги Перемен» от Конфуция до Сыма Цяня известна. Исходя из этой традиции, Сыма Цянь и говорит, что удвоил триграммы Вэнь-ван во время своего заключения в Ю-ли. Это положение известно, между прочим, и Кун Ин-да. Эту же мысль поддерживают и Ян Сюн в своем «Фа янь», и отдел «И-вэнь чжи» в «Истории первой династии Хань», и трактат Ван Чуна «Луньхэн». Значит, это мнение держалось до начала второй династии Хань включительно[83]83
  Не потому ли, что как раз до той поры была сильна устная традиция? Дальше же, с появлением книжной традиции, появилась и бо`льшая самостоятельность мнений. Подробности об этой смене устной традиции письменной см. у Хонда, с. 211–218.


[Закрыть]. Однако вряд ли можно, говорит Пи Си-жуй, считать доказательства Кун Ин-да и Чжэн Сюаня убедительными, ибо оба они базируются на одинаковых текстах, но один (Чжэн) считает, что триграммы были удвоены при Шэньнуне, а другой (Кун) – что это могло быть только до Шэньнуна, при Фу Си. Такая путаница мнений доказывает только несостоятельность аргументации обоих авторов. Но не только этим опровергается теория Чжэн Сюаня и Кун Ин-да. Она ведь целиком держится на убеждении, что культурные институты создавались по образцу гексаграмм[84]84
  Мы уже указывали ошибочность таких взглядов, критикуя Р. Вильгельма. Дальнейший текст Пи Си-жуя только подкрепляет наши суждения.


[Закрыть]. Однако эта точка зрения разделялась в Китае не всеми. Так, Чжу Си полагал, что если в «Сицы-чжуань» говорится о 13 гексаграммах, по образцу которых будто бы устроены те или иные орудия, бывшие при Шэньнуне, то это еще не значит, что сначала были гексаграммы и их названия и что лишь в подражание им делались предметы[85]85
  Впрочем, это самоочевидно, и мы говорим об этом здесь лишь потому, что излагаем содержание работы Пи Си-жуя, и потому еще, что не всем это, по-видимому, ясно (например, Р. Вильгельму, убежденному в противоположном).


[Закрыть]. Скорее наоборот: раньше и независимо от гексаграмм делались предметы, и лишь потом в них находили сходство с образами «Книги Перемен». Таких же взглядов придерживаются и Шэнь Юй[86]86
  Шэнь Юй – малоизвестный конфуцианец времен Цинской династии.


[Закрыть] и Чэнь Ли[87]87
  Чэнь Ли – известный филолог середины XIX в.


[Закрыть], с той, однако, разницей, что, по их мнению, эти образы могли возникнуть и при Шэньнуне и лишь впоследствии Вэнь-ван, удвоив триграммы, отразил их в «Книге Перемен». С другой стороны, Ло Би-лу сомневался в этой роли Вэнь-вана, но его аргументация базируется на тексте, который теперь признан поддельным. Так же и Гу Янь-у полагал, что 64 гексаграммы существовали еще при династии Шан-Инь, на основании цитаты (уже упоминавшейся нами при изложении трактата Оуян Сю) из «Цзо-чжуань», которая, как он полагает, попала в «Цзо-чжуань» из старой мантической литературы. Однако Гу Янь-у не прав, ибо невозможно, чтобы Цзо, верный ученик Конфуция, допустил в свой текст неавторитетную цитату из мантической литературы. Может быть только, что эту цитату применял Конфуций, и уже от последнего заимствовал ее Цзо, ибо он мог уснащать свой текст цитатами из «Книги Перемен» лишь постольку, поскольку ее принимал Конфуций. Иными словами, Пи Си-жуй в этой главе говорит, что удвоил триграммы Вэнь-ван, ибо, во-первых, древнейшая и непрерывная традиция приписывает удвоение триграмм именно Вэнь-вану и, во-вторых, исследователи, опровергавшие эту традицию и относившие удвоение триграмм к Шэньнуну и раньше, делали это ошибочно, или не понимая цитируемый текст, или цитируя подложный. Таким образом, для Пи Си-жуя мнение, что удвоение триграмм принадлежит Вэнь-вану, представляется доказанным и возражения против этого кажутся несостоятельными[88]88
  Точка зрения Пи Си-жуя вряд ли убедительна; для нас под большим вопросом даже само знакомство Конфуция с «Книгой Перемен».


[Закрыть]. На этом он кончает главу, однако даже сам замечает, что им еще не решен вопрос об иных, дочжоуских мантических текстах, аналогичных «Книге Перемен». Этот вопрос он рассматривает в следующей главе.

Глава IV. О «Лянь-шань» и «Гуй-цзан».

По Кун Ин-да, «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» впервые упоминаются в «Чжоули» (источник, по нашему мнению, достаточно сомнительный. – Ю. Щ.). Уже издавна ставился вопрос об авторстве этих утраченных текстов. Ответы на него не однообразны. Ду Цзы-чунь полагал, что «Лянь-шань» принадлежит Фу Си, а «Гуй-цзан» – Хуан-ди. Один из оригинальнейших интерпретаторов «Ицзина», Чжэн Сюань, распределяет эти тексты по династиям. «Лянь-шань» он относит к династии Ся, «Гуй-цзан» – к Инь, а «Чжоу И» – к династии Чжоу. Последнее, однако, он делает не потому, что название «Чжоу И» нередко понималось как «Чжоуский „И[цзин]“». Все эти названия он пытается осмыслить: «„Лянь-шань“ („[стоящие] одна за другой горы“), значит: [это] изображает, как горы, выступая из-за облаков, тянутся одна за другой и не прерываются“». Основанием такой интерпретации, по-видимому, служит предание, что в «Лянь-шань» на первом месте стояла гексаграмма «Гэнь» («гора»), в которой триграммы расположены одна над другой и изображают выступающие одна над другой горы[89]89
  То есть так, как до сих пор в китайском пейзаже горы, тянущиеся вдаль, изображаются расположенными одна над другой и разделяются слоями облаков.


[Закрыть]. По той же традиции в «Гуй-цзан» на первом месте стояла гексаграмма «Кунь» («земля»), о которой думали как о сокровищнице, в которую рано или поздно возвращается все, на ней возникшее. (Это представление отражено и в «Даодэцзине»: «Все сущее доходит до расцвета, но каждое вернется в корень свой».) Поэтому Чжэн Сюань говорит, что выражение «Гуй-цзан» означает «вернуться в сокровищницу». «Все сущее без исключения возвращается и хранится в ней (в Земле – Кунь)». Термин «Чжоу И», как полагает Чжэн Сюань, говорит [о том, что] система изменчивости «Ицзина», как круг[90]90
  Игра слов: Чжоу – компонент в термине «Чжоуский „И[цзин]“» и вместе с тем имеет значения «круг», «совершенный», «полный», «весь».


[Закрыть], универсальна и лишена всякой неполноты. Однако Чжэн Сюань эту свою (впрочем, весьма интересную) догадку не подтверждает (по мнению Кун Ин-да) ни одним текстом, и в наше время, говорит Пи Си-жуй, уже никто не разделяет точку зрения Чжэн Сюаня. Наоборот, известно, что Шэньнун назывался Лянь-шань-ши, а Хуан-ди назывался Гуй-цзан-ши. Раз эти термины – названия эпох, то и «Чжоу» в названии «Чжоу И», по аналогии с «Чжоу шу» [ «Книга записей (эпохи) Чжоу»] и «Чжоули» [ «Книга ритуала (эпохи) Чжоу»], надо понимать как «Книга Перемен (эпохи) Чжоу». Эпитет «Чжоуская» мог быть приложен к «Книге Перемен» еще до официального возникновения династии Чжоу, в те времена, когда Вэнь-ван был в заключении в Ю-ли: именно в порядке протеста против династии Инь, свержение которой он готовил. Вэнь-ван назвал свой текст своим родовым именем, считая его независимым от культуры предыдущей династии. Между прочим, и апокрифическая литература указывает, что название «Чжоу И» дано по династии. Бывали, правда, попытки совместить оба понимания термина. Но это вряд ли допустимый эклектизм. Так и Хуанфу Ми полагал, что слово «чжоу» обозначает в названии нашего памятника и «Чжоускую династию», и «чжоу» в значении «полный», в силу универсальной полноты учения, выраженного в этом тексте. Полнота эта – результат «удвоения триграмм», которое провел Вэнь-ван. Правда, текст «Сицы-чжуань», говорящий о «Лянь-шань» и «Гуй-цзан», не заслуживает доверия. Однако в последнее время большинство склоняется к мнению, что «Лянь-шань» относится к династии Ся, «Гуй-цзан» – к Инь, а «Чжоу И» – к Чжоу. Но верно ли это? Если думать, что «Гуй-цзан» – не особый текст, а тот же текст, что и «Чжоу И», но лишь расположенный в ином порядке, то его никак нельзя приписывать Хуан-ди, ибо в тексте[91]91
  Но в тексте «приложений», а не в основном тексте!


[Закрыть] встречается упоминание Яо и Иньских царей, бывших ведь после Хуан-ди. Поэтому Хуанфу Ми считал, что название «Лянь-шань», как и рассказ о нем, могло возникнуть лишь при династии Ся, когда «Книгу Перемен» выводили от Ян-ди, а «Гуй-цзан» – при династии Инь, когда ее выводили от Хуан-ди. Хотя это и иное решение вопроса, чем у Ду Цзы-чуня, но оно зависимо от него. Мы видели, что «чжоу» в комбинации «Чжоу И» понималось Чжэн Сюанем не как название династии, а как значимое слово. Пи Си-жуй предпочитает толкование Чжэн Сюаня и находит этому следующие подтверждения: если «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» – названия эпох, то странно их отличие от обычных названий Фу Си и Хуан-ди. Кроме того, если бы это были названия династий, то после них должен был стоять иероглиф «И», по аналогии с «Чжоу И», т. е. было бы «Лянь-шань И» и «Гуй-цзан И». Однако этого нет. Значит, Чжэн Сюань прав, когда он понимает слово «чжоу» по смыслу, а понимание этого слова, как и понимание теории «Книги Перемен», он строит на «Сицы-чжуань», где между прочим говорится: «„И[цзин]“ – это такая книга, которая по кругу омывает [как море] шесть пустот» (т. е. весь космос заключает в себе). Поэтому Кун Ин-да ошибается, когда говорит, что Чжэн Сюань не документирует свое объяснение. Пи Си-жуй, далее, указывает, что в «Синь лунь», трактате, написанном ханьским Хуань Танем, говорится, что в тексте «Лянь-шань» было 80 тыс. слов, а в «Гуй-цзан» – 43 тыс. слов. Уже это вызывает сомнение, ибо невероятно, чтобы текст времен династии Ся был столь более развит, чем текст династии Шань-Инь. Пи Си-жуй говорит, что в «Бэйши» («Истории северных царств») есть указание, что «Лянь-шань» – подделка известного Лю Сюана. Очевидно, и «Гуй-цзан» тоже миф. Известно, что отбор классических книг начинается с редакторской деятельности Конфуция. До него «Чжоу И» упоминался наряду с «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» так же, как и «Цзиньская Колесница» и «Чуские записки» упоминались наряду с «Чуньцю». Но только последнему тексту Конфуций отдал предпочтение. Так же и «Чжоу И» – единственный текст, избранный Конфуцием. Только учения, одобренные Конфуцием, получили распространение, и апокрифы «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» не могут стоять в одном ряду с классическим «Чжоу И».

Вполне вероятно, что «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» – даже и не тексты, а только системы гадания. Можно даже предполагать, что до Конфуция и «Чжоу И» была тоже лишь система гадания и не существовало записанного текста. Словом, тщетны попытки доказать, что были три разные версии «Книги Перемен», относимые к разным эпохам, ибо первоначально «Чжоу И» – название одной из систем гадания, наряду с системами «Лянь-шань» и «Гуй-цзан». Но Конфуцием была выдвинута только система «Чжоу И», тогда еще лишенная записанного текста. Поэтому искать текст «Лянь-шань» и «Гуй-цзан» напрасно, их никогда не было, текст же «Чжоу И» не старше Конфуция.

Глава V. Нет доказательств, что афоризмы при гексаграммах сочинены Вэнь-ваном, а афоризмы при отдельных чертах – Чжоу-гуном; приходится считать, что и те и другие – создание Конфуция. По Кун Ин-да известно, что существовали два решения вопроса об авторстве «Гуа-цы» (афоризмов при гексаграммах) и «Сяо-цы» (афоризмов при отдельных чертах). Первое решение: и те и другие созданы Вэнь-ваном. Аргументация сводится к тому, что в «Сицы-чжуань» есть слова: «Возникновение „Книги Перемен“, вероятно, относится к Средней древности. Ее автору, вероятно, было о чем заботиться». «Возникновение „Книги Перемен“, вероятно, относится к концу династии Инь и возвышению династии Чжоу; вероятно, к тому времени, когда у Вэнь-вана было столкновение с Чжоу-синем». По этим текстам, Фу Си создал гексаграммы, Вэнь-ван – все афоризмы, а Конфуций – «Десять крыльев». Эту версию принимают Сыма Цянь и последователи Чжэн Сюаня. Второе решение: прежде всего надо обратить внимание на то, что в тексте «Сяо-цы» есть много мест, где говорится о фактах, бывших после Вэнь-вана, например, в гекс. 46, 4 «Царю надо проникнуть к горе Ци». Здесь имеются в виду события, бывшие уже после того, как У-ван свергнул династию Инь, т. е. уже после Вэнь-вана. Лишь тогда Вэнь-вану был посмертно присужден титул «ван» (царь). Значит, и этот текст был записан после победы У-вана над Инь. Далее, в гекс. 36, 5 упоминается Цзи-цзы. Это опять-таки не могло быть записано раньше У-вана. Далее, в гекс. 63, 5 об Инь и о Чжоу (правда, лишь в понимании, сохраненном комментаторской традицией, а не дословно. – Ю. Щ.) говорится как о равных, т. е. это тоже нельзя никак отнести ко времени Вэнь-вана. Поэтому приходится думать, что «Гуа-цы» принадлежит Вэнь-вану, а «Сяо-цы» – Чжоу-гуну. Этого мнения придерживаются Ма Юн и Лу Цзи. Именно это решение, говорит Пи Си-жуй, в наше время получило общее распространение. И если и говорят иногда о трех совершенномудрых авторах, то Чжоу-гун автоматически подразумевается среди них на том основании, что Вэнь-ван уже причислен к трем. Однако, как мы видели, Чжэн Сюань на основании текста «Сицы-чжуань» полагал, что «Ицзин» создан Вэнь-ваном[92]92
  В этом тексте, правда, прямо говорится о времени конца Инь и возвышении Чжоу, однако все, кто ссылается на этот текст, забывают, что даже для его автора вопрос этот по меньшей мере сомнителен. Уже тогда вопрос этот был неясен.


[Закрыть]. Апокрифическая литература указывает, как мы видели, что участие Вэнь-вана в создании «Книги Перемен» надо понимать в том смысле, что он расширил ее, т. е. не удвоил триграммы, а приписал к ним афоризмы. Но так как в «Сяо-цы» есть все же, бесспорно, доказательства их происхождения, более позднего, чем время Вэнь-вана, то их приписывают Чжоу-гуну. Много еще и других толков существовало, однако все они не более убедительны.

По поводу этих двух решений вопроса Пи Си-жуй говорит, что ни то ни другое не может быть ясно и окончательно подтверждено текстами. Но и критика этих теорий не бесспорна. Если она иногда и основывается на том, что в тексте, сочиненном Вэнь-ваном, не могло стоять имя Цзи-цзы, то, с другой стороны, Чжао Бинь полагал, что здесь описка: т. е. не собственное имя, а словосочетание «его сын»; говорилось и то, что «гора Ци» была известна еще при династии Ся, т. е. раньше Вэнь-вана на много сотен лет. На этих основаниях ицзинисты времен второй Ханьской династии допускали авторство Вэнь-вана. Однако ицзинисты первой Ханьской династии (Сыма Цянь, Ян Сюн, Бань Гу, Ван Чун) говорят лишь о том, что Вэнь-ван удвоил триграммы, но не приписывают ему самому афоризмы, считая их созданием Конфуция. Против этого можно было бы возразить следующее: если в «Цзо-чжуань» есть указания на более древнее применение «Книги Перемен» с приведением цитат из нее, то невозможно допустить, что эти тексты сложились лишь при Конфуции, а не раньше. Однако это возражение неверно. В «Цзо-чжуань» они могли попасть не из древнейших мантических материалов, неубедительных для автора этого текста – конфуцианца, а только из текста, признанного Конфуцием, как позднейшие вставки. Иными словами, Пи Си-жуй утверждает, что попытки приписать «Гуа-цы» и «Сяо-цы» Вэнь-вану или «Гуа-цы» – Вэнь-вану, а «Сяо-цы» – Чжоу-гуну возникли лишь при второй династии Хань. Более ранние авторы определенно считали, что афоризмы не принадлежат ни Вэнь-вану, ни Чжоу-гуну. Единственный из «трех совершенномудрых» (т. е. составителей «Книги Перемен»), которому еще можно их приписать, – это Конфуций. Появление указаний на «Книгу Перемен» в «Цзо-чжуань» – не цитата древнего (для Цзо Цю-мина) материала, а вставки современного ему текста в пояснение древних событий.