Текст книги "Музейная ценность"

Интермедия 5

Темнота летала над всем островом. Ураганный ветер поднимал песок и кидал его в глаза маленькому крючковатому человечку с рыжим клоком волос на покрытом пятнами черепе. Янгус падал на колени у кромки воды, и волны беспощадно швыряли холодные водоросли и острые раковины на берег. Человечек слепо возил кривыми пальцами по сырому песку, тщетно стараясь найти там нечто.

Но когда властвуют стихии людям не дано утихомирить их. И они вынуждены всякий раз повиноваться. Небо разломила надвое огненная стрела молнии, края на миг вспыхнули и озарились пылающим пламенем. Грянул гром. Вершины гор качнулись и, казалось, Вселенная сейчас перевернется. Янгус закрыл голову руками боясь справедливой кары Тарибоса. Ведь он до сих пор не исполнил волю своего Магистра. И все еще жив?

Быть может, повелитель просто не знает? Волна наотмашь ударила Янгуса, захлестнув его с головой. Соль обжигала лицо. Но человек терпел. Это удел всех низших. И он низок.

Но ему довелось быть в услужении самого великого Тарибоса!

Тарибоса!

Он снова принялся искать. Эффесса велела пойти на побережье и покуда буря не утихнет он должен был найти булавку для Великого Магистра. Или пощады ему не будет. Янгус не боялся ничего. Он не мог знать страха. Тот никогда не посещал Его душу. Ничто не заставляло ее сморщиться как медуза под жалящими, беспощадными лучами полуденного солнца. Но гнев Тарибоса был столь страшен, что даже подумав о нем, можно было лишиться сознанья или лишить себя жизни, дабы провидение не направило бы на тебя его перст. Рок и возмездие меркли пред его наказаниями. Он становится безжалостен и слеп, когда его воля кем-то не исполнена.

Страшные видения плыли пред очами Янгуса. Но вдруг он вскрикнул от острой боли пронзившей его правую руку.

Опустив свой взор на ладонь, где боль была острой и почти нестерпимой, он узрел, что вся она залита горячей алой кровью. и что-то ярко блеснуло синим огнем подле него.

– Нашел! Нашел! Вива Эффесса! благо тебе! Я нашел!

От поднялся с колен схватил когтистыми пальцами за острие то, что сверкнуло секунду назад отразив в себе буйство молний в поднебесье. Неловко, тяжело бежал Янгус по мокрому песку, впитавшему слезы дождя и соль прилива. Наступая на ракушки и разбивая ноги в кровь, он нес Тарибосу то, за чем послала его Эффесса в столь страшную непогоду.

Янгус наконец преодолел полосу прилива и скрылся в пещере с темными сводами. Его крадущиеся шаги были еле слышны и лишь нелепая фигура была заметна в дрожащем свете смоляных факелов. Шум ветра, рокот моря едва доносились до грота, будто не сама стихия, а лишь ее призраки блуждали по острову, затерявшемуся в свирепых волнах северного моря.

Слуга как раз пересекал длинный зал, направляясь к тронному помосту, как раздался суровый глас Магистра:

– Янгус! Надеюсь, ты принес мне то, что было потеряно Эффессой на бреге? Не осмелишься же ты появиться здесь прежде, чем исполнишь волю мою?

– О да, Магистр! Я паду у ног святейших ваших. Я нашел сие драгоценное украшение с благородными каменьями цвета печального неба. И принес его вам так скоро, как только мог.

Изможденные щеки его пылали, было видно, что буря не щадя плоти ставила на ней свои отметины. И яд медуз, и полосы зеленых водорослей, и мелкие иглы песка – все оставили свои следы на слабом теле этого человека.

– Ты заслужил награду, Янгус. Сегодня я хочу отдать ее тебе. Проси того, в чем лишь нуждаешься. Иначе, гнев, ты знаешь мой…

– О нет, Магистр, но я о нем наслышан. Могу ли просить отсрочки для исполнения желанья моего. Мне это очень надобно, Магистр, поверьте.

– Я знаю, ты не лжешь. Ты, Янгус, трус. Но не подлец. Я склонен верить тебе. Пока склонен.

– Благодарю, Магистр, – скрюченный человечек склонился до самого пола, выражая свое почтение Великому.

– Довольно поклонов, – Тарибос небрежно махнул рукой, позолоченной перстнями с драгоценными каменьями, – иди…

Янгус также согнувшись, не поворачиваясь спиной к Магистру попятился к выходу из тронного зала.

Восседавший на троне обратился в женщине с черными, как смоль волосами и пронзительным взглядом темных глаз. Она не смотрела на Магистра, но «внутренним» зрением чувствовала все: как сидит повелитель, куда он смотрит, чем заняты его мысли.

– О Магистр, не стоит пускать печаль в свое сердце, это удел Хранителей и низших. Тем же кто не был создан, а творил сам, не должно омрачать свой лик печатью мрака.

– Эффесса, ты знаешь, что мысли мои спутало сейчас?

– О да, Магистр, тот юноша, что назван был как Юриус. Его сердце велико, он смел до безрассудства и отчаян. Альфредо умен. Он благоволит ему. Ведь без Юриуса цепь не будет полной. Нам нужно взять его к себе. И ваше покровительство, о Магистр, будет ему наградой. А разрушение, которое впоследствии случится, непременно будет великим, таким, какое не будет незамеченным и волны его достигнут и Хранителей.

– Ты гладко, верно молвишь. Но кто знает, будет ли Юриус приспешником нашим. Его мысли светлы, Эффесса. И он же сам нам может помешать. Скажи, ему быть нужно дальше насылать испытания? Пройдет ли он их? Будет среди нас?

Эффесса задумчиво взяла булавку в руки. И глаза ее сверкнули зеленым огнем.

– Ты знаешь, Тарибос, в ней кроется невиданная сила. О такой не каждый смертный может и подумать. Не каждый, кто бессмертие в себе содержит о подобной может знать. Ей завладеть бы многие хотели, но это только нам двоим дано.

Найти бы душу Януша…

– О, Эффесса, это совсем не сложно. Он так и следует за злом, которое и сотворил. И будет следовать за ним вечно. Он жалок и ничтожен. Оставь его лучше в царстве теней.

– Ну что ж, тебе послушна я. И об испытаниях для Юриуса подумать я успела. Верни булавку. Это подтолкнет его. Или же сломит.

Эффесса подошла к озеру в пещере. Заглянула в него и, будто отпрянув, повернулась к Тарибосу.

– Магистр, пора!

– Пора, ты полагаешь?

Магистр встал и тяжелой поступью подошел к озеру. Взяв из рук Эффессы булавку он опустил ее в воды озера. Зеленые камни посветлели, словно изнутри в них проникла искра и обожгла их ледяные кристаллы. Булавка потонула в водах бездонного озера.

Фигуры направились к выходу из зала. Их шаг был неспешен и величествен. Лишь только они появились на каменном бреге, как ветер и волны утихли, будто никогда стихия не обрушивалась на этот остров. Белые барашки бежали по морю и рассыпались жемчужными каплями о прибрежные камни. Закат полыхал на янтарном небосводе и раскаленная звезда медленно утопала в соленых волнах северного моря.

Глава 7

Я во все глаза смотрел на Антона а он на меня.

– Чего это куртка колется, что ли? – с недоумением спросил он.

– Не знаю, может быть что-то в кармане…

Он расстегнул застежку-молнию кармана на плече. Красильников что называется выпадал в осадок от вещей с карманами, хотя носил их не очень часто. Он запустил туда руку и снова вскрикнул:

– Колется!

А потом достал булавку. Для галстука. Ту самую, которую я нашел в музее. Мне это показалось настолько нереальным, что в начале я даже не решался взять ее. Как будто это не булавка, а ее приведение, если, конечно, у булавок приведения бывают. У этой, судя по всему не было, потому что когда я все-таки взял ее, она не исчезла.

Мы молчали. Я боялся, что просто наброшусь на Красильникова и он, видимо, тоже боялся именно этого. Оно и понятно: мы обыскались ее, я защищал Антона от нападок антиквара, а булавка се это время была у него и он не моргнув глазом соврал мне, своему лучшему другу… Соврал, что не брал ее, когда булавка осталась лежать на столе. А сам… Про стыд и про совесть, наверное, он забыл. Или просто не знает, что есть такие понятия.

– Откуда она у тебя? – я задал, должно быть, самый глупый вопрос.

– Не знаю…

– Не ври!

– Я правда не знаю…

Вид, конечно у него был растерянный. Еще бы, что называется, пойман с поличным.

– Зато я теперь хорошо знаю, что значит твоя правда.

Я отвернулся от Красильникова, потому что не хотел его ни видеть, ни слышать. Мое отношение к нему круто изменилось в тот момент, когда он вытащил из кармана мою находку. Теперь, мне так казалось, я видел истинное лицо Антона. И оно мне не нравилось. Даже вызывало отвращение. Если бы он хоть что-то сказал мне сейчас, то я точно бы не выдержал и ударил его.

Обязательно ударил бы. Потому что так легче всего выместить на обидчике все, что чувствуешь.

Постучали в дверь. Красильников хотел открыть.

– Не подходи! Я сам.

Макс. Вот человек, всегда появляется там, где его меньше всего хотят видеть. Надоедливый до жути.

– Чего тебе? – спросил я стоя в проходе, не пуская его в комнату.

– Ничего.

– А зачем тогда стучал? Развлекаешься?

– Вы опять, что ли, поругались?

– Во-первых, это не твое дело, а во-вторых, тебе задали вопрос, на который нудно ответить.

– Ну ладно, Длинный, пусти…

Он не успел договорить, как я толкнул его в плечо и макс отлетел к противоположной стенке. Красильников схватил меня за шиворот и оттащил от двери.

– Чего ты к нему лезешь. Если опять начинается, ругайся со мной, чего ты ко всем подряд пристаешь!

За свое крайне неуместное нравоучение он тут же получил по шее.

Макс вошел и толкнул меня сзади, я не ожидал и свалился на пол. Тут началась настоящая драка, причем численный перевес был на стороне Макса и Красильникова. Они меня далеко не по голове гладили, но я тоже ударов не пропускал и им прилично доставалось. К тому же рука у меня тяжелая. Пока мы силой восстанавливали справедливость в номер вошла Ева, благо дверь была открыта. Она как полагается выпучила глаза, сделав их как два блюдца и видимо не желая выполнять функции арбитра решила нашу драку прекратить.

Спустя пару минут ей это может быть и удалось, но на шум явилась Лидия Васильевна и мы поняли, что сейчас нам придется несладко.

– Немедленно прекратите это! – раздался глас справедливости, принадлежащий нашей классной даме. – Почему вы постоянно что-то затеваете? Красильников! Гислер! Смирнов!

Мы перестали и как по волшебству выстроились перед Стрижевой. Красные злые физиономии были далеко не эталонами красоты, судя по тому как захихикала дура-Кирсанова стоя перед открытой дверью.

– Оля, иди в свой номер, – Лидия Васильевна лишила ее возможности поглазеть и в дальнейшем посплетничать.

Состороив нам препротивную рожу (и кто ее красавицей назвал?) Кирсанова удалилась.

– Ну, что мне с вами делать, господа хорошие? – поинтересовалась Стрижева строго глядя на нас. – Неужели, мне для нужно для каждого из вас найти надсмотрщика? Кто виноват на сей раз?

Мы упорно молчали. Потом макс исподлобья посмотрел на меня, как будто взвешивал, получит он еще или нет.

– Это Гислер, – наконец решился он.

Ну как же! Наш маменькин сынок все расскажет, лишь бы его по попе не отхлопали. Интересно, а Красильников подтвердит?

Ведь я его буквально утром, что называется за уши вытаскивал, пока Генрих Модестович на него нападал.

– Юра, это правда? – Лидия Васильевна буквально сверлила меня взглядом.

– У нас никогда не получалось ладить со Смирновым.

– Значит, ты признаешь, что виноват?

– Нет, мы мы оба виноваты, если честно. Или даже все втроем. Только это наше дело, можно мы сами разберемся, – попросил я.

– Если так будет продолжаться, то думаю, что в Псков ваша троица вернется в гипсе, а мне придется объясняться с вашими родителями. Вы все наказаны.

Когда Стрижева выходила из комнаты было видно, что она очень расстроена. У меня на душе скребся, наверное, десяток кошек.

Так стыдно. И препаршиво чувствовал себя. Ребятам тоже, должно быть стыдно. Даже Максу. Ева все также молча стояла между шкафом и дверью. Только смотрела на нас огромными глазами.

– Ну вы даете, – наконец протянула она.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я Еве, чувствуя, что это именно мое и не чье больше право.

– Мне тоже!

Однако, Красильников оказался вторым и я знал, что приложу все усилия для того, чтобы разговор у них не состоялся.

– Идем, – я потянул Еву за руку.

– Куда?

– Идем, там видно будет.

– Юра, подожди, так не честно! – Антон преградил нам путь, встав у двери.

– Не тебе об этом говорить. Пусти, иначе драка повторится.

А я этого, откровенно говоря, не хочу.

– Да что у вас тут произошло? Вы можете мне нормально объяснить?

– Да, я все тебе расскажу, только давай уйдем отсюда.

– Ева, подожди, мы должны поговорить вместе.

Макс сидел на кровати и с величайшим любопытством смотрел на нас троих. Наконец Антон не выдержал и зыркнув на Смирнова попросил:

– Макс, выйди, пожалуйста! Буквально на пару минут. Потом вернешься.

– Никуда я не пойду, вы меня потом не пустите или сами подеретесь. И вообще, я наказан, а значит не имею права никуда выходить.

– Слушай, ты уже вывел из себя Гислера и если сейчас меня достанешь, то получишь в два раза больше, чем пятнадцать минут назад. Все понятно?

Макс очумело посмотрел на нас и пулей выскочил в коридор.

«Все-таки он сообразительный» – подумал я.

Мы с Евой стояли у двери, так, словно в любой момент могли уйти и оставить Красильникова одного. Он, наверное, отлично понимал это. Я нарочно молчал. Пусть сам рассказывает как было. Только сверлил его взглядом. И почему-то хотелось унизить его. Как он меня у антиквара. И тут вспомнил, что мне нужно идти к Генриху Модестовичу. Я схватил Еву за руку и потащил за собой. Антон даже опомниться не успел, как мы бежали по коридору. Попавшийся навстречу Макс отскочил в сторону, иначе я опять бы толкнул его. Он оторопел посмотрел нам вслед и зашел в комнату к девчонкам. Красильников выскочил за нами и хотел догнать, но мы опережали его на два пролета лестницы, а дверь он, скорее всего, не запер, поэтому Антону пришлось вернуться.

Я и Журавлева выбежали из гостиницы чуть не столкнувшись в фойе с Женькой Салиным. У него было назначено свидание с Евой, но буквально летела за мной, а шаги у меня, соответственно росту не маленькие. Крикнув, что его в сорок шестом номере ждет Ксенька, Ева помахала ему рукой и мы завернули за угол. Салин слишком долго раздумывает что нужно делать, а чего все-таки не стоит, поэтому он и не побежал за нами. И слава Богу, потому что только его мне сейчас не хватало.

Пробежав еще два квартала мы, наконец, остановились и перешли на нормальный шаг. Такая встряска явно пошла мне на пользу, забыл я про тренировки напрасно. А теперь физическая нагрузка почти вернула мне душевное равновесие. Когда Ева восстановила дыхание и пришла в себя после пробежки она остановилась и спросила: – скажешь ты мне или нет, что все-таки случилось?

– Случилось то, что должно было случиться, – спокойно сказал я и протянул ей на ладони ту самую булавку, из-за которой поезда в Ярославль проходила шиворот навыворот.

– Булавка? – казалось, что журавлева не верит собственным глазам. – Где вы ее нашли?

– В кармане у Красильникова.

– Как она туда попала?

– Думаю, что самым естественным образом – ее туда положил.

– Антон?! – Ева все еще не понимала, что я поймал нашего экс-друга на месте преступления.

– Конечно, Антон. Или ты думаешь, что Генрих Модестович подложил ее в карман его куртки.

Мы пошли в сторону лавки и я дорогой рассказал Журавлевой, как нашел то, что мы считали безвозвратно потерянным. Так и выяснилось почему мы подрались с Красильниковым и Максом.

Ева только удивлялась. Даже ни одного слова не могла сказать. Потом, конечно, выдала:

– А ты точно уверен, что это Антон? Ведь сам же защищал его. Говорил, что он просто не мог этого сделать. И что ты даже рад исчезновению булавки…

– Говорил. Я это прекрасно помню. Но я же не знал тогда, что булавка лежит у него в кармане. Тогда я думал бы по-другому.

Пока делились соображениями по поводу того, что же теперь делать с «находкой дубль два», как мы ее назвали, оказались прямо у антикварной лавки. Постучав тяжелым молотком, мы стали ждать, когда же появится Генрих Модестович. Спустя пять минут деревянная дверь открылась и на пороге стоял наш знакомый с воем пиджаке со старинным гербом.

– А молодые люди, – он сразу же нас узнал, – здравствуйте-здравствуйте! Проходите. С чем вы пожаловали?

– Мы нашли булавку, – с ходу объяснил я, – как вы и предполагали, она была у Антона, – добавил я, опережая вопрос антиквара.

– Надо же, какой же это брат, если он украл ее у своего же брата, – тихонько возмущался старикашка.

Луч света скользнул по его лицу, блеснув на стеле монокля.

– Антон мне не брат… – был вынужден признаться я.

– Ну, юноша, я в этом и не сомневался. А теперь, вы быть может, расскажете мне истинную историю появления этого украшения у вас?

– Да, мне это не сложно, но я хотел бы, чтобы вы никому об этом больше не рассказывали, – робко попросил я.

– О да, в этом вы можете быть уверены. Я – джентельмен и привык держать свое слово.

Дальше я со всеми возможными подробностями рассказал Генриху Модестовичу о том, как была найдена эта булавка. Он долго допытывался, что-то сверял, в который раз рассматривал булавку, смотрел что-то по каталогам.

– Ну что ж, если вам интересно, а я думаю, что это именно так, могу раскрыть, вернее приоткрыть вам завесу тайны, которая несомненно существует и окутывает мраком вашу, Юра, находку.

Он так сложно говорил, что я понял только смысл, а это главное. Он что-то выяснил и хочет рассказать.

– Конечно, нам интересно! – выпалили мы с Евой.

И вот что он нам рассказал. Где-то в Восточной Европе она была изготовлена. Достаточно давно. В каталогах она упоминается примерно с начала девятнадцатого века. Вот это да! Я такого даже не ожидал. Она несомненно очень дорогая.

Последним ей владел какой-то барон в Западной Германии, который разорился и был выужден заложить эту булавку в ломбарде. Затем она перекочевала в Австрию. Оттуда в Венгрию и была куплена в Будапеште каким-то сумасшедшим немцем из Петербурга, который был казнен за зверства, учиненные им над своими подданными. Потом из-за этой булавки передрались или что-то вроде этого два сына слабоумного немца. один был застрелен, а второй тоже тронулся.

– Вот это жуть… – прошептала Ева. Я полностью был согласен.

– А теперь самое интересное, молодые люди, я смог узнать какой польский род владел ею. Это князья Чарторыжские. Ну что же? пожалуй, я сказал вам все6 что мог.

– Генрих Модестович, вы хотели купить булавку? – спросил я, потому что был твердо уверен, что ее нужно продать и решил воспользоваться предложением антиквара.

Старичок лукаво улыбнулся, отвел глаза и вынул монокль. Было видно, что он не торопится с ответом и о чем-то напряженно думает. ева теребила меня за рукав, показывая какие-то знаки, но я не понял ничего из того6 что она мне хотела показать.

– Знаете, Юра, я пожалуй откажусь от своего предложения.

Поскольку я не могу купить у вас булавку по некоторым причинам, которые мне хотелось бы сохранить в тайне, я вынужден вам просто отказать. Но, думаю, что при желании вы и ваша спутница сможете без лишних трудов найти достойного покупателя. Надеюсь, что не очень сильно расстроил вас.

Так, значит, делать тут больше нечего. И так старикашка очень нам помог, столько всего рассказал об этой булавке.

Надо же, оказывается, какая у нее занятная история. Теперь осталось только попрощаться и можно возвращаться в гостиницу, а то Лидия Васильевна ругаться будет. Хотя, мне-то что? Я – человек взрослый и самостоятельный, так что классная дама мной не должна командовать.

Мы с Евой попрощались, поблагодарили Генриха Модестовича, тот попросил разрешения сфотографировать булавку. Я не был против – пусть. Он разложил ее на синем, а потом на кроваво-красном бархате и сделал несколько снимков старым фотоаппаратом. Я думал, что такие только в кино бывают и они все не работают, а этот фотографировал, да еще как!

Ева направляла свет лампы на булавку, я держал коробку с проводами, а антиквар фотографировал. Это было недолго, минут пятнадцать. Затем он собрал все свои вещички, которые достал для съемки, пожелал нам счастливого пути и приглашал приходить еще, если отыщем что-нибудь интересное, а главное – старинное. Мы, конечно же, пообещали, что так оно и будет и с этим распрощались.

Мы вышли из лавки тогда, когда сиреневые сумерки, словно чернила, кто-то разлил по небу Ярославля. И было как-то непривычно, потому что такое небо бывает только у нас. Как будто они, ярославцы, украли кусочек. Но вот звезды были удивительно высоко и совсем не хотели падать. Мы пристально смотрели на них и идти приходилось с запрокинутой головой, пока не затекала шея. Так, почти молча, мы дошли до гостиницы. Звезды оставались на месте, ни одна не упала, словно тут никто не загадывает на них желания.

– Знаешь, – вдруг сказала Ева, – мне кажется, что ты должен выбросить эту булавку. Она плохая. Помнишь, сколько сумасшедших ею владело?

– Ну и что? Мне она нравится. На самом дле. В Ярославле мне не особо хорошо было. Пусть хоть какая-то память останется со знаком плюс. Тебе не кажется, что это небо похоже на наше?

– Да, цветом. Только у нас пахнет водой. Ты все равно думаешь, что это Антон ее тогда взял? Мне почему-то не верится в это.

– А вот я даже не сомневаюсь. Через два дня мы уезжаем. Я очень хочу домой.

– Ребята, ну сколько можно? Вас все ищут! Вы понимаете, что нельзя вот так пропадать? Гислер, ты сядешь под ключ. И до отъезда не будешь выходить из номера. А от тебя, Журавлева, я подобного не ожидала. Даже если вы и ушли вместе, неужели нельзя было предупредить? Если бы не Женя, то мы бы просто вызвали милицию. И, наверное, я так и сделаю.

Стрижева разразилась такой тирадой, какую я не и не думал от нее когда-нибудь услышать. Женька и Антон стояли и смотрели на нас, как на экспонатов воскового музея. Макс чего-то говорил Кирсановой, а та дала ему подзатыльник. Наверное, по одному из евкиных астропрогнозов у него плохой день. От всех по шее получает.

Мы пошли по лестнице пешком. Все равно этаж третий. Это так, для развлечения на лифте кататься. Теперь просто хотелось уйти ото всех. Надоели. И особенно Красильников. Он, скорее всего, рассказал Стрижевой, что мы с Журавлевой ушли. Или Женька. То же мне, Ромэо!

Все разошлись по комнатам. Я сидел в совершенно пустом номере. Макс и Антон ушли к Пашке. Ну и ладно, мне же лучше.

Как выяснилось, они, вернее Салин, все рассказали Лидии Васильевне и она уже собиралась бежать к антиквару, но мы как раз пришли. Вовремя. Еще только там разбирательств не хватало.

Я сидел один и рассматривал булавку. В комнату постучали.

– Чего?.. – неопределенно откликнулся я, надеясь, что пришедший попросту уйдет.

– К тебе можно? – в комнату просунула голову Кузнецова.

– Смотря зачем?

– Просто Антон, нам, как бы, все рассказал. Мне, это, ну посмотреть очень хочется, можно? – Ксенька вечно путалась в словах и читала умные книжки, чтобы говорить лучше.

– Вам красильников действительно все рассказал? И то, что булавка пропала, а потом нашлась у него в кармане. Про это он тоже рассказал? – со злорадством спросил я. Мне очень хотелось унизить Антона.

– Не-ет, но, как-то, знаешь, говорил, что она… исчезала что ли. Но как, вернее где, не сказал. И еще он говорил, что ты, только не думай, что я, то есть мы тоже так думаем…

– Так чего же вы думаете? – не выдержал и перебил я Кузнецову.

– Ну, что ты, орешь на всех…

– Я на тебя ору? – я хитро посмотрел на нее. Она всегда меня смешила, так, понаблюдать за ней интересно.

– Нет, – она опустила глаза на значок с Дэвидом Духовны и улыбнулась.

Я понял, что смутил ее. Почему-то мне страшно нравилось, чувствовать себя хозяином положения. Она стеснялась и как будто теряла часть себя. А я эту часть брал. Интересно, словно ты владеешь человеком.

– Ты посмотреть булавку хотела? Я покажу, но с одним условием. Вернее мне нужно, чтобы ты кое-что прояснила.

Договорились?

– Да… – односложные ответы шли ей больше.

Но мне ужасно нравилось, как она подбирает слова и жестикулирует при этом. Мама говорит, что итальянцы разговаривают руками. Кузнецова, наверное, была каким-нибудь экспрессивным итальянцем в прошлой жизни.

– Объясни мне такую вещь, – попросил я, – например, я кое-что нашел, а эту штуку у меня потом выкрали. С точки зрения закона это наказуемо?

– Да, в зависимости от того, что за вещь и как ее украли.

Грабеж, там, воровство. Это, ну как тебе объяснить, по-разному оценивается. только как ты собираешься доказать, что Антон у тебя ее украл.

– А ты не дура… – протянул я.

– Как бы, да…

Мы еще немного поболтали с Ксенькой, она рассказала мне очередную серию «Секретных материалов», как успела посидеть в чате на официальном сайте, про музыку кое-что, она тоже «HIM» любит. Так что я неплохо провел время и отвлекся от Красильникова. Это было очень кстати, потому что если бы он попался мне под горячую руку, то я бы снова дал ему по шее.

В комнату вошла Стрижева.

– А где мальчики?

– Сидят у Синева, наверное. Я не знаю.

Она вышла, не закрыв двери и постучала в соседний номер. Я слышал, что открыл Красильников. Лидия Васильевна спросила почему он и Макс не идут спать в свою комнату. Антон что-то промямлил и через пару минут они уже сидели рядом со мной.

– Ну что? Доволен? – спросил я у Красильникова.

– Чем доволен? – он сделал вид, что ничего не понял.

– Все рассказал, да? А про то, что я нашел у тебя в куртке украденную булавку ты просто забыл сообщить всему классу.

Конечно, вдруг они подумают, что Антошка не такой хороший мальчик, как о нем привыкли думать. Так испортить репутацию!

А этот Гислер, наверное, сумасшедший, раз наговаривает на этого пай-мальчика…

– Замолчи!

– А что, я говорю неправду?

– Я н знаю, как у меня оказалась эта булавка. И ты это знаешь.

– Да, только я знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Я знаю КАК оказалась у тебя в куртке эта самая булавка, – тут я протянул свое сокровище на ладони, – ее кто-то туда положил. Хочешь скажу кто? Красильников Антон.

И тут Антон схватил меня за руку, отобрал заколку и выкинул ее в открытое окно.

– Ах ты!.. – у меня больше не нашлось слов и мы с ним снова сцепились.

Смирнов вскочил и побежал за классной дамой. Через минуту она была в нашем номере и растаскивала нас с Красильниковым.

Поскольку у нее было множество тренировок, то Лидия васильевна без труда сделала это. Она буквально кипела. Я тоже. Это же невероятно! Он взял и выкинул булавку, которая стоит кучу денег. Я взахлеб рассказал о том, что произошло Стрижевой. Она поразилась тому, что мы – друзья так повздорили из-за этой находки, пусть даже и дорогой. Но то, что Антон так легко отобрал ее у меня и выкинул, почти добило ее. Я сказал, что спросил у Кузнецовой и она подтвердила мое право обратиться в милицию или куда-нибудь еще, если заколка будет утеряна.

– Неужели ты намерен обращаться в милицию? – ужаснулась наша классная дама.

– Если он сейчас не пойдет ее искать, а главное, если он не вернет мне ее в течение пятнадцати минут, то я просто не вижу другого выхода, – сказал я совершенно спокойно, хотя был готов взорваться внутри.

Антон покраснел до самых ушей. Он вскочил и выбежал из комнаты, потом его шаги были слышны на лестнице, значит, побежал искать.

– Юра, расскажи мне, что произошло между вами? Почему вы постоянно ругаетесь? Ведь раньше такого никогда не было. вас всегда ставили в пример. Даже в баскетбольной секции вы вместе играете.

– Мы были друзьями. Пока я терпел Антона. Это же он всегда был пай-мальчиком, отличником. Я всегда был на втором плане.

Хулиган. И директриса всегда его в пример ставит…

– Так ты что же, завидуешь ему? – поразилась Лидия Васильевна. – Ты – Юра Гислер – надежда баскетбола кому-то завидуешь?

Меня как хлыстом ударило. Я завидую? Да никогда! К тому же Красильникову. Это он должен завидовать мне. Потому что я притащил его в нашу секцию. Я везде таскал его за собой, когда он только приехал из Волгограда.

– Никому я не завидую! Просто мне надоело, что Красильников везде лезет вперед, всегда меня отталкивает, оттесняет на второй план, как будто я хуже. Неужели я не прав?

– Думаю, что нет. Антон очень тепло к тебе относится. я в этом просто уверена. А то, что произошло между вами, я уверена, всего-навсего недоразумение.

* * *

Лидия Васильевна выглянула в окно. Она смотрела как Красильников ищет булавку, которую отобрал и выкинул.

– Ты не хочешь помочь своему другу? – поинтересовалась она.

– Он мне больше не друг.

– Юра, ну так же нельзя! Давай закроем комнату и спустимся, чтобы поискать твою булавку. Нельзя просто так сидеть.

Особенно, если эта вещь так дорога тебе.

Лидия Васильевна буквально вытянула меня из комнаты и заставила пойти на поиски булавки. Мы спустились, обошли крыло комплекса и увидели Красильникова, который ползал в траве. Судя по всему безрезультатно. Я опустился на колени недалеко от него и принялся обыскивать клумбу. Стрижева делала тоже, что и мы с Антоном.

Мне вдруг стало его жалко. Жалко и все. Наверное, у меня и правда нервы, как мама говорит. Я почти успокоился и тут укололся чем-то. Ну все, так колоться могла только моя булавка. Я это хорошо помнил по игре в стрит-болл, когда мы играли с одноклассниками Женьки. И действительно: стоило мне только раздвинуть траву руками, как моя находка блеснула в темноте. Мне почему-то показалось, что эта булавка всегда должна быть со мной. Как будто эти камушки давали мне силу или подзарядку. Не могу точно объяснить, я же не Ева, которая в этих штуках понимает. Ведь булавка пропадала, ее крал у меня Антон, выкидывал в окно и вот она снова лежит у меня на ладони.

– Лидия Васильевна! Я нашел! – почти выкрикнул я с нескрываемым торжеством в голосе.

Потом посмотрел на Красильникова. И как он мог вызывать у меня жалость? Это мне даже не свойственно. Жалеть кого-нибудь. Захотелось показать ее Еве. Пусть порадуется вместе со мной, что булавка вновь у меня.

Стрижева и Красильников одновременно поднялись с земли, с той лишь разницей, что Антон тут же отвернулся, только бы не смотреть на меня. Ну я и не очень-то расстроился. Можно подумать, что он мне нужен.

– Можно я зайду к Журавлевой? – попросил я у классной дамы.

– Если только ненадолго. Ты же знаешь, что на завтра у нас большая программа, а через день мы возвращаемся. Всем надо выспаться.

– Конечно, я буду недолго. Спокойной ночи! – сказал я, обращаясь только к Стрижевой, как будто Антона рядом не было, словно он сквозь землю провалился. И даже если бы так и случилось, я бы, может, и не расстроился.

Журавлева не спала. Они чего обсуждали с Ксенькой и Ольгой.

Ольга тоже на гаданиях «повернута», но все-таки не так, как Ева.

– Я нашел булавку! – с порога объявил я.

– А она чего опять пропадала? – не поняла Ева.

– Да нет, не то, чтобы пропадала, ее Красильников в окно выбросил.

– Он с ума сошел, наверное, – предположила Ксенька.