Текст книги "Музейная ценность"

– Пойдем, – наконец сказал папа и взял маму под руку, одновременно спасая Лидию Васильевну от ее дальнейших расспросов.

И только сделав шаг, я понял, что придется обходиться одним Саймаком. Еще долго мне не придется стучать своим мячом.

Дома было чудесно. Мама испекла к моему возвращению торт.

Она никогда сладости не покупала, потому что сама пекла и готовила лучше любого повара. Ну все это не считая овсянки.

Просто я не Шерлок Холмс. Хотя папа по утрам называет маму «наш Бэрримор». Мы поужинали. Ели дольше обычного раз в пять, потому что мамочка пытала меня по поводу ноги, а папа по поводу Ярославля. Я рассказывал все вместе, получалось не очень понятно, но лучше так, чем совсем никак.

– По-моему, – сказал отец, – ты стал агрессивнее…

– Не цепляйся к нему, у него и так нога болит!

– Нога – это еще далеко не повод, резко разговаривать с родителями. А почему это Антон ничего тебе не скал, когда уезжал? – продолжал донимать меня отец.

– Не захотел, значит. Откуда я знаю?

За столом больше сидеть не хотелось. И надо было ему про Красильникова спрашивать? Не мог без этого обойтись. Внутри меня все вскипало. Я взял книжку, открыл ее. Максвел сидел один одинешенек и не знал что ему делать. У меня такая же ситуация. Но он мог пойти к своим друзьям, а у меня их не было. Совсем.

Стало одиноко и неуютно. Саймак не помогал. Я взял СD с игрушками. Старыми. Хотелось насладиться прошлыми подвигами.

Но как я не лупил по клавишам, у меня ничего не получалось.

Ну вот совсем ничего. Это же просто невероятно! Все из рук валится.

Раздался стук в дверь. Я всегда настаивал, чтобы ко мне вначале стучали и только после моего разрешения входили. Я не успел ничего ответить, как на пороге появилась мама. Это вывело меня из себя окончательно. Ну нигде нет покоя: ни в Ярославле, ни дома. Отовсюду меня достают!

– Чего?

– Юра, расскажи мне как все получилось? Может тебя кто-то толкнул?

– Да никто меня не толкал. Я уже все рассказал. Больше говорить нечего, – мамина дотошность буквально терзала меня.

– В понедельник с утра мы пойдем к врачу. если больно идти, то можно вызвать на дом. Но поскольку папа отвезет нас в любом случае, то я считаю, что стационар нам необходимо посетить.

– Единственное, что меня волнует в этой ноге, это запрет, наложенный на тренировки. А так, пусть, хоть никогда не срастается!

– Юра, как ты можешь такое говорить? Мы же волнуемся!

– Вы за себя волнуетесь, а не за меня, – сказал я со злобой и обреченностью.

Мама чуть не плакала. Опять ее нервы. а потом пойдет и скажет отцу, что это я ее довел. Она же сама виновата.

– Ты действительно изменился! Отец был прав. Я только надеюсь, что это связано с ногой и тренировками. Иначе, я просто не узнаю тебя, сын.

Я отвернулся к стене. Это не их дело. И почему все лезут ко мне с советами? Надоело! Я достал из кармана булавку.

Теперь я всегда носил ее с собой. Как талисман на удачу. Она мне теперь очень нужна.

Утром я проснулся от телефонного звонка. Звонила Кузнецова.

Она спросила как моя нога. Это, наверное, только из вежливости. Потом поинтересовалась когда можно посмотреть видео кассету. Вот это настоящая причина ее звонка. Я пообещал, что в течении часа перекину на большую кассету, а потом пусть приходит и забирает. Но тиражировать запись строго на строго запретил.

Она появилась ровно через час со своим рыжим спаниелем. я отдал ей запись.

– Целый день дома сидишь?

– Сижу, а что? – мне было все равно что делать.

– Пойдем с Даной погуляем, – помахала она поводком. – Я тебе фотографии покажу. Сейчас забрала их по дороге.

Я был, в принципе, не против. Какая разница что делать.

Пошел в комнату, чтобы выпрыгнуть из домашних джинсов с многочисленными вентиляциями на коленях, а также выше и ниже них в более цивилизованные. А то бабульки на улице шарахаться будут. Или подумают, что меня этот саблезубый спаниель подрал.

Ксенька и Дана ждали меня на пороге. Я почему-то не счел нужным их дальше приглашать. А то еще мама чаем поить заставит. Когда я вышел, псина жевала папин тапочек, поэтому я даже не пожалел, что оказался негостеприимным.

– Пойдем?

– Пойдем! Только реши сначала где он будет нашу обувь доедать, – сказал я как раз в тот момент, когда мама вышла из зала.

Кузнецова густо залилась краской и начала стегать прожорливую собаку, попутно извиняясь перед мамой. Мама уверила ее, что ничего в этом страшного нет, пусть Ксенька еще приходит.

– Только собаку перед этим покорми, – посоветовал ей я и Кузнецова снова стала пунцовой.

Мы вышли из квартиры. Ксенька тут же набросилась на меня: и как я могу ставить ее в такое неловкое положение перед своими родителями, и как мне не стыдно, мы же одноклассники!

А я говорю: «Я-то тут причем? Это же твоя собака тапки ела!

И краснеть тоже он должна была.» Но Ксенька не успокаивалась. Сказала, что никогда не даст мне кассеты смотреть. А чего смотреть? У нее De/Vision один и еще что-то в этом роде.

Мы полугуляли-полупереругвались. Я потихоньку ковылял, а собака сновала у ног, принюхивалась к моим кроссовкам, пытаясь запутать меня и свалить. Навстречу шла Журавлева.

Судя по всему она даже не хотела подходить к нам, потому что только помахала рукой и пошл дальше. Мне было обидно. Но первым я бы никогда не подошел и не позвал ее. Выручила та же Ксенька: она помахала Еве в ответ и позвала ее. Журавлева раздумывала. Ксенька достала из кармана комбинезона фото и помахала ими. Журавлева сдалась. Хотя шла к нам как будто нехотя.

– Привет!

– Привет!

– Как твоя нога?

– Не особо, но лучше, чем совсем без нее.

– Юрка уже переписал мне видео, – похвасталась Кузнецова.

– Отлично, – Ева оставалась какой-то равнодушной, – ну и что? Хорошая запись?

Я понимал, что разговор не клеился и поэтому молчал. Я не массовик-затейник, поэтому беседу поддерживать далеко не моя обязанность. Мы посмотрели фотографии. Ева пообещала поменяться с Ксенькой пленками и решить, кто будет печатать снимки для Лидии Васильевны.

– Давайте я, заодно занесу их в школу. По-моему, она послезавтра там будет. А мне все равно к Лене надо.

Так мы и решили.

– Я домой пойду, – сказала Кузнецова. – По второй программе кино с Дэвидом Духовны будет.

– И сколько раз ты его уже видела? – поинтересовался я.

– Всего четыре, – ехидно ответила она.

– Ну-у, это мало, – протянул я, – ты ж его наизусть выучит не успела…

Она поняла, что в словесную перепалку со мной лучше не вступать и сказав «Пока!» удалилась вместе со своей собакой.

– Так и не передумал по поводу булавки? – спросила Ева внимательно глядя мне в глаза.

Я достал из кармана свою драгоценную находку и показал ее Журавлевой.

– Это мой талисман.

– Как хочешь, но только не говори, что я тебя не предупреждала…

Мы разошлись и настроение, которое вроде бы начало подниматься окончательно упало и реанимировать его не было никакой возможности. В этом я был совершенно уверен.

Остаток дня я провалялся с Саймаком. Он все-таки меня понимает. И я его. Классно, когда находишь своего писателя.

Время от времени я доставал булавку и любовался ею. Красивая все же вещица. а мне предлагают от нее избавиться. Полоумные все они, что ли?

Ночь пришла как-то совершенно неожиданно. как будто долго стояла за углом и посматривала на меня из-за занавесок, а потом вдруг вышла. Я этого никак не ждал. И даже поймал себя на том6 что начинаю бояться ночи и вообще темноты. Хотя в детстве такого никогда не было. Я весь искрутился на кровати. простынь свилась в веревку и опутала меня. Нога ныла. Не болела, а ныла. Как у стариков. И тут я вспомнил про сон. В прошлую ночь он мне опять снился, но не так, как было в Ярославле. Смутно. Или может быть я устал. И сейчас он не давал мне покоя, как только закрою глаза – передо мной вырастает этот старик. И чего-то шепчет. Никогда не смогу понять чего же именно. И так жутко от этого, что в летнюю жару мурашки по коже бегут и хочется забраться под одеяло.

Я встал. Доковылял до кухни. Увидел свое отражение в стекле двери. И чуть не закричал от ужаса, и тогда точно бы перебудил весь дом. Я стоял худой, ну не виноват я в этом, комплекцию не выбирают, и мне показалось, что я очень маленького роста. Как тот старик во сне. Жутко. У соседей за стеной завыла собака. Этого только еще не хватало. «К покойнику воет» – подумал я вспоминая россказни прабабки.

Потихоньку огляделся. Открыл холодильник, налил сок. Жарко.

Одного стакана не хватило, налил еще. И тут что-то со скрипом поехало, а потом раздался звон.

Я думал сердце просто выскочит из груди, а сам я так и рухну у этого открытого холодильника. У меня, далеко не слабонервного парня чуть истерика не началась. А потом начал душить хохот.

Я тихо сидел на полу и смеялся над самим собой. Это же часы с боем. Я отвык от них, пока был в Ярославле. Там вначале гиря опускается, а потом они по времени бьют.

Уже совершенно спокойно я вернулся к себе в комнату. Если бы не нога, то чувствовал бы себя просто замечательно.

Расправил простынь, выключил ночник и задрых. Именно задрых.

Так, наверное, древние богатыри спали, и от их храпа поднимались крыши у изб.

Мама меня будила долго. Но тут мог подействовать только один способ, им она и воспользовалась: намочила холодной водой махровое полотенце и накрыла меня им. Эффект моментальный. Я вскочил, как ошпаренный.

Мы быстро позавтракали. Мама очень торопилась отправить меня на растерзание врачу. Я понял, что от этой экзекуции мне действительно не избавиться. А может это и к лучшему.

Так и получилось. В кабинете добрый бородатый дядька профессор Джамалутинов, светило травматологии, потеребил свою бородку, сложил руки в карманы белого халата, который ему удивительно подходил, как будто он в нем родился снял мне гипс, сделал снимки, тщательно изучил мою искалеченную конечность и обрадовал тем, что в новом гипсе долго ходить не придется. А самое главное – я смогу играть. Это было самой замечательной новостью. За которую в последствии я чуть не поколечил профессора сам.

Он так и сказал:

– Ну-ну, молодой человек, вы будете играть! Конечно, будете!.. Только на балалайке или синтезаторе. Этот музыкальный инструмент, кажется, сейчас у молодежи в почете?

– Я же баскетболист!

– В NBA уже играешь? У меня внук смотрит эту передачу. Занимательная.

– Пока не играю, но обязательно буду.

– Ну, голубчик, я же шучу! Конечно, ты сможешь вернуться к тренировкам и к игре. Но только постепенно.

С тем мы и распрощались. я пообещал ходить на физиопроцедуры, после того, как мне снимут гипс. Однако, это старикашка с чудной фамилией и просто диким чувством юмора вызывал во мне не только положительные эмоции.

Папа очень обрадовался. В том числе и тому, что я смогу играть. Для него это тоже важно. Мы ехали очень довольные.

Завезли маму на работу. Она долго не уходила и велела мне как следует есть, а то кости не срастутся. Я торжественно пообещал, сказал, что буду подобен татаромонгольскому нашествию в холодильнике. Мы все вместе посмеялись. Было хорошо.

Отец тоже очень торопился, потому спросил:

– Может я не буду доставлять тебя к подъезду? Квартал сам дойдешь? А то я на совещание опоздаю…

– Да конечно!

Так и получилось. Я не был против. Хотел размяться. Надо пока что больше ходить, потом перейду на бег и буду как новенький. Леня даже не узнает. Наверное, после любой, и самой незначительной травмы, сложно в игру возвращаться. Но я старался не думать о плохом.

Как раз тогда, когда я проходил мимо дома Красильникова, вспомнил, что оставил у него свой диск с играми. Делать ему такой подарок не хотелось. Лучше Пашке отдам. Низко, в некоторой степени, но сейчас мне до ужаса войны хотелось. А Антон – идеальная кандидатура для этого. Поэтому я чуть-чуть поборолся с совестью, отмел в сторону все сомнения и направился к нему. Мне оставалось перейти через дорогу, как я увидел его на противоположной стороне.

Дальше все получилось и быстро и медленно одновременно. Как будто сразу смотришь и замедленное и скоростное воспроизведение. Машина вывернула из-за поворота, на стекле блестнул солнечный луч, а я почему-то оказался совсем близко. Наверное, друзья правы, когда держат меня за руку у дороги – я никогда на светофор не смотрю. Тормоза взвизгнули. Резко и неприятно ударив по ушам. теперь подо мной была горячая плоскость асфальта. Ныл живот. Словно кто-то резко пихнул меня. Не понятно было лежал я или сидел.

Потом меня поднимали чьи-то руки. И еще нависло красное лицо Антона.

Я открыл рот, но не нашелся, что сказать, поэтому закрыл его. Они, Красильников и еще какой-то мужик, может, водитель, видно решили, что я хочу пить. Эти двое подняли меня, значит, я лежал, и потащили через дорогу.

– Это-мой-друг. Я-живу-в-этом-доме. Давайте-его-ко-мне, – скороговоркой проговорил Антон.

Я уже лежал на диване. Все что осталось в памяти: визг тормозов и вздохи дежурящих у подъезда бабулек.

– Слава Богу, ты цел!.. – сказал Антон, когда ощупал меня с ног до головы. – Неужели так тяжело перед собой смотреть?

– Я пить хочу, – выдавил из себя я.

– Сейчас принесу…

– И есть, – я скатился с его кровати, собираясь двинуться в сторону кухни.

– Думаешь, дойдешь? – скептически оглядел меня спаситель.

– Если ты поможешь… то, думаю, что да…

Красильников придерживал меня поперек туловища. Мы шли по его старому дому на кухню, чтобы положить чего-нибудь на зуб. «Наверное, сардельки и кофе» – думал я, заранее потягивая носом воздух. Черный котяра проскользнул мимо нас.

– Даже не здоровается, – пожаловался я Антону.

– Да он сейчас вернется и целую серенаду тебе споет, – успокоил меня друг.

* * *

Уголь побежал в комнату своего нового хозяина. С пола мягко запрыгнул на высокую кровать. Прошелся по ней к чему-то принюхиваясь. Потянулся, помассировал мягкими лапками синий клетчатый плед. Глаза кота заблестели, как прожекторы. Он осторожно подошел к булавке, сверкнувшей на кровати. Лизнул ее. Подвинул носом. Булавка упала. Кот спрыгнул следом за ней. Обошел кругом. Взял зубами, как хорошо выдрессированный пес и понес из комнаты.

Уголь перебежал из одного коридора в другой под аркой.

Комната его прежней хозяйки была темной и даже мрачной.

Густые ветви старой яблони, как будто нарочно не пускали озорные солнечные лучи сюда. Кот бесшумно бежал, чувствуя, что он один является истинным хозяином этого дома.

Большой старинный шифоньер, стоявший в нише комнаты, соответствовал всей ее обстановке. Массивные двери выглядели очень тяжелыми. Уголь потерся мордой о бабкино добро, как будто отдавая дань своей хозяйке. Зашел за угол шифоньера, скользнул за стену и исчез с булавкой.

Потайная дверь за шкафом имела небольшое отверстие, вполне достаточное для того, чтобы такой жирный котяра мог протиснуться в него. Уголь сбежал по каменным ступеням, на которых причудливо переплеталось прошлое и настоящее. В подземельной лаборатории кружились запахи неразгаданных тайн, удивительных событий.

* * *

Мы с Антоном пили чай на кухне и ждали, когда же сварятся сардельки. Красильников обещал потом поджарить их с грибами.

Говорит, что очень вкусно. Я такого никогда не ел, но почему-то не сомневался и уже пускал слюнки.

– Ты точно нормально себя чувствуешь? Машина даже не задела тебя, а ты как подкошенный свалился под нее сам. Я вначале подумал, что Гислер как обычно дурачится. В последнее время ты только этим и занимаешься…

– Да, мне хорошо. Не знаю почему, но хорошо. Так когда ты меня накормишь?

– Ну, если есть просишь, то жить будешь, – сказал антон и улыбнулся. – Чего с твоей булавкой? Не передумал?

Я полез в карман. Странно, но там ничего не было. Проверил остальные, перетряхнул джинсы, рубашку, даже носки наизнанку выворачивал. Бесполезно. Как будто испарилась.

У входной двери послышалось царапанье. Красильников побежал открывать, может, Николай Борисович пришел. Но оказалось, что это Уголь. Жирный, как Булгаковский Бегемот он подошел к своему другу – холодильнику и начал усиленно о него тереться. Потом, видимо, понял, что Антон кормить его не собирается и запрыгнул ко мне на колени. Знал, что я к нему питаю слабость и обязательно чего-нибудь вкусненького дам.

– Так где же булавка? – отвлекаясь от своих прямых обязанностей, поинтересовался повар.

– Мяу! – подал голос Уголь и довольно заурчал.

– Да ладно, мне без нее на самом деле спокойнее как-то.

Корми нас лучше, а то мы уже отощали с Угольком.

Наш обед плавно перешел в ужин, потому что я так и остался сидеть у Антона до девяти часов вечера. Нам снова было так же классно, как и тогда, когда мы впервые познакомились. А потом Красильников предложил спуститься в подвальную комнату, дверь в которую задвинута бабкиным шкафом. Я с величайшим энтузиазмом, не свойственным человеку, недавно спасенному из-под колес автотранстпорта, согласился. Правда отодвигать шкаф пришлось Антону, сейчас из меня помощник был совершенно некудышний.

В подземелье странно пахло. Мы с фонариком начали спускаться по каменным ступеням, кое-где они были стерты. И вдруг в темноте что-то ярко блеснуло. «Крыса!» – подумал я и в тот же момент раздался душераздирающий вопль антоновского кота. И как он только сюда пробрался? Ведь мы же его на кухне закрывали. Вот чертенок!

– Пойдем отсюда, – предложил я.

– Пойдем… Ты у меня игру оставил, я там еще пару уровней вскрыл. Хочешь, покажу?

– Конечно!

Эпилог

Волны северного моря поднимали к поверхности водоросли, камни, обломки затонувших кораблей… Две фигуры стояли на прибрежных скалах и внимали каждому звуку заката, каждому шороху волн, каждому порыву ветра.

– О, магистр, быть может это не они? – глаза Эффессы были темные и влажные, как две капли волн.

– Не они? Кто знает? Когда-нибудь… Быть может…