Текст книги "Музейная ценность"

– Я думаю, что можно верить Еве.

– Давай заберем булавку и пойдем в музей, может, там о ней что-нибудь знают? Юра, понимаешь, мы не знаем, чем все это может закончится. И у меня такое предчувствие, что…

– Да перестань ты, какие предчувствия? – Красильников говорил так пренебрежительно, что мне и то обидно стало, не говоря уже про Еву.

Я решил, что пойду и заберу булавку. И, как и советовала Ева, планировал пойти в музей узнать у кого-нибудь, что это за вещь.

– Я тоже кое-что выяснил, – тихо, почти на ушко сказал я Журавлевой. – И это тоже очень важно.

Я пошел к синей занавеси, надеясь увидеть там Генриха Модестовича, чтобы попросить его вернуть булавку. Он оказался чуть дальше, чем я ожидал, и поэтому мне пришлось его окликнуть.

– Ну что же, молодые люди, вы все выяснили? – спросил он.

– Да, все. Генрих Модестович, мне хотелось бы забрать булавку, – начал я.

Но он меня перебил:

– Забрать? Зачем? Ведь мы еще не все выяснили, разве можно останавливаться, когда пройдена лишь половина всего пути?

Конечно, мне уже известен металл стержня, вы, юноша, сами имели возможность наблюдать за этим процессом. Но это самое элементарное! Поразмыслите, разве вам не любопытно узнать, что это за булавка? Мы можем поискать ее в каталогах. Я даже намерен позволить вашей спутнице-смутьянке поприсутствовать при этом. Полагаю, ей это будет небезынтересно. А вы, Юра, как думаете?

У старика такой скрипучий и даже неприятный голос, что в другой раз я бы ни за какие коврижки не принял его предложение. Но его взгляд, такой проницательный, как будто гипнотизировал меня, и я согласился. Понятия не имею, как это все произошло. Просто сказал: «Ладно», и все.

Пошел в лавку, туда, где были Ева и Антон. Они стояли молча и разглядывали вещи, разложенные и расставленные красиво и в каком-то порядке, неуловимом взгляду. Ева возила ногтем по рыжему кожаному креслу.

– Идемте, – позвал я.

– Куда? – откликнулись они одновременно.

– Выяснять историю булавки дальше.

Когда мы шли к лаборатории в третий раз, дорога показалась еще короче. Я даже не заметил, когда мы спускались и поднимались, и не мучился подсчетами этажей, как в первый раз. Просто шел за Генрихом Модестовичем и сверлил его затылок глазами. Почему-то казалось, что именно так я и должен делать. Как будто видел все его мысли, читал все его намерения. Наверное, так бывает только в каких-нибудь «Звездных Войнах», не знаю, вообще-то я не киноман.

– Пожалуйте, молодые люди. Однако, должен сообщить вам, что одному из вас, юноши, придется постоять. К сожалению, не могу предложить вам никаких других сидений. Так что решайтесь и мы продолжим.

Мы с Красильниковым переглянулись. Кто-то из нас должен стоять и, значит, смотреть на другого сверху вниз. Но я вспомнил, Антон как-то говорил, что еще начальники сидят перед своими подчиненными, когда особенно хотят показать свою власть. Не знаю, чего я про это вспомнил. Дурь какая-то.

– Я постою, – наконец сказал я с тоном превосходства в голосе.

– Прекрасно! Ну что же, Ева, садитесь, и мы продолжим работу, от которой вы нас столь неожиданно оторвали.

Надеюсь, никто не последует вашему примеру.

«Вот гад!» – подумал я, – «Никак не может не съязвить!»

Антиквар уселся на свой стул, Ева на скамеечку, я склонился над старикашкой, Красильников тоже подвинулся, но ему ничего не было видно, и он тоже решил встать.

Генрих Модестович что-то измерял, проверял, но, видимо, ему не суждено было закончить работу сегодня, так как опять раздался звонок, только теперь телефонный, и антиквар поспешил к аппарату. Он что-то тихо и торопливо говорил в трубку, потом вернулся к нам со скорбным лицом и сообщил, что вынужден прервать наши изыскания. Так и сказал: изыскания. Я еще удивился этому слову, поэтому и запомнил, так обычно Стрижева говорит.

Я взял булавку, положил ее в пенал, потом в карман, и мы вышли из лаборатории. Антиквар пошел следом, чтобы проводить нас. Когда мы уже собрались выходить, он попросил нас обязательно прийти к нему завтра. Обещал, что никто отвлекать нас не будет, и мы все выясним. Заодно он найдет все каталоги, по которым можно поискать булавку.

Мы, почти торжественно, пообещали ему, прийти завтра.

Видимо, мы очень понадобились этому старикашке, вернее, не мы, а булавка, конечно, и он даже попытался узнать, где нас можно найти. Я переглянулся с ребятами. По их глазам я понял, да в принципе, и сам так же считал, что нечего Генриху Модестовичу нас искать.

Мы попрощались и вышли.

– Куда теперь? – спросил Антон.

– Не знаю, может, в музей, как предложила Ева, – я все еще сомневался.

И на то основания у меня были. А вдруг эта вещь принадлежит одному из экскурсоводов, который ее просто потерял? Я поделился своими соображениями с Журавлевой и Красильниковым, но, честно говоря, Антон у меня абсолютно не вызывал доверия, даже подозрительным казался. Но что делать, я же не могу сказать: «Антон, подожди, пока мы с Евой все не обсудим».

– Очень логичное предположение.

– Оно, конечно, может, очень логичное, – не согласилась с Антоном Журавлева, – но только на самом деле все совсем по-другому. Эта булавка какая-то старинная. И…

– То, что она старинная, – настаивал на своем Красильников, – еще не говорит о том, что она не может принадлежать кому-то из работников музея.

Я даже не знал, что подумать, не говоря уже о решении что-то предпринять. Сумасшедший дом какой-то. И почему Антон постоянно заставляет меня сомневаться, может быть, он так пытается одержать надо мной верх?

– Давайте вернемся в гостиницу, – предложил я. – Все равно сейчас нет смысла идти в музей. Когда у антиквара что-нибудь выясним, тогда пойдем дальше. Ева, ты согласна?

– Вполне.

На этом и решили.

Когда мы пришли, оказалось, что класс никуда не пошел. Та ненормальная медичка, которая дико намяла мне живот, проверяла всех подряд, после того, как узнала, что мы из Пскова. Не знаю, чего уж она обнаружить хотела, но ребята здорово пострадали. Стрижева их спасала, как могла.

Мы поговорили с Лидией Васильевной и отпросились на утро под предлогом того, что Женька ведет нас на радио, куда мы, естественно, даже и не собирались. Просто хороший повод избежать объяснений. Хорошо, Салин сидел у нас в комнате, и я мог обо всем ему рассказать. Отправив из комнаты Макса, якобы в МакДональдс, Ева, я и Женька обсуждали план действий на завтра.

!!!!!! То есть Салину все-таки все рассказали?

Интермедия 4
Остров в северном море, 19.. год, подножие гор

!!! Северное море?

Синее небо тонуло в волнах бескрайнего северного моря.

Прибой ласкал угрюмые скалы, затапливая подводные пещеры, засыпая их жемчугом и волнуя длинные стебли водорослей.

Узкий тронный зал был пуст, даже гулкое эхо покинуло его каменные своды. Магистр стоял у моря и ожидал прилив. Его длинные черные одеяния делали фигуру необъятной и величественной. Огонь очей Тарибоса заставил воспламениться закат на западе, и пылающее солнце вспенило воду.

Высокая смуглокожая женщина подошла к нему сзади.

– Тарибос, – молвила она магистру, – я чувствую, ты размышлял над тем, что Хранителями было замыслено. Они не строят козней, а лишь хотят справедливости.

– Кто хочет торжества, не в силах мыслить о правде, зле, добре, возмездии. Я должен править. Мой мир сильнее. Покуда каждый, кто дышит и творит, творит во имя счастья. А злом его добиться совсем легко. И скоро. Лишь дух будет страдать.

А мертвый дух чужд терзаньям. Там плоть владеет. И она отдаст нам души тех, кто жаждет счастья без запретов.

– Хранители хотят свершить несправедливость. А вершащий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего… – ответила на слова Магистра мудрая Эффесса.

– Они слабы. Теперь поток их знаний скуден. Они не смогут указать дорогу Юриусу. Он силен, и дух его отнюдь не беден.

Сей юноша, Эффесса, размысли, – он нужен нам. Его взор столь ясен, что я вижу все его честолюбивые помыслы.

– О, да, Магистр, тебе решать. Я повинуюсь твоим мыслям.

Готова следовать указу перста и разума.

– Я склонен поверить в него. Столетия мои позволят мне принять решение. А что решила ты? Ты – мудрая, Эффесса.

– Спасибо, Маг. Я думаю, сей юноша достоин доверия, которое ему окажешь ты. Он смел, ты прав. Но так ли он свободен?

– Вива, Эффесса! Вива! Ты нашла то, что вечно ускользало от меня! Я видел многое, но это! Как ты права!

– Благодарю, Магистр, – Эффесса низко поклонилась.

– Ну что ж, когда нам столь многое известно, то, полагаю, мы имеем право на соперничество с Хранителями. Не рыцарский турнир. Все будет тайно и подвластно только нам двоим. В тебе я не ошибся.

– Я знаю, чем стоит Юриуса испытать. Пусть не будет излишне жестоко желание мое, но булавка должна исчезнуть… Так нам себя покажет он, не ведая того, что сам с собой творит.

– Прилив! – грянул глас Тарибоса. Так черпай же всю силу моря. Медузы, крабы, киты, чудовища, сокрытые пучиной водной нам силы отдадут.

Пенные волны вздымались над островом, желая потопить его.

Однако силы зла не могут быть воде подвластны. Серп месяца бросил тень на лицо Магистра и протянул серебряную нить от неба до соленых волн, камней дикого пустынного берега.

Фигуры у моря скрыла тьма. Они в ней растворились.

Глава 6

Избавиться от Красильникова не получилось, поэтому к антиквару мы пошли вчетвером. Правда, Женька сказал, что останется у входа, он возьмет с собой книжку и плейр, и скучно ему не будет. Молодец парень – никогда никому не мешает. Не то, что некоторые. И без имен понятно. Я так хорошо запомнил дорогу к антикварной лавке, что, наверное, нашел бы ее и с закрытыми глазами. Я вообще хорошо ориентируюсь.

Мы пришли туда рано, около половины девятого. Позвтракали на ходу. В гостинице только умылись и уничтожили часть злонамеренных микробов, которые во рту ночевали. Я с удовольствием слопал чизбургер и запил все яблочной фантой.

Ева разделяла мои вкусовые пристрастия, да и не только их.

Антон за обе щеки уписывал жареную картошку с обилием кетчупа. Я почему-то про его кота вспомнил. И такого же захотел. И почему такое сокровище ему досталось?

Несправедливо. Мне кажется, что Уголь должен быть моим, и если бы у него был выбор, то он у меня бы стал жить, а не у Красильникова.

Снова я поймал себя на том, что иду и злюсь. Злюсь на Красильникова. Так хотелось дать ему по физиономии. Без повода, причин и так достаточно, что ждать подходящего момента и не стоило. Вдруг я ни с того, ни с сего подставил ему подножку. Не знаю, как это получилось. Он упал.

– Ты чего?! – он недоуменно смотрел на меня с асфальта.

– Я ничего, а ты лучше смотри под ноги, а то так и голову разбить недолго.

Я ответил ему абсолютно бесстрастным голосом, как будто и не был виноват в том, что он здесь растянулся.

– Ну ты даешь, – сказала Ева, – упасть на ровном месте.

Я помог ему встать и почувствовал, что он в моей власти. Вот мой, и все! И настроение заметно улучшилось. Может быть, потому, что я, наконец, начинаю занимать положение, которого достоин. Как на баскетбольной площадке. Многие играют хорошо, даже отлично, но я всегда был и буду первым. Только теперь так будет всегда и везде. Я так хочу.

Мы дошли до антиквара. К тому времени мое настроение стало, как говориться, выше крыши. А Ева почему-то была очень напряженной.

– Юра, у меня плохое предчувствие. Давай вернемся. Мне все эти дни сны плохие снятся. И все про булавку. Я, конечно, не могу тебя заставить, но могу посоветовать.

– Ладно, – сказал я. – Мы там долго не будем, просто узнаем стоимость, пролистаем один-два каталога и вернемся.

Договорились?

– Хорошо, но все равно мне не хочется.

– Да не придавай ты такого значения предчувствиям! Мало ли что может показаться. Так всего на свете бояться начнешь, – уговаривал Еву Красильников. – Давай, как вчера, доведи его звонком до белого коления, – попытался пошутить он, но ничего смешного в этом не было.

Я позвонил. Через минуту дверь открылась, и на пороге появился Генрих Модестович.

– А, это вы, молодые люди! Здравствуйте-здравствуйте!

Несказанно рад вас видеть!

– Здравствуйте, Генрих Модестович! – хором ответили мы.

Старикашка пригласил нас войти, и мы уже знакомой дорогой отправились в лабораторию. Там было тихо, очень светло и пахло чем-то жженым.

– Юра, пожалуйста…, – антиквар сделал предлагающий жест, что скорее всего означало «клади булавку на стол». Я так и сделал. С каким-то удивительным трепетом, как в первый раз, он провел по ней корявыми пальцами.

– Великолепная вещь!

– Вы правы, Генрих Модестович. Но нельзя ли выяснить ее стоимость? – не унимался я.

– Боюсь, Юра, что это будет сделать довольно-таки сложно.

Несколько щекотливый вопрос. Быть может, вы будете столь любезны, что позволите мне не торопиться?

– Конечно-конечно, – смутился я.

Теперь старикашка мне даже нравился. Не знаю почему, может, оттого, что он стал серьезнее к нам относиться. Это было достаточно заметно и, конечно, приятно.

В этот раз он не доставал никаких реактивов, просто сверял цвет камней, стучал по ним разными приспособлениями, измерял, просвечивал. Мне все эти операции были жутко непонятны, но спрашивать я не решался, мало ли, вдруг ругаться начнет.

Так мы просидели или простояли, у меня же места не было, достаточно долго. Потом старикашка потер ладони, посмотрел на нас всех и выдал:

– Ну что же? Должен вам сказать, молодые люди, что вы и ваши родители обладаете весьма дорогостоящей вещью. То, что камни – великолепной чистоты, сомнений нет, сам же металл – ничто иное, как платина. Не знаю, вправе ли вы принимать такие решения, но я предлагаю приобрести у вас эту булавку.

Я чуть не сел. Конечно, можно было предположить, что старикашка захочет ее купить, все-таки антиквар. Но то, что он сделает это так быстро я, признаться, не ожидал.

– Юра, я вижу, что вы растеряны. Не стоит так переживать, поверьте, это совершенно закономерное предложение от антиквара. Если вы боитесь, что я предложу вам низкую цену, то как раз этого-то и не стоит опасаться. Я разложу вам все листы цен, которые у меня только есть. Вы получите оценку каждого камня в отдельности и затем я назову цену изделия.

Ну, сколько времени вам нужно, чтобы решиться?

У меня сел голос. Я боялся, что не смогу произнести ни слова, потому что они буквально застревали в горле. Но все же я выдавил из себя:

– Генрих Модестович, а нельзя ли сначала посмотреть каталоги, как вы предлагали?

– Ну что ж? Пожалуй, что можно. Не вижу никакого смысла противиться и возражать.

Антиквар отодвинул один из шкафчиков, за которым находилась ниша внушительных размеров. В стене ниши была дверь, старикашка повернул ручку и открыл ее.

– Помогите мне, пожалуйста, – обратился он к нам.

Ева и я сразу подошли к нему, и Генрих Модестович подал нам несколько больших каталогов с глянцевыми страницами. У Журавлевой был один большой и у меня два поменьше. Но весили они прилично. Мы вернулись к столу, положили журналы.

– А теперь самое время для того, чтобы найти вашу драгоценную булавочку на этих страницах. Давайте приступим.

Вещь эта редкая, листочков в каталоге много, поэтому давайте возьмем каждый по одному и будем искать.

Мы согласно кивнули. Генрих Модестович написал нам что-то на голубых очень плотных листочках, потом объяснил значение цифр и по каким правилам нужно соотносить их с теми числами, которые даны в каталоге. Все понятно и ужасно интересно.

– А теперь внимательно посмотрите на булавку, – сказал он, поднимая со стола кипу журналов.

НО БУЛАВКИ ПОД НИМИ НЕ ОКАЗАЛОСЬ!

– Где же она?! – антиквар аж взвизгнул.

И это с его-то скрипучим голосом! Хотя не знаю, что случилось бы с моим. Я молчал. Просто слов не было. Совсем.

Как молния ударила. Быть такого не может. Упасть она не могла. На полу мы бы ее сразу же заметили.

Ева стояла как каменная. Красильников побледнел, только щеки пылали. Именно пылали. Как флаги на демонстрации.

!!!!!а нынешние дети знают, что такое демонстрация? или половинки зрелого арбуза. Хоть пожарную вызывай, чтобы их тушить.

– Куда она могла деться? Ведь тут же лежала… – разводила руками Ева.

Сам знаю, что тут лежала, а теперь вот не лежит! Но ведь она не могла так просто испариться, значит, она где-то есть.

Осталось только узнать, где это «где-то».

– Юрка, ну чего же ты стоишь, как истукан? – теребила меня за рукав Журавлева.

– Ее нужно найти, – проговорил я.

Как Америку открыл. Само собой, что найти надо. Только как это сделать?

Антон бухнулся на колени и начал возиться на полу. Ищет. Я смотрел на это, как сторонний наблюдатель. Удивительно, ну ведь ничегошеньки не делал! Пришел я в себя благодаря истерике, которая началась у антиквара. Он мне всегда очень сдержанным казался, а тут такая энергия. Я вообще не думал, что взрослые люди так умеют с ума сходить и расстраиваться.

И повод-то вроде: исчезла чужая булавка для галстука, ну, пусть дорогая, ну, пусть ценная. Но ведь это еще не означает, что она его, не факт, что я продал бы ее. И вообще, он даже цену толком не сказал. «Дорогая!» А я откуда знаю, что для него дорого?

– Да будешь ты искать или нет?! – Ева так дернула меня за рукав, что джинсовая рубашка по швам затрещала, еще бы чуть-чуть, и рукав остался бы у нее в руке.

– Я… Я просто не знаю, куда она могла деться, – я совершенно безвольно развел руками.

– Надо искать, все равно надо, – тараторила Журавлева, перекладывая что-то на столе.

Старикашка гневно потрясал кулаками в чей-то адрес. А потом меня вдруг осенило: время, когда пропала булавка, что каждый из нас всех делал в это время?

– Подождите! – почти закричал я, – Подождите! Когда она исчезла и откуда? – спросил я, обводя взглядом присутствующих в комнате.

– Когда я закончил работу и сделал вам предложение относительно покупки, булавка лежала на этом вот столе, – сказал антиквар срывающимся голосом.

Судя по всему, она действительно ему приглянулась. И вроде бы он не прикидывался, хотя откуда мне знать, может, у него театральное училище за плечами, он же не будет об этом рассказывать. Так что подозрения на нем остаются.

– Дальше! – я напоминал себе следователя.

– Потом я попросил вас помочь принести каталоги. Вы, Юра, сами настаивали на том, чтобы на них посмотреть. Вы и ваша спутница помогли мне принести из смежной комнаты. Все было именно так, как я рассказываю? – спросил он, глядя на Еву.

– Да, так. Я пошла следом за вами, потом в нишу вошел Юра, и вы начали доставать с полок журналы.

– Антон!

– Я сидел здесь! Я даже вставал! Не было смысла идти за журналами третьим! Не будете же вы меня из-за этого обвинять?!

Я начал вспоминать, видел ли я булавку, когда пошел за антикваром. Да, видел. Точно видел. Потому что стоял у стола и опирался о него правой рукой. У меня давно эта привычка обо что-то опираться. Поэтому я видел все, что тогда на столе лежало, и булавка там была абсолютно точно.

– Антон, я пока не говорю, что это ты взял булавку, но когда я пошел следом за Евой, она продолжала оставаться на столе. А поскольку тут ты остался один, то совершенно логично…

– Подумать на меня?

Я многозначительно промолчал.

– Я никогда бы не позволил взять себе чужую вещь. Как бы в ней не нуждался. Тем более, что я знаю, насколько она ценная!

– Я же говорила, что не нужно сюда ходить! Я предупреждала вас обоих, я отговаривала! – почти простонала Ева. – Так и получилось! Мои сны никогда меня не обманывали. Ну зачем мы так сделали?!

– Теперь поздно жалеть, единственное, что мы можем сейчас – это искать булавку. Просто искать. Перевернуть все, что только можно.

– Абсолютно согласен с вами, Юра, нужно полностью поднять все вещи. Но позвольте мне задать вам некорректный вопрос, Антон, но без этого никак не обойтись… Ведь мы все стояли к вам спиной, и, логически рассуждая, есть все основания подумать на вас. Ведь чисто теоретически вы имели возможность подойти к столу и взять булавку. Я даже думаю, что вставать вам не пришлось бы. Поскольку стол совсем рядом с вашим местом.

А старик не дурак, далеко не дурак. И как точно все представил. Я почему-то не мог точно решить, виноват Красильников в исчезновении булавки, или все-таки нет. Но что-то внутри не давало мне его просто обвинить в краже.

И злость, которая просто душила меня утром, до сих пор не появлялась. Странно. Ведь почти все время последние дни я на него злюсь. Злюсь на друга. А теперь вот наполовину обвинил его в краже. Краже! Это же страшно подумать! Обвинить друга в краже!

– У тебя есть возможность доказать, что ты не брал булавку только одним способом – помочь ее найти сейчас, – как можно серьезнее сказал я.

– Давайте прекращать разговоры, а лучше искать начнем! – Ева оказалась самой здравомыслящей среди нас.

Мы долго ползали по полу на коленках, передвинули все, что только можно, поднимали ковер, просматривали страницы каталогов, Антон даже вытряхнул перед нами карманы и предложил его обыскать, если нужно. Мне этого почему-то очень не хотелось делать. К тому же мы друзья. Именно друзья. Я как-то забыл об этом. А теперь, когда пропала эта злосчастная булавка, вдруг вспомнил. И очень обрадовался этому. Но старикашка, видимо, очень дорожил этой своей булавкой, и поэтому старательно осмотрел Красильникова. И убедился, что у Антона ее нет. Но, тем не менее, Генрих Модестович продолжал настаивать на том, будто это еще ничего не доказывает. Мы покорно согласились, в том числе и сам Антон. Я восхитился его выдержкой, и мне стало стыдно за свое поведение – ведь все эти дни я так на него напускался.

Логично и совершенно неудивительно, что наши старательные поиски ни к чему не привели. Я в этом, честно говоря, абсолютно не сомневался. Мне даже все равно было – найдется булавка или нет. Конечно, жалко, но совсем чуть-чуть. А старикашка продолжал потрясать в воздухе сухими кулачками и сыпать угрозами в адрес того, кто осмелился украсть историческую ценность.

– А чего вы взяли, что это историческая ценность? – поинтересовался я.

– Юноша, быть может, вам кажется, что я некомпетентен? – он искоса посмотрел на меня, как будто неверя собственным ушам, – в его профессионализме кто-то сомневается? – Насколько мне позволило время, я изучил камни и с точностью могу сказать: такая технология огранки сейчас не применяется. На этом основании я и утверждаю, что булавка для галстука, принесенная вами является ни чем иным, как исторической ценностью.

– Да мы верим вам! – поспешила Ева успокоить неугомонного старикашку.

А тот все смотрел и смотрел на Антона, словно еще раз собирался обыскать его.

– Антон мой брат, – не ожидал я, что в голосе у меня будет столько твердости. – Ему нет смысла брать булавку, ведь она в равной степени принадлежит нам обоим.

Почему-то от всей этой нервотрепки у меня так голова заболела, что аж в глазах стало темно. Я поспешил распрощаться с Генрихом Модестовичем, пожелал ему успехов в нахождении булавки и потянул за собой Журавлеву и Красильникова. Они, в принципе, не очень-то сопротивлялись.

Мы вышли и решили, что для начала нам надо перекусить.

– Пойдем на зуб чего-нибудь положим, – предложил Антон.

– Я тоже проголодалась, – призналась Ева.

– А я, наверное, сейчас даже мамонта целиком слопал бы! – подвел я итог голосования по поводу кафе, – но с вами я бы обязательно поделился.

Как здорово было идти втроем, всем вместе, как раньше.

Теперь я понимаю, что такое настоящие друзья. Я шел и краем глаза смотрел на Антона. Он точно так же смотрел на меня. Не косился, а осторожно посматривал. Я даже догадываюсь, а может, и точно знаю почему. Он просто не мог поверить в то, что я к нему не придираюсь. Совсем. Неужели я так испортился со времени находки? Быть такого не может.

Ярославль совсем маленький в центре, там почти негде побродить, но мы были готовы шататься где угодно. Мы чувствовали такую легкость, что все окружающее нас не было важным. Так мы бродили и бродили, выбирая кафе, причем оказались большими привередами и где попало питаться не собирались. Наконец, под фиолетовыми зонтиками, мы заметили то, что всем одинаково понравилось. Белые пластиковые столики были свободны, поэтому выбор у нас был большой.

Антон, как повар, хоть и временно в отставке, пошел делать заказ. Я даже хотел поспорить с Евой, что он возьмет «хот-доги» – ведь он любит сардельки и сосиски, к тому же если на них вылить тройные порции горчицы, кетчупа и майонеза. Но Журавлева сама оказалась девочкой сообразительной и даже добавила, что Антон еще затребует засыпать горячие булки с сосисками невероятным количеством петрушки. Я его некоторое время травоядным дразнил. Он везде всякой зелени накладывать любит: то базилик, то мелиссу, то укроп, а петрушка – для него любовь всей жизни в кулинарии.

– Я еще мороженое хочу, – сказала Ева, – подожди, сейчас принесу.

– Как насчет «горячих собак»? – спросил Антон, передразнивая меня, потому что только я так называл хот-доги.

Он улыбался и выглядел очень довольным. Я тоже засиял. А говорят, только дурной пример заразителен. Как раз-таки нет, что-то хорошее передается гораздо быстрее.

– Спасибо, я не думал, что все так закончится, – сказал Красильников, почти заикаясь.

– За что спасибо? И что «так закончилось»? – не понял я.

– За то, что у антиквара все так получилось, я правда ее не брал. Булавку.

– Знаю, – спокойно ответил я.

Краем глаза я видел, что Журавлева уже купила мороженое и коктейль, но, преоставляя нам возможность поговорить, не спешила возвращаться к столику. Все-таки она умница. Не то, что наша Кирсанова – везде нос сует. Нигде от нее нет спасения.

– Последнее время я часто и без повода срывался, сам не знаю почему. Извини…

– Ерунда, – улыбнулся Красильников, – если бы не ты, там, у антиквара, то я не знаю, чем бы это все закончилось.

– Да в порядке все было бы. Зря переживаешь.

Мы постоянно перебивали друг друга, как будто не могли выговорить накопившееся за последние пару дней. Даже после той потасовке в гостинице не так было. Что-то мешало, стояло между нами. А теперь ушло. Такую легкость чувствуешь после экзаменов, когда все угнетавшее проходит.

Наконец, пришла Ева.

– Ты зря так долго там стояла, нам хватило пары фраз, чтобы все выяснить, – сказал я ей.

– Вот и чудненько, а то ходите и дуетесь друг на друга. Ты, Юрка, говоришь, будто Антон какой-то странный и все время вперед тебя лезет, не в свои дела вмешивается. А Красильников жалуется, мол, он для тебя враг номер один, ты его за человека не считаешь и вообще, так изменился, что от прежнего Юрки ничего не осталось.

Она еще долго читала нам нотацию по поводу нашего отвратительного поведения, как вдруг прозрела:

– Ничего себе, я на них тут ругаюсь, а они едят и никак не реагируют! Совести у вас нет! Все слопали! А я думала, у вас мозгов прибавилось, а оказалось, только аппетита. Могли бы не уничтожать все с такой скоростью!

Ее слова возымели реакцию, и мы начали смеяться, а когда хохочешь, много не съешь, и тут-то Журавлева начала отыгрывать очки – не думал, что полу-килограммовое мороженое можно за две минуты слопать. Шустрая девчонка!

Теперь мы ели все вместе и казалось, аппетит утроился. Я понял – нужно сделать очередной набег на кафе и унести что-то более существенное, чем «собаки» и мороженое.

– Хотите пиццы? – крикнул я ребятам.

Они одобрительно замотали головами в ответ. Решение было принято, и через несколько минут ароматную дымящуюся пиццу и добавку к мороженому нам принесла официантка. Мы тут же на нее накинулись, на пиццу, само собой, а трусливая работница ярославского общепита спаслась бегством – видимо, опасалась, что ее постигнет участь итальянского кушания.

Однако аппетитно она не выглядела, и вообще, к канибалам мы не относимся, к тому же когда есть вещи повкуснее официанток.

Наевшись и расставшись с деньгами на указанную в счете сумму, мы пошли по направлению к гостинице, собираясь хоть что-то посмотреть в этом городе. Когда мы почти добрались до места, нам на встречу попался Женька. Салин несся, как говорится, называется, на всех парусах.

– Где вы все время пропадаете? Почему вас никогда нельзя найти? Вас все ищут. А ты, Ева, что с ними делаешь? Я понимаю, Гислер кого угодно за собой утянет, но не тебя же…

– Подожди-подожди, – во-первых, ты нас нашел, во-вторых, почему все нас ищут? Им что, больше заняться нечем? И в-третьих, почему ты думаешь, что я не могу утянуть за собой Журавлеву? Может, она сама пошла? С чего это ты взял, что мы такая плохая компания? – начал я напускаться на Женьку.

– Эй, эй, ты опять начинаешь? – тянул меня за рукав Антон.

И чего это Антон с Евой все время за мои рукава цепляются?

Так не долго и совсем без рук человека оставить. И на Женьку я не напускался, а только поинтересовался, чего это он таким командным тоном, «ни здрасьте, тебе, ни до свидания», начал придираться к нам.

Вдруг Журавлева начала хохотать, ни с того, ни с сего.

– Чего это ты? – спросил Антон, который спокойно ждал, когда мы выясним отношения.

– Юрка такой длинный и такой худой, стоит с нами и руками машет, как семафор. На дядю Степу очень похож, – смеясь, пояснила Ева.

Антон посмотрел на меня как бы со стороны и тоже расхохотался. Салин умудрился просто подавить смешок. Мне стало и обидно и забавно одновременно, потому что мама меня всегда дядей Степой называла, я с детства на макаронину похож, но зато в баскетбольной команде мне нет равных.

– Смейтесь, смейтесь, – как будто обидевшись, сказал я.

– Юрка, да не обижайся ты, я же шутя! – просила прощения Журавлева.

– Не только шутя, но и любя, – добавил Антон и широко улыбнулся.

– И чего смеются? – развел руками Женька, – вам сейчас Лидия Васильевна так посмеется! А что с булавкой? Вы были еще раз у антиквара?

Мы переглянулись. Просто потому, что не знали, рассказывать Салину про исчезновение моей находки или не надо. С одной стороны – мы уже успели подружиться, а с другой… Но, судя по всему, он был неплохой парень, ведь мы же доверились ему однажды, и он не подвел нас. Значит, и сейчас рассказать стоит. Вдруг Женька что-то дельное посоветует. Голова у него работает неплохо.

Я посмотрел на Антона. Никаких жестов или знаков, которые бы говорили о том, что он против посвящения Евгения в продолжение истории, Красильников не сделал.

– Пойдем куда-нибудь, – предложил я Салину.

– Куда пойдем? Вы еще вернуться не успели!

– Пойдем с нами, – Ева всегда имела какую-то удивительную способность влиять на Женьку.

– Ну хорошо, – легко согласился он после слов Журавлевой.

За гостиницей был симпатичный сквер, мы его уже давно приметили, и теперь направлялись как раз туда. Главное, чтобы никто из однокласников нас сейчас не встретил, а то от них так просто не отвяжешься. Все они неплохие ребята, только пока не до них. А так, мы всегда вместе, как команда.