Текст книги "Музейная ценность"

– Не создавай проблемы там, где их нет. Ты вернешься в комнату и скажешь, что у тебя болит живот, и в театр ты не пойдешь. А если все будет нормально, то присоединишься к классу в парке. Я останусь с тобой, потому что нехорошо бросать больных в полном одиночестве.

Я поразился Журавлевой. Вот это голова! Неплохо было бы с ней совсем подружиться. Конечно, всем и так кажется, что я, Антон и Ева – друзья не разлей-вода, но на самом деле я Журавлеву почти не знаю.

– Здорово, Ева! – искренне восхитился я.

– Ну, здорово, не здорово, а другого выхода я пока не вижу.

Женька с изумлением смотрел то на меня, то на Журавлеву. Оно и понятно: видок у нас был еще тот – заговорщики почище Максвела и Опа. Так что понятно чего у него глаза как блюдца стали.

– Я не совсем понимаю, о чем идет речь… – начал было Салин, но Ева его тут же оборвала:

– Это, Женечка, потому что тебе еще ничего не объяснили, а когда мы тебе расскажем… – тут она выразительно посмотрела на меня, – если, конечно, расскажем, то все будет очень понятно. Ну что? Идем к Срижевой?

Не знаю, был ли Женька напуган, но радости и удовольствия на его лице не замечалось. Если напуган – это плохо. Трус тут не поможет. А что я бы на его месте делал?

Я тихонько проскользнул в свою комнату, а Ева и Салин пошли к Лидии Васильевне. Как-то тревожно за них было. Но беспокойство вмиг вытиснилось новой стычкой с Антоном.

– Ты куда пропал? Я всю площадь оббегал… Волновался.

– По-моему, ты – не моя мамочка, и поэтому мог не бегать и не волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются.

Я забрался под одеяло и сделал страдальческое лицо, рассчитывая на скорое появление классной дамы.

– Тебе плохо? – спросил Антон.

Ага, значит, лицо «действует» – подумал я и сказал:

– Лучше не бывает. И еще, я вполне могу обойтись без твоих забот.

– Как хочешь… – обиделся Красильников, – а с булавкой что решил?

– Не твоего ума дело… – не знаю, чего это я на его так огрызался. Может, был все еще обижен. Я вообще, по-детски обижаюсь. Мама говорит, это – нервы. Не знаю, по-моему, это – характер, кто-то обижается меньше, кто-то – больше.

– Тебе не нужна моя помощь? – спросил Антон.

– Мне от тебя вообще ничего не нужно… – я не успел закончить, потому что в комнату вошла Лидия Васильевна.

– Доброе утро, мальчики! Юра, Ева мне сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Это правда?

– Угу, – простонал я и чувствовал себя последним подлецом, обманывая Стрижеву. Она ведь всегда меня в школе выручала, да и вообще, она просто замечательная женщина. – У меня живот болит. Мы с Евой ходили аптеку искать.

– Все понятно. Я принесу но-шпы, а в театр ты, судя по всему, не пойдешь. Но ничего, недеюсь, после завтра все будет в порядке, потому что мы взяли билеты на спектакль.

Поэтому постарайся выздороветь. Кто останется с больным?

Красильников вопросительно посмотрел на меня. Я отвернулся, – дескать, ты мне не нужен.

– Антон, ты не останешься? – спросила Стрижева.

– Если Юра не против…

– Красильников очень хотел в театр попасть, – соврал я, – пусть лучше Ева останется.

– Журавлева? Ну как хочешь, – сказала Лидия Васильевна, попрощалась и вышла из комнаты.

Я уже хотел было вскочить и сплясать от радости зажигательную цыганочку с выходом, не от того, что провел классную даму, а что все получилось. Но тут Лидия Васильевна вернулась.

– Юра, может, врача вызвать? Я очень волнуюсь. Вдруг это что-то серьезное, а не обычное недомогание? А если в поезде ты подцепил инфекцию? Нет, пожалуй, было бы верхом легкомыслия оставлять тебя здесь только с Журавлевлевой, не проконсультировавшись с врачом.

У меня аж сердце упало. Точно говорят: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Такого поворота я никак не ожидал.

Страшное дело. Собрав всю волю в кулак и призвав на помощь весь дар убеждения, которым я обладаю, я начал:

– Лидия Васильевна, не волнуйтесь вы так. Это, наверное, от кетчупа с горчицей. У меня желудок такого издевательства не любит, а мне жутко наравится есть «горячих собак»…

– Каких собак?! – не поняла Лидия Васильевна.

– Хот-доги то есть, люблю я их с этой адской смесью. Я и вчера на ночь наелся. Вот желудок и бастует. Попью кефирчика и минералочки. Все будет нормально…

– Юра-Юра… Не нравится мне это. Что я потом твоим родителям скажу?

– Скажете, что смотрели за мной и хранили как зеницу ока.

Ну, чтоб я всякую гадость не ел.

– Давай с тобой сейчас в медсанчасть спустимся. Я на втором этаже ее видела. Если специалист скажет, что все в порядке, то я поведу класс на экскурсию со спокойной душой.

Делать было нечего – я согласился. Мы спустились на лифте, прошли по коридору и были на месте. Медсестра посмотрела на меня из-под очков, видимо, она так дорожила своими стеклами, что смотрела сквозь них только на избранных. Не очень-то и надо – решил я для себя. Она велела лечь мне на кушетку, которая оказалась холодной, и кожа моментально покрылась препротивными мурашками. Тетенька долго мяла мне живот и гнусавым голосом вяло интересовалась, где болит. Даже если бы меня скрючило от боли, ей бы я не сознался ни за какие сокровища мира.

После всех изысканий она вновь подняла очки, посмотрела на взволнованную Лидию Васильевну и авторитетным тоном заявила:

– Аппендицита нет.

«Еще бы, – подумал я про себя. Его мне два года назад вырезали». Но вслух свои мысли не высказал, вдруг тогда Стрижева будет искать настоящего специалиста?

– А дифтерия? – спросила Лидия Васильевна.

– Очагов в области нет. Я могу сделать ему клизму или промывание желудка.

«Да она просто зверь!» – внутри я весь кипел от возмущения.

Я посмотрел на карточку на ее халате. Ага, Богданова Анна Павловна, значит, тетя Аня. Клизмой меня можно было пытать.

Я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:

– Аннапална-пожалуйста-не-надо-я-просто-горчицы-и-кетчупа-объелся! Не надо клизмы, – взмолился, я подобострастно глядя в ее разукрашенные глазищи.

– Как хочешь. Только прими аллохол и пей минеральную воду, предварительно выпустив из нее газ. Вечером зайдешь, я посмотрю тебя еще.

Я, конечно, клятвенно пообещал к ней явиться, но мечтал насыпать ей в кофе пургена. Когда мы с Лидией Васильевной вышли из медсанчасти, я аж вспотел. Наверное, моя кровь состояла только из одного адреналина, еще бы, – еле ноги унес от клизмы.

Минут через десять после того, как все ушли, в комнату заглянула Ева:

– Ну как? Все получилось? Салин сейчас внизу, как транспортировка класса к театру закончится, он вернется к нам.

– Пока все прошло гладко, но вот что мы дальше делать будем?

– В каком плане? – не поняла Ева.

Я начал ей рассказывать о том, что не знаю, рассказывать ли Женьке про булавку, а если и рассказывать, то что именно?

Правду – нельзя. Вдруг он в музей пойдет и заявит, что я у них ценность унес. Мало ли, кто его знает. Она согласилась – рисковать в таком деле ни в коем случае нельзя. Журавлева предложила сказать, что булавка ее, вернее, принадлежала ее бабке, а теперь перешла по наследству ей. А Ева хочет продать булавку, потому что срочно понадобились деньги.

Версия получилась весьма правдоподобная. Даже отговорка по поводу Ярославля хорошая была – мол, Журавлева не хочет посвящать родителей в сделку. А поскольку булавка ее, то она что хочет, то и делает. Вот почему нам нужно попасть к антиквару, который бы оценил вещицу.

Пришел Женька.

– Ну, что у вас за столь секретное дело? Рассказывайте! – тут же с порога начал он.

– Дело серьезное, поэтому на улице мы ничего тебе говорить не стали, – начал я, – и надеюсь, у тебя хватит ума никому об этом не рассказывать…

– Не ума, а такта, – поправил меня он.

– Это не суть важно, – вставила Ева.

После чего мы во всех красках и подробностях для правдоподобия рассказали ему об умершей бабке, булавке, о том, что нам необходимо узнать ее стоимость. И тут я показал свою находку Евгению.

– Да уж! Красивая! А откуда она у бабки? – задал он вопрос, которого мы никак не ожидали.

Ева посмотрела на меня, а я на нее. Вот это попались! Все продумали, а о такой «мелочи» забыли! Лопухи! И тут я нашелся:

– А она ее от прабабки получила, которая за границей жила, – не Бог весть какой ответ, но молчать хуже.

Ева согласно кивнула в ответ. После чего я положил булавку к себе в карман, запер номер, и мы пошли на поиски антикварной лавки. Женька такими вещами не интересовался, и поэтому нам приходилось рассчитывать на то, что походить по городу придется много.

Глава 4

Низкое темное здание с тяжелыми дверями и мезонином находилось недалеко от центра. Я постучал чугунным молотом по бляшке на деревянной двери. Низенький человечек в пиджаке с гербом и моноклем открыл дверь и поинтересовался:

– Что вы хотели, молодые люди?

– Здрасте! – хором сказали мы с Евой.

А Салин был в своем репертуаре:

– День добрый, мы хотели бы показать вам одну вещь. Судя по всему, она редкая и ценная. Мы бы хотели узнать ее примерную стоимость, если можно.

Человечек посмотрел на нас всех по очереди, смерил взглядом, насколько нам можно доверять и вообще, в своем ли мы уме, если приходим с такими просьбами.

– Ну что ж, прошу, в таком случае… – его голос скрипел, как дверь, петли которой никогда не смазывали.

Я вошел первым, за мной – Ева, и последним был Женька. Все это походило на какое-то старое кино, и человечек был неопределенного возраста – вроде бы старик, потому что волосы седые и светится лысина, а с другой стороны, может, и не старик…

– Давайте посмотрим, что у вас тут такое, – спросил старик, потирая ручонки.

– Булавка, – сказал я, протягивая на ладони свою недавнюю находку.

Монокль выпал из глаза старичка. Он провел корявыми пальцами по камням и стержню, облизнул сухие губы. Поднял голову и шепотом произнес:

– Откуда это у вас, дети?

Мы стояли молча, а антиквар все разглядывал и разглядывал булавку. Слух у него, видимо, был хороший, поэтому я не решился перешептываться. А вместо этого тихонько толкнул Журавлеву и вопросительно посмотрел на нее: чего делать будем?

Она во все глаза пялилась на старикашку и слегка покачала головой – «не знаю». Я понял ее. Она и так много помогла мне, а главное, никогда не лезла в перед. Помогла, и ладно.

Теперь надо решать все самому. А что, если я буду все решать сам? Вдруг Женька догадается, что булавка моя? А с какой стати он догадается? Время тянулось мучительно долго, как в песочных часах или в ожидании результатов экзамена. Я переминался с ноги на ногу.

– Это семейная ценность, – сказал я, – она довольно давно передается из поколения в поколение, но история ее не известна. К сожалению, – спохватившись, закончил я.

– Любопытно-любопытно… – пробурчал себе под нос старикашка.

– Ее история не известна, – повторил я, думая, что старик не расслышал.

– Любопытно…

– Вы можете назвать ее стоимость? – не выдержав, спросила Ева.

– Любопытно-любопытно… Думаю, что смогу… А вы торопитесь, молодые люди?

– Просто нам хотелось бы узнать это побыстрее, – сказал я.

– Понимаете ли, юноша, тут очень важны детали. Огранка камней, проба металла. Мне просто необходимо поработать с вашей поистине великолепной булавкой в лаборатории. Нужно определить возраст камней… Тут очень много работы.

Любопытной. Весьма любопытной работы.

– Вы хотите сказать, что булавка останется у вас? – казалось, Ева не верит своим ушам.

– Да деточка, если вы хотите получить достоверные сведения относительно вашего предмета, то, разумеется, его нужно оставить… А вы как думали?

Да уж, дед оказался хитрым! И каким хитрым.

– А какие вы можете дать нам гарантии, что мы получим нашу булавку назад? – спросил Женя.

– Мое слово, разумеется.

Мне такие гарантии не нравились. Нужно было искать другой выход или другого антиквара.

– Ну неужели вы не можете дать хотя бы примерную оценку? – взмолилась Ева. – Поверьте, нам это очень, очень-очень нужно!

– Молодые люди нуждаются в деньгах, – раздался скрипучий голос старика, и солнечный луч сверкнул на стекле монокля.

– Мы нуждаемся в оценке этой булавки, – тверда проговорил я, – и ни в чем больше. Вы можете нам помочь?

– О да! Но я же сказал, что на это потребуется время, которого, вы, молодые люди не хотите мне дать. И если так, то ничем более не могу быть вам полезен.

– Мы должны подумать, – сказал я и вышел.

Ребята вышли за мной.

Булавка лежала у меня на ладони и загадочно поблескивала.

Вот это вещь! Видимо, так просто ее тайну не разгадаешь.

Почему-то я был уверен в том, что тайна существует. Как будто мне кто-то рассказал об этом. Как во сне: ты дремлешь, а тебе что-то говорят. А когда просыпаешься: вроде было, а вроде и нет.

Мы недолго, зато шумно совещались. Женька настаивал, что решение должна принять сама Ева, ведь он думал, что булавка ее. А Журавлева старалась не выдать меня и говорила что-то в этом духе: «Без Юрки я ничего делать не буду, он обещал мне помочь, значит, и выход мы искать вместе будем». В общем, поговорили-поговорили и пошли назад в лавку.

– И что же вы надумали, молодые люди? – встретил нас старик.

– Сколько вам понадобится времени на все эти опыты? – спросил я, стараясь скрыть волнение в голосе.

– Ну, может быть день или даже два…, А это имеет значение?

– Все имеет значение, – ответил я твердо. – А, что если мы принесем булавку утром, а после всех ваших опытов заберем ее с собой?

– Ну-у, юноша! Я смотрю, вы многого хотите! Вы что же, полагаете, что я позволю вам сидеть рядом со мной и быть свидетелем всех моих манипуляций?

Мы долго припирались и в конце концов вывели антиквара из себя. Он все еще продолжал сдерживаться. Видимо, ему самому было интересно что-то выяснить. Не простая это булавка, точно Ева говорила. В последний переломный момент, когда я протянул руку за своей находкой, чтобы забрать ее и уйти, старикашка не выдержал:

– Погодите, молодой человек, погодите! – буквально взмолился он, – я позволю вам присутствовать. Но только вам одному.

– Я не могу без нее, – указал я на Еву.

– Будь по-вашему. Но если вы хоть в чем-то помешаете…

– Мы придем завтра утром, – пообещали мы с Евой, все вместе попрощались и вышли из лавки.

В гостиницу мы вернулись незадолго до прихода Лидии Васильевны и ребят. Все живо интересовались моим здоровьем.

Кирсанова заметила, что на моем цвете лица и фигуре это никак не отразилось. По этому поводу мне очень захотелось испортить ей прическу и поставить фигурный синяк, жаль, что она не мальчишка, а то получила бы по заслугам.

Чувствовал я себя превосходно, а потому якобы освободившийся Салин предложил поехать к нему в школу. У них там есть шикарная, как он сказал, баскетбольная площадка, и можно будет устроить мини-соревнование, а приз – поход в МакДоналдс за счет проигравшей команды. Мы согласились. Хотя волновались очень – это ведь не наша команда, мальчишки в классе так себе играют. Конечно, кроме меня, ну и Антона тоже.

Добирались мы на общественном транспорте. Ярославские трамваи очень похожи на консервные банки, потому что сплошь обклеены рекламой и всякими этикетками. Это не только мои ассоциации, многие наши ребята подумали так же.

А школа оказалась красивой, окна большие и много всякой всячины на стенах наклеено, «живенько так». И на переменах в коридорах радио работает. Понравилось нам, в общем. Спортзал большой, мы решили играть в помещении, потому что солнце жарило вовсю. Женька сказал, что это мы, наверное, им такую погоду привезли – обычно у них холоднее. Но у нас тоже лето не слишком жаркое, так что все стали похлопывать Красильникова по плечу – ты, у нас волгоградский парень, это твоя погода. А я думал: ну причем тут Антон? На антициклон он не похож, так что отличная погода – не его заслуга.

Соревноваться командно не решились: у них все тренированные, а наши мальчишки не то чтобы хилые, а так – не для баскетбола. Решили в стрит-болл сыграть. Двое на двое в одну корзину. С их стороны: Андрей Алексеев – странный длинный тип, похожий на Ленина в детстве, с таким не плюшки трескать, и второй обычный парень – Ромка, только уж очень рыжий, как морковка.

Из нашего класса играли я и Красильников. А кому еще? Кто-то дал свисток – команду начинать. Я как увидел рыжий мяч, думал, что с ума сойду: ведь так долго не играл, аж соскучился. Как угорелые носились по площадке, а тут еще корзина одна, места не много, обводы мне сложновато давались, но я пару раз обвел Алексеева вокруг пальца, хотя скорее, вокруг корзины. Он понял, но не стал возмущаться, наверное, думал, что отыграет. Но у меня мяч не так просто отобрать, а когда я в запале, это, наверное, только Антон и умеет делать.

В общем, мы буквально летали по залу, давно мне не было так здорово. Из всех четверых на площадке я был лучшим.

Объективно лучшим. Не только по результативности бросков, но и по зрелищности. Антон всегда боялся промахнуться, поэтому он нацелен исключительно на бросок, а я, как говорит Леня, прирожденный баскетболист. Ну пусть, что я несколько раз играл вразрез с правилами, зато так и не позволил Алексееву сделать хоть один бросок из трехочковой зоны. Он злился, не просто злился, он был буквально на грани, готовый сорваться из-за любой мелочи, но я играл с левого бока, и он плохо на меня реагировал.

Антон, конечно, был недоволен. Ну как же! Это же не он в центре всеобщего внимания, а какой-то Гислер! Так ему и надо! Будет знать, что чувствуешь, когда тебя постоянно задвигают. В общем, благодаря мне мы выиграли все партии с разгромным счетом. Я сам от себя такого не ожидал. Может, у меня день какой-то супер хороший? Надо у Евы спросить – это же она у нас главный астролог.

А потом меня снова, как тогда, у входа в гостиницу, что-то кольнуло. Больно. Я на минуту впал в прострацию. Так неожиданно и так больно, от этого кто угодно лишится ощущения реальности. Мне показалось, что ни мяча, ни площадки, ни ребят, ни Лидии Васильевны не было. Только боль. Что же это такое?

В себя я пришел, когда Красильников подошел и положил мне руку на плечо.

– Пойдем, – сказал он, увлекая меня ото всех наших, от разозленного Алексеева, от поздравляющей Стрижевой.

– Чего тебе? – спросил я, мурашки все еще бежали по спине.

– Ты не играл! – почти крикнул Антон в запале.

– Это я не играл?! Да если бы не я, мы сейчас пожимали бы руки тем двум парням, потому что они бы выиграли! По-твоему, я должен был как Антон Красильников прогуливаться по площадке? Или ты не гулял, а просто танцевал им «Лебединое Озеро»?

– Ты… Ты… – он буквально задыхался от обиды, как я когда-то. – Ты знаешь, что играл не честно. Это не игра!

– Посмотрим, что скажут остальные… По-моему, они были рады. Или нет?

Красильников вышел из раздевалки даже не оглянувшись на меня.

– Ну и ради Бога! Догонять не буду! – крикнул я ему вслед.

Я вернулся к ребятам. Меня поздравляли. Даже Андрей пожал мне руку:

– Ну и здоров же ты играть, только в следующий раз вначале правила прочитай!

– Да ладно, вот когда ты к нам приедешь, все отлично будет.

Мы собирались возвращаться. Женька вызвался нас проводить.

Он тоже от меня такого не ожидал, поэтому долго восторгался моими спортивными успехами и прочил большое будущее. Только я не особенно-то обольщался: без тренировок ничего не получится – это работа, а вот игра – удовольствие. Суворов точно сказал: «Тяжело в учении, легко в бою» – про меня, наверное.

Когда мы разошлись по номерам, чтобы привести себя в порядок и спуститься к ужину, я наткнулся на Красильникова. Странно, что по дороге домой он мне на глаза не попался.

– Подвинься, – я слегка задел его локтем, потому что он стоял у двери, уставившись на нее, как баран на новые ворота. Ключ в скважину вставить не мог, видимо.

– Не лезь!

– А я и не лезу, – спокойно ответил я.

– До чего же опуститься можно, чтобы тебя только лишний раз похвалили! – сказал он уже в номере.

– Чего-чего? – я не сразу понял – даже не мог себе представить, что Антон будет меня оскорблять.

Не знаю, как у меня рука поднялась, но я на него намахнулся, и он то ли не хотел, то ли не сумел увернуться. Получилось, что я ударил его. Он, вытаращив глаза, последовал моему примеру, и теперь уже я хорошо получил от его правой. Тут в комнату вошел Макс и с воплем «Юрка с Антоном дерутся!» выскочил в коридор. На его крик прибежали ребята с Лидией Васильевной. Нас начали растаскивать, хотя мы не успели сцепиться по-настоящему, да и вообще, я драться не хотел.

– Сейчас же прекратите! – Лидия Васильевна была потрясена.

Ну как же! Два лучших друга, а устроили потассовку в гостиничном номере. Я уже хотел объяснить, что это случайно получилось, как резкая боль пронзила плечо. Только этого сейчас не хватало. Откуда берется такая мерзость? Я не слышал, что происходит, и почти ничего не видел, только как в тумане Красильников что-то говорил Стрижевой, а Макс показывал на меня пальцем.

Я пришел в себя. Антон смотрел на меня как-то испуганно.

Чего с ним такое? Накричать на него? Не получится – вокруг столько народа. И все решат, что я свихнулся, раз полез на него с кулаками, а потом еще и ору. Да уж, история. Мне почему-то показалось, что я должен встать и уйти. Не знаю куда, просто убежать, спрятаться. Было так плохо, как будто хуже уже и некуда. Оказаться бы сейчас дома, в Пскове, на тренировке у Лени или на кухне у Антона и пить чай с бутербродами… Стоп! У какого Антона? Я же поругался с Красильниковым!

– Юра, ты меня слышишь? – голос классной дамы вернул меня на поле боя.

– Да…

– Кто из вас затеял драку? И по какому поводу, объясни мне, могут подраться двое друзей? Это нужно умудриться довести Антона до такой степени, чтобы он с кулаками на людей кидался!

– Это я виноват, Лидия Васильевна, – сказал Красильников.

– Ничего подобного, это я виноват! Он стоял у двери и чего-то возился, я попросил его подвинутся, а потом… а потом… – я не знал, что говорить дальше.

– Они уже с утра какие-то ненормальные были, – вставил свое слово Макс.

– Ты лезешь, а сам ничего не знаешь, – послышался голос Евы.

– Да пусть они сами разбираются! Друзья же! – Пашка Синев, как всегда, не любил вмешиваться и вообще мешать людям.

– Я надеюсь, к ужину все уляжется, и бури со штормовыми волнами в этой комнате подниматься не будут. Это относится и ко всем остальным в классе. Не хотелось бы омрачать нашу поездку подобными инцидентами, – Лидия Васильевна была строга, но справедлива, как всегда.

Я поднялся с пола, почему-то оказалось, что я сижу возле двери, и поплелся в ванную. Макс стоял в нерешительности: заходить ему или нет, может, тоже по шее достанется. Кто знает этих ненормальных баскетболистов. Пока он раздумывал, Ева прошмыгнула в комнату и захлопнула перед его носом дверь.

– Давайте разберемся, – начала она, – что здесь произошло, а то вы до отъезда так не доживете.

– А чего произошло? Ничего не произошло. Все нормально, – сказал Антон. – Он с утра какой-то взбесившийся: орет на меня, потом с кулаками полез.

– Сам виноват. Нечего ко мне все время придираться.

– Подождите-подождите! Надо во всем спокойно разобраться!

Вы сегодня утром поругались?

– Да я с ним вообще не ругался! Он после музея какой-то ненормальный стал. Все время срывается, все ему мешают. Как подменили!

– Так нельзя. Антон, ты просто обвиняешь его! – Ева была на моей стороне, что приятно.

Не думал я, что наше разбирательство так затянется. Но Журавлева не хотела уходить, пока мы все точки над «i» не расставим. И, с одной стороны, я был ей благодарен, потому что не хотел с Красильниковым один на один оставаться. Макс возвращаться не спешил, а сидеть с ним сейчас в одной комнате – не самое приятное времяпрепровождение.

Пользуясь случаем, я решил обсудить с Евой все, что касается булавки. Это гораздо полезнее и важнее на сегодняшний день, к тому же я хотел побыстрее забыть ссору с Антоном, удовольствия она мне не доставила.

– Отнесем ее завтра утром? – спросил я.

– Думаешь, это правильно? – в голосе Журавлевой сквозило недоверие, – хотя… ведь это ты нашел булавку, значит, тебе и решать, что с ней делать. Мы, конечно, можем дождаться возвращения домой и поискать антиквара там, но если она нашлась в Ярославле, то это что-нибудь, да значит, тебе так не кажется?

Красильников сидел перед телевизором и делал вид, что смотрит «Криминальное Чтиво», но его уши и глаза были рядом с нами, я это буквально чувствовал. И мне очень не хватало его совета, но самому спрашивать не хотелось. Я гордый. А он, как на зло, сидел и демонстрировал полное равнодушие.

– Может быть, тебе у Антона спросить, что дальше делать? – Ева прочитала мои мысли. – Он парень не глупый, к тому же две головы – хорошо, а три – лучше.

Я понял, что без друга не обойтись, и, собрав волю в кулак, выдавил из себя:

– Антон, у нас тут такое дело…

Он с готовностью обернулся, как будто и не смотрел, как Траволта и Турман лихо отплясывают твист.

– Рассказывайте!

Про поход к ювелиру долго говорить не пришлось – тут все ясно. Правда, он подтвердил, что на экспертизу какого-либо украшения требуется время. Особенно, если вещь старинная.

Такие просто так не покупаются и не подаются, нужно убедиться в ценности камня, выяснить, что за сплав на самой булавке. Так и получается – пара дней.

Антон убедил нас в том, что мы должны разгадать историю этой загадочной булавки. Слишком уж удивительно ее появление в моей жизни, ведь до меня к этому клавесину подходило столько людей, почему же ни один из них ее не увидел? Быть такого не может. А если ее потеряли, то нужно выяснить: кто именно.

Ведь если я ее когда-нибудь захочу продать, могут объявиться владельцы.

– А к антиквару ее действительно нужно отнести, я видел каталоги со старинными украшениями, вдруг она по ним проходит? Тогда мы узнаем, для кого эту булавку сделали, какие на ней камни и вообще, тогда можно считать, что мы ребус разгадали, – заключил Красильников.

– Согласна, – устало сказала Ева. – Вот только кто из нас завтра в антикварную лавку пойдет? Фокус с животом больше не пройдет…

– Я завтра попрошу у Лидии Васильевны разрешения погулять вместе с Юрой, ну, якобы для того, чтобы помириться, – предложил Антон.

– Надо сегодня просить, – я вспомнил, что обещал быть рано утром.

– Сегодня, так сегодня. Думаю, что Стрижева разрешит.

– Если что, то я пойду с тобой, Антон, и постараюсь на нее повлиять. А сейчас спокойной ночи, вам еще Макса искать. Не будет же он из-за вас в холле ночевать? – сказала Ева, собираясь уходить.

– А что? Это идея! Не будет без нас в МакДональдс больше ходить, – развеселился я. Окончание сегодняшнего дня мне определенно нравилось.

– Опять начинается? – Антон старался сделать серьезное лицо, но вместо этого расхохотался вместе со мной.

Ева не выдержала и присоединилась тоже. Мы втроем стояли, смеялись как сумасшедшие, и тут в дверь просунулась голова Макса:

– Чего это вы тут делаете? – не понял он.

– Кино-то уже давно кончилось! – продолжил фразу Антон и мы расхохотались еще сильнее, хотя по большому счету-то повода не было. Говорят же: «Смех без причины…». Про нас, наверное.

Я кое-как успокоился и выдал:

– Да вот, постель тебе нести собирались, ты же теперь в фойе спать будешь.

Журавлева и Красильников аж приседали, смеясь. У меня смешинка во рту растворилась, и удушье от хохота мне больше не грозило. Наконец, успокоились и те двое. Потом Ева чинно попрощалась с нами, сделала реверанс и ушла, даже, вернее, удалилась. Макс ошалело смотрел то на Антона, то на меня.

– Да ну вас! Вечно чего-нибудь выдумаете… – сказал он и пошел чистить зубы.

Мы с Красильниковым стояли и молча улыбались друг другу.