Текст книги "Сказки по телефону, или Дар слова"

– Кончай мухлевать, Астахов, – в изнеможении говорил Игорь. – Согласись, это перебор: оборачивать, будто я боюсь женщин, а не ты. В конце концов, мы всегда можем проверить теорию практикой и разложить тебя по табуреткам на кухне, как теорему Ферма.

– Кто сказал, что я их боюсь? Я их просто слишком люблю. Я люблю их невыносимо. Это совсем не то же, что страх.

– У твоей невыносимой любви, Серега, есть точный диагноз: спермотоксикоз. И лечить его надо не душевными примочками, а прошмандовками по сто долларов штучка. Сочным, смачным, здоровым трахом до изнеможения. Ибо, как сказал Гиппократ, все болезни от воздержания. А почему прошмандовками, спросишь ты? Отвечу: потому что с ними можно не разговаривать, не танцевать эти твои журавлиные танцы, за которыми не видать сам знаешь чего.

– Нет уж, благодарствую, – отвечал Серега. – Они не трепещут.

– Чего-чего? Да они все делают, Серега!

– Не смеши меня… Ты можешь представить себе стройную, пугливую антилопу в саванне?… Способен?… У нее каждый мускул вибрирует как струна, дивные очи, движения грациозней, чем у гениальных футболистов типа Яковенко или Шевченко, и от нее сладко пахнет испугом, потом, мускусом, кровью… А теперь представь размороженные туши, которыми кормят львов в зоопарке.

– Все?

– Все.

– Так жрут же…

– Жрут, – согласился Серега. – Но я-то не в клетке.

– А вот это как посмотреть! – злорадствовал Игорь. – Это очень даже спорный вопрос… Полагаю, мы разрешим его следующим образом. Я, значит, любитель падали, отправлюсь сегодня в «Арлекино» один, сниму себе какую-нибудь штучку-дрючку и вдую ей так, что она затрепещет как живая. А ты, свободный человек, живи один, гоняй антилоп по телефону и ни в чем себе не отказывай…

Игорь, злорадствуя, уезжал на дискотеку, а уязвленный Серега, лишенный за строптивость пятничного «Арлекино», шел мыть посуду, задумчиво мурлыча жестокий романс «А напоследок я скажу…» – затем садился на телефон и названивал своим антилопам. Как ни странно, он обожал шум, свет, тусовки, любил посидеть с бокалом на краю дискодрома, любуясь танцующими девушками… В общем, наказать его было несложно.

С годами их спор перешел с уровня слов на уровень символов. Слова были высказаны до конца, без остатка, и теперь им достаточно было переглянуться, шевельнуть бровью, чтобы восстановить в памяти все аргументы, все взаимные выпады, весь сложный строй разногласий. Любая житейская мелочь в таком контексте обретала вескость мировоззренческую; за нагромождением символов все конкретно-предметное в их отношениях выцвело, так что они едва не научились призраками проходить друг сквозь друга. Дружба, как выяснилось, тоже стареет и выцветает – свежий интерес друг к другу выветривается, обнажая шпангоуты разногласий, – через них приходится переступать, всякий раз раздражаясь захламленностью территории.

Игорь, все правильно рассудив, купил себе по случаю квартиру в Измайлове и, не торопясь, доводил ее до ума, предвкушая одиночное плавание. Но тут грянула беда почище развода – такая беда, что все житейское, все разногласия с Серегой отошли на десятый план. На них наехали.

Эта волна катилась по Москве и Подмосковью с весны. Кто-то задешево, бесцеремонно скупал заводы металлоконструкций – а было их на область с десяток, не меньше. Притом заказов в последнее время хватало на всех. Завод в Печатниках, к примеру, выступал субподрядчиком у целого ряда не только отечественных, но и зарубежных, в первую очередь турецких, хорватских, словенских фирм, обосновавшихся в московском строительстве. И вот – на фоне набирающего силу строительного бума – началась странная, повальная эпидемия банкротств. Люберецкий и серпуховской заводы перевели счета в новый банк, который тут же и лопнул; дмитровский завод разорила налоговая инспекция; еще два завода без видимых причин пошли по рукам – а в результате прибились туда же. Новым хозяином и в том, и в другом, и в пятом случае неизменно оказывалось московское ЗАО «Варяг» – старые знакомцы еще со времен «медной лихорадки», с которыми у Игоря и Сереги, как у металлистов со стажем, рифмовалось только одно желание: держаться от этих акул подальше. Чем дальше – тем лучше. Там уже не занимались контрабандой – время контрабанды ушло; там возили взад-вперед стратегические резервы. Эшелонами вывозили на Запад титан, вольфрам, брали под эшелоны кредиты и продавали – кредиты – в Москве, под здешний сумасшедший процент; затем, обернувшись, везли резервы обратно. Какие люди крутились в эдаком бизнесе – можно себе представить; а представив, помножить на шурина одного из вице-премьеров по теннису, на круги по воде и кисловато-солоноватый металлический привкус крови. Держаться от этих акул подальше – вот все, о чем мечтали оба Белозерова и Серега.

Не пронесло. С августа в контору зачастил некто Андрей Владимирович Блохин, противный очкастый малый с зализанными назад волосами, объяснивший Игорю на пальцах, что завод придется продать. Игорь признал его доводы заслуживающими внимания, но цену Андрей Владимирович назвал не заниженную даже, а издевательскую – раза в три меньше реальной. Тут уж Белозеровы, а в особенности Белозеров-старший, уперлись: получалось, что все эти годы они горбатились на чужого дядю. За три месяца торгов цена неуклонно, еженедельно росла – затем то ли у Андрея Владимировича, то ли у варягов терпение лопнуло, и Белозерова-старшего прямо в подъезде дома отрихтовали бейсбольной битой. Отца с переломами ребер, ключицы, сотрясением мозга отвезли в Склиф; Андрей Владимирович как ни в чем не бывало принес Игорю соболезнования, посетовав, что нормальным людям в этой стране жить становится невмоготу, – при этом не удержался от замечания, что подобные эксцессы подрывают доверие к заводу в целом. Игорь сорвался:

– А уж как ваше реноме подрывают, Андрей Владимирович, я вам даже рассказать не могу… Еще один подобный эксцесс, и ни вам, ни варягам вашим не видать завода ни за какие деньги. Это я вам гарантирую.

– Что вы имеете в виду? – оскорбился Андрюша (да позволено будет именно так, по-простому, именовать нашего старого знакомца).

– Видите ли, Андрей Владимирович… Мы в нашей сфере все друг о друге знаем. Сколько вы купили заводов, кому и почем продали – все известно. У нас как в деревне. Даже такая, извините, щепетильная подробность, что за карточные долги у вас отняли бензоколонку, и та смакуется по канцеляриям. А откуда что берется – ума не приложу. Так вот. Если со мной или моими близкими еще раз что-то случится, завод отойдет банку. Солидному, уважаемому банку, где нас с отцом хорошо знают. Где принято проверять репутацию людей, переступающих его порог. Надеюсь, вы поняли меня правильно?

– А что, – усмехнувшись, сказал Андрюша. – Это мысль. В банках тоже люди работают.

Игорь едва не придушил гадюку очкастую, с трудом сдержался – а зря.

После этого решено было передвигаться по городу только в связке – у Сереги между тем начался гон, осенний виртуальный роман, и он регулярно срывался в центр то за цветами, то за подарками. А взялись за них, между прочим, вполне серьезно: от завода за машиной пару раз увязывались мордовороты на «оппель-асконе», улетавшие моментально, как только «линкольн» останавливался перед постом ГАИ; дело дошло до того, что в собственный подъезд ребята входили крадучись, чувствуя себя со своим газовым пистолетом чуть ли не мальчиками для битья… Терять завод было обидно, стыдно, невмоготу – тем не менее Игорь судорожно искал заводу нормального покупателя, одновременно подхлестывая Андрюшу дозированными утечками информации. В общем, шла большая игра, цена предлагалась уже почти что реальная – а в голове у Сереги, у первого, блин, помощничка по стратегии, цвели цветы и бегали антилопы. Он как будто не понимал, какие на носу перемены. Он токовал. Игоря это равнодушие к общему, самому главному делу оскорбляло до невозможности, и внутри себя, раз так, он тоже развязал спекшиеся узелочки дружбы. Ворочаясь по ночам на тахте, он слышал за стеной Серегин бубнеж и думал: «А ведь это, пожалуй, твоя последняя песня, к этому все идет. И ничего не попишешь… Так что токуй, глухарь. Токуй напоследок. Токуй, счастливчик.»

11

На другой день, наблюдая Серегины сборы, Игорь обиженно читал «Двенадцать стульев» и хмурился.

– Все-таки едешь? – спросил он. – А меня, стало быть, бросаешь на произвол?… Ну-ну.

– А что? – удивился Серега. – В кои-то веки могу и я разок оторваться… Привыкай быть мужчиной. Картошка в мешке, яйца в холодильнике. Я, ежели задержусь, брякну: три звонка, отбой и по новой. Как всегда.

Игорь, пожав плечами, перебрался в кресло, включил-выключил телевизор и тоже стал собираться.

– Ты чего?

– Поеду-ка я с тобой, пожалуй. Проветрюсь.

– А вот этого не надо, – расстроился Серега. – Я же на свиданку еду, а не в бордель. На первое, между прочим, свидание…

Игорь иронически оглядел взъерошенного напарника.

– Я ведь тоже могу поехать один, притом куда угодно… Да и денег у тебя, как я понимаю, кот наплакал.

– Денег не густо, – согласился Серега. – Но на хрена, извини, ты мне сдался на первом моем свидании – такой умный, красивый и при деньгах?

– Ну, во-первых, один ты можешь не потянуть это дело. Ни физически, ни материально. Во-вторых – не психуй. Послушай сам, что ты несешь: «На хрена ты мне сдался!» – передразнил Игорь. – Вот оно, благородство, – поперло! Ты хоть раз слыхал от меня такие слова? Всю жизнь ездишь за мной прицепом, вечно ноешь, что я самодур, сытый хам – а хоть раз слыхал от меня такие слова?

Серега пробовал возражать, но Игорь дожал его статистикой:

– В первый раз, можно сказать, ветер подул в твои паруса – и что я слышу от своего счастливого друга? Какие его первые слова ко мне? – Спасибо, Игореша, ты мне очень помог… Может, тебя подвезти, Игореша? – Как бы не так! – «На хрена ты мне сдался!»

– Ладно, – Серега от натуги и растерянности покраснел, – извини, я действительно… Даже не знаю.

– Ничего-ничего, – успокоил Игорь, – с голодухи бывает. Вечно ваша интеллигентствующая братва обламывается на этом.

Серега задумался, безнадежно обсасывая какую-то мысль.

– Не боись, Серый! – Игорь хлопнул напарника по плечу. – Не буду я соблазнять твою девушку в соболях. У меня, по правде сказать, от соболей в горле першит – и вообще, не буду путаться под ногами. Просто поем, как человек. Просто развеюсь. Посижу в сторонке, у бара, как этот… – Он пощелкал пальцами, формулируя. – В общем, типа подсвечника.

– Ладно, поехали, – повторил Серега, чувствуя, что улетает в прострацию как всегда, когда из него силком вытягивали согласие.

Они сели в машину – Игорь за руль, Серега рядом – и поехали. Пока доехали до Садовой, стемнело – был пятый час. Серега по мобильнику предупредил Анжелку, что едет, притом не один, а с другом. Это случайная накладка, объяснил он. Друг захандрил, чуть ли не заболел, в последний момент свалился на голову. Да, очень хорошо знаю, лет десять. Очень такой деликатный, самостоятельный юноша. Обещает пастись сам по себе, не напрягая папочку с мамочкой.

Анжелка отреагировала стоически.

– Я и забыла, что на свете бывают родственники, друзья… А все равно у меня сильное подозрение, что это очередной фортель трусливого ухажера: вчера готов был провалиться под лед, сегодня прикрываешься другом… От Анжелки, учти, никакой телохранитель не защитит. Ты уже придумал, куда мы едем?

Серега сказал, что вначале они поужинают, потом рванут в дискотеку. Анжелка вздохнула.

– А что? Тебя что-то смущает?

– А то, – она хихикнула. – Девушка не знает, что надеть. Девушка никогда в жизни не была в дискотеках. Сам-то ты в чем?

– Ни в чем, – удивился Серега. – Просто в джинсах…

– Да ты пижон… – в свою очередь удивилась Анжелка. – Ладно, будем думать…

– Так-так, – сказал Игорь, когда Серега сложил мобильник. – Деликатный, говоришь, юноша?

– Не могу же я правду-матку по телефону: прости, родная, у меня тут на прицепе хамло начальственное…

– А я бы, Серега, на твоем месте сказал…

– Что сказал?

– Правду сказал. Анжелочка, сказал бы… Я с друганом, армейским корешем, братаном в натуре. Пошевели мозгами, родная, насчет подружки, а то обидно ему и грустно жить по субботам без женской ласки! От так! Заманали его бандюги, загнали братана в угол, надо его пожалеть по-женскому, по-доброму, с этими покладистостями, о. С сиропами и покладистостями о! Вот что говорят в таких случаях правильные друзья, а не поганые жлобы-единоличники в овечьей шкуре…

– Тормози, – бросил Серега.

Игорь с визгом тормознул посреди субботней вымершей Спиридоновки, как раз на развилке у памятника Блоку.

– Что такое?

– Во-первых, надо провериться…

– Да тут как в пустыне, – оглянувшись, не понял Игорь. – Центр, понимаешь ли…

– Во-вторых, давай сразу договоримся. Ты будешь держать дистанцию, как обещал, – или я выхожу, а ты вали на все четыре стороны до востребования. Это не развлекуха, пойми, не езда по бабам, мы едем на главное свидание в моей жизни – догоняешь? Это единственное мое спасение, Игореха. Единственная девушка, способная вытащить меня из той жопы, где я сижу у тебя на шее, – при условии, что ты, красавец, не начнешь перетягивать ситуацию на себя. Она для меня, – он воздел руки, словно изготовился для намаза, – даже не могу сказать… Слов не хватает.

– Да ну, – не поверил Игорь.

– Клянусь. Я готов проглотить ради нее язык.

Он обвел пальцем вокруг рта, запечатывая клятву, и закончил как ни в чем не бывало:

– Так что давай определимся сразу. Ты можешь хоть на один вечер зажать в кулак свою кабанью сущность? Можешь перебиться на вторых ролях хоть раз в жизни – ради меня?

Игорь хотел пошутить насчет законного права первой ночи, но посмотрел на Серегу и раздумал.

– А все-таки, Серый, я бы на твоем месте сказал девушке правду…

– Да пошел ты…

– Нет, я серьезно. Опять начинаются журавлиные танцы, да? Кем ты там представляешься – новым русским, что ли? Да эта твоя красавица в соболях расколет нас в два счета, вот увидишь. А виноватым окажусь я…

– Она знает обо мне больше, чем ты. Она только про тебя ничего не знает.

– Ничего себе, – Игорь усмехнулся. – По мне, с таким же успехом можно сказать, что она ничего о тебе не знает…

Они препирались, наверное, минут десять, стоя посреди Спиридоновки, потом Игорь сказал:

– Ладно, детский сад, поехали. Я, конечно, постараюсь прикинуться шлангом, но ты тоже засунь свои напряги подальше. Думай о девушке и о себе, обо мне забудь. А начнешь дергаться, комплексовать – ей-богу, развернусь и дам по хребтине. Нет больше сил смотреть, как ты мучаешься.

– Еще скажи: навязался на мою шею, – съязвил Серега.

Игорь чуть было не кивнул – вот именно; они переглянулись, заржали, потом поехали.

– У меня сегодня никаких комплексов, – сказал Серега, – разве что денежный… Тут направо.

– Это очень у тебя запущенный комплекс, Серега, – с чувством ответил Игорь, выруливая на Патрики. – Тут никакие лекарства не помогут, надо менять мировоззрение.

Обогнув пруд, остановились перед Анжелкиным домом. Игорь закурил, извлек из портмоне две бумажки по сто долларов и протянул благодарно заурчавшему другу.

– Только это разовое лекарство, учти.

Пока Серега вызванивал подружку, Игорь курил. Дом был светлого кирпича, с консьержкой и вестибюлем. Слева за деревьями играла музыка, горели прожектора и пылали под прожекторами заснеженные откосы пруда; детишки в разноцветных курточках катались на коньках по серебристому льду, словно на съемках ностальгического фильма о давнем прошлом.

– Шикарное место, – определил Игорь.

Анжелка выскользнула из подъезда и подошла к машине. Серега с опозданием выскочил ей навстречу, не сразу распознав вчерашнюю фею: на Анжелке была умопомрачительная косуха, вся в молниях и застежках, морковного цвета джинсы от Kenzo, платформы, а на голове – вязаная шапочка с бахромой и прикольными шнурками-косичками. Он развел руками, изображая избыток чувств, а она, рассмеявшись, обняла Сережку и поцеловала в губы своим новым темно-вишневым ртом.

– Я успела соскучиться, – сказала она. – А ты, похоже, успел отвыкнуть.

– Никогда, – пробормотал он.

– Это Игорь, – представил Серега, когда они устроились на заднем сиденье. – Мой лучший друг. Он сегодня у нас за шофера, шафера и подсвечник.

– Очень приятно, – сказала Анжелка. – Извините, что заставила ждать.

– Все нормально, – ответил Игорь, – быстрее, по-моему, не бывает.

Стали соображать, где отужинать, и едва не запутались, столько понаоткрывали заведений за последнее время.

– Если хотите, можем заглянуть в «Экипаж», – предложила Анжелка, наслушавшись про чикенов, барбекю, пьяные супчики из текилы с бобами и старинные удовольствия от мамы Зои. – Там уютно, спокойно, а главное – рукой подать: вон в той подворотне. Я там иногда ужинаю.

– Желание дамы – закон, – объявил Серега; они сделали круг почета вокруг пруда, въехали в подворотню, миновали контейнер с мусором и оказались перед крыльцом «Экипажа».

Охрана с трудом узнала Анжелку в новом прикиде.

– Ребята с вами? – спросили ее.

– Ребята со мной, – подтвердила она; ребята переглянулись.

У бара, слегка опешив от теплых тонов подсветки, красного дерева и латуни, они переглянулись еще раз. Народу было немного, но выглядел этот местный народ как-то очень пижонисто и вальяжно. Даже Игорь подрастерялся.

– Это, похоже, какое-то сильно закрытое заведение, – доложил Серега, когда их усадили за столик возле камина. – С улицы, небось, не зайдешь.

– Только со двора, – подтвердила Анжелка. – Но тебе, Сережка, я обязательно выхлопочу членскую карточку. Непременно. Во-первых, тут ненапряжно. Во-вторых, рядом с домом. В-третьих, я немного знакома с хозяином. Это будет наше с тобой местечко.

– Хорошо бы в таком случае взглянуть на цены, – вырвалось у Сереги. – А то я, очень может быть, больше даже уважаю домашние посиделки…

Анжелка, рассмеявшись, великолепным пренебрежительным жестом дала понять, что с ценами нет проблем. Ребята изучили меню и подумали, что девушка не права. Девушка между тем болтала с Феклой – официанткой, говорившей по-русски с легким американским акцентом, – потом непринужденно заказала сок, морской салат, осетрину на вертеле и бокал мозельского. Игорь, участливо взглянув на друга, тоже заказал себе полноценный ужин, а сверх того маслин и «кровавую Мэри»; Серега выгнулся, словно ему всадили нож в спину, и в диком приступе рачительности решил ограничиться цыплячьей грудкой.

– А кристалловская водочка у вас имеется? – спросил он со вздорными интонациями уездного предводителя дворянства.

– А как же, – ответила Фекла.

Предводитель поплыл и заказал сто, нет, сто пятьдесят граммов, а на запивку чистого сока.

– Любишь водочку? – полюбопытствовала Анжелка.

– Я, Анжелка, люблю тебя, – раздосадовано ответил он. – А водку предпочитаю. И только.

Анжелка заулыбалась, Игорь тоже усмехнулся, а про себя подивился: с девицей этой Серега и впрямь говорил без запинки, совсем как большой. А уж она-то, она – то ли делала вид, то ли впрямь никого, кроме Сереги, не замечала: узкотелая, обтекаемая торпеда, влюбленная в дрейфующий сухогруз.

– Странная девушка, – пожаловался он, когда Анжелка отлучилась припудрить носик. – А ты обратил внимание, в каком доме она живет? Кто у нее родители, не знаешь?

Серега пожал плечами.

– Отца, по-моему, нет. А мать то ли продавщица, то ли товаровед, типа того. А что?

– Как-то не вяжется, – усомнился Игорь. – Не похожа она на телефонную барышню, вот чего.

– Про девушку по вызову я уже слышал, можешь не повторяться.

– Могу не повторяться, конечно, но раскрутит она тебя сегодня по полной программе, вот увидишь. Очень высоких запросов девушка твоя Анжелка.

– Однова живем, – отрезал Серега, задумался, потом добавил: – Не вяжутся, Игореша, только таксы с борзыми, а люди все примерно одной породы. Мы с Анжелкой вообще как переливающиеся сосуды. Так что сделай одолжение, перестань на нее капать. Твое дело – держать свечку прямо. Светить, а не капать.

– Ты бы записывал, – посоветовал Игорь. – По-моему, ты сегодня в ударе.

Фекла принесла напитки, потом вернулась Анжелка.

– Позвольте мне, как шаферу и подсвечнику, произнести тост, – сказал Игорь, поднимая свою «кровавую Мэри». – Этого молодого человека, Анжелочка, я знаю почти десять лет. Мы с ним два года мариновались в армии, от звонка до звонка. Старшина Фоменко Петр Васильевич, дай Бог ему всяческого здоровья, самолично препроводил нас из армии пинком под зад, довез до вокзала и посадил в поезд – пятерых москвичей-раздолбаев – а на прощание сказал, что у армии есть условные противники, а есть безусловные, то есть москвичи…

– Знаю-знаю, – Анжелка кивнула. – Вы уехали, а Сережка остался.

– Остался? – удивился Игорь. – С какой стати?… Ах да, остался… Навсегда, что ли?

– А разве нет?

– Вам виднее… – Игорь пожал плечами. – Я, собственно, к тому, что иногда он как бы возвращался оттуда и мы как бы вместе прошли огонь и воду и медные трубы: армию, перестройку, нынешнее капитальное строительство бандитизма и так далее… Он, можно сказать, вырос у меня на руках. Но только вчера, Анжелочка, вчера впервые я услыхал от этого виртуального типа слова любви. Он впервые, представьте себе, влюбился по уши, совершенно брутально. Нашлась наконец девушка, сумевшая материализовать нашего неуловимого Джо…

Анжелка во все глаза смотрела на Серегу, который в каком-то угрюмом оцепенении слушал затянувшийся тост.

– Так что я дрожащими руками, – продолжал Игорь, – дрожащими от ревности руками вверяю вам своего лучшего друга и говорю: берегите Серегу. Он непрост, как все гении. Он, если честно, единственный гений, которого я видел живьем. Душераздирающее, доложу вам, зрелище. Вот сейчас, чувствую, поперло самое главное, самые основные слова. Это тоже его школа. Я ведь догадываюсь, что вы основательно полюбили друг друга, прежде чем встретиться. Мне этой заочной любви не понять, не дано, но скажу в меру своего понимания: друзья мои! Вы пустились в опасную, но увлекательную авантюру. На вас можно принимать ставки, как на бега. Я бы даже сказал так: вы знаете, что созданы друг для друга, и полагаете, что это веский повод для встречи. Я бы, наверное, побоялся. А вы молодцы. Только теперь, раз уж встретились, не бойтесь ничего. Страшнее встречи с судьбой ничего не бывает, но и прекраснее тоже. Смотрите глаза в глаза – это ваша судьба. За вас, ребятки…

– Спасибо, – Серега с достоинством, вполне серьезно кивнул.

Они по очереди чокнулись с Игорем, посмотрели друг другу в глаза, молча чокнулись и выпили.

– Очень содержательный тост, – заметила Анжелка.

Серега кивнул.

– Я что-то не то сказал? – удивился Игорь.

– Игорь знает, что я не умею смотреть людям в глаза, – объяснил Серега. Но иногда приходится. Иногда просто надо. Вот как сейчас.

Анжелка в панике потрогала щеки, лоб, откинула волосы и спросила:

– Выходит, не было никакой Шурочки, так? Ты просто соврал?

– Ага, – ответил Серега.

Она изумленно уставилась на него.

– Но зачем?

Серега пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Закон жанра.

Анжелка всплеснула руками, потом схватилась за голову.

– Сере-е-ежка!.. – пропела она с возмущением и подлинной страстью. – Я тебя задушу, злодей!!! – Она протянула руки то ли обнять, то ли задушить ненаглядного, потом опять схватилась за голову и рассмеялась. – Я, дура, рыдаю над его Шурочкой, как последняя Дездемона, бегаю голая по Москве, как по степи, а у него жанр играет!.. Нет, это же надо же…

Она долго не могла успокоиться и то прикладывала к скулам холодный бокал с вином, то ошарашенно любовалась своим кудесником.

– О чем ты еще наврал – признавайся сразу!

– Сразу не получится, – подсевшим голосом сказал Серега. – Только имей в виду – о главном не соврал. Все, что про себя рассказывал, про мать с отцом, в общем, все правда.

Игорь бросился выручать друга.

– Это какая Шурочка – караульная? Которая наяривала тебе по телефону марш Мендельсона?

Серега кивнул.

– Так она все же была? – опять изумилась Анжелка, глядя то на Игоря, то на Серегу; Игорь, заслонившись ладонями, перевел стрелку на друга:

– Это сюда, пожалуйста… Это как вы решите, ребята, так и будет…

– Давайте выпьем, – предложил Серега. – За тебя, Анжелка. За все твои сегодняшние разочарования.

– У меня нет разочарований! – с жаром возразила Анжелка. – Я тебе говорила: ты можешь говорить, можешь молчать, все будет истолковано в твою пользу. Вы просто сбили меня с толку своей Шурочкой, я просто запуталась – где правда, а где эта… эти… законы жанра, короче.

– Ты хочешь знать правду? – выпившим голосом спросил Серега, запил водку томатным соком и на секунду задумался. – Согласись, это немного неосторожно для первого свидания, но Игорь прав – нам действительно отступать некуда…

Понеслось, подумал Игорь. А жаль: девушка не без странностей, конечно, но исключительных данных. Очень жаль.

– Дело в том, Анжелка, что я человек слова, – признался Серега. – Слова, а не дела. Слова, а не правды. Для меня слово выше правды, больше правды, сильнее правды. Правд много, а точное слово всегда единственное. Его нельзя придумать из головы, его можно только родить. С него все начинается, им все заканчивается, да и держится все только на честном слове. И я ничего не умею, кроме слов. Это, по мне, и есть самое главное на земле дело.

– Выше правды? – опасливо спросила Анжелка.

– Выше, – Серега кивнул. – В начале было слово.

– Нехило свистнуто, – заметил Игорь. – Ох, чувствую, потанцуем мы сегодня на славу…

Он с укоризной оглядел зал, вальяжную публику за столиками – но ничего, кроме дорогих девушек и состоятельных мужчин, не увидел. Не увидел, можно сказать, и десятой доли того, что было явлено взору. А жаль. Право, было чем потешить глаз в аквариуме «Экипажа» – уж больно затейливая, даже с перехлестом подобралась публика. Прямо напротив Игоря, под резной кариатидой, подпиравшей то ли бушприт, то ли несущую балку, посасывала экзотические коктейли тусня: Органическая Леди, Электрическая Лиза, Верник-младший и Лена Ленская. В закутке на двоих с иголочки одетые молодые люди, Олежка и Боря, толковали о налоговых льготах на алкоголь, предоставленных Национальному комитету спорта. Все у них было еще впереди: восемь ножевых ранений у одного, тройной прыжок в Америку у другого, толпы разъяренных болельщиков за обоими. На палубе г-н Боровой рассказывал длинноногой красавице последний анекдот от Дымшица: красавица слушала, не забывая делать г-ну Боровому ослепительный чиз. Писатель Лимонов и поэт Сидоров пили «Courvoisier». Модная девушка-режиссер Тина Баркалая, наряженная в бабушкины наряды и дедушкины ботинки, оживленно болтала сразу на два конца: с сильно возмужавшими отпрысками знатных фамилий, похожими на тени забытых предков, – Калатозовым, Кулиджановым, Параджановым – и очаровательной Катенькой Купершмит, читавшей за столиком по соседству свежий номер журнала «Знамя». А между столиками порхали официантки – дивная Маша с глазами испуганной газели и серьезная Фекла, простая американская девушка Фекла с простой американской фамилией Толстая…

Ничего этого Игорь, естественно, не увидел; даже Машины газельи глаза не разглядел, а только маленькую, очень такую трогательную попку.

– Правда в том, что ты видишь перед собой ничто, пустое место, – говорил между тем Серега, по-собачьи старательно заглядывая Анжелке в глаза. – Даже не служителя слова, как хотелось бы, а прислужника. Последыша тех, кто умел. Вот как если цыгану на базаре сказать, что он прямой потомок древнейшей касты магов и ведунов… Он-то и сам это знает, такое наверняка аукается в крови, должно аукаться – знать можно, а соответствовать уже нельзя, нечем соответствовать и нечему, так что на поверку он обыкновенный базарный ром, мечтающий о подержанном «мерседесе»… Вот так и я: захудалый последыш служителей угасшего культа. Они умели завораживать смерть, заговаривать время, через слово им дано было откровение – а я что? – сижу на базарной площади, обманываю доверчивых девушек в наперсток. Знать – знаю, чувствовать чувствую… иногда очень даже хорошо чувствую, какая страшная сила таится в слове, но – соответствовать уже не могу. Нечем…

– Со мной ты сотворил чудо, а не фокус, так что не прибедняйся, возразила Анжелка. – И вообще, я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Больше, чем можно сказать словами.

Она неожиданно протянула руку, коснулась его подрагивающих пальцев и улыбнулась. Он удивленно взглянул на нее своими серыми, по-собачьи распахнутыми глазами – и улыбнулся в ответ. У Анжелки на шее, над левой ключицей, затрепетала жилка. Она видела, с каким трудом дается ему прямое общение; видела капли пота, проступившие на висках. Видела, как проваливаются глаза, ныряя за словом куда-то в себя, вовнутрь – лицо без глаз застывало гипсовой маской – потом выскакивают обратно, не сразу обретая осмысленное выражение. Они говорили вразнобой, глаза и губы. Он уходил в слова, оставляя глаза без присмотра, и они предавали его – так было. Это совсем не то, подумала она, холодея. Это совсем не так, как по телефону.

А жилка вибрировала. Анжелка прихлопнула ее ладошкой, другой рукой продолжая стискивать Сережкины пальцы. Что-то они говорили друг другу, но она перестала слышать слова. Душа в душу, как по телефону, не получалось. Сосущая пустота разверзлась в солнечном сплетении и быстро поднималась по горлу неисчерпаемого прежде колодца. Это было совсем другое общение. Слова, слова, слова сыпались как горох. Они не описывали и десятой доли того, что происходило с ними. Они, скорее, камуфлировали действительность, прикрывали ее маскировочной сетью слов, раскрашенной изысками оборотов. Он не хотел, не умел, выпадал – а больно было и ему, и Анжелке.

Его надо отвратить от слов, подумалось ей. Приохотить к общению. Он похож на ночное существо, которое выволокли на свет: шипит, отбивается, паникует, вот-вот цапнет и улизнет. Она еще крепче стиснула его пальцы.

– Хочешь, я скажу тебе, что было до слов? – спросила Анжелка. – До самого первого слова был мрак, пещеры, а в пещерах огонь. И люди без всяких слов понимали голод, холод, страх, тепло очага. И женщины с мужчинами понимали друг друга без слов.

– Браво! – не удержался Игорь. – Вот это не в бровь, а в глаз!.. Ох, ребятки – чувствую, потанцуем мы сегодня на славу…