Текст книги "Скрытая власть. Как разбогатевшие государства и влиятельные инвесторы контролируют весь мир"

Смерть доллара?

Поскольку Китай не стремится к войне или какой-либо иной острой геополитической конфронтации с Соединенными Штатами, главным оружием, используемым им для того, чтобы заставить противника действовать в своих интересах, становится риторика. Хотя в данном случае не стоит забывать, что она подкреплена более чем двумя триллионами в долларовых активах, принадлежащих самой быстрорастущей экономике в мире. В этом отношении обычной для китайского правительства практикой стало выступление в прессе какого-либо политика с острым заявлением по спорной проблеме и последующее наблюдение за реакцией мирового сообщества на «информационную бомбу».

Этот прием был использован и 24 марта 2009 года, когда Китай озвучил идею, которая ранее показалась бы совершенно невероятной. Вопрос, поднятый управляющим Центрального банка Китая Чжоу Сяочуанем, звучал следующим образом: что если ведущим странам мира собраться вместе и создать новый инструмент, который мог бы заменить доллар в качестве резервной валюты? Это предложение было подано под соусом необходимости проведения реформы глобальной финансовой системы, которая позволила бы развивающимся странам, таким как Китай, обрести большее влияние в международных экономических делах. Учитывая, что управляющий Центрального банка Китая не мог выступить со столь глобальным предложением без получения предварительного одобрения сверху, экономический мир сделал вывод о том, что Чжоу лишь озвучил мнение высшего руководства страны.

В своей статье Чжоу утверждал, что мир должен принять меры к снижению степени зависимости от доллара, евро и британского фунта, поскольку такая зависимость делает финансовую систему более уязвимой. Он описал проблему следующим образом: «Страны, осуществляющие эмиссию резервных валют, постоянно сталкиваются с дилеммой между достижением целей своей внутренней денежной политики и удовлетворением спроса других государств на резервную валюту. С одной стороны, денежно-кредитные власти не могут сосредотачиваться на достижении исключительно внутренних целей, игнорируя свои международные обязательства; с другой стороны, это вызывает конфликт между внутренними и внешними интересами. В итоге эти страны либо оказываются не в состоянии удовлетворить должным образом растущий спрос мировой экономики на ликвидность, поскольку внутренние интересы требуют ослабления инфляционного давления, либо поставляют на глобальные рынки излишнюю ликвидность, чрезмерно стимулируя свой внутренний спрос… Страны, осуществляющие эмиссию резервных валют, не могут поддерживать стоимость резервных валют, обеспечивая мир необходимыми ему объемами ликвидности».

Предлагаемое Чжоу и поддержанное Россией решение состояло в проведении реформы глобальной валютной системы путем создания «международной резервной валюты, которая не являлась бы одновременно национальной валютой какой-либо отдельной страны и оставалась бы стабильной в долгосрочной перспективе за счет устранения недостатков, присущих кредитным системам, построенным на основе национальных валют».

Поскольку, согласно данным Международного валютного фонда, около шестидесяти пяти процентов всех мировых запасов валюты выражены в долларах, было очевидно, что месседж, посланный Чжоу, предназначался именно Соединенным Штатам. Многие экономисты пришли к выводу, что китайские лидеры испытывают все большее беспокойство по поводу растущей материальной взаимозависимости Китая и США, особенно в свете диких колебаний курсовой стоимости доллара в период кризиса 2009 года. Обеспокоенность китайских властей как раз и нашла отражение в сделанном Чжоу заявлении. Его предложение указывало на то, что господство доллара как глобальной резервной валюты обеспечивало Соединенным Штатам несправедливое преимущество, поскольку предоставляло этой стране прекрасную возможность заимствовать огромные суммы денежных средств за рубежом и, таким образом, накапливать колоссальный дефицит, перекладывая все возможные риски на держателей Казначейских обязательств. Проще говоря, китайцев беспокоило, что огромная сумма накопленного Соединенными Штатами долга, в конечном счете, приведет к инфляции, которая вызовет снижение реальной стоимости доллара. Ведь если курс доллара падает, стоимость долларовых активов Пекина соразмерно сокращается. Именно поэтому китайские лидеры постоянно указывают финансовым властям США на необходимость проведения жесткой монетарной политики: они не хотят видеть, как обесцениваются их активы.

Для американских и международных экономических политиков предложение Чжоу стало ударом, хотя и не совсем неожиданным. За предыдущие несколько месяцев Чжоу уже выступал с заявлениями, в которых содержались намеки на формирование озвученной теперь идеи. Однако до тех пор, пока это предложение не было оформлено документально, многие экономисты воспринимали его скорее как шутку.

В результате обсуждения идеи Чжоу экономическое сообщество пришло к согласованному мнению, согласно которому данное предложение имело смысл в долгосрочной перспективе, но не могло рассматриваться в качестве практического решения насущных проблем. Многие эксперты посчитали, что таким образом Китай запустил пробный шар, и выражали свою уверенность в том, что в ближайшие годы эта идея получит дальнейшее развитие. Министр финансов США Гайтнер сказал, что замена доллара многонациональной валютой, в конечном счете, возможна и даже вероятна. Валютный рынок тут же отреагировал на эти слова резким падением курса доллара, поскольку появление новой мировой валюты больно ударило бы по одной из основных опор могущества США в международной экономике. Однако экономисты и эксперты валютного рынка сошлись во мнении, что создание предлагаемой Китаем системы займет не одно десятилетие. Действительно, зависимость глобальной финансовой системы от благополучия экономики единственной страны весьма опасна, что подтвердилось в период недавнего кризиса. Но факт остается фактом – после Второй мировой войны и по сегодняшний день именно доллар является главной резервной валютой всего мира.

«В долгосрочной перспективе китайский юань утвердится в статусе мировой резервной валюты, – говорит Кевин Чау, уважаемый стратег-аналитик IDEAglobal, фирмы, занимающейся исследованиями в области финансов. – Но этот процесс будет проходить постепенно. В Wall Street Journal было сказано, что это займет десять лет, но я бы расширил этот период до двадцати или даже более лет. Я уверен, что когда-нибудь это случится. Но этот момент наступит еще не скоро».

Помимо оказания давления на Соединенные Штаты, Чжоу попытался заставить принять во внимание позицию Китая и остальную часть мира. С 2007 года Китай все более и более усиливал свое международное влияние. Проведение Олимпийских игр в Пекине стало отправной точкой для реализации стремлений китайского правительства улучшить имидж своей страны во всем мире. Затем Китай произвел фурор на состоявшейся в 2009 году в Лондоне встрече «Большой двадцатки» (G20). Китайские официальные лица продолжали развивать идею создания глобальной валюты, а также продвигали ряд предложений по ограничению протекционизма, целью которых было открытие большего числа рынков для китайских товаров. Китай также продемонстрировал на этом международном форуме свое умение объединять экономические и политические цели, настаивая на утверждении своего суверенитета над Тибетом и уходя от обсуждения острых вопросов, посвященных экологическим проблемам. Кроме того, по итогам встреч, проведенных в рамках «Большой двадцатки», Китай объявил о заключении соглашений о валютных свопах на сумму 95 млрд долл. с такими странами, как Аргентина, Беларусь, Гонконг, Индонезия, Малайзия и Южная Корея. Валютные свопы представляют собой правительственные соглашения о ссудах с фиксированной процентной ставкой. С геополитической точки зрения они обычно свидетельствуют об усилении финансовых связей между странами. Таким образом, Китай демонстрировал всему миру, как, наращивая финансовую мощь, обретает все большее число друзей. Когда президент Ху Цзиньтао в рамках саммита «Большой двадцатки» вел конфиденциальные переговоры с президентом Бараком Обамой, дипломаты в шутку называли это событие совещанием «Большой двойки», признавая тем самым, что Китай наравне с Соединенными Штатами занимает за общим столом особое место.

Кроме того, Китай усилил свое влияние на организации, сотрудничества с которыми ранее избегал. Прежде всего, это касается Международного валютного фонда, членами которого являются наиболее богатые страны мира. Целью МВФ является обеспечение финансовой поддержки для более бедных развивающихся государств и контроль над глобальными экономическими процессами. Дважды в год Международный валютный фонд проводит анализ ситуации, складывающейся в экономических системах стран-участниц, после чего публикует доклады о своих выводах, сделанных на основе полученных данных. Но в период с 2005 по 2008 гг. Китай блокировал деятельность МВФ на своей территории, не позволяя экспертам этой организации даже собирать данные для анализа экономической ситуации в своей стране. Причиной тому были постоянно звучащие со стороны руководства Международного валютного фонда обвинения Китая в манипулировании обменным курсом юаня. Китай, в свою очередь, заявлял, что МВФ в значительной степени действует по указке Соединенных Штатов, главного акционера этой организации. По мнению китайских властей, МВФ служил проводником американской позиции в отношении проводимой Китаем валютной политики. Международный валютный фонд опровергал эти заявления, подкрепляя свои обвинения множеством экономических фактов, доказывающих, что курс юаня является серьезно заниженным. В итоге ситуация зашла в тупик, и Китай решил прекратить всякое сотрудничество с МВФ.

Но в июне 2009 года китайские власти вдруг предложили руководству Международного валютного фонда направить в их страну экспертов для проведения экономического анализа. В появившемся в результате проведенного исследования докладе вновь было указано, что национальная валюта Китая «разбалансирована», что фактически означало искусственное занижение обменного курса этой валюты. Китайские власти добавили к этому докладу заявление о своем «несогласии с полученной оценкой». Но даже такую реакцию можно было расценивать как беспрецедентный компромисс со стороны Китая.

Чем же руководствовался Пекин в своем решении наладить отношения с Международным валютным фондом? Дело было в том, что такой подход опять же обеспечивал Китаю возможность усилить свое влияние в мире. В самый разгар глобального экономического кризиса 2009 года Китай начал проводить политику нормализации своих отношений с внешним миром, и прежде всего, с такими организациями, как Международный валютный фонд и Всемирный банк – еще одна международная организация, призванная бороться с бедностью путем предоставления ссуд нуждающимся в финансовой поддержке развивающимся странам. При этом целью Китая было усиление своих международных позиций. В течение многих лет Международный валютный фонд и Всемирный банк утрачивали свое значение, отчасти из-за собственной некомпетентности, но в том числе и по причине снижения размеров взносов государств, являвшихся членами этих организаций. Президент Барак Обама, вступая в должность, обещал принять меры к укреплению Международного валютного фонда как организации, способной содействовать предотвращению будущих глобальных финансовых кризисов. Он рассчитывал собрать 500 млрд долл., которые должны были обеспечить этой организации серьезную финансовую основу. Соединенные Штаты, Европейский союз и Япония согласились выделить на реализацию этой идеи примерно по 100 млрд долл. каждый. Но Китай выступил с резкой критикой данного плана, указав на то, что не видит смысла в уплате взносов до тех пор, пока не будет проведена реформа управления МВФ, обеспечивающая Китаю больший вес в этой организации. Китайские власти были непреклонны в своем мнении о том, что этот вопрос требует обязательного решения. В результате чиновники Международного валютного фонда обязались приступить в ближайшие годы к пересмотру своей структуры управления. Только после получения этих гарантий Китай согласился направить на финансирование деятельности МВФ почти 100 млрд долл.

«Мы наблюдаем усиление влияния Китая на такие организации, как Международный валютный фонд, – говорит Себастьян Маллаби, руководитель Совета по международным отношениям Центра геоэкономических исследований. – Это постепенный процесс. Китай будет методично повышать размер своих взносов, или, как это называет сам МВФ, повышать свою квоту, что подразумевает придание большего веса мнению этой страны при принятии решений. Это дает Китаю власть, к которой он стремится. То же самое происходит и во Всемирном банке. Я написал книгу о Всемирном банке, которая была издана еще в 2004 году, и в конце этой книги приводится подробное описание того, как китайский член совета управляющих банка, объединившись со своим индийским коллегой, кардинально поменял позицию Всемирного банка в вопросе об обязательных отчислениях на природоохранную деятельность при строительстве объектов инфраструктуры. Голландцы, шведы и другие католические страны-доноры банка настаивали на принятии положительной резолюции, а Китай и Индия выступили против. И они победили. Это указывает на то, какие именно цели преследует Китай, усиливая свое влияние на Международный валютный фонд и другие международные учреждения, принимающие решения в сфере глобальной политики».

Речь не идет о том, что МВФ уже завтра вручит Китаю бразды правления только потому, что тот становится самым богатым государством мира. Чиновники Международного валютного фонда, особенно представители Европейского союза, полагают, что переговоры по поводу реформы структуры управления этой организацией будут продолжаться в течение нескольких лет. К тому же они указывают на то, что Китай до сих пор не продемонстрировал серьезной готовности к открытому регулированию собственной финансовой системы, что является одним из основополагающих принципов Международного валютного фонда. Учитывая наличие такого сопротивления, можно предположить, что Китаю еще придется побороться за право указывать МВФ, что фонд должен делать, а чего не должен. Между тем абсолютно ясно, что, имея такой огромный мешок денег, Китай не смирится с ролью сидящего в дальнем углу бедного родственника, поэтому превращение этой страны в главного донора Международного валютного фонда – это вопрос времени. Тот факт, что Китай способен купить любой понравившийся ему кусок международного пирога, не вызывает сомнений.

Большой жирный заяц

С сентября 2007 года, когда китайское правительство создало свой первый фонд национального благосостояния – Китайскую инвестиционную корпорацию, и предоставило в его распоряжение капитал в размере 207 млрд долл., накопленный в результате продажи правительственных облигаций, китайские официальные лица вели споры, каким именно образом страна должна распорядиться этой кучей денег. Консервативно настроенные экономисты в китайском правительстве настаивали на том, что деньги должны оставаться в Пекине, храниться на счетах принадлежащих государству банков и тратиться исключительно на поддержку китайской экономики или курса юаня. Но это предложение было настолько старомодным, что его можно было сравнить разве что с аналогичным стремлением американцев в период Великой депрессии хранить деньги под матрацами. Тем не менее для Китая такой подход ранее считался бы абсолютно нормальным. Однако на сей раз данное предложение оказалось категорически отвергнуто ведущими экономическими умами страны. Времена действительно изменились.

Современный Китай в гораздо большей степени стремится участвовать в глобальной экономической деятельности, в основном потому, что он извлекает из этого гораздо больше пользы, нежели вреда. Поэтому вместо того, чтобы накапливать богатства, Китай решил инвестировать имеющийся капитал на глобальных финансовых рынках. Идея заключалась в том, чтобы вкладывать деньги в такие глобальные активы, которые китайские инвестиционные эксперты считали достаточно надежными и выгодными. В тот момент это походило на хорошую идею. К сожалению, благие намерения столкнулись с жестокой реальностью. Дело в том, что глобальные активы, в которые Китай решил вложить свой капитал, были связаны с западными банками. И это в 2007 году. Непосредственно перед началом мирового финансового кризиса. Упс!

Помимо основных инвестиций Китайской инвестиционной корпорации (CIC) в Blackstone Group и Morgan Stanley, государственная брокерская компания CITIC Securities International Company вложила 1 млрд долл. в покупку 6 процентов американского инвестиционного банка Bear Stearns. Кроме того, Государственное управление иностранной валюты направило 2,5 млрд долл. в инвестиционный фонд, находившийся под управлением компании частных инвестиций TPG. Эта компания тут же вложила полученные средства в проблемное ссудо-сберегательное учреждение Washington Mutual. Два года спустя и Bear Stearns, и Washington Mutual стали жертвами финансового кризиса 2009 года и оказались поглощены J.P. Morgan. Таким образом, инвестиции CIC в Blackstone Group и в Morgan Stanley потеряли более половины своей первоначальной стоимости.

В речи, произнесенной в Вашингтоне в феврале 2009 года, председатель CIC, Лоу Цзивэй, подвел неутешительный итог работы своего фонда следующим образом: «Обычно большой жирный заяц является хорошей мишенью. Возможно, мы стали таким зайцем для Morgan Stanley. Кто знает?»

Если Китайская инвестиционная корпорация и стала мишенью для Morgan Stanley, то полученное ею ранение оказалось не слишком серьезным, и подстреленный фонд быстро пошел на поправку. Китайские правительственные чиновники, конечно, сделали определенные выводы, но значительного финансового ущерба страна все же не получила. Еще более важно то, что в результате первого неудачного опыта Китай получил необходимое представление о том, как работает инвестиционный бизнес. Даже притом, что Китай рассматривает возможность покупки долей собственности в ведущих американских финансовых учреждениях с точки зрения политической выгоды, возможно даже по завышенной цене, он, тем не менее, не планировал терять деньги на своих инвестициях, по крайней мере, не столь значительные суммы. Но факт в том, что в 2007 году американский финансовый рынок был перегрет, и до взрыва спекулятивного «пузыря» оставалось совсем немного времени. Таким образом, инвестиции Китая в Blackstone, Morgan Stanley, Bear Stearns и TPG представляли собой классический пример входа в рынок на ценовом пике.

И все же нужно отдать должное китайским инвестиционным чиновникам: они, несомненно, извлекли из допущенных ошибок весьма полезный опыт. После неудачных вложений 2007 года в Blackstone и Morgan Stanley Лоу Цзивэй и генеральный директор CIC Гао Сицин сделали паузу, чтобы провести переоценку инвестиционного рынка. В результате глубокого анализа своих ошибок они пришли к выводу, что их инвестиции были слишком узконаправленными и охватывали только банковский сектор и сферу финансовых услуг, что и стало причиной сильной уязвимости их фонда в тот момент, когда глобальные рынки охватил кризис. В результате Лу и Гао решили временно воздержаться от дальнейших инвестиций и дождаться более удобного момента для возвращения на рынки.

Ожидаемое возвращение состоялось в 2009 году. При этом CIC вооружилась еще бо́льшим количеством капитала и совершенно новым стилем инвестирования. Взяв паузу, Лу и Гао не тратили времени даром. Они полностью реорганизовали свой бизнес, привлекли свежие силы, создав, в том числе, новый международный консультативный совет, в который привлекли уважаемых академиков, финансовых регуляторов и инвестиционных профессионалов со всего света. CIC, вместе с другими представителями финансовой отрасли Китая, включая Банк Шанхая, CITIC, Shanghai Pudong Development Bank и Шанхайскую фондовую биржу, приняла активное участие в международном поиске и вербовке талантливых специалистов в области инвестиций. Все эти организации были заинтересованы в поиске руководителей высшего звена, отдавая предпочтение тем кандидатам, которые имели пяти– или десятилетний опыт управления рисками в международных компаниях. При этом они обнаружили, что в период глобальной рецессии на рынке труда присутствовал на удивление большой выбор ценных специалистов. В декабре 2008 года представители финансового мира Китая проводили ярмарки вакансий, арендуя для этого конференц-залы в отелях Нью-Йорка, Чикаго и Лондона. Свое желание принять участие в этих собеседованиях изъявили тысячи приславших резюме специалистов. По состоянию на июль 2009 года CIC имела штат, состоящий из 194 сотрудников, из которых 73 имели опыт работы в международных финансовых компаниях. Восемнадцать из них не являлись китайскими гражданами.

Внезапно Китайская инвестиционная корпорация стала все больше походить на успешную многопрофильную международную инвестиционную компанию, а не на жалкую пародию, созданную по образу и подобию компаний с Уолл-стрит. В августе 2009 года CIC выпустила свой первый годовой отчет, из которого следовало, что корпорация располагает свободным капиталом в размере почти 300 млрд долл. «CIC проделала значительный объем подготовительной работы для использования инвестиционных возможностей, открывающихся в 2009 году и в более отдаленной перспективе, – писал Лу в этом отчете. – Более чем достаточные запасы наличности позволяют нам осуществлять эффективные инвестиции в привлекательные активы и получать в дальнейшем удовлетворительную доходность».

Запасы наличности были действительно огромными. В феврале 2010 года CIC, в соответствии с требованиями, установленными Комиссией по ценным бумагам и биржам, раскрыла информацию об объеме своих вложений в акции американских компаний, по состоянию на конец 2009 года. Оказалось, что за исключением инвестиций в Blackstone, которая не была упомянута в этом отчете, CIC приобрела доли собственности в американских компаниях на общую сумму 9,6 млрд долл., что само по себе является внушительной суммой. Однако, учитывая, что это составляло всего лишь три процента от общего объема имевшегося в распоряжении CIC капитала, о том, что китайский фонд сделал серьезную ставку на американский рынок, речи пока не шло. Зато это позволяло сделать вывод, что Китайская инвестиционная корпорация избежала крупных потерь, связанных с падением американской экономики. Согласно представленному отчету, по состоянию на конец 2009 года CIC имела относительно небольшие пакеты акций таких известных американских компаний, как Aetna, Apple, Citigroup, Coors, Eli Lilly, Freeport-McMoRan Copper & Gold, Goodyear, Johnson & Johnson, Merck, Pfizer, UnitedHealth Group, Visa и Wells Fargo. Если этот список и был чем-то примечателен, то тем лишь, что не содержал в себе доказательств активной инвестиционной деятельности. Было похоже, что CIC создает диверсифицированный долгосрочный портфель инвестиций вместо того, чтобы вести в США агрессивную скупку активов, как того опасались некоторые американские экономисты. Однако это не означало, что CIC и в дальнейшем будет оставаться пассивным инвестором: корпорация продолжала вкладывать свой огромный капитал по всему миру. Кроме того, нельзя было не учитывать, что в 2009 году соблюдение осторожности являлось хорошей стратегией поведения на американском рынке инвестиций: осторожность и ориентация на долгосрочную перспективу. Но времена меняются, и, поскольку китайские инвесторы постепенно становятся главными акционерами американских компаний, трудно представить, что они и впредь будут лишь молчаливо наблюдать за деятельностью принадлежащих им бизнес-структур. Это совершенно не свойственно держателям крупных пакетов акций.

Поскольку Китайская инвестиционная корпорация потратила на покупку акций американских компаний лишь незначительную часть свободного капитала, она занялась поисками по всему миру других возможных объектов для инвестиций, уделяя первоочередное внимание сырьевым активам. Согласно данным, опубликованным официальным правительственным информационным агентством Синьхуа, экономисты Asian Development Bank, который являлся инвестиционным советником CIC, пришли к выводу, что инвестиции в такие сырьевые товары, как нефть и природный газ будут способствовать «снижению рисков, относящихся к огромным валютным резервам Китая». Следуя этому совету, Китайская инвестиционная корпорация в 2009 году в дополнение к 1,5 млрд долл., уже вложенным в семнадцатипроцентную долю канадской горнодобывающей компании Teck Resources, инвестировала 940 млн долл. в одиннадцатипроцентную долю казахстанской нефтегазовой компании JSC KazMunaiGas Exploration Production; 300 млн долл. в сорокапятипроцентную долю российской Nobel Oil Group; и еще 710 млн долл. в двадцатипроцентную долю GCL-Poly Energy Holdings, крупнейшего китайского производителя поликремния и ключевого игрока в китайской солнечной энергетике. Кроме того, CIC, в дополнение к своим более ранним инвестициям в Blackstone, решила вложить 1 млрд долл. в американскую компанию частных инвестиций Oaktree Capital Management и 3,2 млрд долл. в инвестиционную компанию J. C. Flowers and Co. Помимо этого, китайский фонд через своих внешних инвестиционных управляющих закачал миллиард долларов в различные хеджевые фонды. Еще 200 млн долл. в виде прямых инвестиций были направлены в лондонский хеджевый фонд Capula Investment Management. Все эти инвестиции принесли CIC по итогам 2009 года почти 10-процентный доход, притом, что инвестиционный доход за 2008 год составил 6,8 процента. Это означало, что осуществленные Китайской инвестиционной корпорацией преобразования уже начали приносить ей дивиденды.

Но кроме модернизации своего фонда национального благосостояния, китайские власти пересмотрели и подход к использованию валютных резервов. В результате в 2008 году правительство приступило к реализации своей собственной крупномасштабной программы закупок. Силами находящихся в собственности государства предприятий и Государственного управления иностранной валюты китайское правительство аккумулировало сырьевые активы, которые, по его мнению, имели весьма важную долгосрочную ценность; прежде всего, это относилось к природным ресурсам, в которых Китай активно нуждался, но не имел в своем распоряжении. Только за первые три месяца 2008 года китайские власти направили на покупку иностранных сырьевых активов 42 млрд долл. И это было только начало.

Бум глобальных инвестиций начался для Китая с покупки австралийских добывающих компаний. Sinosteel Corporation за 1,3 млрд долл. приобрела горнорудную компанию Midwest. Компания Chinalco совместно с Alcoa купили двенадцать процентов акций Rio Tinto за 14,5 млрд долл. Китайская Minmetals Corporation приобрела Oz Minerals за 1,4 млрд долл. Hunan Valin Iron и Steel Group инвестировали три четверти миллиарда долларов в небольшой пакет акций Fortescue Metals Group. Yanzhou Coal Mining Company заплатила за Felix Resources Ltd. 3 млрд долл. Принадлежащий китайскому правительству Export-Import Bank of China предоставил австралийской горнодобывающей компании Resourcehouse 5,6 млрд долл. для финансирования строительства новой угольной шахты. Еще одна китайская корпорация Anshan Iron & Steel Group Corporation заключила с Gindalbie Metals Ltd. тридцатилетний договор на покупку железной руды. Стоимость сделки составила 65 млрд долл. При этом китайские официальные лица публично заявляли, что будут продолжать активные поиски возможностей для дополнительных вложений в ценные природные ресурсы Австралии.

Обеспечив свою экономику металлами, Китай обратил свое внимание на рынки нефти и природного газа. Государственная нефтяная корпорация Sinopec потратила 7,2 млрд долл. на покупку швейцарской Addax Petroleum, компании, занимающейся разведкой нефтяных месторождений в Нигерии, Габоне и Ираке. China National Offshore Oil Corporation, более известная как CNOOC, приобрела норвежскую Awilco Offshore за 2,5 млрд долл. Кроме этого, CNOOC и Sinopec заплатили 1,3 млрд долл. за 20-процентную долю в ангольском месторождении нефти, принадлежащем Marathon Oil Corporation. Корпорация PetroChina, заплатив 1 млрд долл., стала обладателем 45-процентной доли собственности в нефтеперерабатывающей компании Singapore Petroleum Company. Наконец, China National Petroleum Corporation выложила 390 млн долл. за канадскую компанию Vernex Energy, которая владеет пятидесятипроцентной долей в нефтяном месторождении на территории Ливии.

Но сделки совершались не только на корпоративном уровне. Китайское правительство тоже принимало в этом процессе самое непосредственное участие. Например, оно заключило с российскими компаниями Роснефть и Транснефть сделку на сумму 25 млрд долл., по условиям которой Китай в течение двадцати лет будет получать ежегодно 15 млн тонн нефти из месторождения в Сибири. Это означает поставку 300 000 баррелей в день, что эквивалентно примерно четырем процентам всего необходимого Китаю объема нефти. Кроме этого, китайские власти одобрили выделение 23 млрд долл. на строительство трех нефтеперерабатывающих заводов в Нигерии. Они же выдали ссуду в размере 10 млрд долл. бразильской нефтяной компании Petrobras, благодаря чему та получила доступ к весьма перспективному, но труднодоступному месторождению нефти, что, в свою очередь, обеспечило Китаю еще 160 000 баррелей в день. Еще 12 млрд долл. было направлено на заключение сделок о поставках нефти с венесуэльскими компаниями, с явного благословения президента этой страны, Уго Чавеса. Китай выдал кредит в размере 10 млрд долл. правительству Казахстана в обмен на поставку приблизительно 56 000 баррелей нефти в день, что эквивалентно примерно половине всего дневного объема добычи казахстанской нефтяной компании MangistauMunaiGaz. Эта сделка также поможет Казахстану построить трубопровод от Каспийского моря на западе страны до Узбекистана, ближе к китайской границе. И, наконец, фонд национального благосостояния Китая инвестировал более миллиарда долларов в совместное с канадской компанией Penn West Energy предприятие по разработке нефтеносных песков вдоль реки Пис-Ривер.

«Это пример того, что я называю энергетической дипломатией, – говорит Миккаэль Херберг, один из руководителей Национального бюро исследований в Азии и бывший директор по глобальной энергетике и экономики в ARCO. – Мы видим, как китайские нефтяные компании занимаются поиском новых источников сырья. При этом их действия обусловлены представлениями китайских властей о том, что это может способствовать усилению международных позиций Китая, появлению новых союзников, и одновременно обеспечению энергетической безопасности страны. В итоге, Пекин охотно финансирует корпоративный сектор, гарантируя себе нефтяные поставки. Но правда заключается в том, что по разным причинам китайское руководство предпочитает оставаться на расстоянии вытянутой руки от тех режимов, с которыми оно заключает коммерческие сделки. Они демонстрируют свою готовность договариваться о доступе к энергетическим ресурсам, но при этом не желают влезать во внутреннюю и внешнюю политику регионов своего присутствия. Они выступают за дружбу и сотрудничество, что находит проявление в строительстве футбольных стадионов и прочих социальных объектов, а также в официальных государственных визитах, во время которых они заявляют о своей глубокой заинтересованности в установлении долгосрочных отношений со своими новыми друзьями. Но политические вопросы они, как правило, стараются обходить стороной. Их не интересует политика деловых партнеров, они хотят лишь поддерживать свой собственный бизнес и свои экономические интересы. Такой подход выглядит очень привлекательно для стран, являющихся объектами китайских инвестиций, поскольку последнее, к чему они стремятся, подписывая международные контракты, это зависимость от иностранного государства».