Текст книги "Ночные животные"

– Сигаретки не найдется? – послышался за спиной низкий голос.

– Найдется, – не оборачиваясь, ответил Игнатьев. Его трудно напугать, ему ничего не страшно, у него все под контролем. Игнатьев потянулся за пачкой сигарет… и неожиданно его силой толкнули в переулок. Он ничего не понял. Открыл рот, но его тут же закрыла рука в кожаной перчатке. Но он ведь сильный. Он замахнулся для удара, но в следующее мгновение порывисто согнулся от боли сначала в животе, потом – в плече. Ему доставались грубые толчки со всех сторон. Когда парень открыл глаза, он увидел нелепицу: люди с лицами животных – и совершенно растерялся. Маски закружились, ноги не слушались.

– Какого хрена! – зарычал Игнатьев и отлетел к стене от жесткого удара по челюсти. В глазах больше не мелькали лица – теперь там мельтешили черные точки. Сумка рухнула на асфальт, прямо в лужу, а спина скатилась по кирпичам, как по горке. – Что за… дерьмо, что за дерьмо, что за…

Костя распахнул куртку спортсмена, достал пачку сигарет и отрезал:

– Спасибо.

– Да берите и валите на хрен! – сиплым голосом проорал парень. Тряхнул головой и попытался встать, но потом понял, что его окружили три незнакомца в черной одежде и детских пластмассовых масках. Испуг превратился в шок. Шок – в злость. Темноволосый парень остервенело свел брови и выплюнул: – Кто вы такие, мать вашу?

Начал накрапывать дождь.

Костя осмотрелся, подошел к мусорному баку и вытащил оттуда железку. Его губы тронула ухмылка, скрытая для окружающих, а черные глаза сузились. Неожиданно с улицы послышались мужские голоса: кто-то искал Игнатьева. Ромал, крадучись, подошел к Евгению и прижал палец к пластмассовой морде летучей мыши.

– Не надо, – посоветовал Игнатьев.

Ромал, не слушая его, замахнулся, в небе сверкнула молния, а Даня содрогнулся всем телом и до боли сжал кулаки. Он ждал, что Костя ударит, но…

– Подожди, я не… Подожди! – затараторил Игнатьев, вытянув перед собой руки, и Костя замер.

Артур подошел к Ромалу и похлопал его по плечу, а потом присел на корточки перед жертвой и невзначай смахнул капли воды со своей маски, будто капли пота.

– Что за херня? – прохрипел Женя, осматривая незнакомцев мечущимся взглядом.

– Прости моего друга.

– Твоего друга?

– Ему по кайфу кровь, торчащие кости.

– Вы чокнутые ублюдки, мать вашу, чокнутые ублюдки!

– Почему сразу «мы»? – не понял Селиверстов. Из-за маски его голос казался слегка искаженным, неестественным. – Это ему кровь нравится, а мне по душе общение. Я ведь пытаюсь общаться, улавливаешь? Я за толерантность, гуманизм и прочую ерунду.

– Да пошел ты, – огрызнулся Игнатьев, выгнувшись вперед, словно дикий пес, – иметь я хотел твою толерантность, и твой гуманизм, и тебя тоже, услышал? Тупая тварина, тебе валить пора, давай вали! Иначе я засуну тебе кишки в задницу, ублюдок, запихну их по…

Артур резко поднялся на ноги и взмахнул руками:

– Разговор не задался. – Игнатьев тут же замолчал. В переулке повисло напряженное молчание, и даже молнии беззвучно вспыхнули на небе. – Ну что поделать? Он твой.

Ромал усмехнулся, вновь шагнул вперед и завел за спину железку, как будто собирался отбить крученый мяч на бейсбольном поле, а Игнатьев в ужасе округлил глаза и вскочил.

– Стой-стой! – забормотал он. – Что значит «твой»? Я молчу, ребята, я слушаю вас, ладно? Я просто не понял сразу, кто вы и что хотите, но раз надо поговорить – ладно, все, я тут, я слушаю. Чего вы привязались? Вам деньги нужны?

– Не помешали бы, – со свистом опустив импровизированную биту, бросил Костя.

– Так я достану. Ребят, вы только скажите, сколько надо, я найду.

– Да мы не настаиваем.

– Но я отыщу, чисто как своим.

– Слово даешь? – издеваясь, поинтересовался Селиверстов.

– Да, я… – Жертва порывисто смахнула капли дождя с лица. Игнатьев был настолько высоким, что его тень почти доставала до крыши советской многоэтажки. Темные волосы намокли, пиявками прилипли к лицу, а руки дрожали, но не от холода. Этот громила дико боялся, пусть и пытался не подавать виду. – Если проблема в деньгах…

– Не в деньгах.

– А в чем тогда, мать вашу?

– Мать мою приплетаешь?

– Нет, я не… – Женя растерянно помотал головой. – Я не хотел, я так сказал… к слову пришлось, ты не подумай, просто вырвалось! Парни, просто вырвалось!

– Ты забрал дневник Маши Давыдовой, – неожиданно воскликнул Даня и подошел к Артуру. Ему надоело наблюдать, как они издеваются над футболистом, а тот дрожит и с ужасом жмурится, смахивая капли дождя с лица.

– Давыдовой?

– Мы просим вернуть ее дневник, и все закончится.

– Возможно, – с нажимом добавил Костя и резко взмахнул железкой. Ржавый острый ее конец застыл в нескольких миллиметрах от щеки жертвы. – Возможно, закончится.

– Да мы пошутили, – пробормотал парень.

– Несмешные у вас шутки, – низким голосом ответил Артур.

– Она не говорила, что дневник ей нужен, я даже не знал, что она обиделась, реально.

– Вы украли дневник…

– Да пусть забирает! На хрен он мне сдался? Пусть забирает!

– …и, – хрипло продолжил Костя, – избили ее, избили девушку. Целой толпой. Вы ее избили, будто она животное. – Ромал шагнул вперед. На щеке футболиста появилась едва заметная кровавая полоса. Игнатьев отскочил назад, врезавшись спиной в стену, но Костя подошел еще ближе и разъяренно отбросил в сторону свое орудие. – Ты ее ударил?

– Да никого я не бил.

– А кто тогда? Кто? Назови мне имя!

– Не помню, парень, я вообще ничего не помню, мы ее…

– Что?

– Мы просто пошутили, припугнули ее.

– Припугнули? – Вспышка. Темнота… Ромал потерял связь с реальностью, а когда очнулся, футболист держался пальцами за нос, а его удерживали Артур и Даня.

– Все, он тебя понял, ясно? До него дошло, он вспомнит имя или не вспомнит, но он сожалеет. Ты ведь сожалеешь? – Игнатьев кивнул, а Селиверстов оттащил вортако назад и с чувством похлопал по плечам. Творилось что-то неладное, и Арту это не нравилось. Ему даже разговаривать с Костей не нужно было, чтобы понять, как тот перепугался: его плечи и руки дрожали. Чертовщина какая-то. – Порядок?

– Да.

– Точно?

Ромал крепко зажмурился, а потом через силу кивнул. Что он сделал? Почему у того парня кровь пошла носом? Когда он успел его ударить? Идиотские вспышки. Внезапные и парализующие. Он ведь не собирался бить футболиста… он держал все под контролем, все под контролем! Как обычно, как принято, как правильно. Но что же произошло? Какого черта он натворил? И ведь не в первый раз.

Костя отвернулся, пытаясь собраться с мыслями, а руки продолжали дрожать. Нет, в этом не было ничего веселого, интересного или забавного. Это пугало. А если у отца были похожие проблемы? А если Виктор Ромал бил жену… а потом просто забывал об этом? Просто выкидывал этот момент из памяти, как ненужный мусор? Костя в отчаянии стиснул в кулаки пальцы, по переулку разнесся хруст, глаза у Жени увеличились вдвое.

– Вы, ребята, Давыдовой передайте, что мне ее дневник не нужен. Не нужен!

– Испугался? – усмехнулся Арт. Он исподлобья взглянул на Евгения и хмыкнул. – Я же тебе говорил, моему другу кровь по кайфу, но ты не слушал.

– Да я слушал!

– Теперь, когда он увидел кровь, захочет увидеть кости…

– Какие кости? Мать вашу, я ведь сказал, что все отдам, пусть он успокоится! Он мне врезал, я очнулся, я понял: Давыдову не трогать. По рукам? Договорились?

«Давыдову не трогать». Звучало довольно черство и не внушало доверия. Но выбора у ребят не оставалось. Что еще они могли сделать? И правильно ли то, что они уже сделали? Даня положил руку на плечо Кости, и они медленно отошли, а Арт грозно свел брови, подошел к Игнатьеву и прогремел:

– Верните Маше дневник. У тебя сутки. Если мы узнаем, что вы не выполнили наши условия, мы встретимся снова. Хочешь встретиться?

– Нет.

– Отлично. Тронете ее пальцем, разозлите нас сильнее.

– Да не будем мы ее трогать. Слово даю, не будем.

– Не будете! – Артур отступил от спортсмена. – Больше не будете. – И вежливо поклонившись, побрел вслед за друзьями.

Этим вечером ребята должны были переговорить и с Клементьевым, но они решили подождать, проверить, как на их слова отреагирует Игнатьев. Если завтра у Маши будет дневник, смысл сеять панику? Оправдание, конечно, глупое, но никому не хотелось продолжать веселье. Даже Костя мечтал поскорее очутиться дома.

Троица прогуливалась неспешным шагом по извилистым улочкам. Маски они сняли. Ромал достал пачку сигарет, Артур нашел зажигалку. Даня впервые попробовал затянуться и в течение десяти минут кашлял, улыбаясь, как ребенок.

Когда до общежития оставалась всего пара кварталов, Селиверстов отбросил окурок и неожиданно сказал:

– Нам нужна машина.

– Машина? – удивился Костя.

– Ну да, тачка. Расхаживать пешком – долго. Ездить на такси – дорого. А метро рано закрывается. Надо бы подогнать нам металлического коня, так мы сэкономим время.

– Металлического коня нужно чем-то заправлять.

– Да брось, выгоды все равно больше.

– Ты ведь не предлагаешь разъезжать по Питеру на «пауке»?

– Размечтался, – усмехнулся Арт, – надо что-то попроще, чтобы нас не заметили, а на «Порше» незаметно не покатаешься. Ты… черт, прости, я сумничал раньше тебя.

– Ничего. Набирайся опыта.

– У моего отца был «Хендай» 1994 года. – Как всегда неожиданно вставил Даниил и задумчиво покачал головой. – Мама не продала его.

– Автомобиль на ходу?

– В смысле, находится ли он в рабочем состоянии?

– В смысле, находится ли он в рабочем состоянии.

– Надо проверить. Я выезжал на нем несколько раз, но давно. Я собираюсь в эти выходные в Кингисепп, и, если у вас нет планов, поехали вместе. У вас есть планы?

– Вроде нет, – неопределенно ответил Артур и покосился на Костю, – можно съездить. И обратно вернемся уже на тачке. Что там за модель?

– Hyundai Pony[20]20
  Pony – пони (англ.).


[Закрыть].

– Вот тебе и металлический конь.

– Папе нравилась эта машина, так мама говорила. Кстати, мама будет в восторге, если вы приедете. Вы согласны? Надеюсь, да. – Глаза у Дани загорелись, и он вдруг заулыбался, как троечник, получивший первую пятерку. – Замечательная новость. Я еще не приглашал друзей к себе. То есть я-то приглашал, но они редко приходили. Вы ведь не передумаете? А если передумаете, сообщите заранее. Я должен буду…

– Дань, – перебил его Костя и усмехнулся, – никто не передумает, не переживай ты.

– Правда?

– Правда.

Ребята вновь замолчали, несмотря на мелкий дождь, они не торопились в общежитие.

Уже в корпусе, перед дверью в шестьсот вторую комнату, Арт остановил Ромала на пороге и неуверенно спросил:

– Ты в порядке?

Дурацкий вопрос, который странно звучал из уст Селиверстова. Костя нахмурился и приготовился выстраивать каменные барьеры, через которые никогда еще не пробиралась живая душа. Он ответил:

– Все в норме.

– Что в переулке стряслось?

– Мне надо оправдываться?

– Да почему сразу оправдываться. Я просто спрашиваю.

– Не надо просто спрашивать.

– Ты отключился. Прямо как в лифте. Это совсем не круто, вортако.

– Ты трусишь? – как можно небрежнее спросил Ромал и закатил глаза. – Все в порядке, понял? Не драматизируй. Я просто увлекся, с кем не бывает.

– Опасные у тебя заскоки, – подметил Артур.

– Хочешь мораль мне прочитать?

– Да я не…

– Вот и не читай. Сказал же: все в норме. Чего ты привязался? – Селиверстов угрюмо свел брови, а Костя вдруг ощутил себя полным кретином. Он не понимал, какого черта у Артура вообще появилась идея поболтать о проблемах. – Я с ног валюсь. Ты все сказал?

– Ага, как на духу.

– Класс! – Ромал прошел в комнату, но потом остановился. Он не привык, чтобы кто-то интересовался его самочувствием. Это сбивало с толку. К чему такие тупые нежности? Они, что ли, подружки? Будут плакаться друг другу в жилетку? И тем не менее Костя уже не знал, где черное и где белое, он запутался. Этот бесящий кудрявый блондин общался с ним гораздо больше, чем отец или же двоюродные братья. Идиотская ситуация. Парень обернулся и неожиданно выпалил: – Я разберусь. Больше ты подобного не увидишь, лады?

Арт удивился. Неужели ему удалось достучаться до Константина Ромала?

– Лады, – улыбнулся он и со стуком захлопнул дверь.

Глава восьмая
Кингисепп

Евгений Игнатьев вернул Маше дневник уже на следующий день, и, несмотря на то что субботнее утро выдалось довольно холодным, Маша пришла к парням в общежитие. Она долго благодарила ребят, хотя Артур божился, что они и пальцем не пошевелили.

– Это наши знакомые, – повторял он.

– Те самые, о которых мы рассказывали тебе в столовой, – добавлял Костя.

Маша была умной. Вряд ли она им поверила, но ничего не сказала. Протянула белый конверт и попросила передать его «помощникам». В конверте лежала тысяча. Идиотская и странная ситуация, в которой ни Арт, ни Костя, ни Даниил не знали, как себя вести, но все же деньги они забрали. Положили к тысяче от Оли.

Сайт «животных» получился мрачным и стильным, в красных и черных тонах. Даня просидел над ним полночи после возвращения с миссии, а потом все утро продремал. Где-то к двенадцати он очнулся и вспомнил, что им пора собираться в Кингисепп.

– Мне Алина написала, что визитки готовы, – неожиданно сообщил Селиверстов.

– Уже? – удивился Костя. – Когда успела?

– Алина одержимая, может всю ночь проработать… прямо как этот, – Артур махнул рукой на Волкова и по-доброму усмехнулся. – Давайте сначала заедем за визитками. Мой дом в нескольких кварталах от вокзала, доберемся минут за десять. Как думаете?

– Почему бы и нет.

– А ты, Дань?

– Главное – успеть на автобус.

– Успеем. Не кипишуй! А вы чего такие кислые? Сегодня же суббота, боже, я обожаю субботы. Больше, чем воскресенья и пятницы. Больше, чем все остальные дни.

Артур все болтал и болтал, застилая кровать, а Костя сел за стол и опустил голову на руки. Он не мог заснуть всю ночь, но если Даниил работал, то Костю не отпускали мысли о внезапных провалах в памяти. Вдруг это что-то серьезное? Хотя наивно было бы предполагать, что ничего серьезного не происходило. Уже третий раз Ромал выключался и приходил в себя, совершив нечто плохое и опасное – агрессивное, если выражаться точнее. Вспышки гнева, неконтролируемая ярость, эпилептоидная психопатия. Костя знал все эти термины, и он прокручивал их в голове, глядя в черный потолок. Ромал психом себя не считал, но готов был признать, что сбой происходил на неврологическом уровне, в башке, в эмоциях. Он не контролировал свою реакцию и отношение к происходящему, он защищался механически. Он защищался физически, а мозг – ментально, и потому, когда Костя заносил кулак, голова отключалась, чтобы не фиксировать приступы агрессии. Едва за окном появились первые солнечные лучи, Костя пришел к выводу, что его организм, видимо, пребывает в депрессии. Глупость, конечно, потому что смотреть сопливые фильмы, напиваться и жаловаться знакомым он не собирался, и все же, похоже, Ромал находился на грани нервного срыва: постоянная усталость, напряжение, частые головные боли и чувство… отвратное чувство вины. Он ведь бросил маму, уехал, он думал о ней все время, хотел ей звонить постоянно, но сдерживался и переживал еще сильнее.

Отстой, одним словом.

Какой же выход из такого идиотского состояния? В учебниках советуют обратиться к специалисту, но Костя не собирался изворачиваться перед каким-нибудь мозгоправом в белом халате. На самом деле все просто: есть проблема – взгляни ей в лицо. На этом ведь построены миллиарды психологических практик во всем мире! Правда… мужика-гения[21]21
  Джеймс Роджерс – в 1965 году был приговорен к казни на электрическом стуле за так называемый массачусетский эксперимент. Доктор Джеймс Роджерс использовал уникальную методику: усиливал паранойю больных настолько, что новый ее виток исправлял предыдущий.


[Закрыть], который предложил усиливать человеческую паранойю, чтобы в конечном счете от нее избавиться, приговорили к казни. Плохо, что только сейчас до ученых дошло, как важно, чтобы человек смотрел в лицо своим страхам, ведь людей пугает неизвестность, а когда у них формируется картина происходящего – и почва под ногами появляется, и решение.

Так в чем состоял страх Кости? Хотя правильнее было бы спросить, в ком…

– Эй! – раздался крик. Арт подскочил к Ромалу. Тот порывисто выпрямился и недовольно покосился на блондина. – Ты спишь? Нам пора собираться.

– Я задумался.

– Поделишься?

Костя поднялся из-за стола и с невинным видом размял спину. Будто бы его ничего не беспокоило. Будто бы он думал о новых кроссовках, а не о психическом расстройстве.

– Нечем делиться, – наконец сообщил он.

– Кто бы сомневался.

Семья Селиверстовых жила в уютном двухэтажном доме с пепельно-черной крышей и бежевыми стенами; панорамные окна, красивое крыльцо, цветы по обе стороны каменной дорожки и подстриженные пихты дополняли картину идеального дома. Добираться туда ребятам пришлось больше часа: минут сорок на метро, а потом пешком топать, так как до поселка не ходили автобусы. Видимо, район был престижным и у его жителей не возникало желания, да и необходимости, добираться до центра на подземке. Или они заказывали такси. Костя не бывал в подобных местах, собственно, как и Даниил. В то время как Артур с довольным видом шагал по идеально ровному тротуару, они молча плелись следом и озирались по сторонам в поисках чего-то приземленного и человеческого, но видели только помпезные особняки. Коттедж Селиверстовых, к их удивлению, отличался от соседних домов: аккуратный и маленький по сравнению с гигантами в пять, а то и шесть этажей. Кто жил в этой части Питера, Костя не знал, да и местные обитатели вряд ли подозревали о существовании той части Питера, в которой жил Костя.

– Родителей дома нет, – невзначай бросил Артур, – папа сейчас дело ведет важное, а мама опять поехала на дурацкий цветочный рынок.

– Цветочный рынок? – недоуменно переспросил Костя, когда они подходили к дому Селиверстова. Он впервые видел так близко позолоченные оконные рамы. Это же краска?

– Мама обожает в саду копаться, да и вообще любит заниматься домом. Тут таких немного, реально, по утрам на лужайках в комбинезонах траву стригут какие-то наемные рабочие, мусор выносят, полы драят. У моих друзей были эти… гувернантки.

– Не повезло вам.

– И не говори, но я везучий, мама терпеть не может, когда за нее готовят, убирают, а уж воспитывают… – Арт усмехнулся и остановился на пороге, – это вообще харакири.

Неожиданно дверь распахнулась, и перед парнями возникла Алина в безразмерной черной футболке, перепачканной краской, а на лице виднелись разноцветные капли. Волосы Алина собрала в пучок, за ухо заложила толстую кисть. Девушка так внезапно появилась перед ребятами, что они удивленно застыли.

– Что там? – Девушка посмотрела через плечо. – Что вы увидели?

– Ты работала? Извини. – Селиверстов подошел к сестре и обнял ее, а она улыбнулась, опустив подбородок ему на плечо. – Не думал, что мы оторвем художницу от искусства. Уже смастерила мою статую? Признавайся.

– Как раз работаю над этим.

Алина помахала Косте с Даниилом.

– Выглядите уставшими. Долго добирались?

– Они не выспались, – отмахнулся Арт, по-хозяйски проходя в холл.

– Нет-нет, все в норме.

– Чего застыли? Давайте уже проходите. Может, чай поставить?

Девушка чуть ли не протолкнула ребят в дом, закрыла за ними дверь и вновь широко улыбнулась. Она наверняка заметила, какое испуганное лицо у Дани, каким сбитым с толку выглядел Костя. Ромал изо всех сил пытался не показывать своих чувств, но… Как можно притворяться, будто ничего особенного не происходит, когда он переступил порог самого красивого дома из всех, что он когда-либо видел? Мраморный пол, молочно-бежевые стены, деревянная лестница с золотыми перилами и огромные зеркала. Светлый и невероятно уютный семейный уголок, завораживающий теплом и спокойствием. Ромал откашлялся, затормозив в проходе, а Даня пристроился рядом.

– Вы не проходите? – растерялась Алина.

Артур наконец вспомнил, что он не один, и повернулся к ребятам. Костя и Даниил не торопились разуваться, выглядели как два истукана, оказавшихся в центре вулкана, но их можно было понять. Они ощущали себя не в своей тарелке, и если Даня просто боялся, то Ромал искренне желал вернуться в свою шкуру, чтобы взять под контроль эмоции.

– Слушай, мы чай не будем, – опомнился Селиверстов. – Мы визитки заберем и покатим в Кингисепп.

– Что за Кингисепп?

– Небольшой город в ста трех километрах от Санкт-Петербурга, – выстрелил Даниил с умным видом. – Там родилась моя мама – Ирина Волкова. Когда отец заболел, пришлось перебраться к родственникам. Я плохо помню это время, мне исполнилось восемь, и меня не интересовали проблемы родителей, да вообще мало что интересовало. Ты можешь поехать с нами, Алина, если есть желание и возможность.

Девушка удивленно вскинула брови и поглядела на брата:

– Ты им еще не надоел?

– Да они меня обожают.

– Всем сердцем, – едва слышно бросил Костя, рассматривая шторы на окнах. Затем он повернулся к друзьям. – Нам мало одного Селиверстова. Мы хотим сразу двоих.

– С двумя-то управишься?

– После гусарских усов мне ничего не страшно, – принял вызов парень.

– А зеленка уже не видна, – улыбнулась Алина и подошла к Ромалу, – долго вы, должно быть, ее оттирали.

– Только сегодня и оттерли.

– Как же вам жутко не повезло. Кто мог так поступить?

– Да одна сумасшедшая, – вмешался Артур и положил огромные ладони на хрупкие плечи сестры. – Решай, поедешь с нами? Если поедешь, нужно выдвигаться. Иначе мы побежим вслед за автобусом, а у меня все мышцы после тренировки ноют.

– И не только мышцы, – рассмеялась девушка.

– Алин!

– Ладно, не нуди. Дайте мне пару минут, хорошо? Я быстро.

Алина пошла на второй этаж, а Ромал прислонился к стене и спросил:

– На ее языке «пару минут» – это полчаса?

– Да пусть только попробует. Мы вечно вместе куда-то ходили, я брал ее с собой на тусовки, сборища, и в основном она развлекалась в компании парней, выросла среди них. Так что она привыкла собираться, как в казарме. Если она собиралась дольше, мы просто уходили, а она в одиночестве пересматривала «Сумерки» – вот и весь урок.

– Тяжелое у нее было детство.

– Тяжелейшее, – подхватил Костин сарказм Селиверстов.

Пока Алина приводила себя в порядок, Артур показал друзьям гостиную и кухню. Даниил изучил высокие массивные колонки, стоящие рядом с плазменным телевизором, а Ромал застыл перед стеллажами с книгами: десятки томов по уголовному праву синего цвета, за ними несколько фиолетовых юридических журналов, потом толстенные зеленые юридические словари, экземпляров так двадцать. Костя, казалось, даже услышал, как его челюсть со стуком повалилась на пол.

– Впечатляет, – невольно прошептал он.

– Да это папа выделывается. Самые важные книги он хранит у себя в кабинете, и вот там настоящая библиотека, поверь мне. – Артур покачал головой. – Знаешь, когда я совсем маленький по дому бегал, папа мне даже дышать в его кабинете запрещал… носился за мной по всему коттеджу. Лучше бы он так за Алинкой следил. Однажды она тайком пробралась в его кабинет и изрисовала каракулями его документы. Шуму было, жесть.

Костя криво улыбнулся и заметил на соседнем стеллаже рамки с фотографиями. Что-то екнуло у него в груди, что-то странное, колкое. Артур на соревнованиях со шлемом под мышкой, Алина показывает на камеру ладони, испачканные желтой краской. Миловидная блондинка с прямыми короткими волосами обнимает широкоплечего мужчину со спины.

Ромал нахмурился, отвернулся и взъерошил угольную шевелюру, понятия не имея, отчего на душе так потяжелело. Он отошел к окну и выглянул на улицу, упрямо и наивно предполагая, что скоро полегчает и странное чувство исчезнет. Но острые когти стиснули легкие, дышать вдруг стало невозможно. В такие моменты обычно думаешь, что лучше бы вообще не дышать.

Через несколько минут спустилась Алина, одетая в джинсы и черную майку. Волосы она распустила, густые пряди шоколадными волнами падали на плечи. Кисти за ухом уже не было, краску с лица она стерла. Девушка сообщила:

– Я готова к путешествиям.

– Ты замерзнешь в майке.

– Надену куртку.

– Надевай! Ну что, выдвигаемся?

– Разумеется. – Даня кивнул. – У нас в запасе чуть больше получаса.

Как оказалось, от дома Селиверстовых до вокзала нельзя доехать за десять минут, как бы отчаянно Артур ни оправдывался, с расчетами он промахнулся. К счастью, автобус задержался на четверть часа, и ребята успели купить билеты, усесться на заднем сиденье и по третьему кругу пожаловаться на Селиверстова и его «десять минут».

– Держите, – сказала Алина и достала визитки, о которых все забыли из-за спешки.

Визитки оказались чертовски простыми: черный фон, алые буквы, но как же классно они смотрелись – стильно и зловеще.

– Всю ночь думала над логотипом, – призналась девушка, стянула кроссовки и залезла на сиденье с ногами. Даня в замешательстве проследил за ней, но ничего не сказал, а Костя с интересом хмыкнул. Забавная девчонка. – Тут главное – не переборщить. Все должно быть в меру, ну а это сложно. Идеально – найти золотую середину и соблюсти баланс.

– Чем проще, тем лучше, – задумчиво проговорил Ромал.

– Верно. Я оставила только заглавные буквы. Видите? Буква «ж» внутри буквы «н».

– И над этим ты голову ломала целую ночь? – скептически поинтересовался Артур и тут же получил локтем в бок. – Ладно-ладно, мне нравится, честно.

– Кто эти «Ночные животные»?

– Сайт какой-то.

– Какой-то?

– Да мне без разницы какой, – отмахнулся брат, – знакомые спросили, рисует ли у меня кто-то из друзей. Я сказал, что есть такой человек.

– Надеюсь, им понравится.

– Понравится, – кивнул Костя, покосившись на девушку, – серьезно, все отлично.

От Питера до Кингисеппа ехать чуть больше полутора часов. На машине можно добраться за час, на «пауке» Артура – за тридцать минут, автобус же тарахтел, наезжая на кочки каждые три секунды, и Селиверстов извергал такие ругательства, что пассажиры оборачивались и осуждающе хмурились. Одна бабушка так громко стучала зонтом, явно пытаясь заглушить стенания Артура, что Алина не сомневалась: сейчас бабуля встанет и постучит не по полу, а по голове ее брата. К счастью, обошлось без происшествий.

Едва автобус остановился, Даня поспешил на улицу и втянул сладкий запах осени; сквозь чернеющие тучи сочился свет, и Даниил улыбнулся, оглядывая родные и такие знакомые перекрестки. Он повел друзей к остановке и не замолкал ни на мгновение, рассказывая о городке, в котором он вырос. Честно говоря, Кингисепп не был красивым и уютным, напротив, грязный, неприглядный, как и большинство городков в глубинке нашей страны. Но Даня умудрялся с таким восторгом описывать захудалые кафешки и площадки, увязшие в тине озера и болота, что ребята с интересом его слушали. В маршрутке Волков признался, что у его мамы свой цветочный магазин.

– Что-то слишком много мам увлекаются садоводством, – усмехнулся Артур. – Твоя тоже, да? – подтолкнул он в плечо Ромала. – Признавайся!

Но Косте не в чем было признаваться. Его мама много чем увлекалась, да вот только работала она уборщицей и чаще проводила время в компании швабр, чем роз.

Ирина Волкова жила в симпатичной белой новостройке на девятом этаже. Едва Даня занес руку, чтобы постучать, она распахнула дверь и выскочила за порог, поймав сына в любимую ловушку всех матерей. Ее руки так крепко вцепились в плечи сына, что Даня побагровел и резко сказал:

– Мама, я сейчас задохнусь!

– Да кто от такого задыхается, Даня? – воскликнула Ирина, отстранилась и заулыбалась во все тридцать два зуба. Она потеребила щеки сына, потом поправила его волосы, затем выдохнула и наконец успокоилась. – Хорошо, что ты дома.

– Согласен. Я хочу представить своих друзей: Артур, Костя и…

– Господи боже, что это я! – Данина мама шагнула к гостям. Ее черные кудри подпрыгнули, словно пружинки, и опустились на полноватые щеки. Глаза глядели так пристально, что, казалось, они смотрели прямо в душу. – Артура я помню, а вот вас…

– Костя. – Ромал пожал женщине руку. – А это Алина.

– Очень приятно, – улыбнулась девушка.

– И мне, милая. А что мы в дверях стоим? Проходите, разувайтесь. Я вас давно уже жду, чайник закипел, и блинчики напитались маслицем, сахаром. Ты ведь ни на каких диетах не сидишь, Алинчик? Гиблое это дело, только здоровье себе попортишь.

Ребята оставили вещи в комнате Дани, настолько зеленой, что даже в глазах зарябило, и прошли на кухню, где хозяйка разливала чай. Она достала из холодильника гигантскую кастрюлю и вывалила на тарелку с десяток отбивных.

– Вы ведь проголодались, правда? Сейчас подогрею, а ты, Дань, сходи на чердак, там есть баночка вишневого варенья. Принесешь?

– Разумеется.

– Можешь еще помидорчики захватить.

– Я помогу тебе, – предложила Алина, подскочив с места.

Когда они ушли и за ними захлопнулась дверь, что-то изменилось. Плечи женщины внезапно опустились, а руки перестали перекладывать еду из одной тарелки в другую так быстро, как лопасти пропеллера. Ирина смахнула испарину со лба и устало улыбнулась:

– Душно здесь.

– Открыть окно? – выпрямился Артур, но Волкова покачала головой.

– Не нужно, еще продует. Вам чай с сахаром?

– Я добавлю, – спохватился Костя. Он забрал сахарницу, а Арт переставил чашки. На мгновение женщина застыла, наблюдая за ними. Стояла у плиты и смотрела, как друзья ее сына раскладывают вилки, салфетки, моют фрукты и нарезают хлеб.

Люди много о чем мечтают: покорить сцену, заработать денег, издать книгу, увидеть океан, изобрести лекарство от рака, выгодно жениться, стать олимпийским чемпионом.

Ирина мечтала о том дне, когда ее сын перестанет быть тем странным мальчиком, на которого показывают пальцем, тем молчаливым ребенком, с которым не хотят общаться и проводить время. Он всегда был одинок. Как бы отчаянно он ни пытался понять людей, они не воспринимали его всерьез и смеялись над ним, избегали его. А Даня… он все равно продолжал к ним тянуться. Казалось, ему суждено оставаться в тени собственного недуга вечно. Но сейчас все было иначе.

– Двери моего дома для вас всегда открыты, – неожиданно сказала Ирина, и Артур с Костей в растерянности обернулись к ней. Она присела, поправила волосы и посмотрела на них такими печальными глазами, что парням стало не по себе. – С ним бывает сложно, да, я знаю, но странности в поведении не умаляют его доброты. Он совершенно беззащитный и робкий, и я не хотела отпускать его в институт, видит бог, не хотела, но как я могла стоять на своем и спорить, когда мой мальчик вырос? Когда запреты сделали бы его еще более непохожим на остальных? – Ирина покачала головой и протяжно выдохнула. – От меня мало толку сейчас. Я слишком далеко, и я поседею к своему дню рождения, честное слово. Но я теперь спокойна. – Женщина горько улыбнулась. – Я очень рада, что мы познакомились.

Артур хотел ответить, но промолчал. Он смущенно улыбнулся, а Костя кивнул и в своем стиле, серьезно, уверенно, сказал:

– Даня – хороший парень. Тот, кто считает иначе, ошибается.

– Люди часто ошибаются.