Текст книги "Осколки фамилии"

На следующий день мама Харви прилетела, восторгаясь небольшой экскурсией по Каракасу, на которой побывала незапланированно. А папа вместо теплых приветствий напился, заставляя испытывать чувство неловкости и Харви, и маму перед товарищами. Человек создан так, что умеет переключаться, захватывающие приключения и истории материка отводили все тревоги и обиды на второй план. С товарищами они плавали по Амазонке в окружении аллигаторов и черепах, купались в озере в самом сердце джунглей вместе с пираньями, которые в этом сезоне были не особо опасны, поскольку пищи им хватало вдоволь, бродили по бескрайним пустыням, созерцали многокилометровые птичьи базары и тайные знаки, оставленные загадочными инками. Они пробирались сквозь леса, горные тропы, равнины и обрывы к затерянному городу, над их головами кружили кондоры, а под ногами ползали скорпионы.

И даже завораживающая красота, разнообразие ландшафтов и немалая физическая нагрузка не излечивали душу отца. Казалось, демоны в нем одержали верх, он оставался раздражительным по отношению к членам своей семьи и каждый день выпивал пару бутылок пива в их общей небольшой палатке прямо перед сном. В сердце Харви это вызывало столько сожаления по отцу, ведь он даже не пил со всеми в компании, чтобы поддержать веселье, или не делал этого, сидя на камнях и созерцая молодые вершины Анд, которые так захватывали резкостью своего рельефа, значительной амплитудой высот и остротой вершин. Нет, не осталось в этом широкоплечем, отлично сложенном и голубоглазом мужчине стремления к эстетике, тяготения к тому, чтобы впитать в себя, вдохнуть этот трепетный и одновременно монументальный мир. Когда уже все, как он думал, заснули, папа забивался в угол палатки, сгорбившись открывал бутылку за бутылкой и наполнял свою оболочку, пока не засыпал в беспамятстве. Тесная палатка заполнялась удушливыми хмельными запахами, от которых невозможно было скрыться до утра. И почему Харви не пришло в голову спать на улице, да, там змеи, скорпионы, холод и, возможно, другие ночные жители, но разве все это более страшно, чем подчиняющее каждую клетку унижение?

В один вечер Харви не выдержала и сказала:

– Папа, перестань пить в общей палатке, этот запах невозможно терпеть, он держится всю ночь до утра.

– Что? Цыц! Подумаешь, что тебе не нравится, – огрызнулся отец.

Харви посмотрела на маму, ведь была уверена, что той это все так же неприятно и что она не позволит отцу так пренебрежительно к ним относиться. Но мама Харви посмотрела на них, перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Ее лицо выражало полное спокойствие и умиротворение. В какой-то момент Харви показалось, что губы мамы даже растянулись в легкой улыбке. Это было страшно. Вот он, идеальный союз, объединение пренебрежительности и грубости с полным безразличием. Хотелось верить, что каждый из них искренне счастлив в таком партнерстве, но правда такова, была убеждена Харви, что любой шаг, поступок или слова, которые не соответствуют нормам высшей морали, делают самого человека несчастным и незаметно разрушают его жизнь. Очень хотелось найти ключ к сердцам родителей и открыть им глаза на те пропасти, в которые каждый из них шагает. Харви должна! Харви сможет им помочь! Харви остановит их до того, как будет слишком поздно! Пусть горы будут тому свидетелем, Харви будет из-за всех сил стараться достучаться до них! Главное – и ей не заразиться эпидемией безразличия.

Это безразличие в мире Харви начнет наблюдать раз за разом, неспособная с ним примириться, но научившаяся иногда просто не замечать его. Однако прежде, чем поднатореть в умении абстрагироваться, Харви наломала немало дров. У прилежной, хотя и живой Харви начались неприятности в школе, связанные с тем, что домашние проблемы она проецировала на учителей, и, будучи не в состоянии бороться против безоглядно любимых родителей, она со всей юной страстью включилась в борьбу против неидеальных учителей и системы. И сейчас, рисуя брызги, вырывающиеся из-под ног гордых и прекрасных оленей, Харви недоумевает, как люди, избравшие своей профессией педагогику, с такой легкостью отвернулись от очевидных проблем пусть уже взрослого, но еще ребенка. Каждый из них решил, что это не входит в круг его задач, что платят ему просто за то, чтобы донести, как решать тригонометрическое уравнение или как правильно интерпретировать слова князя Болконского. И дело ведь не в том, что учителя не знают, что творится в душах их подопечных. Дело в том, что многим из них это безразлично. Можно ли их винить? Тех, кто слеп и просто следует сложившимся устоям, конечно, винить нельзя, разве что в отсутствии стремления к саморазвитию. А тех, кто все понимает, но просто разрешает себе эту черствость по отношению к окружающим, – вот их, конечно, следует бояться. Не знаешь, насколько далеко простираются границы их безразличия.

Хотя, если убрать все эту юную горячность, то, конечно, в голове Харви все стало вверх дном. Учителя действительно прежде всего должны учить, а остальное – это уже выбор каждого отдельного преподавателя. Но Харви не хватало отеческой заботы, и она решила, что недодают ее именно учителя. Так устроен человек, что, задаваясь каким-либо вопросом, он неугомонен до тех пор, пока не получит на него ответ. Как одержимый, наш мозг пытается докопаться до истины, но если на пути к ней ему попадается более-менее удовлетворительный вариант, то для скорейшего разрешения ситуации мозг воспринимает этот вариант как единственно верный и принимает за истину в последней инстанции. Так и Харви, раз за разом задаваясь вопросом о своем одиночестве и не смея окончательно обвинить во всем родителей, переложила весь груз ответственности на учителей. Она винила своих преподавателей в несовершенстве, в том, что они не были достаточно внимательны к ней, но более всего она не могла простить им того, что, как бы курьезно это ни звучало, они не любили ее безусловно. Хоть и каждая претензия Харви была небезосновательна, а учителя, с которыми отношения не сложились, действительно были довольно заурядными и закомплексованными людьми, но, конечно, Харви все воспринимала гиперболизировано и перегибала палку. И очень жаль, потому что из-за этого прежде всего сама несла потери – пробелы в тех знаниях, которые могли бы лишь скрасить ее жизнь.

Родители Харви к ее проблемам в школе также оказались во многом безучастны. Они пытались вылечить следствие, а не причину болезни. Неуспеваемость была вовсе не связана с тем, что Харви оказалось сложно осилить программу, совсем нет, она нарочно ничего не делала, старательно выставляла себя глупее, чем была на самом деле, и не прикладывала ни малейшего усилия к изучению тех предметов, где учителя проявляли морально-нравственные качества ниже высоко поставленной планки, уровень которой Харви определила сама. Родители давали Харви деньги и просили нанять себе учителя за дополнительную плату, что Харви и делала, продолжая, однако, всячески препятствовать тому, чтобы хоть какая-нибудь информация залетала в мозг.

Харви на самом деле глубоко запуталась в своих жизненных задачах, в своих желаниях, в своем существовании. В ней стремительно увеличивались неуверенность и страх, делая все более уязвимой и слабой. Харви просто хотелось, чтобы на нее обратили внимание. Все, о чем Харви мечтала, – это провести, скажем, неделю всей семьей в разговорах о важном, в болтовне о пустяках, строя светлые планы на будущее, а затем выполняя их. Но вместо душевных разговоров Харви раздражала, ведь своими оценками она лишь дополнительно обременяла родителей. Вслед за раздражением следовали унижения и взгляды, полные жалости. Способная и трудолюбивая Харви всерьез начинала подозревать, что больна слабоумием, а от нее это просто тщательно скрывают ее заботливые родители. Может, действительно оттого они и не участвуют в ее учебе, зная, что ей уже ничем не помочь? Наверное, она и правда достойна только жалости к себе.

Безразличие разливалось инфекцией по венам не только в ближайшем окружении, но повсюду, куда ни окинь взгляд. Оно становилось нормой в глазах Харви, а участливость воспринималась с подозрением, как статистический выброс, требующий более тщательного анализа. Безразличие оковывало страхом на улицах, когда, стоя в непосредственной близости, люди могли спокойно наблюдать беду, отводя глаза и подчеркивая этим свою непричастность к происходящему. Эта черствость лишала юную Харви опоры, ведь когда не чувствуешь защиты в семье, есть надежда, что проблема внутренняя, и как только ты окрепнешь и станешь независимым, все наладится, ты вырвешься в нормальный счастливый мир. Но когда ты видишь, насколько безумен весь этот мир, как он жесток и несправедлив, становится понятно, что от пустоты и боли внутри не уйти никуда.

Переживания – неотъемлемая черта подростков нашего времени, когда детство затянуто, а в яркие юные годы детям не дают в нужной мере ни ответственности, ни свободы. Такое искусственное растягивание детства создает поколения людей, не способных принимать за себя решения, настаивать на своем, стремиться к лучшему. Зато они бесконечно во всем винят окружающих, ничего не меняя. Искусно взращенные поколения идеальных избирателей. К этому прибавляется повсеместное преподнесение ложных истин. Учат, что деньги, дорогие квартиры и машины – главное мерило успеха, и направляют по ложным путям, чтобы мы жили надеждами заработать и оправдать возложенные на нас обществом ожидания. Но почему-то забывают сказать, что главное – это научиться быть счастливым, что это и есть наивысшая задача каждого человека: создавать счастье внутри себя и дарить его обратно в мир. Деньги и роскошные вещи способны дать лишь наслаждение, доставить удовольствие или пробудить более низменные чувства, такие как алчность, самолюбование, властолюбие. Молодых людей упорно убеждают, что вот эти материальные удовольствия и есть счастье, в погоне за которым большинство так и остаются несчастными и глубоко одинокими внутри.

Такая подмена особо опасна, ибо плодит несчастливых людей, не понимающих причин своей вездесущей грусти, несмотря на то, что формально делают они все правильно и добились многого. Человек продолжает бежать, преследуя мнимые цели, но никак не может достигнуть того состояния, за которым мчался все время. У любого марафона должен быть финиш. Это мироустройство, под которое и была заточена человеческая психика. Марафонец должен добежать до финиша, свалиться на землю и обрести душевный покой, а потом встать и начать готовиться к новому забегу. Танцор должен станцевать свой танец, чтобы поставить телом точку и насладиться овациями, а затем, уйдя за сцену, начать репетировать вновь. Никто не может вечно бежать, танцевать, рисовать, работать над бесконечным проектом. Всем нужны достижения, преодоленные отметки, исполненные цели. Человека должно время от времени накрывать абсолютное искреннее счастье, иначе все человеческое уходит.

Однако об этом не говорят, более того, такие мысли зачастую воспринимаются с возмущением. С самых юных лет общество ограничивает нашу свободу: свободу выбора, свободу восприятия и свободу физическую. Многие абсолютно лицемерные нормы поведения выдаются за правила приличия и не подлежат обсуждению, в то время как их единственной целью служит воспитание покорности и ограниченности в людях. А те человеческие проявления, которые действительно в лучшую сторону отличают нас от животных, принимаются за слабость. Гнет этих ограничений, приправленный ложными ценностями, пожизненно сажает прекрасные и уникальные натуры в тюрьму, порождая толпы изломанных судеб и не реализовавшихся надежд.

В юности, когда все чувства словно оголенные провода, диссонанс вызывает сопротивление, и увидеть свет могут только те, кто видит доказательства его существования постоянно: дома в своей семье или в другой счастливой семье, которую имеют возможность регулярно наблюдать. Если света не видно, то поневоле начинаешь верить только во тьму.

В тот период мама Харви практически отсутствовала дома, большую часть времени пребывая в командировках, убегая от домашней действительности и наслаждаясь разнообразием мира, которое ей позволяла увидеть ее работа. Дом для Харви был холодным и неуютным местом, где каждый вечер ее ожидал пьяный дебош. Настал момент, когда Харви более не могла справляться с гнетущей тяжестью, которая, казалось, нападала со всех сторон: душила, пинала, больно щипала и всячески издевалась. Изможденная душевными беспокойствами, Харви ушла из дома поздним вечером, когда отец, напившись и крепко уснув, уже был бы не в силах ее остановить. Харви ушла к подруге, чьи родители уехали на несколько дней. Подруге Харви солгала, окутав вранье в правду: «Я ушла из дома, чтобы родители поняли: с моим мнением надо считаться, я уже повзрослела и способна принимать собственные решения!»

Такая причина не вызывала ни лишних расспросов, ни удивления, так как была понятна многим подросткам. На этом Харви и сыграла. Однако уже вечером, лежа в чужой постели, Харви думала о том, что она сама – человек с гнильцой. Все время врет окружающим, приукрашивая то, что творится дома и в душе́. Врет Харви искусно, люди ей верят, и она продолжает врать. Ее подруга с радостью приютила ее, а Харви ей солгала, чтобы выглядеть значимо и смело. А ведь могла бы просто промолчать, сказать, что не готова рассказать. Это было бы честно и достойно. Но нет, Харви – человек с гнильцой, поэтому она врет. Возможно, из-за того, что подруга была вечным напоминанием, как Харви не откровенна с человеком, давшим ей кров, со временем их общение сошло на нет по инициативе Харви.

На следующий день, спохватившись, папа стал искать Харви: звонить и писать. Но она не хотела отвечать, прежде всего потому, что знала: отцу не будет интересна истинная причина ухода. Более всего его заботит тот факт, что Харви доставляет ему очередные неудобства, и он вынужден отвлекаться от своей полной эгоизма жизни и тратить время на Харви. Харви знала, начнутся агрессия и угрозы, которым в силу ее юного пятнадцатилетнего возраста и зависимого положения будет довольно сложно противостоять. Сложно аргументировано и уверенно защищаться сегодня, а завтра возвращаться в дом к этому же человеку и есть пищу, купленную на его деньги. Кроме того, Харви в этот период с трудом могла сдерживать слезы, часто плакала при малейшем давлении со стороны близких, так как каждое грубое слово и очередное обвинение с их стороны служили последней каплей в бесконечной череде печалей Харви. Хотя, возможно, в большей степени было виновато типичное для этого возраста буйство гормонов. Проанализировав свое положение, Харви поняла, что пока ей хотелось просто отсрочить встречу, чтобы дать себе время разобраться. Поэтому единственное, что сделала Харви, – это отправила смс со словами: «У меня все в порядке». Она думала, что если он действительно переживает, он может приехать в школу и найти Харви там, но он не сделал и этого. И, вместе с тем, это все же положило начало чему-то новому.

Харви пробыла у подруги еще несколько дней, потом наступила суббота, и она получила смс от папы: «Извини. Я вызвал доктора, меня сегодня закодируют». Харви мчалась домой на всех парах, окрыленная смелостью папы и желая ему помочь, оказать поддержку и наконец прокричать громко-громко, как она его любит и как гордится им! Харви нашла папу дома, ослабленного и переживающего то, что называется ломкой. Доктор уже ушел. И сейчас, когда он лежал на кровати в спальне, такой слабый и ранимый, Харви поняла, насколько он Великий человек, ведь он смог вырвать себя из лап одного из самых страшных зверей планеты, смог это сделать тогда, когда даже оптимистичная Харви утратила любую надежду. Папа зажег такой луч света, который, как казалось Харви, она и не заслуживала.

В день прилета мамы Харви заранее предупредила ее о произошедших дома изменениях. Мама отреагировала не очень эмоционально, но Харви показалось, что все же она обрадовалась. Мама и Харви поддерживали папу, хотя боялись делать это слишком явно, чтобы не спугнуть удачу, которую только-только ухватили за ее яркий хвост. Отсутствие алкоголя настолько преобразило дом – нет, конечно, он не стал наполнен уютом и теплом, как дом бабушки, но хотя бы в нем перестало править беззаконие алкогольного сюрреализма. У Харви вновь появилась надежда, что однажды они выстроят дом счастья. Дом, наполненный сказочным светом, который делает уют почти физически ощутимым. А в тот момент, когда ты переступаешь порог такого дома, немедленно чувствуешь царящие взаимное уважение и доброжелательность. Харви, уже однажды ощутившая подобное у бабушки, страстно желала оказаться в таком состоянии вновь. Это подобно тому, когда впервые в жизни видишь море – никогда в жизни ты более не забудешь его шум, запах, его величие и при этом никогда не насытишься большой водой – не перестанешь восхищаться им, стремиться посмотреть в его сторону, вернуться вновь. Харви страстно желала жить в таком уюте, но, конечно, он не создается в момент на месте выжженной пустыни и руками лишь одного члена семьи.

А создавать было что. В доме Харви за исключением ее комнаты царили вечный бардак и неопрятность, несмотря на то, что приходила убираться домработница. Но это было не самое страшное, хотя и входило в полный диссонанс с натурой Харви. В доме сквозило ощущение временности проживания, будто все члены семьи здесь были лишь на пару ночей, словно путники, встретившиеся в лагере высокогорья, чтобы потом двинуться каждому в своем направлении. Проявлялось это в мелочах, что ткут всю нашу жизнь: в стоящей на полке пустой рамке для фотографий, в карнизах без штор, в проводах, выведенных под освещение, но так и торчащих из стен извивающимися змеями, в картинах, приставленных к стенам, на которые должны быть повешены. Все это напоминало ковер с уродливым узором, глядя на который, уже перестаешь думать, справляется ли он со своей задачей или нет. Видишь только это уродство, которое отравляет жизнь, а еще хуже, если к этому привыкаешь и перестаешь замечать. Харви надеялась – их общих усилий хватит, чтобы сплести изящный узор, на котором захочется задержать взгляд.

Чтобы сплести этот узор, важна поддержка каждого члена семьи. В противном случае энергия уходит не на созидание, а на противостояние критике. Нужно отдать должное маме Харви – изредка вырываясь из своего бездонного мира, она замечала, что не все так лучезарно в доме, который называла своим. Однажды мама от и до отремонтировала комнату Харви, создав в ней оазис, который стал местом силы и уединения не только для Харви, но и для мамы. Эту комнату они стали делить, словно подруги, переместив туда фактически всю свою жизнь. Однако отец делал все возможное, чтобы омрачить эту радость. При каждом удобном случае отец говорил Харви, что мама потратила очень много денег на обустройство этой комнаты. Что вместо этого они могли бы, например, съездить все вместе отдохнуть или купить новый автомобиль. Он старательно тыкал этим Харви, заставляя чувствовать вину и незаслуженность достойной жизни. Особую жестокость этому придавало то, что дело было не в деньгах. Их семья и так могла бы позволить себе и отдых, и, в случае необходимости, новый автомобиль. Но в мозгу с разрушенными алкоголем связями главной задачей при взгляде на Харви было проявить агрессию, а значит, любой, пусть и необоснованный, повод был хорош. Харви соглашалась продолжать это терпеть, ведь теперь рождалась надежда, что отец будет более взвешен и последователен в своих суждениях, различая добро и зло.

Харви была неприятна мысль об изменах отца, но и тут у нее зародилась надежда, что это все уйдет из их жизни вместе с алкоголем. Если человек начинает свободное падение, то теряет какое-либо управление, становясь куклой в руках любых воздушных потоков. И даже если он смог совладать со своим телом и научился контролировать падение, чтобы не разбиться, этого будет недостаточно, и рано или поздно придется лишиться полной свободы и раскрыть парашют или умереть. Все это никак не оправдывает всех поступков, жестоко растаптывающих совесть, но наглядно объясняет, что алкоголь прежде всего лишает воли, которая является главным оружием человека в борьбе с собственными страстями. Возможно, вернув себе волю, отец сможет противостоять разврату в любых его проявлениях и, прозрев, увидит ценность семейного счастья. Харви не знала, сможет ли она сама когда-нибудь простить предательства со стороны отца, но дать шанс, еще один шанс, она очень хотела.

Все это воодушевляло Харви, она ощущала небывалый подъем. Впервые за долгое время чувствовала, что может дышать, не задыхаясь, а размеренно и спокойно. Ей казалось, что нет никого лучше ее родителей, ей хотелось как можно чаще показывать им, как сильно она их любит и как много они для нее значат. Ей, подростку с надвигающейся на нее большой жизнью, хотелось дарить маме розы, а папу поддерживать в каждом его шаге.

Это были добрые чувства, они смягчили сердце Харви, в какой-то момент она начала думать, что, возможно, всего этого кошмара и не было. А возможно, он был послан как испытание, и теперь, когда они вместе преодолели его, на них снизойдет вся та благость, которую заслуживает любая счастливая семья.

В счастливом дурмане Харви находилась до тех пор, пока однажды память ее телефона не переполнилась фотографиями и папа не предложил ей сбросить их на свой компьютер. Пока Харви перекачивала свои фотографии на папин ноутбук (своего собственного компьютера на тот момент у нее еще не было), она заметила папку «Египет». Харви знала, что папа не так давно совершил интереснейшую поездку по архитектурным памятникам древности, которые сохранились в этой стране. Он так увлекательно рассказывал об увиденном, а фотографии еще не показывал. Харви с энтузиазмом открыла папку, чтобы насладиться фотографиями, абсолютно не ожидая очередного удара кинжалом в спину. Но чем дольше она просматривала фотографии, тем сильнее к горлу подступала тошнота, а глаза щипали и наполнялись сухими слезами. Почти на каждой фотографии была женщина, абсолютно чужая и незнакомая. Но ее дерзкий и хищный взгляд с каждой фотографии почти не оставлял сомнений в том, что она очередная низконравственная особа, до которых столь просто опускался ее собственный отец.

Если до этого момента Харви чувствовала себя всегда несчастной и недостойной хорошего, но все же со светлой надеждой внутри, то сейчас ощутила, в дополнение к вернувшимся чувствам, ярость. Ярость и злость за то, что ее обманули в ее радостных ожиданиях. За то, что она сама такая глупая, верила этим людям и не теряла эту веру, несмотря ни на что. За то, что ее опять ставят в такое мерзкое и низкое положение, делая соучастником всех свершаемых преступлений. Когда говорят, что за все грехи поплатятся потомки, не обманывают. За каждый неверный шаг, за каждый дурной поступок расплачивается твой ребенок, который, пусть и вопреки собственной воле, настолько связан со своими родителями, что словно повозка должен биться о камни совести и попадать в ямы стыда, так виртуозно обскакиваемые тянущей повозку лошадью-родителем.

Харви мучительно хотелось с кем-нибудь обсудить все то, что на нее свалилось. Спросить совета и пролить слезы вместе с близким человеком, произносящим слова утешения на ухо. Но правда была настолько жуткой и грязной, что Харви не могла заставить кого-либо стать свидетелем и таким образом соучастником этой безумной оргии. Тем более Харви не была в силах обратиться с таким к близким, ей казалось, что, наоборот, следует защищать их от столь страшной истины и попытаться вести эту войну в одиночку. А кроме того, что если они и так уже знают? Что если они такие же соучастники, как и Харви? При этом они полностью бездействуют, их устраивает вся мерзкая, липкая и воняющая жижа, в которой они проводят каждый свой день, когда именно у них есть возможность на что-то повлиять, что-то изменить. В этом случае искать у них поддержки или утешения вовсе бессмысленно. Одиночество еще глубже утянуло Харви в свои недра.

Не облегчала ситуации совпавшая по времени необходимость поступления в институт, сдача выпускных экзаменов и все те переживания, с которыми сталкивается каждый подросток. Подростковый возраст в современности – это сумерки: светлое время детства уже подошло к концу, а острота, непредсказуемость и свобода взрослой жизни еще не наступили. В итоге ориентиры вроде видны, но размыты, по коже извечно бегают мурашки, все чувства напряжены в ожидании неизвестности, при этом невозможно оторвать глаз от красоты неба, раскрашенного розовыми, голубыми, оранжевыми и синими тонами.

Редко кто из нас способен победить, сражаясь на всех фронтах одновременно. Харви рассудила, что невозможно вечно бороться за других, тем более, что, похоже, она все равно не способна победить. Ведь ее победы в пусть и ключевых сражениях все равно ведут к поражению в войне. Харви подумала о том, что только сама будет бороться за свое будущее, и никто другой. Тем более, что она в глазах всех близких такое ничтожество, на которое не стоит тратить ни времени, ни душевных сил. И тогда Харви впервые решила бороться за саму себя, сконцентрировавшись на поступлении в университет. Она станет юристом и будет отстаивать права, защищать правду.

Все связанное с поступлением в институт и ее будущей профессией, хоть и было изматывающим и заставляло Харви тысячу раз сомневаться в своих силах, доставляло ей столько удовольствия и радости, что становилось подобно наркотику: этот бесконечный поиск новых знаний. Харви приняла решение стать юристом, потому что ей казалось: профессия позволит защитить и себя, и других. Харви с радостью отмечала, что по удивительно складывающимся обстоятельствам родители не сильно препятствовали ее выбору и, более того, оказывали щедрую финансовую поддержку, оплачивая дополнительные занятия при университете. Цель поступления, к которой Харви шла со всем упорством, была спасением, так как отвлекала от болезненных мыслей. И, кроме того, уверенность, увеличивающаяся пропорционально получаемым знаниям и страсти к учебе, давала Харви возможность отдаляться от родителей, заполняя недополученную от них любовь другими страстями. Благо, страсти Харви сводились к созидательным началам, а не разрушительным.

Харви не была паинькой, ее семейная ситуация и тот факт, что никто за ней не следил, так как в реальности не были заинтересованы в ее жизни, толкал ее в плохие компании. В недрах этих компаний, по сути, состоящих из таких же заблудившихся душ, как и она сама, Харви могла проверить, насколько глубоко может пасть в своих морально-этических принципах. И она заходила все дальше, но с удивлением отмечала: несмотря на то, что она явно подвержена различным страстям и испытывает сладко-мучительные чувства при звуках рока, неизменные атрибуты этого жанра: алкоголь, наркотики и беспорядочные половые связи – не возбуждают в ней бурного интереса. А вот люди Харви действительно интересны: их характеры, их слабости, их отвага – все это разнообразие реакций и эмоций ее восхищало. Ей нравилось анализировать их и воссоздавать эти чувства и свойства людей при помощи красок. Харви зарисовывала своих друзей, делая их образы привлекательным воплощением отвязности, безрассудности и одиночества.

Одержимость Харви новой жизнью, полной удовольствия от знаний, занимала ее и отвлекала от грустных мыслей. И, возможно, она бы смогла полностью их блокировать, научившись наконец жить своими проблемами и своей жизнью, а не вращаясь, как невольный спутник вокруг чужого. Но однажды Харви приехала к папе на работу за необходимыми для поступления в университет документами и была представлена той женщине с фотографий. В жизни женщина являла собой тот тип красоты, когда вроде все черты лица должны производить приятное впечатление, но отсутствие благородства, алчность и соответствующий этому modus vivendi (*образ жизни) делают всю картину грязновато-неприятной. Эта встреча была такое же мерзкой, как и образ женщины, и автоматически ставила Харви в положение проигравшей, потому что, знакомя с ней, отец насмехался над Харви. И боль с новой силой пронзила сердце девушки, которое и без того являло собой истерзанный шматок мяса.

Однако еще большим ударом стало еще одно событие. Когда по дороге на работу папа подвозил Харви в университет, чтобы узнать результаты вступительных экзаменов, он остановился на полпути, объяснив, что они должны захватить еще одного сотрудника. В машину села та самая женщина. Беременная. Харви не помнила, как доехала до института в одной машине с этими людьми, как вышла из машины, как узнала результаты вступительных экзаменов, как после добралась до дома. Все, что Харви помнит в тот день, – как она пошла в душ, включила горячую, почти обжигающую воду и долго-долго плакала. Все это ей казалось безвыходным, и невероятная безнадежность охватила ее. С тех пор Харви каждый день плакала в ду́ше. Она плакала на протяжении всего того времени, что жила с родителями, все три последующих года каждый вечер ее сотрясали рыдания.

Сейчас, спустя несколько лет, Харви ежедневно задавалась вопросом, почему же она тогда была настолько бездействующей. Почему ничего не сделала, чтобы изменить в лучшую сторону если не жизнь окружающих, то хотя бы свою. Она корит себя за слабость духа и характера, ей обидно за отсутствие должного мужества в себе. Но, с другой стороны, вспоминая все это, Харви не хочется себя прошлую ругать, потому что она помнит то угнетенное состояние, в котором жила с ранних лет, и то, как каждый день давался с трудом. Вместе с тем она старается напоминать себе о тепле сердца маленькой Харви, звонком смехе и сильных поступках и дивиться тому, как все это хорошее сохранилось. Поэтому, наверное, хоть и гордиться той девочкой не приходится, ругать и винить ее тоже не стоит. Тем более, она нашла в себе силы не позволять стилю жизни родителей влиять на ее учебу, заставила себя прекратить проецировать домашние проблемы на всю внешнюю жизнь. В конце концов эта девочка нашла себя не в падении, а в развитии.