Текст книги "Осколки фамилии"

Но и этого перестало хватать, потому начались кошмары. Кошмары мучали уже несколько лет, но особенно сильными они стали, когда Харви переехала от бабушки обратно к родителям. До этого Харви видела родителей лишь по выходным, а все остальное время жила в обстановке счастливой семьи. Но бабушка Харви всегда боролась за то, чтобы дать ей лучшее будущее, а потому была слишком обеспокоена ситуацией со школой Харви, которая казалась ей недостаточно сильной для способностей внучки. И потому встал вопрос о переезде к родителям, где школа была значительно лучше. С переездом изменилось не многое и одновременно очень многое. По-прежнему бабушка была всегда рядом, забирала Харви из школы, водила на все дополнительные занятия, объясняла наперед темы школьной программы. Харви порою казалось, что они с бабушкой – единый организм, настолько близкими их отношения стали за годы, проведенные бок о бок. Однако Харви лишилась совместных семейных ужинов, общего смеха, той традиции, когда каждый наперебой рассказывал о своем дне, переплетая свою жизнь тысячами нитей историй с другими членами семьи.

Зачастую бабушка укладывала Харви спать еще до того, как родители возвращались, рассказывая, что происходит в ее семье: с дедушкой, с дядей Харви, с их друзьями. А если родители приходили относительно рано, то к ним или нельзя было подходить, поскольку они устали, или лучше было не подходить потому, что они начинали срываться на Харви, намеренно задавая вопросы таким образом, чтобы ответ их не удовлетворил. Например: «Что сегодня были за предметы? Чтение, интересно? А есть ли кто-то в классе, кто читает быстрее тебя? Тебе что, нравится быть хуже всех? Если ты не читаешь быстрее всех, то уже не имеет значения, что кто-то еще хуже читает. Это очень печально! Иди читай, не подходи ко мне, пока не прочтешь сто страниц!» или «Ты сегодня занималась музыкой? А сколько раз ты сыграла „Скерцо“ Диабелли? Удается ли тебе перебрасывать правую руку из второй октавы в басы? Ну конечно, если так мало играть, ничего не получится! Лодырь! Не подходи ко мне вообще!»

Более всего леденило сердце, когда отец возвращался рано: пьяный, раздраженный и невменяемый. Его действия были непредсказуемы и пугали Харви. Но страшнее всего был стыд перед бабушкой, когда она становилась свидетелем этих состояний. Харви всеми мыслимыми способами выгораживала отца, превращала его отвратительные действия или слова в шутку, пыталась его защитить, если бабушка не сдерживалась и позволяла себе колкое замечание. Это отнимало столько энергии и сил, тем более, что, как казалось Харви, имело смысл, а потому она играла свою комедию, выкладываясь по полной. Из-за войны бабушка Харви выросла в семье без мужчин, окруженная с детства воспитанными и интеллигентными женщинами, она вовсе не представляла себе, что такое алкоголизм. А потому зачастую бабушка действительно велась на ухищрения Харви и просто полагала, что у ее зятя странная манера общения. Харви считала, пусть уж лучше бабушка не будет видеть в отце джентльмена, чем будет видеть пьяницу.

Эти ежевечерние волнения вылились в то, что Харви начали беспокоить непрекращающиеся кошмары. Она боялась идти спать, потому что знала: ее поджидают демоны, и стоит ей закрыть глаза, они бросятся на нее. Снились смерть, разлука, боль близких и бесконечная борьба Харви со всеми этими напастями. Но и до переезда, лет в пять, был один сон, почему-то он не столько пугал, сколько приносил невозможную по силе боль. Харви снилось, что она входит в детскую, а там на разложенном диване ее папа и другая женщина голые лежат друг на друге. На этом сон обрывался, значение происходящего уловить было невозможно, но ощущения, как будто где-то глубоко внутри порезался бумагой: неприятно, резко и обидно. Через пару дней после сна Харви не с кем было оставить, и папа взял ее на работу. Каково же было удивление девочки, когда там, на папиной работе, она познакомилась с женщиной из своего саднящего сна. Сразу после знакомства Харви стало так противно внутри, что она помчалась в туалет, где ее стошнило.

После этого случая Харви обнаружила, что в своих снах-кошмарах часто видит будущее. Ей действительно снилось некое несчастье, которое на следующий день или через несколько дней случалась наяву. Ей снилось, как разбивалась любимая мамина ваза, потому что их черный кот роняет ее с тумбы. Через пару часов после того, как Харви проснулась, кот разбил эту вазу, спрыгнув со шкафа на тумбу и случайно смахнув вазу хвостом после приземления. Харви снилось, как ее любимое кольцо закатывается за стиральную машину, которую отодвинуть невозможно, и это произошло через пару дней, пока Харви мыла руки. Ей снилось, что с их класса сняли любимую учительницу, и та действительно перестала преподавать через месяц, потому что из-за административных проволочек было удобнее, чтобы она вела уроки в другом классе.

Таких мелочей накопились сотни, хоть они были неприятными, но скорее удивляли, чем пугали. Однако зачастую Харви снилось, как мучительно умирали ее близкие, чаще всего это были родители, а она ничего не могла сделать, была абсолютно беспомощна. Девочка просыпалась вся мокрая, в ледяном поту, и боялась открыть глаза, думая, что все это правда. А потом, едва успокоившись, поскольку это был лишь сон, Харви вспоминала, насколько пророческими были ее кошмары, и начинала биться в тревоге.

Она не могла никому рассказать об этом, потому что боялась непонимания или того, что ее истории примут за выдумку. И вновь оказывалось так, что Харви становилась единственно ответственной за жизнь своих родителей. Она начала учиться управлять своими снами-кошмарами. Когда снился очередной ужас, детали которого хоть немного напоминали реальную жизнь, а значит, могли случиться в действительности, Харви делала все, чтобы изменить ситуацию. Если снился сон про то, что кофта мамы должна упасть с плечиков и разорваться в тот момент, когда кто-то начинает сдвигать створку шкафа вправо, Харви, едва проснувшись, бежала к шкафу и снимала кофту, складывала ее и клала в стопку с майками, в ту часть шкафа, где створка могла быть сдвинута только влево. В итоге мама носила эту кофту еще долгое время, пока не выбросила. Харви чувствовала сильную моральную усталость, пытаясь не допустить ни одного плохого события, но они все равно продолжали случаться.

Все эти переживания и родительские сцены вкупе с их попытками перебить негатив яркими подарками раскачали маятник настолько, что Харви поняла, как жить в борьбе с несчастьем и как наслаждаться мимолетному и быстро ускользающему моменту яркого счастья, а вот как жить спокойной тихой семейной радостью каждого дня, так и не поняла, не на чем было учиться.

Глава 3. Бабушка – magistra vitae est* (*наставница жизни)

Свет наполнял Харви каждый день. Этим светом была бабушка, которую интересовали мельчайшие подробности существования Харви, она надеялась внедриться во все стороны ее жизни и заполнить собой каждую из них. Возможно, для кого-то такое вмешательство было бы чрезмерным, но Харви видела в нем ту участливость, которая свидетельствовала о заинтересованности, то есть о том, что она была бабушке небезразлична. Словно подтверждение, что Харви всегда в бабушкиных мыслях, что они всегда рядом друг с другом.

С бабушкой они смеялись по пустякам до боли в животе, разговаривали обо всем на свете, практиковали совместные шалости и хулиганства, с удовольствием разделяли хлопоты. Бабушка абсолютно самоотверженно отдавала Харви всю себя, создавая для ее существования почти идеальные условия, хотя у нее была своя семья, которая также требовала много участия. Люди разные, а идеальные методы воспитания для каждого свои, хоть базовые принципы всегда неизменны. Для Харви бабушка была образцом, и главным образом потому, что девочка видела в ней человека со всеми слабостями и несовершенствами, меркнущими перед светлой душой, большим любящим сердцем и острым умом. Наверное, одно то, что Харви не страшилась прямо смотреть на все недостатки бабушки, и делало ее тем уникальным человеком, которому не страшно довериться, ведь знаешь наверняка: бабушка не предаст. В том, что касалось доверия, для Харви не было ничего важнее уверенности, что человек абсолютно не склонен к предательству, а этого низменного качества среди всего набора человеческих слабостей у бабушки не было.

Харви от рождения, несмотря на ломающие обстоятельства, имела стальной стержень внутри и мягкую плоть снаружи, а потому властную модель воспитания бабушки Харви воспринимала исключительно как то, что бабушка ставила ее на один уровень с собой, разговаривала на равных и доверяла, как взрослому человеку. Однако мама Харви, будучи более мягкой от природы, часто жаловалась, что бабушка давила на нее. Если Харви чувствовала себя с бабушкой раскованно, но общалась с пиететом, то мама говорила, что боялась бабушку, а потому была рада однажды вырваться из-под ее контроля. Такое разное восприятие одного и того же человека ставило Харви в тупик, потому что означало: либо для каждого ребенка существует свой «идеальный взрослый», либо под влиянием сложных жизненных условий бабушка в детстве мамы могла быть менее нежной, заботливой и более принципиальной, чем с Харви. Так или иначе, Харви любила в бабушке все и, даже сердясь на нее, позволяла себе раздражаться искренне, без оглядки на ее пороки и возможное неодобрение. Для Харви бабушка была образцом того самого человека, которого, вероятно, задумал господь, создавая весь этот вышедший из ее контроля проект «Человечество». Или же тем самым редким человеком, в чьих жилах текла лишь кровь Сефа, а потому, за неимением лучшего, бабушка была эталонным примером для подражания.

Когда однажды мама Харви спросила своего отца, дедушку Харви, за что тот полюбил бабушку, он без раздумий ответил: «За ее принципиальность!» И хотя Харви считала, что излишняя принципиальность может нанести серьезный вред и тому, чьей чертой является, и окружающим, она прекрасно понимала дедушку. За стойкость, за несгибаемые жизненные позиции, за смелость – вот за эти качества можно было полюбить бабушку. Вообще их отношения с дедушкой всегда были прежде всего нежными, они могли ссориться и иметь разногласия, но при этом всегда оставались командой и не переставали заботиться друг о друге. В череде бытовых проблем и ежедневной рутине Харви иногда казалось, что бабушка не так сильно любит дедушку, как он ее. Но ее сомнения окончательно развеялись, когда у них с бабушкой состоялся разговор по итогам совместно просмотренного фильма.

– Бабушка, это так грустно – мучиться от безответной любви. Уж если на то пошло, лучше жить с тем, кто любит тебя, а ты его нет, чем с тем, кого любишь безответно.

– Ну что ты, Харви, невозможно жить с кем-то не любя, это очень серьезное испытание, это, в общем-то, не жизнь. Конечно, всегда лучше, когда твое сердце любит, пусть даже безответно. Сама любовь – это очень светлое чувство.

Зная бабушкину принципиальность, глупо было допускать мысль, что она бы разделила с дедушкой жизнь, если бы он не был для нее партнером, не был бы ее той самой второй половиной. И несмотря на то, что бабушка не всегда открыто демонстрировала свои чувства, дедушка знал: она не просто любит его, она любит и уважает все, что связано с ним: их семью и друзей, его увлечения и таланты, его право оставаться самим собой, невзирая на обстоятельства. А дедушка никогда не переставал открыто восхищаться своей женой, своей семьей, он умел ценить то, что имел. Харви часто думала о том, что ее бабушка и дедушка достойны того, чтобы о них написали роман.

Но бабушка была не единственной радостью, дающей Харви дышать. Еще была художественная школа, которая поддерживалась исключительно мамой, как бы странно это ни звучало. К такой неожиданной поддержке мамы Харви относилась с большой благодарностью и еще бо́льшим удивлением. Пока Харви не начала осознавать, что художественная школа – это бегство от реальности не только для Харви. Посещение, как ласково было принято называть, «художки» означало для мамы, что каждый день после работы нужно ехать за Харви в школу и ждать окончания занятий. Мама была только рада любым предлогам, чтобы как можно меньше времени проводить дома, поскольку там ее ждали бытовые обязанности, которых она избегала любыми способами, перекладывая почти все на плечи бабушки. А самое главное – возвращение домой означало столкновение с проблемой пьяного мужа, проблемой, которая оказалась маме Харви не по зубам.

Неистовое увлечение Харви художественной школой помогало обеим избежать неприятных встреч дома. В художке Харви забывала о многом, увлеченная творчеством, удачами и оттачиванием неподдающихся линий, участием в выставках и веселым общением с самой разношерстной компанией детей, которые также посещали эту школу. Занятия посещали обеспечение дети, с раннего детства убежденные в своей гениальности, а потому смотрящие на всех свысока. Были те, чьи матери тащили на своих плечах всю семью, включая никудышных отцов. Там были дети, чьи истории оказались настолько кошмарны, что собственная жизнь переставала казаться Харви чем-то невыносимым. Папе увлечение художественной школой казалось абсурдным, хотя, признаться честно, скорее всего он просто отрицал это увлечение, чтобы в нем никак не участвовать и как можно чаще оставаться один на один со своим собственным «увлечением». Бабушка эти занятия не поддерживала, потому что «богема», собравшаяся там, зачастую удивляла и своими нравственными качествами, и образом мыслей. А бабушка предпочла бы для Харви окружение людей интеллигентных и совестливых.

Бабушка часто говорила Харви, что человек должен относиться к себе с уважением. Харви вспоминала эти слова, когда чувствовала себя беззащитной перед лицом стыдных ситуаций, в которые она попадала из-за родителей. На одиннадцатый день рождения Харви позвала друзей, должен был состояться отличный праздник. Только когда они все вместе пришли домой после школы, то обои в квартире были забрызганы кровью, а из кухни доносились странные звуки. Благо, Харви к этому моменту была уже мастером отвлекающих маневров и разрежения обстановки, она тут же выдумала абсолютно фантастическую историю появления этих пятен, которой юные наивные гости были весьма впечатлены.

Про странные звуки все и думать забыли, потому что Харви увлекла гостей новыми историями и идеями развлечений, а затем эти звуки вовсе перестали быть слышны из-за веселого гула детских голосов. Но Харви ни на секунду не забывала, что пятна крови – это свидетельство того, что папа напился прямо с самого утра в день ее рождения, что, напившись, он стал агрессивен и решил проучить кота, что развязалась нешуточная борьба с воинственным животным, что кот царапался, а опьяненный алкоголем и адреналином организм не чувствовал боли. Также Харви знала, что на этом ничего не закончилось, и, одержав победу, потому что папа всегда и во всем одерживал победу любой ценой, он выпил еще и еще. Кухня представляла собой страшную картину: ящики с пивом громоздились один на другом и исправно пополнялись, а более крепкие напитки хранились на многих других кухонных поверхностях, хоть и часто заканчивались. Харви не надо было даже заходить на кухню, чтобы быть уверенной: теперь папа сидел полулежа на кухне в кресле-мешке, уже не в силах встать, но еще в состоянии выдавать комментарии – те самые странные звуки. Когда радостные дети разошлись, Харви больше не могла сдерживать слез отчаяния и обиды. Особенно обидно было от того, что Харви знала наперед, что так и будет, а значит, была готова, значит, не имела права расстраиваться.

Все те дни рождения, которые она помнит, не проходили гладко, каждый раз отец напивался и из детского праздника устраивал фарс. Он начинал рассказывать неприличные истории, от которых Харви становилось неудобно, словно она лишняя на собственном празднике. Иной раз он ломал только что подаренные игрушки или рвал книжки неумышленно, неловкими движениями рук, управляемыми плохо контролирующим тело мозгом. Или же он мог начать скандал на ровном месте, просто потому, что ему показалось, будто кто-то косо на него посмотрел, тогда он начинал говорить на повышенных тонах, унижать собеседников и размахивать руками. В свой день рождения Харви всегда плакала из-за папы. Однажды она даже прокричала ему: «Ты мне – лишь биологический отец, и не более!» Что за фраза? Наверное, так Харви хотела выразить: чтобы стать папой, близким человеком, недостаточно просто поучаствовать в зачатии, что вся работа впереди. Но когда Харви выкрикивала эти слова, она лишь думала том, что такой емкой формулировкой сможет привлечь внимание к себе. Неожиданная и своеобразная попытка постоять за себя.

Говоря об уважении, сложно было понять, уважает ли Харви саму себя, потому что уважать очень хотелось, но получалось, что уважать человека, каждый день переживающего сюрреалистические картины жизни с алкоголиком, как-то наивно. Ведь можно сколько угодно заставлять уважать самого себя, но внутри мы знаем, откуда мы родом. Чтобы действительно испытать самоуважение, как казалось Харви, надо было менять что-то внутри семьи, чем Харви и занималась, почти безуспешно.

И несмотря на все особенности жизни, Харви очень любила своих родителей и восхищалась ими, уверенно полагая, что нет никого другого, кто бы мог сравниться с ними. Мама, прекрасная в своей вечной молодости, свежести и красоте, такая открытая новому, такая тонкая, такая начитанная и неуловимая. Папа, являющийся олицетворением мужественности. Сравниться с ним в интеллекте могли не многие, а может, и вовсе никто. Он мгновенно запоминал любую информацию, мог разрешить любую задачу вне зависимости от научной сферы, сочинял прекрасные и глубокие стихи, играючи осваивал новые языки. Он был великим гипнотизирующим оратором, которому хотелось внимать. Пел уникальным голосом и нежно играл на гитаре, хоть и выучился всему сам. Был спортивно одарен: силен, вынослив, с потрясающей молниеносной реакцией и неразрушимой волей к победе. Харви справедливо полагала, что редко в истории человечества настолько загадочным образом переплетаются гены, чтобы получился такой сверхчеловек. И как же ничтожна его судьба по сравнению с его возможностями. Именно такие упущения являются истинной катастрофой человечества, они должны быть оплаканы и более не допущены.

Нет, не стоит думать, что, охваченный пламенем алкоголя и прочих пороков, отец Харви вовсе пал на самое дно. Все познается в сравнении, он, безусловно, не был насильником или убийцей, не был нищим, не пропил свою квартиру, его не уволили с работы. Но разве можно масштаб его таланта хотя бы теоретически описывать такими эпитетами? Погрязая в пороках, он терял драгоценное время и возможности сделать то, для чего был рожден. Папа был той личностью, которая способна повернуть русло истории в другом направлении, став в одну линию с Флемингом, Королевым, Ле Корбюзье, Гейзенбергом и другими величайшими творцами. Но своей жизнью он распорядился по-другому, будто нарочито пытаясь припасть как можно ниже к земле, смешиваясь с ползающими там несчастными душами. Временами Харви успокаивала себя, что открытия, которые он способен сделать, были настолько масштабными, что, вероятно, человечество еще не было к ним готово, а потому они могли нанести скорее вред, чем пользу. Может ли быть так, что глубоко внутри отец Харви и сам знал об этом, а потому и избрал путь саморазрушения? Когда Харви размышляла об этом, она неизменно заканчивала свои рассуждения излюбленной и тонущей в пафосе фразе: «Он принес себя в жертву ради спасения человечества!» Но это все равно не давало Харви права опускать руки.

Бездействие матери и прогрессирующий алкоголизм отца еще более убеждали, что Харви единственная может помочь исправить положение и спасти семью, поэтому каждый новый несчастный день своей семьи она ставила себе в вину. Начиная с семи лет Харви пыталась договариваться со своим отцом о лимите выпитого за день, надеясь, что впоследствии они вместе смогут сокращать этот лимит, сведя в конечном счете к нулю. Харви искала в справочниках типа «Желтых страниц» телефоны клиник, помогающих бороться с алкоголизмом, звонила туда и, пытаясь сохранить деловой тон, просила этих людей помочь. Но правда такова, отвечали они, что не может ребенок помочь своему родителю. Желание должно исходить от самого человека. Неужели Харви здесь бессильна? Неужели она, не начав боя, уже терпит поражение? Люди на том конце провода говорили, что не стоит винить себя, что придет время, и все исправится, наладится. Они предлагали попробовать поговорить о терапии, рассказать о ее возможностях, попросить отца позвонить им самому, просто чтобы поговорить. И, возможно, тогда в нем проснется желание что-либо поменять.

Нрав отца был очень вспыльчивым, и Харви не могла с ним в открытую поговорить о лечении. Но даже когда она издалека старалась просто посадить зерна, которые постепенно можно было бы взрастить до разговора о звонке, отец, обладающий острым умом, проявлял агрессию и отказывался даже допускать мысль, будто с ним хоть что-то не так.

Харви не опускала руки, надеясь, что однажды сможет подобрать ключ к решению этой проблемы. А до тех пор ей приходилось с горечью замечать, как, например, папа среди ночи вставал с кровати, тихо и даже комично крался на кухню, доставал там бутылку водки и делал глотки прямо из бутылки, содержимое которой после каждого сделанного глотка звучно ударялось о дно. Папа Харви крался после этого обратно, довольный своей выходкой. И так он делал несколько раз в течение ранней ночи. Мама Харви недоумевала, отчего отец уже с утра будто нетрезв и ужасно раздражителен. Харви не объясняла маме, в чем причина, жалея ее, ведь она все равно не смогла бы ничего сделать.

Иногда, казалось, до мамы Харви доходила вся бедственность складывающегося вокруг нее мира. Тогда она сидела грустная, будто мадонну для своей скульптуры «Пиета» Микеланджело создал с нее. Удивительным казалось то, как часто образ Девы Марии у художников разных школ и эпох был словно списан с мамы Харви, видимо, также хранившей в себе загадку и скорбь по будущим событиям. В те моменты, когда мама Харви вот так печалилась, не на публику, не для того, чтобы вызвать жалость, а искренне, обращаясь с горем внутрь себя, сердце Харви сжималось. Из всех перипетий, унижений, скандалов и холодности сложнее всего Харви было переносить эту скорбь, ложившуюся на прекрасное лицо ее матери, делая его черты еще тоньше и выразительнее. Харви готова была предпринять все, чтобы видеть его таким как можно реже.

Трепет, ощущаемый внутри, перед величием родителей ложился дополнительным бременем на сердце Харви, потому что ни один ее успех не ставился ими хотя бы в малейшее сравнение с собственной грандиозностью. И, наверное, думала Харви, я – лишь дополнительное разочарование в череде их и без того серьезных проблем. Несмотря на признание всех сильных и изумительных сторон ее родителей, Харви вдруг однажды четко осознала, что не испытывает к ним никакого уважения. Это осознание напугало ее, прежде всего отсутствием ориентиров в этой жизни. Хотя одна путеводная, нежно горящая звезда у нее все-таки была – бабушка.

Харви с бабушкой вместе ехали в художественную школу и по дороге обсуждали то, что сейчас, когда все дети в художке взрослеют, начинается деление на группы друзей и врагов, причем эти группы могут меняться под влиянием непредвиденных обстоятельств. Бабушка напомнила Харви об уважении к себе, а значит, о том, что вне зависимости от того, с какой группой тебе приятней проводить время, никогда не стоит обсуждать других людей. Обсуждая, мы судим, но имеем ли мы на это право, если сами несовершенны? Намного ли порочней наши враги наших друзей? Или дело не в пороках, а в тех сильных качествах, которые заставляют нас тянуться к определенным людям? На нашей планете значимый процент сторонников мнения, что грешен каждый, кто приходит в этот мир, то есть грех – то, что нас всех объединяет, уравнивает. А отличают нас прежде всего наши сильные стороны, наши таланты, наше умение в чем-то быть лучше, чище и отзывчивее, чем другие. Тогда и внимание обращать стоит исключительно на уникальное добро в человеке, а зла хватает в каждом. Бабушка сказала, что в любом возрасте и почти в любой компании единственно допустимо говорить только о хороших сторонах человека. Так ты прежде всего проявляешь уважение к себе.

После этого разговора Харви в очередной раз отметила, каким глубоким уважением преисполнена к бабушке за неиссякаемое добро в ней, и с сожалением подумала о том, что, жаль, столь наполняющие души разговоры так редко случаются с родителями. Разговоры, в которых открываются истины и передаются секреты, что уберегают от неверного шага. Возможно, если бы у ее папы была такая бабушка, он никогда бы не выбрал путь в бездну.

Слушая бабушку, Харви все больше убеждалась в том, что почти все основы уважающего себя человека сводятся к тому, способен ли ты сказать то, что говоришь за спиной, человеку прямо в лицо. Это замечательная и легкая проверка очень помогала Харви не сожалеть о сказанном. Она представляла себя танцором, которому, чтобы сделать красивое вращение, надо прежде всего не отрываясь смотреть зрителю в лицо. Да, тело крутится, живет, руки могут быть в разных положениях, нога опущена или поднята, количество оборотов также меняется от контекста, но голова и прежде всего глаза устремлены вперед, они зафиксированы, они честны. И все вращение делается усилием стопы, не замахом ноги или рук, а именно тончайшей настройкой стопы, которая держит баланс всего натянутого, как струна, тела. Стопа, твердо стоящая на земле, – баланс, а прямой взгляд – само вращение. Такой пируэт поражает своей легкостью, виртуозностью, в нем нет расхлябанности и растерянности. Именно на такое вращение приятно смотреть зрителю, и такое вращение позволяет танцору не терять равновесие, плавно и естественно продолжать свой танец.

Папа Харви был одаренным танцором, чей дар так никогда и не раскрылся, не проявил себя, а потому год от года лишь угасал. Ему были свойственны рассуждения о вечном и любование природой, музыкой, иначе говоря, он был романтиком. Порою он приходил к Харви и бросал несколько фраз о том, что могло волновать его дочь в конкретный момент. Глаза было вспыхивали огнем, он начинал мечтать, проникновенно рассуждать, но затем словно робел, что было ему абсолютно не свойственно, и замолкал. После чего уходил, закрывая за собою дверь. Определенно в нем чувствовалась нужда вести такие разговоры, но стены, которые он сам сложил изнутри, не давали ему возможности открыться. Сейчас, по прошествии более двадцати лет, Харви осознала, что духовную близость с другим человеком отец считал проявлением слабости. Хотя, конечно, все с точностью наоборот: только сильный не боится раскрыться, потому что, раскрываясь перед другими, вынужден и сам взглянуть на свою изнанку. А каким бы одаренным ни был папа Харви, увязать все таланты вместе и протанцевать как единую историю ему не удавалось.

Бабушка Харви была талантливым танцором жизни, будто свыше награжденная тайным пониманием, как правильно делать движения. И не менее талантливым маэстро, способным передать свои знания всем, кто оказывался в ее окружении и начинал танцевать рядом. Харви взрослела, становилась все менее зависимой от постоянного присутствия бабушки, но это никак не отражалось на их связи, на их отношениях, выстроенных на прочном фундаменте любви и заботы.

Когда Харви исполнилось тринадцать, обстоятельства сложились так, что дедушке пришлось уехать по работе очень далеко, а вместе с ним уехала и бабушка. Харви провожала их в аэропорту с тяжелым сердцем, отпуская единственную точку опоры, которая у нее была. Переоценить значение таких людей-атлантов в нашей жизни невозможно. Только благодаря бабушке Харви могла, несмотря ни на что, считать себя счастливым человеком. Ведь именно с ней она была абсолютно беззаботной, могла говорить почти все, что приходит в голову, если чувствовала порыв, прижималась к ней, ожидая не подлости в ответ, а лишь безмолвных и нежных объятий. И Харви всегда знала, что если станет совсем трудно и тяжело, она спрячется за хрупкую спину невысокой бабушки или прижмется к груди, и никакие беды не смогут там ее достать. Бабушка – неприступная стена Харви, чьи ворота всегда открыты, но в случае необходимости они захлопнутся и выдержат любое сражение.

Теперь бабушка уезжала. Харви сложно было это принять. Там, в аэропорту, обняв бабушку еще раз и отпустив в зону паспортного контроля, Харви собрала все силы и настроилась на жизнь без помощи и поддержки, пообещав себе, что до тех пор, пока бабушка не вернется, она ни разу не будет сравнивать жизнь с ней и без нее. Харви просто пойдет вперед, не оборачиваясь, позволяя себе только теплые воспоминания.

На самом деле Харви оставила себе кое-что еще. Приехав домой из аэропорта, она нашла в своем шкафу халат, в который бабушка иногда переодевалась у Харви дома, взяла его в руки и вдохнула родной аромат заботы. Странно, Харви ожидала, что подступят слезы, но вместо этого пульс замедлился, комната стала казаться светлее. Бабушка даже из самолета, на расстоянии десяти тысяч километров от земли, мчась на скорости около восьмисот километров в час, нашла способ наполнить жизнь Харви светом и заботой. Этот халат Харви не стирала все годы, пока бабушка с дедушкой были в командировке, украдкой вдыхая родной запах.

Вполне ожидаемо, что с отъездом дедушки и бабушки прекратились любые дополнительные занятия, даже те, что бабушка не поддерживала, но организовывать все равно помогала. Родители немедленно сочли все дополнительные занятия бессмысленными. А Харви оказалась полностью предоставлена самой себе: могла ходить куда хотела или не ходить никуда вовсе, могла уходить из дома и возвращаться в любое время. Родители, привыкшие, что за жизнь Харви отвечала бабушка, вовсе не имели привычки хоть немного интересоваться своим ребенком. Роль Харви в их глазах сводилась к неприятным дополнительным тратам на бессмысленного члена семьи. Хотя видели ли родители смысл друг в друге и в семье в целом? Или это было просто удобное движение по течению, когда приложить усилия и что-то поменять к лучшему всем просто лень, а формально можно даже сказать, что все хорошо, семья есть? Это была организация людей, которых объединяла только общая жилая площадь. С отъездом бабушки стало очевидно, насколько одинока Харви. Очевидно для Харви.