Текст книги "Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса"

Известно, что оружие хранится в сокровищнице Толедского собора, но, в отличие от других хорошо сохранившихся мечей приблизительно 1320 г., этот увидеть нельзя. Недавно были опубликованы некоторые предварительные заметки по поводу данного оружия, основанные на собранной информации; до этого в популярном испанском журнале «АВС» появилась короткая статья о гробнице и ее содержимом. Фотографии оказались довольно-таки неудачными, но на них, по крайней мере, клинок и ножны изображены во всю длину.

Сам меч принадлежит к типу XII, навершие – к типу H, а крестовина в стиле 6; на каждом конце у нее по две зазубрины. Рукоять сделана из твердого черного дерева (возможно, эбенового), она продолговатая в сечении, со скошенными углами, в середине ее небольшая выпуклость; в верхней и нижней части к ней прикреплен узкий металлический воротничок. На каждой из внешних сторон есть три углубления в форме дисков (на одной из них два диска отсутствуют). Здесь были гербы Кастилии и Леона; описывали их как эмалевые, но на самом деле это цветное стекло. Между дисками расположены выложенные точно таким же образом квадратики с шахматным рисунком, а вверху и внизу расположены треугольники с аналогичным узором.

Все металлические части рукояти украшены гравировкой с орнаментом Mudejar, включающим в себя куфические буквы, которые, вероятно, использованы исключительно с декоративной целью. Навершие, крестовина и воротнички сделаны из железа, фон для гравировки покрыт позолотой. Они совершенно целы; очень примечателен тот факт, что соприкосновение с рукой мертвого рыцаря не заставило металл поддаться коррозии.

Лезвие несколько пострадало от ржавчины, но на некоторых его частях сохранилась полировка зеркальной чистоты. На одной стороне клинка, возле рукояти, выгравирован круговой орнамент из листочков; центральная его часть прежде располагалась на маленькой пластинке, пересекающей углубление желоба, но сейчас она утеряна. Однако отверстия для державших эту пластинку заклепок все еще можно разглядеть. В желобе на каждой стороне лезвия находится тисненая надпись, похожая на те, что делали на испанских мечах; она читается от кончика клинка к рукояти в противоположность другим, более распространенным вариантам. Эти надписи не всегда можно прочесть из-за ржавчины. Они состоят из превосходно выполненных букв ломбардского алфавита, но сейчас видно только следующее: на одной стороне «GL … IARA», на другой – «М … N?AS». Превосходно сохранившиеся ножны сделаны таким же образом, как и на туринском мече Св. Мориса: из двух тонких дощечек, в данном случае покрытых розовой кожей и украшенных двумя вытисненными линиями. Заканчивается изделие простой U-образной оковкой из серебра, похожей на ту, что изображена на портрете Уильяма Лонгспи, графа Солсбери, в Солсберийском соборе (приблизительно 1240 г.). Пояс прикреплен двумя лентами черной кожи, одна из которых находится приблизительно в дюйме от устья ножен, а другая – на три дюйма ниже первой; они тесно обернуты вокруг ножен и соединены диагональной полоской кожи. Пояс сделан из светло-зеленой парчи, с узкими обрамлениями красного шелка, украшен витым орнаментом. Как и все пояса этого типа, он состоит из двух частей различной длины, каждая из которых кожаными лентами привязана к ножнам. Пряжка и оковка пояса отсутствуют, но глазки сделаны из серебра; можно предположить, что тот же материал использовали и для создания ныне утерянных деталей.

Известно, что найденная на голове Санчо IV корона принадлежала его отцу Альфонсо X (1252–1284); возможно, что и с мечом дело обстоит так же. Он принадлежит к типу, который часто использовали в 1250–1300 гг., и, хотя само изделие не могло быть сделано позднее 1295 г., нет ничего невозможного в том, что оно относилось еще к 1260 г. В данном случае у нас есть только верхний ограничительный предел – вполне вероятно, что в действительности меч был несколько старше и перешел к будущему королю по наследству.

Как я уже сказал, в Толедском соборе есть еще один прекрасно сохранившийся и очень красивый меч более позднего периода (приблизительно 1320 г.), и он будет описан в следующей главе; другой, принадлежавший св. Фердинанду, хранится в Севильском соборе в качестве реликвии этого святого. Это меч типа XII, с рукоятью из гранатов и горного хрусталя в серебряной оправе. Навершие (тип I) выполнено из хрусталя, а рукоять и большая часть крестовины – из граната. Серебряная оправа украшена в том же мавританском стиле, что и рукоять меча Санчо IV. Острием оружие закреплено на постаменте из золота или позолоченной бронзы, так что оно стоит без поддержки, напоминая крест.

Не так давно часть ножен XIII в. была найдена в долговой яме города Ковентри и теперь хранится в городском музее. Сохранилась только верхняя часть кожаной обивки, все деревянные части рассыпались (в этом месте были отличные условия для того, чтобы кожа сохранилась). На задней стороне ножен вытиснен диагональный крест приблизительно 3,5 дюйма глубиной, находящийся между двух пар горизонтальных линий, которые напоминают следы обычного для XIII в. крепления к поясу, который, вероятно, некогда находился тут же. Подобные линии ясно видны на фотографии ножен Санчо IV. Под этими отметинами идет ряд из шести вертикальных прорезей, каждая приблизительно в 0,25 дюйма длиной. Они полностью сочетаются с методикой продевания креплений ремня сквозь покрытие ножен, принятой в то время, хотя в данном случае отметина и расположена на 4 дюйма ниже, чем это делалось обычно; ножны с таким креплением можно увидеть на изображении рыцаря в церкви Эша-на-Сандвиче в Кенте (приблизительно 1300 г.).

Мечи из соборов в Толедо и Севилье принадлежат к категории немногих оставшихся в том храме, куда их положили на хранение. В Средние века это было вполне обычным делом: мечи оставляли в церкви либо по обету (как сделала Жанна д'Арк с оружием, добытым в личной схватке с бургундским тяжеловооруженным всадником при стенах Парижа, – его повесили над колонной в Сен Дени), либо оставляли над или под склепами рыцарей, либо клали внутрь. Здесь стоит отметить, что, когда в 1797 г. открывали склеп короля Джона, его тело нашли в тех же одеждах, что были изображены на крышке, разве что на голове вместо короны оказался монашеский клобук. Слева лежал меч. Стотард так описывал тело:

«Его левая рука была прижата к груди, и рука сжимала меч точно так же, как и на надгробии. Манжета на этой руке все еще лежала на груди. Меч сильно проржавел, его обломки лежат через некоторые промежутки вдоль левой стороны тела, а ножны сохранились гораздо лучше».

Очень хотелось бы узнать, как выглядели эти ножны (поскольку на крышке гробницы их нет). Увы, реальный экземпляр пока что недоступен, поэтому можно только гадать, как он выглядел на самом деле. Стотард не говорит, что сделали с этими реликвиями (он упоминает достаточно большую часть королевских одежд, а также меч и монашеский клобук), поэтому можно сделать вывод, что они все еще находятся в гробу.

Можно надеяться, что во многих могилах воинов в Европе все еще лежат мечи, похожие на оружие короля Джона и инфанта Фернандо. Это послужит источником огромного количества археологического материала, тем более ценного, что бесчисленные мечи, некогда висевшие над средневековыми гробницами, теперь исчезли безвозвратно. Например, среди добычи Черного принца, хранившейся в Кентерберийском соборе, был интересен один, но триста лет как он утерян. В описании капеллы Генриха V в Вестминстерском аббатстве, сделанном Дартом, упоминается о мече и кинжале, которые хранились там вместе с другими «военными принадлежностями»; теперь там нет и следа какого-либо кинжала, а меч практически наверняка имелся в виду тот, что находится в хранилище рукописей.

Известно, что один или два находившихся в зоне досягаемости меча вынесли из церквей, где они хранились, и мы можем подозревать, что и остальные подверглись такому же грабежу. Мистер (а позднее сэр) Юстиниан Ишем, к примеру, в 1717 г. посетил церковь в Холденби и записал в своем дневнике: «Древняя деревянная скульптура человека, которым, по рассказам, считается сам Холденби; над ней лежат меч и шлем». Такое же изображение упомянуто Бриджем, и там говорится о «железном мече и шлеме, лежащих близ него». Ранее в этом же столетии местное предание рассказывало о том, что много лет назад (т. е. когда-то во времена Средневековья) статуя, меч и шлем забрал «джентльмен, который ради этой цели приехал в карете». Кроме того, мы знаем о судьбе шлема, который до начала XIX в. висел на крюке над гробницей сэра Ричарда Пембриджа (1371 г.) в Херфордском соборе. Тогдашний декан собора отдал его известному коллекционеру сэру Самюэлю Мейрику, который в области истории доспехов и оружия может быть назван вторым Геродотом. Из его коллекции этот предмет со временем перешел в Королевский Шотландский музей в Эдинбурге, где хранится и по сей день. До недавнего времени крюк, на котором изначально висел этот шлем, можно было увидеть в Херфордском соборе, над разграбленной гробницей сэра Ричарда[35]35
  Теперь даже и старый крюк исчез. Возможно, его убрали просто порядка ради.


[Закрыть].

Совершенно ясно, что в настоящее время многие из мечей, некогда хранившихся в церквах, находятся в музеях и частных коллекциях (у меня у самого два); этот вывод можно сделать, исходя из их состояния. Все сохранившиеся мечи средневекового периода делятся на. три группы: те, что были выкопаны из земли или подняты со дна рек (подавляющее большинство); предметы, хранившиеся в церквах (очень немного), и те, о которых постоянно заботились с самого дня изготовления и которым никогда не позволяли ржаветь (например, фальчион Коньеров).

Мечи из первой группы либо очень сильно повреждены, либо отлично сохранились благодаря защитному слою черного налета (как правило, он содержит основной гётит FeO(OH), который образуется на клинке благодаря взаимодействию с почвенными химикатами. Естественно, много образцов находится посередине между состоянием сильнейшей коррозии и идеальной сохранности. «Церковные» мечи легко отделить от всех остальных. Они находились на открытом воздухе и в определенной степени всегда подвергались воздействию влажности и пыли; изначально это оружие покрывали толстым слоем жира, но, скорее всего, не чистили с тех самых пор, как повесили или положили над гробницей. Ведь это оружие считалось священным; во всяком случае, его старались не трогать с того места, где оно оказалось. Очень жаль, что такое отношение не продержалось дольше – тогда у нас, возможно, было бы куда больше хорошо сохранившихся материалов для исследования путей развития средневековых мечей. На клинках их образовывалось некоторое количество патины, состоящей из очень близко расположенных друг к другу мелких углублений от ржавчины, покрытых жестким черным налетом. Эти крохотные ямки, возможно, образовались в результате воздействия слоя пыли, налипшей на предохранительный слой жира; частицы грязи задерживали влагу, которая со временем проникала сквозь защитную поверхность и окисляла поверхность металла, но не слишком сильно, благодаря все тому же жиру. В течение многих лет этот налет из пыли и сала спекался в более или менее твердую патину, на которой грязь собиралась слой за слоем, формируя свежий слой ржавчины поверх патины; таким образом, по большей части окисление, вместо того чтобы идти вовнутрь и поражать сам клинок, направлялось вовне и только увеличивало слой верхнего налета. Поверхность тех немногих экземпляров доспехов, которые еще остались на своем месте в церквах, во всех случаях выглядит именно так. Благодаря этому всегда можно определить если и не точное происхождение подобных экземпляров, то хотя бы место хранения; все же это дает исследователям некую ниточку, следуя которой иногда можно установить владельца меча и более или менее точно определить место его изготовления.

В 1939 г. мне повезло приобрести меч, хранившийся именно таким образом. Спешу добавить, что я абсолютно честно купил его на распродаже в Лондоне и что предыдущий владелец (джентльмен из Сомерсета) получил это оружие точно таким же образом за четыре года до меня. В свое время оно находилось в составе «собственности венского коллекционера», как было обозначено в списке предметов, назначенных к аукциону. Можно только гадать, в какой из церквей Австрии он его нашел. Сведений об этом не сохранилось, но благодаря тем признакам, о которых я только что подробно говорил, можно точно установить, что хранился этот предмет именно таким образом.

По счастью, никто из предыдущих обладателей не стал чистить этот меч. В 1939 г., когда я купил его, он был совершенно черным, клинок выглядел толще из-за ржавчины, деревянную рукоять покрывали слои пыли, копившейся веками, а под ними прятались немногие оставшиеся фрагменты кожаной или полотняной обтяжки. К сожалению, после снятия грязи сохранить их не представлялось возможным. Корка спеклась за века, а неизбежная сырость, возникающая даже в закрытом помещении, полностью погубила непрочную обивку рукояти. Мне даже не удалось точно определить материал, из которого она была сделана, – разрушение зашло слишком далеко.

Для того чтобы очистить всю поверхность меча, потребовались в буквальном смысле месяцы работы. Ржавчина на поверхности была рыхлой и пыльной, но ниже оказался плотный темный слой; черная патина оказалась жесткой, как кремень, и ее удалось снять только с одной стороны клинка; с более мягкого металла навершия и крестовины этот слой удалить оказалось легче, но все равно он сошел лишь частично. После войны рукоять исследовали в лаборатории Британского музея. Я немного сомневался, была ли она изготовлена одновременно с «мечом войны» типа XIII (т. е. приблизительно в 1300 г.), или это замена более позднего периода. С самого начала все говорило за то, что это оригинал, но мне очень хотелось получить научно обоснованное подтверждение этого. Естественно, у меня оказался изначальный вариант, сделанный из древесины бука.

Третья группа, т. е. мечи, о которых с самого начала постоянно заботились и тщательно чистили, исключительно мала. Таким образом хранили несколько мечей XIV в., удивительно большое количество образцов XV в., не говоря уже о таких реликтах, как два меча Св. Мориса (из Толедо и Вены), фальчион Коньеров или оружие из Толедо и Севильи.

Причина, по которой так много мечей находилось в храмах, возможно, состоит в том, что все они в некотором смысле принадлежали церкви. Во время церемонии посвящения в рыцари оружие освящали на алтаре, и предполагалось, что после смерти владельца оно туда же и вернется. Возможно, именно поэтому, а не в тщеславной погоне за бессмертной славой так много мечей и копий, шлемов и латных перчаток повешено над гробницами, так много оружия лежит внутри их. Воин закончил все свои дела на земле; он использовал (или должен был использовать) эти вещи для того, чтобы защищать и поддерживать церковь, и поэтому с его смертью их работа тоже была завершена, и они тоже нуждались в долгом отдыхе. То же самое чувство, хотя не освященное христианством, заставляло викингов и их предшественников класть оружие в могилу вместе с телом погибшего. Разница в данном случае состоит в том, что оружие викинга мог со временем получить его потомок или просто человек достаточно храбрый и умелый, чтобы оказаться его достойным, а оружие рыцаря навечно должно было остаться там, где упокоился его хозяин, – больше оно не служило уже никому.

На многих изображениях английских воинов XIII и начала XIV в., как кажется, отражено именно это. Здесь нарисовано, как лежащий на надгробии рыцарь вкладывает свой меч в ножны. Некоторые из этих фигур выглядят так решительно, что, по общему мнению, они, напротив, меч вынимают, однако это полностью противоречит идее отдыха после хорошо выполненной работы. Тем не менее правая рука многих из этих рыцарей лежит на верхней части навершия, как будто они только что финальным толчком отправили оружие на место, в ножны. Хотя это противоречит всеобщему убеждению, что здесь была сделана попытка изобразить постоянную готовность воина к сражению ради защиты Матери-Церкви даже после смерти, я считаю, что они должны были только упокоиться у нее на груди, потому что бой для них окончен навсегда.

Глава 15
Полное вооружение воина. 1100–1325 гг

В XII и XIII вв. кинжал не играл той важной роли в качестве детали воинского вооружения, которую он приобрел в XIV–XV вв. В манускриптах и на скульптурах редко встречаются его изображения до конца XIII в., а те, что все-таки есть, показывают его использование непосредственно в схватке, а не в обычном воинском наряде. К примеру, в Библии Масейовски есть несколько батальных сцен, где кинжалов почти столько же, сколько и мечей, но ни в одном месте этой рукописи нет и намека на то, как их носили в мирное время.

По документальным свидетельствам создается впечатление, что меч развился из оружия пехотинцев или крестьян, защищавших свои дома. Фактически это был просто потомок короткого сакса или скольма эпохи викингов, хотя в Англии и Нормандии, где избегали использовать норвежские термины, его, как мы увидим, называли «Cultellus» или «Coustel». То, что этими терминами обозначали именно кинжал, становится ясно после прочтения отрывка из статута Вильгельма, короля Шотландии (1165–1214 гг.).

Благодаря использованию этого оружия отряды пеших солдат стали называть «Coustillers», и еще в середине XII в. этот термин стали в абсолютно уничижительном смысле применять к бандам разбойников. Об этом говорится в статуте графа Тулузского в 1152 г. Другое указание-на методику использования и форму cultellus найдено в описании некоторых императорских войск, сражавшихся при Бовиньи (Ригорд). Кинжал, возможно, не считали благородным оружием; следовательно, в мирное время он не мог служить к чести своего владельца, и потому его носили только в случае крайней необходимости.

В одной из сцен Апокалипсиса, находящегося в Тринити-колледже, Кембридж (иллюстрирован в 1230 г.), изображен человек, сражающийся длинным и тонким оружием, похожим на кинжал, и им закалывающий противника, однако этот предмет почти такой же длины (клинок приблизительно 20 дюймов), как и очень короткий меч. В Библии Масейовски нарисованы короткие кинжалы (с лезвиями длиной 8–10 дюймов), и держат их так, как обычно держат кинжал, хотя на нескольких рисунках можно увидеть другой вариант, с виду гораздо более эффективный и практичный для ножевого боя: лезвие направлено вверх, а не вниз по отношению к руке. У большинства кинжалов короткая, резко выгнутая крестовина, а навершия либо имеют форму полумесяца (как на скульптурных изображениях во Фрейбургском соборе, которые я описываю), либо представляют собой два загнутых вверх рога, очень напоминающие об «антропоморфных» кинжалах позднего Гальштатта и периода Ла-Тене I. До сих пор существует довольно много таких экземпляров; например, несколько штук нашли в Лондоне, теперь же они в Лондонском музее. У меня тоже есть такой, из Лондона, и, поскольку он абсолютно цел, я использую его для того, чтобы проиллюстрировать весь тип (рис. 122, b).

Рис. 122. Кинжалы. Вторая половина XIII в. Коллекция автора

Лезвия у этих кинжалов короткие, обоюдоострые, с сечением в форме сплюснутого ромба, на каждом конце рукояти изогнутые гарды одинакового размера, плоские, наподобие ленты в дюйм шириной, от середины уходящие под углом к поверхности рукояти; концы этих гард загнуты; в случае с моим кинжалом образовавшиеся пустоты заполнены маленькими кусочками серебра.

Сохранилось несколько кинжалов с навершием в виде полумесяца, но это большая редкость. И снова мне повезло в том смысле, что у меня есть хороший образец, который, как полагают, тоже найден в Лондоне (рис. 122, а). Лезвие у этого кинжала длиннее (10 дюймов), он однолезвийный, с треугольным сечением.

Рис. 123. Кинжал с бронзовой головкой. 1300 г. Коллекция автора

Существует еще один тип такого оружия, который использовали в описываемый период: длинный, тонкий и резко сужающийся к концу двухлезвийный клинок. И здесь я снова должен буду использовать для наглядности один из экземпляров моей коллекции, поскольку их вообще крайне мало (рис. 123). Он сделан позднее, чем два предыдущих (конец XIII – начало XIV в., а не середина XIII в.), и отличается от прочих навершием любопытной формы, которое когда-то было позолочено. Оно имеет форму ромба с ушками, выступающими с двух сторон. На нем изображены гербы – геральдическая лилия с одной стороны и два шеврона с другой. Это один из группы кинжалов с похожими навершиями, от которых осталось только по нескольку фрагментов; один нашли в Англии и еще несколько – в Германии.

К сожалению, происхождение моего образца (лучшего из всех) неизвестно.

Рис. 124. Кинжал с односторонним лезвием. Исторический музей Берна

В списке оружия Рауля де Несле, который я цитировал раньше, есть несколько строк, относящихся к кинжалам и дающих дополнительную информацию о разнообразии их форм: «топор и несколько секачей» (plusieurs coutiaus à tattler); «VI колющих ножей» (pour VI coutiaus à pointe), «один украшен серебром», «… мечей и… маленьких мизерикордов». «Coutiau à tattler», вероятно, обозначает однолезвийное оружие – в Швейцарии есть несколько хорошо сохранившихся кинжалов этого периода (1302 г.) с клинками односторонней заточки, довольно широкими, с изогнутыми кончиками, напоминающими старый хлебный нож (рис. 124); «coutiau à pointe» – это, наверное, оружие, имеющее длинное лезвие, похожее на иголку, как то, что изображено на рис. 123.

Слово «мизерикорд»[36]36
  Милосердие (фр.). (Примеч. пер.)


[Закрыть] применительно к кинжалам появляется еще в 1221 г.: в Аррасской хартии, относящейся именно к этой дате.

По-видимому, свое название кинжал получил, так как использовался в одиночной схватке, когда поднятый кинжал в руке победителя означал, что павшему противнику самое время просить пощады. Таким образом, маленькое смертоносное оружие поэты сделали эмблемой жалости, символом добровольного сохранения жизни противнику.

Как я уже говорил, редко встретишь изображение рыцаря до XIII в. при кинжале. Фигура рыцаря в церкви Эшана-Сандвиче (Кент) демонстрирует шнурок или ремешок, с которого свисает оружие: оно прикреплено не к широкому поясу для меча, а к узкому ремешку на талии. Сам кинжал настолько основательно отстоит от статуи, что теперь от него не осталось и следа. Другой английский монумент приблизительно 1325 г. предлагает нам одно из наиболее ранних изображений типа кинжала, который был популярен в конце XIV в. и в XV в., но почти не встречается до 1350 г. В опубликованных работах, посвященных оружию, его обычно именуют вежливым эвфемизмом «почечный кинжал», или «Dague à Rognons», из-за двух шарообразных выпуклостей, которыми украшено основание цилиндрической рукояти, но в более грубом и реалистичном Средневековье его называли настоящим именем – «кинжал с яйцами». По-видимому, наложенные викторианским XIX в. запреты уже несколько поизносились, поскольку во многих коллекциях, открытых для обозрения, ярлычок подле кинжала снабжен его подлинным названием. Скульптура, о которой мы говорим, обладает другими интересными особенностями, имеющими большое археологическое значение. К ним мы еще вернемся. Она находится в монастырской церкви на острове Шеппи и посвящена памяти сэра Роберта Шурлэнда (рис. 132).

Рис. 125. Из манускрипта 1121–1148 гг.

В XII–XIII вв. боевой топор использовали очень широко. В XI в. континентальные воины рассматривали его как оружие, недостойное благородного человека; только саксы и скандинавы считали, что он подходит для всего, кроме бесчестных дел. Однако в начале XII в. он превратился во вполне респектабельное оружие, и рыцари тоже им сражались. Автор хроник Роджер де Ховеден, описывая битву при Линкольне, произошедшую в 1141 г., рассказывает, как Стефен, самый доблестный и умелый из всех рыцарей, но никуда не годный король, сражался с помощью топора:

«Тогда стала видна мощь короля, подобно молнии он некоторых разил огромным боевым топором. Затем снова поднялся крик, и все бросились на него, а он бросился в сражение один против всех. Затем, после множества ударов, королевский топор разлетелся на куски. Немедленно подняв правой рукой свой меч, он изумительно вел бой до той поры, пока тот тоже не сломался. Видя это, Уильям де Каамнес, самый могучий из рыцарей, бросился на короля и схватил его за шлем, восклицая громким голосом: «Сюда! Все вы, сюда! Я пленил короля!»

Рис. 126. Лезвие топора из Нортумберленда. Середина XIII в.

В Бери есть манускрипт, созданный между 1121-м и 1148 гг. (рис. 125) с изображением воина, которое, возможно, является портретом самого короля Стефена. Его огромный боевой топор точно такой же, как и на гобелене из Байе, как множество других, найденных в Темзе (см. рис. 72), и как те, о которых мы читаем в сагах. Их продолжали использовать до конца XIII в., но в XII в. в моду вошли более легкие лезвия для топоров. У этого оно было не менее длинным, чем у древнего «датского» топора, но вся головка была легче. На рис. 126 изображен хороший экземпляр этого типа насадки для топора (которую иногда использовали в эпоху викингов, так же как и более крупный тип). Нашли этот образец в ложе реки, протекающей через Нортумберленд, вместе с мечом типа XII и костями человека исключительно могучего телосложения. Вы видите, как можно придать задней части топора форму головки молота. У большинства боевых топоров того времени были длинные древки; во время сражения их держали двумя руками. Однако довольно часто изображаются и более короткие варианты.

Рис. 127. Головка булавы. XIII в. Найдена при строительстве Английского банка. Лондонский музей

Боевой молот, оружие очень популярное во времена Столетней войны, использовалось (хотя, по-видимому, нечасто) и в XIII в. Самое известное из редких документальных свидетельств – это, возможно, изображение на гробнице неизвестного воина в церкви Малвернского аббатства, в Ворчестершире. На нем рыцарские доспехи середины XIII в., но вооружен этот воин только коротким молотом и маленьким круглым щитом типа, известного как «buckler». Использовали и булавы: в XIII в. мы можем обнаружить изображения оружия намного более сложного типа, чем дубинки раннего периода, какие во множестве мы видим на гобелене из Байе. Обычно это были массивные предметы, иногда с большими фланцевыми головками, отлитыми из бронзы, иногда с насадками в виде шести-семи стальных крыльев, закрепленных на одной сердцевине. На двух прекрасных скульптурах XIII в. изображены булавы, и, что достаточно любопытно, в обоих случаях это спящие охранники Гроба Господня. Одна из них находится в Линкольнском соборе, и, хотя булава сильно пострадала от времени, ее до сих пор можно различить вполне ясно; другая, очень похожая, но сохранившаяся гораздо лучше, стоит в соборе в Констанце. До нас дошло несколько сохранившихся головок булав: к примеру, одна из них находится в Лондонском музее (рис. 127). В коллекции Блэкмора, в музее Солсбери, есть еще одна, отлитая из бронзы; она входит в хорошо известное собрание изделий бронзового века и сама может принадлежать к нему же, хотя по форме это изделие абсолютно идентично многим образцам XIII в.: например, рисунку из Библии Масейовски или другим, найденным в Германии и Швейцарии.

Рыцарское копье в этот период осталось таким же, каким и было в IV в. – длинная, толстая пика 9–11 футов в длину, с древком одинаковым на всем протяжении и с маленькой головкой в форме листа. Клиновидную форму с углублением для руки возле основания головки, защищенным стальным диском, который называли «Vamplate» (передняя пластина), это оружие приобрело не раньше XV в., хотя еще в XIV в. такие пластины начали входить в употребление. Те копья, которые использовали пехотинцы, по-видимому, также не изменились за предшествовавшие четыре или пять веков. Тяжелое копье наподобие каролингских «крылатых» экземпляров, возможно, было одним из наиболее распространенных видов оружия хорошо экипированной пехоты, хотя есть вероятность, что к тому времени оно потеряло крылья или выступы. В принадлежащем перу Ригорда отчете о битве при Бовиньи (1214 г.) мы можем прочесть о том, как одно из таких орудий чуть было не оборвало самым печальным образом карьеру короля Франции Филиппа-Августа. Французские пехотинцы были повержены. Король Филипп, рядом с которым находился весь цвет французской кавалерии, встретил противника отчаянным нападением, которое завело его самого и всех рыцарей далеко в глубь вражеских рядов. Гильом дес Барре и большая часть его людей наступали, прорубая себе дорогу сквозь полчища врагов, но король остался позади. Его окружили германские пехотинцы, и, хотя он и оказал им героическое сопротивление, Филиппа стащили с коня, поскольку кому-то из врагов удалось зацепиться выступом или крылом копья за кольчужный чепец короля; если бы ему тогда не удалось снова подняться на ноги, все было бы кончено, однако правитель продержался до тех пор, пока находившиеся поблизости рыцари не смогли до него добраться. Пьер Тристан сошел с коня и отдал его своему сюзерену, в то время как Вало де Монтингей подавал сигнал о помощи, поочередно поднимая и опуская флажок, который нес, до тех пор пока дес Барре не прорубил себе дорогу обратно, к королю.

Авторы хроник XIII в. дали очень много названий оружию с длинным древком, которое использовала пехота, но практически невозможно с полной уверенностью сказать, какое к чему относилось. Мы встречаемся с различными вариантами: Gaesa, Godendac, croc, Faus, faussal, Pikte, Guisarme and Vouge. На иллюстрациях к манускриптам можно найти самое разнообразное древковое оружие, но, по всей вероятности, все они в той или иной степени представляют собой вариации на тему того, что с тем же успехом можно называть алебардой или древковым топором. Настоящую алебарду не изобрели до 1300 г., и возможно, что честь этого изобретения принадлежит шведам. Что такое древковый топор, ясно из названия; это всего лишь потомок рубящего копья викингов. До XV в. древковый топор не был специализированным оружием, но затем из обычного снаряжения пехоты превратился в весьма рыцарственное оружие.

Из всех перечисленных выше названий «Godendac» (годендак) – самое старое и дает почву для многочисленных размышлений, отчасти на тему того, почему это его стали называть «Доброе Утро» (дословный перевод), отчасти на тему того, а что это, в сущности, такое. Практически единственная претензия на славу, которую может предъявить это оружие, – это его использование в битве при Котрэ в 1302 г., когда городские жители нанесли ужасное и на редкость кровавое поражение французским рыцарям. По правде говоря, их, несмотря на доспехи, просто-напросто смяли – годендак оказался настолько тяжелым оружием, что с его помощью защитники города пробивали прочные железные пластины так же легко, как и кожаные доспехи. Очень эффективно, но и очень жестоко.