Текст книги "Харбин"

– …Это нисколько не обеспечивает будущего, но делает его крайне возможным… – услышала она, видимо, окончание его речи.

– Цитируете Александра Ивановича! – с усмешкой глядя на Байкова, резюмировал Устрялов.

– Графа Герцена! – с неожиданным пафосом ответил Байков.

– Бастарда! – с той же усмешкой добавил Устрялов.

– Революционного бастарда, заметьте!

– Играете словами, уважаемый Николай Аполлонович! – Устрялов как скала стоял возле стола, сложив руки на груди, и спокойно смотрел на Байкова.

Анна глянула на мужа, тот не отрываясь смотрел на спорящих и принял из её рук вазу с фруктами и коньяк. Он думал: «Байков цитирует Герцена!!! Потомок древнего дворянского рода, «офицерская косточка», внучатый племянник самого Шамиля́ – цитирует революционера Герцена!!! Что-то, видимо, не так в Датском королевстве! – думал он, но не вмешивался. – Интересно, чем они закончат!»

– Не буду вам мешать, господа, однако чем о политике, вот лучше бы обсудили этот сорт коньяка, правда, Саша? Вы такого ещё не пробовали! – сказала Анна и подумала: «Настоящие дети, права Наталья Сергеевна – с бородами и в пенсне!»

Байков шумно выдохнул, взял бутылку, на которой не было этикетки, и с удивлением посмотрел на Александра Петровича, тот перехватил взгляд и пояснил:

– Председатель Грузинского общества князь Хаиндрава презентовал нашему Географическому обществу от своих виноделов. Сказал, что выделано из каких-то диких сортов китайского винограда.

– Я знаю Хаиндраву, очень дельный банкир и общественный деятель, но впервые слышу о том, что он князь.

– Не в курсе деталей, но выдаю за правду услышанное. Давайте пробовать! – сказал Адельберг, он был уже рад переменить тему, и открыл бутылку.

– Запах приятный, можно сказать – букет! – Устрялов поднял рюмку и посмотрел на свет. – И цвет очень красивый, посмотрите, господа!

Байков тоже поднял рюмку:

– Да! Видимо, не один год настаивался в хороших дубовых бочках, а на вкус?

Коньяк оказался ароматным, приятным и снял напряжение в разговоре. Байков выпил ещё рюмку, похоже было, что это смягчило его настроение, и он сказал:

– Я-то, господа, навоевался, да, собственно, никогда и не был сторонником войны, по мне так лучше бродить по тайге и ловить тигров или собирать гербарий!

Адельберг перебил Байкова и обратился к Устрялову:

– Вы, Николай Васильевич, не наслышаны ещё об охотничьих похождениях Николая Аполлоновича?

Устрялов крутил пустую рюмку и принюхивался к остаткам коньяка на донышке.

– Действительно хороший напиток, передайте привет и благодарность князю, а может быть, они наладят тут производство, это было бы отлично… налейте мне ещё рюмочку, Александр Петрович. – Он протянул рюмку Адельбергу. – И, вы знаете, я вам очень признателен за наше знакомство, о Николае Аполлоновиче я слышал и даже в книжном магазине видел сборник его рассказов «В лесах и горах Маньчжурии», – если не ошибаюсь, четырнадцатого года издания…

Байков удовлетворённо кивнул.

– И если бы я был упреждён, что сегодня буду иметь удовольствие познакомиться с автором, я бы этот сборник купил и прочёл…

– Я вам подарю!

– Ну вот, – сказал Адельберг, – значит, вы теперь имеете возможность составить ваши планы на ближайшее будущее. А про охоту я не зря сказал, до германской его рота 5-го Заамурского полка так и называлась – «тигровой», так ловко они ловили тигров… И на фронте отличились, и даже сохранили название своё «тигровое».

– Ну ладно, господа, смущать меня, – отмахнулся Байков. – Я действительно, хотя и хлебнул, что в Галиции, что на Дону, что в Киевской ЧК, а всё же человек больше мирный, хотя и…

– Ладно говоришь, Николай Аполлонович, – перебил его Адельберг, – однако же что тебя привело в двадцать втором к Дитерихсу, во Владивосток?

– Саша, Бог с тобой! – Байков посмотрел на Адельберга и перекрестился. – Я и был там всего лишь – сентябрь. А как услышал, что наши войска переименованы в «рати»… Нас – «рать»! Мы смеялись, но было грустно. А сам он чуть ли не витязь!.. А хороший генерал, да только не политик! – Байков замолчал и грустно покачал головой: – В октябре или в конце сентября я уже был здесь, в этом благословенном захолустье. Через год после тебя, помнишь?

Адельберг согласно кивнул.

– Вы спрашивали, – обратился к Байкову Устрялов, – о способах большевиков образовать свой строй?

– Да! Интересно, как они собираются это сделать?

– На базе утопической коммуны. И в результате человек, если он решался подчиниться их коммунистическим декретам, просто не выживал. Он бы умер с голоду через пару недель, поскольку легально, кроме восьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля, достать, по крайней мере в начале 1921 года, было ничего нельзя. Вся Россия и сами коммунисты жили вопреки их же декретам, вся страна в то время спекулировала…

Байков оживился:

– Так и мы о чём, да, Саша? А? Кузьма Ильич? – обратился он к старику.

– Я бы с вами согласился, Николай Аполлонович, однако время идёт… – спокойно парировал профессор.

– И куда же?

– Это уже «общее место», рассказывать про их НЭП, скажу из более раннего периода, и, может быть, в моих словах вы найдёте подтверждение своим мыслям. Так вот, накануне НЭПа наша эмиграция везде, и в Европе, и здесь, на Востоке, была одного мнения, и его выразил Арцыбашев, он сказал, что «если Россия не может быть спасена иным путём, как через примирение с большевиками, то и не заслуживает она спасения, и пусть гибнет!» И ещё интересно, он добавил: «…и да будет это место пусто!» И пошла подготовка новых армий, и «дай нам, Запад, деньги», и провокации, и шпионы…

– А как же иначе?

Адельберг внимательно и даже с некоторым внутренним волнением слушал этот диалог. В двадцать первом году он досиживал своё невольное таёжное заточение и мог философствовать только с Мишкой, а потом был Благовещенск, а потом «возвращение к себе» и привыкание к новой жизни в семье, а в это время в мире всё русское бушевало и жило своей жизнью.

– А большевики показали, «как иначе»! Они вернули товарно-денежные отношения, попросту говоря, вернули хозяйствование в его самом простом и доступном смысле. И мы, некоторая часть интеллигенции, заметьте, в большинстве своем «кадеты», поняли, что для того, чтобы родина не ушла в небытие, надо, уже просто необходимо, сотрудничать с большевиками, объясняя элементарное, как у Фёдора Михайловича Достоевского, «деньги – это чеканная свобода»…

Устрялов говорил спокойно, без всякого напряжения и какого-либо специального задора, Адельбергу его манера нравилась и нравилось то, что задор его друга и спорщика Байкова стал как бы тоже сходить на нет.

– Даже вот, большевики пригласили моего товарища и единомышленника по идее профессора Ключникова Юрия Вениаминовича на мирную конференцию в Генуе, и не без пользы: мы уже просчитали, что Россия Западу почти ничего не должна…

– Это как так? – удивился Байков.

– Вот, вот, – улыбнулся Устрялов. – Это занятно, господа! Но если справедливо посчитать потери России в мировой войне, людские и материальные, хотя бы то, что Россия ничего не получила в качестве пусть и прошлого, но всё же участника Антанты; да ещё то, что многие народы, которые вышли из империи и обрели свободу, тоже должны за это заплатить, вот и получается, что долг России – ничтожен. И если это зачесть, то Запад мог бы выделить нынешней России выгодные кредиты на восстановление хозяйства и стать партнёром России на европейском рынке…

– Любопытно!

– Да! Это действительно любопытно! Если хотите, позже я мог бы вам предложить эти расчёты.

– Интересно!

Адельберг видел, что под влиянием доводов Устрялова пыл Байкова окончательно прошёл, и подумал: «Если так мирны и вразумительны наши политики, то нам и подавно не о чем беспокоиться. Надо просто жить и делать своё дело! Хотя если по чести, то ни один из них не ответил на вопрос: откуда взялся Февраль и откуда Октябрь?»

– А вообще-то надо туда ехать! – спокойно подытожил Устрялов.

– И прямо в лапы ЧК! – ударил в ладоши Байков.

– Думаю, что мне нет причин бояться или даже опасаться ЧК, я в боевых действиях не участвовал.

– Да? – снова взволновался Байков. – Вы не участвовали?! И вы думаете, их это волнует?

Вопрос повис в воздухе, на него никто не ответил, уже чувствовалось, что политическая дискуссия начала выдыхаться, и, как бы в подтверждение этому, Байков после некоторого молчания спросил:

– Саша, а ты помнишь, как мы с тобой ходили к карпатской ведьме?

Устрялов и Тельнов с удивлением посмотрели сначала на Байкова, а потом на Адельберга, тот не сразу ответил, только посмотрел и сказал:

– Один раз, в Карпатах, мы с Николаем действительно попали в довольно странные обстоятельства, но… Николай… – Он обратился к Байкову: – Я тогда до неё не дошёл, поэтому расскажи сам!

Николай Аполлонович Байков ухмыльнулся, покачал головой и сказал, глядя на Устрялова:

– Ничего не бояться и не опасаться – это, конечно, геройское дело, однако…

Все смотрели на него.

– Иной раз и не знаешь, как всё может обернуться! Я, господа, сам никогда не предполагал, что реальное и нереальное может находиться так близко друг от друга! А потом нереальное, даже мистическое, оказывается реальным!

– Николай Аполлонович! – Адельберг налил ему рюмку и стал чистить апельсин. – Ты, по-моему, взял манеру Кузьмы Ильича – интриговать!

– Да? Ты так думаешь? – Байков удивился. – Я, однако, хочу сообразить, с чего начать.

– Начинай с начала, для верности! – ответил Адельберг.

– Ну, с начала так с начала! Даже может так статься, что я отвечу вам, Николай Васильевич, по поводу того, что с вами может быть в России, если вы туда вернётесь, – вздохнул Байков, немного подумал и сказал: – Иногда начало оказывается в конце, поэтому я начну с конца, то есть с Киевской ЧК, после чего я оставил Россию! Я буду краток! Когда на Дону всё закончилось, я оказался в Киеве. ЧК там уже вовсю свирепствовала, хватали на улицах, выбирали «по одёжке» и расстреливали, особо не канителясь. Трупы вывозили телегами и грузовиками, а иной раз, когда у них была запарка, то по нескольку дней трупы горой лежали прямо на площади. Мне на тот момент пока удавалось избежать ареста, однако несколько раз я видел эти горы убиенных, раздетых догола, и тогда почему-то у меня в памяти всплывала эта странная история. А она произошла, как вы уже поняли, – он кивнул в сторону Адельберга, – в германскую. Мы стояли в предгорьях Карпат, и было затишье. Я, как вам уже доложил Александр Петрович, охотник, и не хотелось зря терять время. Помнишь, Саша? Пластуны доложили, что в горах, не очень далеко, живёт какая-то ведьма, карпатская прорицательница, или предсказательница, или вместе – и то и другое. Так вот, нам стало скучно во время этой передышки, и мы с Сашей решили прогуляться по горам, там дивная охота, и заодно познакомиться с этой ведьмой.

Байков рассказывал, поглядывая то на Устрялова, то на Тельнова, обращался и к Адельбергу, и тот согласно кивал.

– Идти было неизвестно куда, поэтому мы обратились к местным гуцулам. Они, должен вам сказать, долго отказывались, – боялись её и не решались. Но деньги делают своё, и один всё же согласился, но только сразу сказал, что доведёт только до определённого места, а дальше мы пойдём сами, и мы пошли!

Как шли, рассказывать не буду, горы есть горы, а тропа, она и есть тропа. В одном месте, у большой скалы, проводник-гуцул встал и дальше идти отказался, мол, вот тропа идёт, и вы по ней идите прямо к ведьме, а я здесь вас подожду. И соврал, подлец, на обратном пути мы обнаружили, что он убежал, деньги-то он заранее получил.

Адельберг слушал, вспоминал и улыбался.

– До этого, – продолжал Байков, – тропа всё вверх шла, почти до того места, где остался гуцул, а потом пошла вниз и упёрлась в ручей, красивый такой, между валунами течёт… Я перешёл прямо по воде, а Саша решил ног не мочить…

– Я, как самый большой умник, – вступил Адельберг, – решил перепрыгивать с валуна на валун и свалился.

– Да, Саша, расскажи с этого места!

– С валуна я упал и подвернул ногу, боль была адская, нога распухла, идти я дальше не мог, да и Николаю был в тягость, поэтому сказал ему, мол, ты иди, а я останусь здесь, дождусь тебя, потом всё расскажешь.

– Сломали ногу? – спросил Тельнов.

– Нет, оказалось растяжение, но это выяснилось уже позже, когда вернулись; доктор даже хотел в гипс взять, но обошлось, наложили шину, полгода хромал. – Адельберг посмотрел на Байкова и оглянулся. – Хорошо, что Анна не слышит, а то бы разволновалась, она об этой истории не знает. В общем, я остался на ручье и держал ногу в ледяной воде, Николаю спасибо за коньяк, а то бы ещё и простудился, – дальше продолжай ты, Коля!

– Я оставил Сашу у ручья и шёл по тропе ещё минут сорок. Тропа снова уходила вверх и поднималась довольно круто, по дороге попадались поляны, я вышел на очередную и увидел пещеру в скале, эдакую, знаете, – она была зажата между двумя старыми дубами, а ведьма уже стояла перед входом, потом она сказала, что ждёт меня.

Байков взял машинку для набивания папирос, а Устрялов переглянулся с Тельновым и Адельбергом. Александр Петрович только пожал плечами, мол, что есть, то есть, и сказанному придётся верить.

– Я к ней подошёл и поздоровался, и она пригласила меня в пещеру. Но в пещере я ничего не помню. Как будто сон на меня нашёл, всё было каким-то как бы, то ли видением, то ли мороком, я не помню подробностей и её, ведьму саму, тоже почти не помню, только помню, что она была похожа на Бабу-ягу из сказок, как рисуют в детских книжках; и что-то ещё было в её пещере такое: стены, стол и лавки прикрывали цветистые гуцульские яркие коврики, больше, меньше размером, сверху проникал свет, как если бы где-то там была дырка. И сама она вся в цветных платках, ярких бусах, амулетах и монистах. В памяти остались только цветистые пятна её одежды, ужасное, старое, морщинистое лицо и очень умные глаза. – Байков задумался. – Всё, о чём я сейчас говорю, помню только пятнами! А вот глаза! Их я помню хорошо. Вообще она была похожа на цыганку…

Устрялов внимательно слушал, со стороны казалось, что он погрузился в то видение, о котором рассказывал Николай Аполлонович, но вдруг он вздрогнул и спросил:

– О чём она вам говорила?

– Вот это самый сложный момент! У меня сложилось такое впечатление, уже потом, что она ничего и не говорила. Она курила трубку, из-за дыма я почти не видел её лица, но всё время слышал её голос…

– Так о чём же? – нетерпеливо переспросил Устрялов.

– …она сказала, что я пришёл не один, что гуцул, – и даже назвала его имя, кажется, Орест, – остался у валуна, а сейчас уже сбежал…

– Об этом они могли сговориться заранее, – сказал Устрялов, и Тельнов согласно кивнул.

– Вы, господа, слушайте, дальше слушайте! – вмешался Адельберг.

– …а у ручья меня ожидает «москаль», который не может идти, потому что он подвернул ногу…

– Об этом-то с ней никто не мог сговориться! – Адельберг развёл руками.

– …ещё помню, что в какой-то момент она надымила особенно сильно, дым совсем её закрыл, и в этом дыму на её месте я увидел череп!

Александр Петрович краем глаза глянул на Тельнова, тот сидел ни жив ни мёртв, а когда услышал про череп, начал мелко креститься и шептать:

– Господи! Свят! Свят!

– …причём, господа, череп этот был не просто череп, мало ли мы их видали? А череп был красный и сияющий, как будто огненный. Он даже не находился на месте, а перемещался по пещере, как бы летал и оставлял за собой такой медленно тающий след, и в это время я слышал её голос. Я не разобрал, что она говорила, но она часто повторяла слово «Москалия» – несколько раз. Если кто не знает, так гуцулы называют Россию – «Москалия»! Потом пещеру как будто бы проветрило; я в один миг, сразу увидел её – как бы проснулся, только сам встать не мог, не было сил. Она помогла мне подняться, вывела, и тут было ещё одно удивление: вокруг пещеры кишели животные: белки, птицы, зайцы, лисы, что-то большое и серое, похожее на волков, дикие козы, – они все тянулись к ней, как будто бы она их кормила. Точно как в сказке! – Байков сделал три большие затяжки и сам окутался дымом.

– Дальше я! – вступил Адельберг. – Я просидел на ручье часа, наверное, два. Николай Аполлонович вернулся в состоянии полного ошеломления. Ты помнишь, как шёл обратно?

Байков отрицательно покачал головой и добавил:

– А перед тем как уходить, она сказала мне, что за своего спутника я могу не волноваться!

– Вначале он не мог ничего рассказать. Только потом живописал: и саму ведьму, и её животных и птиц; рассказал о том, что она знала, что он пришёл не один, а в сопровождении проводника, и что этот гуцул боялся ведьмы, и спрятался за валуном, и что уже убежал, и про меня, что я остался на тропе. Но больше всего нас с ним поразил увиденный им красный огненный череп. Тогда мы не поняли, что он должен был обозначать, этот череп. Тогда мы только посмеялись над…

В этот момент открылась дверь, вошла Анна, и за её спиной Адельберг увидел Наталью Сергеевну.

– Ну как, вы ещё спорите? – спросила она. – А вот Наталья Сергеевна…

Наталья Сергеевна вошла в кабинет, румяная и красивая.

– Ну, господа, – Устрялов поднялся со стула, – нам пора прощаться!

– Я провожу вас. – Александр Петрович тоже встал и обратился к Байкову: – Николай Аполлонович, ты не торопишься?

Байков успокаивающе поднял руку и отрицательно покачал головой.

Сборы были короткие, Устряловы одевались, и Адельбергу показалось, что Николай Васильевич озабочен.

Они вышли на улицу и полдороги до Большого проспекта шли молча, потом Устрялов как будто стряхнул с себя какие-то мысли и спросил:

– Александр Петрович, вы сейчас где служите, как и прежде по линии топографии в Управлении КВЖД?

– Да! – ответил Адельберг. – Готовим партию на Малый Хинган, в район Сахаляна.

– Проводить съёмки для ветки Сахалян – Цицикар?

– Вы слышали об этом?

– Как не слышать! А вы знаете, что у нас в Политехническом организовывают кафедру геодезии?

– Нет! От вас первого слышу.

– Вы не хотели бы там преподавать, я мог бы составить вам протекцию!

Устрялов говорил спокойно, ровно, но Адельберг видел, что он прилагает к этому усилия и спокойствие даётся ему непросто.

– Буду вам признателен, обещаю подумать, но сейчас много дел с подготовкой… – А сам подумал: «Неужели на него так подействовал рассказ?»

– А вы ничего не слышали о планах Советов относительно дороги? – спросил Устрялов.

– Что-то, краем уха, но не очень отчётливо, честное слово, пока не до этого.

– А вы прислушайтесь!

– А что такое?

– Насколько мне известно, начался зондаж Москвой Пекина по поводу совместного управления дорогой!

– Чем это грозит?

– Не знаю, но есть опасения, что в Харбине будет сменено руководство на советское, кстати, у вас какое подданство или гражданство?

– Никакого! Вы имеете в виду, что Бориса Васильевича Остроумова заменят, то есть уволят?

– Это наверняка, но я спросил вас о вашем гражданстве?

– Я подданный Российской империи!

– Вот это и может стать проблемой, поэтому не манкируйте моим предложением! Обещаете?

– Обещаю! А вы обещайте не манкировать моим предложением снять дачу в Маоэршани!

Услышав про Маоэршань, о чём Адельберг и Устрялов перемолвились ещё за праздничным столом, Наталья Сергеевна выглянула из-за плеча мужа:

– Там хорошо, Александр Петрович?

– Вам, Наталья Сергеевна, тамошний воздух с сопок был бы для ваших будущих событий особенно полезен, да и компания дачников там образуется приличная! Знаете, что там собирается обосноваться Александр Яковлевич Слободчиков?

– Кто это, Коля?

– Адвокат наш, харбинский, а кстати, ловкое дело он обустроил с канадцами.

– Что за дело? – поинтересовалась Наталья Сергеевна.

– Канадцы собираются у себя в северных областях строить железную дорогу, и им требуется свободная рабочая сила, так вот, они решили набрать её из русских эмигрантов…

– Что ж в этом деле особенного?

– Условия, Наташенька, условия! Слободчиков договорился с канадцами и смог их убедить в том, чтобы каждой переселенческой семье выдали аванс по тридцати тысяч долларов, канадских, разумеется, на двадцать…

– Двадцать пять! – поправил Адельберг.

– …на двадцать пять лет без всякого обеспечения, а это, заметь, две тысячи семей, в основном наших, российских беженцев, молодец, Слободчиков…

– Александр Петрович, а вы близко знаете Слободчиковых?

– Анни иногда посещает теософское общество его супруги – Анны Александровны…

– Ну вот мы и пришли, – сказал Николай Васильевич, когда все трое взошли на тротуар Большого проспекта.

– Возвращайтесь домой, Александр Петрович, – улыбнулась Адельбергу Наталья Сергеевна. – У вас такое чудо ваша жена, не томите её; дальше мы сами доберёмся, правда, Коля?

– Да, Александр Петрович! Премного вам благодарны за приглашение, новое знакомство и приятный вечер. А о моём предложении обещайте не забыть! Обещаете?

– Обещаю!

Наталья Сергеевна на прощание подала Адельбергу руку, оставила мужчин и прошла несколько шагов вперёд.

– Я по поводу черепа!.. – зашептал Устрялов и глянул в сторону жены. – Пусть она не слышит, ей сейчас волноваться ни к чему! По поводу черепа я думаю, что ваша карпатская колдунья имела в виду судьбу нашей родины.