Текст книги "Триада"

Глава пятнадцатая

Лидия Михайловна волновалась. Вчера эта Света хорошо себя показала: первый день активной педпрактики, а держалась уверенно и, чувствуется, детей любит, а это главное. Светлана Алексеевна, пятый курс педфака, не замужем, красивая, но слишком много косметики… Она тоже волнуется, и очень заметно. Антинаркотическая профилактика в первом классе кого угодно заставит поволноваться… Неглупый человек эту методику разработал, но если ее не тем концом повернуть, можно дров наломать… «Ничего, – успокаивала себя Лидия Михайловна, наблюдая с задней парты за приготовлениями практикантки. – Я рядом. Если что – вмешаюсь».

– Светлана Алексеевна, – не выдержала учительница, – может быть, вам помочь? Пять минут до урока.

– Я успею, – резковато (волнуется!) ответила Света и извиняющимся тоном добавила: – Я даже Машу не подпускаю, а то всё перепутаю, где и что… Маш, иди-ка сюда!

Вторая практикантка поднялась с задней парты другого ряда и подошла к одногруппнице. Та сунула ей тонкую тетрадку с конспектом урока и попросила:

– Читай, а я проверять буду.

– Вещества, знакомые детям: сахар, соль, пакет молока, конфеты, фрукты, пачка сигарет…

– Нет сигарет! – в ужасе воскликнула Света. – Есть сигареты?

– Есть, успокойся, – сказала Маша чуть смущенно и направилась к своей сумочке.

«Если есть в кармане пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день», – с улыбкой припомнила Лидия Михайловна цоевские слова и почему-то совсем перестала волноваться.

«Ничего себе!» – подумал Женя, войдя в класс. Остальные дети тоже удивились, многие – вслух.

– Тише! – сказала Светлана Алексеевна. – Тише! Проходим к своим партам и рот на замочек. Рот на замочек! Сначала сядет самый тихий ряд… Это второй ряд, садитесь тихо-тихо. Так. Послушаем теперь, какой ряд тише – первый или третий…

– Зачем это всё – как думаешь? – шепотом спросил Саша у Жени, когда все расселись.

– Не знаю, – ответил тот. – Сейчас объяснят.

– Сейчас у нас будет необычный урок, – объявила Светлана Алексеевна с некоторым напряжением в голосе. – Сначала я прочитаю вам одну сказку, а потом мы сыграем в игру. Игра называется «Таинственные незнакомцы».

– На столе – это всё для игры? – спросил Саша вслух.

– Да, но сначала будет сказка. И если хотите что-нибудь спросить, поднимайте руку, вас же учили… Короче, слушаем сказку, а все вопросы – потом.

Сказка была о том, как дети – Таня, Ваня и Верочка, – оставшись дома без взрослых, решили исследовать, что находится в заманчивых баночках и коробочках на мамином столике: попробовали на вкус пудру, крем, добрались до таблеток, похожих на витамины, и тут их остановил гномик Здоровячок. «Ну да, всё правильно, – размышляла Лидия Михайловна. – Дети много чего могут попробовать из любопытства». А гномик между тем втолковывал несмышленышам, что встреча с «Таинственными незнакомцами – веществами, назначение которых вам не известно», могла закончиться плохо; что следует различать любопытство и любознательность, ибо «любознательный человек любит открывать новое, не причиняя себе и окружающим вреда, а любопытный сразу стремится узнать свойства нового, не задумываясь о последствиях».

«Слишком много канцелярщины и сложных конструкций! – мысленно попеняла учительница автору. – Проще надо!» А когда вслед за тем сказочные Ванечка и Танечка припомнили любопытную Варвару с оторванным носом и Маленького Мука с выросшими рогами, Лидия Михайловна поощрительно улыбнулась. Подытоживающие правила, сформулированные Здоровячком, она восприняла как методическую необходимость. «Не трогайте неизвестные вещества, даже если они очень похожи на хорошо знакомые вам. Не пробуйте неизвестные вещества, даже если они имеют «вкусный» запах, цвет, красиво упакованы. Если вы хотите познакомиться с Таинственными Незнакомцами, попросите об этом у родителей или старших, они объяснят вам, для чего нужно это вещество и как с ним обращаться. Если встреча с Таинственным Незнакомцем произошла в тот момент, когда рядом нет никого из старших, отложите знакомство».

«Нудно, но воспринять можно, – подумала учительница, дослушивая окончание сказки. – Очень логично, особенно правила. И заканчивается всё совместным поеданием праздничного торта и конфет – верх логики! Если с игрой проблем не возникнет, можно будет и самой пользоваться…»

«Дно закончилось, – подумала Света, откладывая в сторону распечатку сказки и поднимаясь из-за учительского стола. – Дно закончилось, теперь только плыть. Про дно – это вроде бы метафорой называется, Мишке бы понравилось… Ну, метафора, и что с того? – подхлестнула она себя, с усилием улыбнувшись классу. – Плыви, дура!»

– Ну что, понравилась сказка? – поинтересовалась Света.

Дети закивали, задакали, кое-кто пожал плечами, и практикантка взяла таковых на заметку, а Женя Солев поднял руку и, разумеется, был спрошен.

– Мне кажется, это глупая сказка, – заявил он.

– Почему?! – опешила Света.

– Она написана, чтобы мы не ели пудру. Больше она ни для чего не нужна. А мы и так пудру не будем есть.

Девушка на удивление стойко перенесла всеобщий взрыв хохота, улыбнулась почти яростно и сказала:

– Раз уж ты у нас такой умный, пойдем к доске; будешь мне помогать.

Сразу же в воздух взметнулись около десятка рук: другим тоже хотелось к доске, а кто-то не выдержал и возопил:

– Можно и мне? Ну, пожалуйста! Мне тоже не понравилось!

– Рот на замочек! – рявкнула Светлана Алексеевна так, что Лидия Михайловна вздрогнула, а дети разом притихли. – Женя и один справится, – добавила она потише, но тоном весьма строгим.

Женя подумал, что Светлане Алексеевне сказка очень нравится, раз она так рассердилась. «Может быть, – догадался мальчик, – она сама эту сказку сочинила! Тогда понятно. Миша тоже сердится, если про его рассказы плохо говорят. Надо постараться сделать всё, что она скажет. Тогда она, может быть, и сердиться перестанет». Так рассуждал он, идучи к доске, возле которой на двух соединенных партах были разложены самые разные вещи: и пудра, и сигареты, и какая-то водица в пузырьке, и яблоко, и белое что-то – соль, кажется… Много, в общем, всего.

– Задание такое, – сказала Светлана Алексеевна. – Вот тебе фломастер, вот тебе картонки. Нарисуй, пожалуйста, на трех картонках улыбку, слезы и вопросительный знак. На первой картонке – улыбку. Так… На второй – слезы…

Нарисовав улыбающиеся губы и отложив картонную карточку, Женя задумался.

– Ну, что же ты? Рисуй слезы!

– А как?

– Нарисовал две капли – вот тебе и слезы.

– Но это может быть дождь, – возразил мальчик и вопросительно глянул на практикантку.

Та озадаченно улыбнулась, помолчала и предложила:

– Тогда глаз и каплю нарисуй.

– Думал, – отозвался Женя. – Глазные капли получатся.

– Слушай, умник, рисуй две капли – и всё. Будем считать, что это слезы. Всё равно ведь понарошку.

– Ну, если понарошку, то ладно, – согласился умник и, нарисовав слезы и вопросительный знак, замер в ожидании.

– Объясняю правила игры. Нужно будет рассортировать предметы и вещества, которые вы видите на столе. Если полезное, то ставите карточку с улыбкой, если вредное для здоровья, то слезы ставите, если это Таинственный Незнакомец, как в сказке, то знак вопроса. Не галдите! Все смогут поучаствовать. Подходим по двое, начиная с первой парты первого ряда, смотрим на предмет или вещество, по порядку, начиная слева, и определяем, какую карточку ставить… Женя рисует карточку – и молчит! Понял, Женя? Когда твой сосед по парте подойдет, тогда и ты говорить будешь.

«По двое подходить – это она хорошо придумала, – отметила Лидия Михайловна. – И совещательность будет, и рассмотрят как следует. Ни толкотни, ни базара. Молодец, девочка!»

Но в процессе игры всё пошло не очень-то гладко: между однопартийцами, то бишь сидящими за одной партой, зачастую разгорались нешуточные споры о том, какую карточку ставить. После того, как на примере флакона с прозрачной жидкостью детям было показано, что там может быть всё что угодно, хоть яд, первоклашки стали с опаской смотреть на самые обычные вещества. О сахаре-рафинаде, например, было высказано предположение, что это динамит, а на коробке написали «Сахар» для маскировки; а уж о соли и говорить нечего: мало ли что туда могли насыпать – вдруг мышьяк какой-нибудь.

– Мышьяк в солонке! – воскликнула Светлана Алексеевна с негодованием. – Да вы лизните, если сомневаетесь!

– Лизнешь – а потом ноги протянешь, – рассудительно молвил Саша.

– А мне мама говорила, что соль вредно есть, – добавил Женя, ибо была его очередь.

– А если вы так хотите улыбку поставить… – лукаво присовокупил Саша, доканывая несчастную практикантку, – съешьте хоть ложечку соли. И попробуйте улыбнуться.

Когда возле всех веществ и предметов были расставлены карточки, измученная Светлана Алексеевна высказалась:

– Что ж, Таинственных Незнакомцев на столе оказалось гораздо больше, чем я думала. Это неплохо: осторожность никогда не бывает лишней. Только у взрослых не забудьте спросить, что это за Незнакомцы, а когда вам объяснят – верьте взрослым. Я – взрослая. Я говорю, что это – рафинад, сахар такой, а не динамит. Поняли? Всё, урок окончен.

– Не переживайте, – утешала ее на перемене Лидия Михайловна. – Они не со зла, просто у них свежий взгляд. Такое бывает, что дети оказываются умнее методистов. Значит, надо усовершенствовать методику…

– Но как он меня с ложечкой соли – а?! – воскликнула Света и рассмеялась. – Вот ведь гад!

А гад по имени Саша беседовал тем временем с Женей, и разговор у них был не из простых.

* * *

– Так почти обо всем на свете можно сказать, – продолжал Саша. – Кругом Таинственные Незнакомцы! Что же нам, стоять и дрожать, пока взрослых нет?

– Стоять и думать, – ответил Женя. – Надо попытаться разгадать этих Незнакомцев. Трогать или в рот совать не надо – надо просто думать. А потом спросить у взрослых – угадал или нет. Это мозги развивает.

– Тогда всю жизнь простоишь. Станешь очень умным, а ходить разучишься. Как тот взрослый дядя на коляске, помнишь?

– Помню. Ну, тогда ходить надо и смотреть. Ходишь, смотришь, думаешь, потом спрашиваешь, если взрослый встретится.

Они сидели на высоком белом подоконнике, не без труда взобравшись туда по батарее парового отопления. Мимо с визгом и криками бегали другие первоклашки: то от одной стены рекреации до другой, наперегонки, то просто друг за другом. Две белобантые девочки, с обожанием взглядывая одна на другую и держась за ручки, молча прогуливались в средоточии всеобщей беготни, а бегуны старательно огибали их и, судя по всему, включили эту тихоходную помеху в свою суматошную игру.

– Ну и что, что взрослый встретится? – произнес Саша с вызовом. – Ты ведь сам говорил, что они обманули про горку под током, они наврали! Значит, и про Незнакомцев наврать могут! Ты слышал, какие они бывают? Они же друг друга убивают, детей убивают! А ты говоришь – спрашивать у них и верить…

– Взрослые разные, – согласился Женя. – Возле них тоже карточки ставить можно, как сегодня.

– А с кем советоваться, какую ставить? Скажи, если умный.

– Ставь везде улыбку, – сказал Женя, подумав. – Если ты к ним с улыбкой, они постесняются быть плохими. А если не постесняются – ставь слезы. А если они прощения попросят – снова улыбку ставь.

– Получается, возле одного человека можно три карточки ставить.

– Получается, – мальчик улыбнулся. – Сахар и динамит, всё вместе.

– То сахар, то динамит! – засмеялся Саша. – Со мной так бывает!

– И со взрослыми бывает. Они ведь тоже маленькими были.

– И так всю жизнь? Ведь сам в себе запутаешься!

– Точно! – воскликнул Женя. – Точно! Я уже путаюсь! И в жизни запутаешься, она ведь живая! Перед ней тоже одну карточку не поставишь – только три.

– Как собака: может руку лизнуть, а может укусить!

– Точно! – он почти с испугом взглянул на Сашу. – Ты сегодня как Страшила.

– Как это?

– Ну, он получил у Гудвина мозги с иголками и сразу поумнел.

– А что, иголки торчат?

– Поумнел ты. Мысли торчат. Я раньше думал, что я умнее. А теперь – не знаю.

– Есть таблетки такие, витамины, от них умнеют, – очень авторитетно заявил Саша.

– И давно пьешь? – полюбопытствовал Женя.

– Не пробовал еще.

Мальчики рассмеялись и долго не могли успокоиться.

– А дети из сказки, – сквозь смех проговорил Женя, – они, наверное, до этих таблеток добрались!

– А гномик их остановил, чтобы не умнели! – добавил сквозь смех Саша. – Пудру когда ели – не останавливал!

– А то поумнеют и пудру есть перестанут!

– И в гномиков верить перестанут! – Женя вдруг резко посерьезнел и спросил: – А ты в гномиков веришь?

– Только в гномиков или вообще? Ну, во всё такое?

– Кажется, ты съел те таблетки.

– Просто мы сейчас не в детском саду. Надо умнеть, – сказал Саша, тоже посерьезнев.

Женя посмотрел на друга очень внимательно и проговорил:

– На чтении я расскажу одну историю.

– Как в прошлый раз, из Библии?

– Да.

– А зачем ты их рассказываешь? Это же не сказки.

– Не сказки, – рассеянно согласился Женя и прибавил, чему-то изумляясь: – Как совпало!..

У доски на уроке чтения он стоял с тем же изумленным выражением на лице, это заметила даже Света, сидевшая на задней парте; и Лидия Михайловна, сидевшая рядом со Светой, тоже заметила это и смотрела на мальчика с тревогой; и все это заметили. Он стоял и молчал, и говорить начал, будто очнувшись, лишь после того, как его окликнула Маша, или Мария Ивановна (как с таким именем-отчеством не быть учительницей, – шутили все), – именно она вела в тот день урок чтения.

– Женя! – окликнула она негромко, но мальчик сильно вздрогнул, посмотрел в класс, улыбнулся Лидии Михайловне и начал говорить.

– Сегодня будет опять не сказка, – сказал Женя.

И, как и на прошлых уроках чтения, когда он рассказывал библейские истории, выполняя секретные задания Лидии Михайловны, – как и тогда, он почувствовал, что говорит вроде бы даже и не совсем он, хотя он, конечно, он, кому же еще говорить, все видят, что он… Вот только говорить ему было очень легко, как будто по бордюру идешь и не свернуть ни вправо, ни влево, и даже не думаешь об этом, ведь так приятно идти по бордюру – идти и быть выше своего роста; на бордюре не побегаешь, не попрыгаешь, но даже самые непоседливые дети очень любят тихонько прогуливаться по бордюрам.

– Это было, но было очень давно, – продолжил он, шествуя по незримому бордюру и встречая по пути нужные слова и мысли. – Однажды Бог сочинил прекрасный мир. В нем не было ядовитых растений, а все животные и птицы были добрыми. В том мире где угодно можно было ставить карточку с улыбкой. Потом Бог сотворил людей – Адама и Еву – и подарил им этот мир. Адам гулял по этому миру и давал названия всему, что видел. И всё, что видел Адам, повиновалось Адаму и любило Адама.

По всему райскому саду стояли карточки с улыбками, но возле одного дерева сам Бог поставил карточку со слезами. И Он запретил людям есть плоды с того дерева – сказал, что если они съедят плоды, то будут много плакать, а потом умрут. А на ветвях этого дерева жил змей, он был очень обижен на Бога. Змею хотелось кусаться, а Бог сотворил его без жала. Тогда змей подумал: «Я всё равно укушу их!» И он сказал Адаму и Еве, что Бог поставил возле дерева не ту карточку. «Есть еще карточка со знаком вопроса, – сказал змей. – Если вы попробуете плоды с этого дерева, то станете очень умными и всё-всё узнаете. Вы узнаете, что такое добро и зло».

Люди послушались змея и нарушили запрет Бога. И когда они съели запретный плод, появилось зло. Злом было нарушение запрета, и с тех пор оно распространилось по миру. Люди стали видеть зло и поняли, что раньше вокруг было только добро. Бог изгнал Адама и Еву из сада, а мир вокруг них изменился. В новом мире было и доброе, и злое, и люди много плакали, потому что зло им не понравилось. А потом они состарились и умерли, но после них осталось много детей, внуков и правнуков. И мы с вами – тоже их потомки.

Женя замолчал, остальные в классе тоже молчали, и первым тишину нарушил Саша.

– А змей? – спросил он хрипловато, не поднимая руки и не поднимаясь с места.

– Мечта змея сбылась, – ответил Женя. – Он получил жало. Но Бог наказал его: змей стал ползать, а раньше не ползал. Раньше он, может быть, по воздуху летал.

– Как летучий змей, – заулыбались в классе. – Так ему и надо!

Очнулась и Мария Ивановна, завороженная рассказом ученика.

– Вот видите, дети, как плохо бывает, когда нарушаешь запреты! – воскликнула она с каким-то лихорадочным оживлением. – На прошлом уроке мы говорили о Таинственных Незнакомцах, что с ними не надо знакомиться без старших. Если бы Адам и Ева из этой сказки сначала бы посоветовались со Старшим, с Богом, с ними бы не случилась такая неприятность… У тебя всё, Женя?

– Всё. Только это не сказка была.

– Конечно, не сказка, прости. Можешь идти на свое место… А теперь, дети, все встанем на физкультминутку. Помните стишок про Хомку? Помните, что делать? Смотрите на меня и повторяйте…

Хомка, Хомка, хомячок,

Полосатенький бочок.

Хомка раненько встает,

Шейку моет, щечки трет.

Подметает Хомка хатку

И выходит на зарядку.

Раз-два-три-четыре-пять!

Хомка хочет сильным стать!

* * *

– Ты представляешь? Так всё и было, я нисколечко не преувеличиваю! – закончила Света.

– Вот это мой братец дает! – удивленно произнес Миша. – А чего ты мне раньше не говорила, что он проповеди перед классом читает?

– Раньше было всё-таки не так, он просто пересказывал – и всё. Раза два или три рассказывал – о бесноватом и свиньях, еще о чем-то, но там был просто пересказ. Я, правда, Библию не читала, но ясно, что пересказ. А сегодня он так круто связал всё с моим уроком – я просто офигела. Я бы неделю думала и не придумала бы так, а он за перемену умудрился. И говорил он, как взрослый, как совсем взрослый… Мне даже, знаешь, что показалось… Ну, как будто он намного сложнее мог говорить, но специально простые слова подбирал, чтобы дети поняли.

– Оказывается, я под одной крышей с пророком живу! – улыбнулся Миша. – Впечатлительная ты моя…

– А ты не смейся! – серьезно произнесла Света. – Я понимаю, что не особо умная, но сегодня было чудо. Дети так не говорят, он не от себя говорил!

– Просто он чуть-чуть вундеркинд, с хорошей памятью, фантазией и речевым развитием. Читает, думает, молится – вот тебе и компоненты чуда. Судя по твоему рассказу, в нем и творческие способности есть. Развитой ребенок, ничего не скажешь. Но чудеса здесь при чем?

– Ты просто его не слышал, – упрямо констатировала Света.

– И не видел, и вообще знать не знаю, – раздраженно продолжил Миша. – И вообще он не мой брат, а инопланетянин. Пришелец, блин, из космоса!

– Ты чего, Миш?

– Может, ты и ко мне согласилась прийти, только чтобы на Женьку посмотреть?

– Не только…

– Не только!

– Ты чего, ревнуешь, что ли?! – изумленно воскликнула девушка и рассмеялась. – К брату! К мальчику! Вот дура-ак!..

– Да иди ты!.. – сердито отмахнулся парень, подумал несколько секунд, усмехнулся и сказал: – А ведь похоже на ревность! Или на зависть, что ли… В общем, чувство какой-то обделенности.

– Я и говорю – дурак.

– Станешь дураком, если рядом гений, – проворчал Солев. – Ради него, значит, пришла, да?! – прорычал он с наигранным бешенством и схватил подругу пятерней за горло, что было совсем несложно сделать, поскольку они сидели на кровати в обнимку.

– Отстань, дурак! – взвизгнула она, отдирая от себя руку душителя.

– Тише! – шепнул Миша с улыбкой. – А то дядя Витя услышит.

– Ты его всегда дядей Витей называешь?

– А как же его еще называть?.. Отца я помню.

Помолчали, а потом Света сказала:

– Если серьезно, я не из-за Женьки пришла. Только дура не пойдет, когда парень зовет ее с родителями знакомиться.

– Не с родителями знакомиться, а обиталище посмотреть, – уточнил Миша. – Я помню, что говорил.

– Зачем же мы тогда твою маму ждем? – спросила девушка с улыбкой. – Обиталище я уже посмотрела.

– Она с Женей гуляет, скоро придет, – сказал парень, поеживаясь. – Чаю попьем, ты еще разок на пророка посмотришь… Ну и да, черт возьми, пусть и на тебя посмотрят! Мало ли кто на кого смотрит…

– Дурачок ты, Мишка, – сказала Света ласково, а через минуту, переведя дыхание, спросила: – А где они обычно гуляют?

– Во дворе. Ты разве не заметила? Мы мимо прошли.

– Не видела.

– Женька в классики играл. Наверное, в этой игре великий мистический смысл, раз в нее пророки играют, – иронично заметил Солев и, прислушавшись, добавил: – Дверь открыли вроде бы… Да, пришли. Сейчас чай пить будем.

Чай пили в зале (в маленькой кухне впятером было не уместиться, да и гость всё-таки), что придало чаепитию некую торжественность. Торжественными были и чашки (из сервиза, с блюдечками), а розеточки для варенья самим своим наличием намекали на случай неординарный. Началась чайная церемония тем, что Виктор Семенович, Софья Петровна и Женя перекрестились и тихонько прочитали «Отче наш». Света тоже поспешно и почти испуганно перекрестилась, и даже в правильную сторону, но Миша, покраснев, сердито шепнул ей, что это не обязательно.

– Не стесняйтесь, Светочка, – весело хлопотала Софья Петровна. – Вот печенье, вот халва, вот варенье вишневое, вот из крыжовника…

– Вот икра заморская, баклажанная, – дополнил Миша.

– Где? – удивилась Софья Петровна, и все рассмеялись.

Поблагодарив, Света положила себе варенья из крыжовника, поскольку оно было без косточек. Некоторое время спустя, когда наладился разговор, а смущение ушло, девушка добралась и до любимого вишневого.

Женя очень удивился, увидев Светлану Алексеевну, но потом подумал, что учителя, наверное, ходят по очереди ко всем ученикам. «Наверное, и Лидия Михайловна скоро придет», – решил он. А когда Светлана Алексеевна стала рассказывать его родителям о сегодняшних уроках: и о Таинственных Незнакомцах, и о ложечке соли, и о райской истории, – Жене стало очень неловко. «Ну, чего ей надо?..» – думал он, чуть не плача, и ни на какие вопросы не отвечал. В конце концов, от него отстали и заговорили о другом.

– А вообще, Света, – сказал Виктор Семенович, – из этой метафоры Таинственных Незнакомцев можно выжать очень многое. Посудите сами, подавляющее большинство человечества для нас – Таинственные Незнакомцы. А если призадуматься, то досконально мы не знаем никого, даже самих себя. О мире я не говорю: мир познаваем, иначе просто примитивный солипсизм получился бы…

– Не такой уж примитивный, раз я этого слова не знаю, – улыбнулась девушка.

– Простите, Света! Я хотел сказать, что наш мир реально существует, что он настоящий и для всех людей одинаковый, а потому можно познавать его свойства. Свойства эти либо неизменны, либо закономерно изменчивы, то есть, как в вашей игре, можно спросить о чем-то неизвестном у специалиста, которому оно известно, и он вам всё объяснит.

– У синоптиков часто о погоде спрашивают, – заметил Миша не без ехидства.

– Не так уж часто они ошибаются. И в любом случае прогноз погоды сродни пророчеству, его область – будущее. А про погоду в настоящем любой синоптик скажет очень точно.

– А с чудесами как быть? – поинтересовалась Софья Петровна. – Для них тоже формулы и этикетки подбирать будешь?

– Чудеса – как раз нарушение правил, не исключение из правил, а нарушение их. Исключения можно как-то классифицировать, то есть ввести в систему, а потом спросить у специалиста.  Чудеса ни в какую систему не впишешь, тем-то они и замечательны. Например, по молитве святого всплыл утонувший в воде топор. Нельзя же в инструкции по эксплуатации топора написать: «Топор тяжелее воды, но в случае такой-то молитвы он непременно всплывет».

– Но ведь есть и систематические чудеса, – возразил Миша. – На Пасху в иерусалимском храме небесный огонь сходит очень даже систематически. Может, это и не чудеса, если система есть?

– А что же это, по-твоему? – спросила Софья Петровна.

– Ну, уникальное природное явление.

– И на месте этого явления выстроили храм, вычислили все закономерности этого явления и уже столько веков ежегодно и на много лет вперед угадывают день и час, когда это явление произойдет, – продолжил Виктор Семенович мысль пасынка. – Крутые у православных синоптики, ничего не скажешь!

– А как же тогда объяснить?

– Иногда ты, Михайло Николаевич, очень умен, а иной раз – дурак дураком! – раздраженно проговорил отчим. – Ну, чудо же! Какие объяснения? А происходит оно на Пасху, поскольку оно происходит на Пасху. Ну, дает Господь понять, что мы всё еще христиане, что Он от нас пока не отвернулся. А то, что Он от нас, засранцев, до сих пор не отвернулся – вот это уж подлинное чудо!

– Не ругайся, Витя, – сделала замечание Софья Петровна.

– Да я не ругаюсь! Просто не понимает человек простых вещей, и хоть кол ему на голове теши…

– Вы ведь про людей начали, – вмешалась и Света, – о том, что они Таинственные Незнакомцы. А про мир просто сказали, что он познаваем, и потом съехали на чудеса. Про людей-то что?

– Да, простите, я несколько в сторону ушел. А на вопрос я не отвечу: как это «про людей что?»? Вопрос в том, у кого спрашивать про людей, если мы и самих себя толком не знаем. Если логически мыслить, то про людей нужно спрашивать у Бога – ведь Он их сотворил. Но, во-первых, люди сейчас не такие, какими их сотворил Бог: они впустили в мир грех и мутировали под его воздействием. Во-вторых, даже если и спросить у Бога (ведь Он всё равно всеведущ), как понять, Его ли это ответ или твои мысли? Наконец, даже если и поймешь, что это божественное откровение, нельзя же каждый раз на откровение надеяться: люди ведь очень часто встречаются, их миллиарды – и все разные.

– И как же к ним относиться, если все они Незнакомцы и спросить не у кого? – полюбопытствовала Света, вспоминая инструкцию из игры.

– Ну, во-первых… – задумчиво молвил Виктор Семенович.

– И он еще думает! – не выдержала Софья Петровна. – А Евангелие на что? В Евангелии и все ответы, и полная инструкция. Как хочешь, чтобы люди с тобой поступали, так и ты… И с Христа пример бери… И святых отцов читай, если уж православный… А то умничает он!

– Да уж… – смущенно усмехнулся умник. – Прости, Миша, на тебя ругался, а сам туда же… Ведь просто же!

– Просто для православных, – уточнил Миша. – Вошел в колею – и катись.

– Не колея, а Путь. Христос говорил, что Он – Путь и Истина. И Путь этот пролегает по бездорожью и в горку; особо не покатишься, разве что обратно…

– Слова всё это! – сказал парень, ощущая нарастающее раздражение. – Если «как к вам хотите, так и вы», что ж вы тех девочек чуть ли не выгнали?.. Ну, свидетельниц Иеговы. В первый раз еще ладно, впустили, а второй раз я с ними на площадке беседовал. Это как?

– Что за девочки? – заинтересованно спросила Света.

– Да повадились тут сектантки, – проворчал Виктор Семенович. – Волчицы в овечьих шкурах. Одна, между прочим, красивая, с толстенной такой русой косой, так что имейте в виду, Света…

– Да ладно тебе, – смутился Миша. – При чем тут коса? Просто в дом не пустить – это не по-христиански.

– Таких не в дом пускать, а с лестницы спускать надо! Это ведь уже не Таинственные Незнакомцы, они себя уже проявили! Христос – абсолютно безгрешный – а и Он сделал бич и бичом всякую шваль из храма выгонял! Вот и этих надо так же, ведь ясно же, кто такие!

– Ну, тихо, тихо, разбушевался, – усмехнулась Софья Петровна. – Ты не Христос, а Он их как-нибудь по-другому вразумит. А ты, сынок, будь осторожен. Это ведь как смерть – оттуда не возвращаются!

– Да знаю, ма, чего уж… Тоталитарная секта, крыша в пути. И журнал у них тупой – об общих достижениях, гуманитарных миссиях, новых структурах организации и ее численности… Короче, какие-то материалы для внутрикорпоративного использования – видно, что в своем соку варятся. Как-то даже непонятно, при чем тут Бог: организация и без Него жизнеспособна…

– Как ты их! – воскликнул Виктор Семенович со смехом. – Ради таких открытий можно и журнал почитать!

– Почитай, а то тоже как в секте – ничего внешнего, – сказал Миша с интонацией легкой назидательности.

– Я про них и так знаю, незачем, – отрезал отчим и после паузы спросил: – Ну, а о чем ты тогда с ними на лестнице болтал полчаса?

– Об этом и болтал – мозги пытался вправить. Ведь я же знаю эту девчонку с косой, со второго раза узнал. Знаешь, Свет, кто она?

– Кто?

– Валя, ты с ней в «Комете» в одной комнате жила.

– Серьезно?!

– Да. Она до лагеря сюда разок приходила, но я там не узнал, а теперь смотрю: ничего себе! Ты знала, что она из секты?

– Нет. Она, конечно, странноватая была, на дискотеку не ходила и тэ пэ, но чтобы до такой степени… А про Гену, ну, рыбачка, не спрашивал? Они же друзья. Может, и он оттуда?

– Не оттуда, – сказал Миша и залпом допил остывший чай. – Его я уже два раза видел в церкви.

– Что ж ты мне не говорил, что ходишь? – изумилась Света. – Я бы тоже…

– Не надо «тоже»! – сказал Миша почти яростно. – Стадное чувство, блин! А если бы я к сатанистам пошел – ты бы тоже «тоже»? Прикинь, вся в черном, ноготки черненькие, волосики черненькие, цепочки да заклепочки, вся морда в пирсинге… Тебе бы пошло, блин! А в церкви я просто собирал материал для рассказа, два воскресенья подряд. Позавчера я там последний раз был: всё, хватит, нового не увижу. Все там молятся: и мои, и Гена, и глухонемые даже. Прикинь, глухонемые! Обязательно и про них напишу…

– А как вообще – пишется? – спросил Виктор Семенович, внимательно глядя на пасынка.

– Не пишется, дядь Вить, – ответил Миша и как-то жалко улыбнулся. – Не пишется – поэтому, наверное, и психую.