Текст книги "Вся Одесса очень велика"

За несколько лет до Ильфа и Петрова, в 1931 году, такое же путешествие по Америке совершил Борис Пильняк. Он так же проехал всю страну и описал свою поездку в романе «О’кей». В Нью-Йорке Пильняка встречал всё тот же Браиловский, а в поездке по стране сопровождал писатель и публицист Джозеф Фримен, соучредитель – совместно с Майклом Голдом – журнала «Нью-Мессиз», а также первого в Нью-Йорке клуба имени Джона Рида.

Активными членами «Клуба Джона Рида», в котором собирались писатели и художники левых взглядов, были Давид Бурлюк и его друзья-художники Николай Цицковский, Рафаэль и Мозес Сойеры. Работы Бурлюка, Цицковского и братьев Сойеров вместе с работами ряда других американских художников были представлены в 1931 году на выставке «Джон Рид Клуба» в Москве, а позже – в Харькове и Ленинграде.

Интересна дальнейшая судьба редакторов «Русского голоса» и других участников этой истории, а особенно – смена их политических взглядов и убеждений. Александр Браиловский, тот самый «Юноша бледный со взором горящим…», которому посвятил своё стихотворение Брюсов, пламенный революционер, приговорённый в 1903 году к смертной казни, редактировавший, помимо «Русского голоса», ещё и коммунистическую газету «Новый мир», в начале 1930-х отошёл от коммунистических взглядов, бросил всё и уехал в Калифорнию. Произошло это как раз между визитами Пильняка и Ильфа с Петровым. Причиной тому послужили сталинские «чистки» советского государственного аппарата от евреев. Через несколько лет он всё же вернулся в Нью-Йорк и, помимо работы в «Русском голосе», стал постоянным сотрудником известнейшей эмигрантской газеты «Новое русское слово», которая придерживалась совершенно других взглядов на Советскую Россию. В 1955 году в Нью-Йорке вышла его поэтическая книга «Дорогой свободной», а следующем году – сборник «Временщики в Кремле» с подзаголовком «Политические басни и пародии».

Давид Бурлюк. Портрет Давида Крынкина. 1939 г.

«Левый» писатель и журналист, автор книги «СССР в образах и лицах» Эммануил Поллак (именно тот, который «возбудил» в Ильфе желание потребовать гонорар и затем опубликовал в газете «Soviet Russia Today» восторженное интервью с писателями – с их биографиями и фотографиями), тот самый Поллак, в одной из книг которого была репродуцирована работа Бурлюка «Дети Сталинграда» и который написал статью «На даче Бурлюка», тоже сменил политическую ориентацию. Восьмого мая 1957 года Бурлюк писал Никифорову: «Поллак… недавно перебросился (сволочь!) в антисоветский лагерь. Гадина, скажи – сколько дадено?»

Соломон Абрамович Трон, мечтавший поселиться в Советском Союзе и там работать, после присутствия на московских процессах 1937 года вернулся в США совершенно убитым и никогда больше не хотел переехать в СССР, оставаясь при этом «советским поклонником».

Несмотря на критику доминирующих в СССР эстетических взглядов и предпочтений, вызванных в первую очередь нежеланием признавать его искусство, сам Давид Бурлюк до конца жизни считал себя «советским человеком». Фраза из его письма Никифорову от 6 июля 1957 года прямо говорит об этом: «Все советские люди (а мы с вами всегда были и стоим в их классе) живут под лозунгом «любовь к человеку, забота о великом человеке». При этом Бурлюк очень дорожил американским паспортом и не согласился обменять его на советский даже ради получения из запасников советских музеев своих ранних картин – во время поездки в СССР в 1956 году.

Таким же «советским человеком» считал себя и новый редактор «Русского голоса», многолетний близкий друг Давида Бурлюка Давид Захарович Крынкин (в «Русском голосе» одновременно работало несколько редакторов, Бурлюк тоже считал себя таковым). Он стал редактором после отъезда в Калифорнию Александра Браиловского, в 1933 году, и руководил газетой до самой своей смерти в 1959 году. Тяжело больной Крынкин вместе с первой группой, организованной «Русским голосом», приехал по приглашению общественных организаций в СССР – и диктовал на больничной койке своей жене статью «Москва миролюбивая», опубликованную в «Русском голосе» 20 декабря 1959 года. Давид Крынкин похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Давид Бурлюк подарил Никифорову карандашный портрет Крынкина, выполненный в 1939 году. В правом нижнем углу Бурлюк написал: «Давид Захарович Крынкин – редактор «Русского голоса» с 1933 до своей смерти в СССР». Сергей Денисов, нынешний владелец коллекции Никифорова, выставил его в 2012 году на продажу через аукционный дом «Гелос».

Ну а дальнейшую судьбу картин и рисунков, подаренных Давидом Бурлюком Ильфу и Петрову, нам ещё предстоит узнать.

Плеснувши краску из стакана…
Одесский художник из круга Маяковского

Среди художников, причастных к Одессе и входивших в круг общения Владимира Маяковского номером первым, безусловно, является Давид Бурлюк. «Отец русского футуризма» дважды учился в Одесском художественном училище – в 1900–1901 и 1910–1911 годах, и именно диплом Одесского училища дал ему право преподавания в средних учебных заведениях, а с ним, как писал сам Бурлюк, – кусок хлеба. Брат «неистового Бурлюка» Владимир, иллюстрировавший практически все сборники группы «Гилея», также учился живописи в ОХУ – в 1910–1911 годах.

Вместе с Маяковским в «Окнах РОСТа» работал ещё один одесский художник, активный участник одесского Общества независимых Амшей Нюренберг. Учившийся в Одесской художке Натан Альтман не только оформил в 1921 году спектакль Владимира Владимировича «Мистерия-Буфф», поставленный в Московском цирке, но и проиллюстрировал сборник «Владимир Маяковский – детям», вышедший в 1937 году.

Однако есть в этом списке имя, сегодня незаслуженно забытое, а в начале прошлого века известное всем, причастным к русскому авангарду. Это Иосиф Соломонович Школьник – один из создателей, наряду с Еленой Гуро и Михаилом Матюшиным, «Союза молодёжи», первого столичного объединения русского авангарда. Александр Бенуа, оценивая его творчество, писал, что Иосиф Школьник «претендует на ещё вакантное и в высшей степени почётное место «Петербургского Матисса». Именно Иосиф Школьник вместе с Павлом Филоновым создали декорации для постановки в столичном театре «Луна-Парк» в декабре 1913-го трагедии «Владимир Маяковский».

Иосиф Школьник

«В «Союз Молодёжи», – писал 16 ноября 1913 года тогда ещё ученик МУЖВЗ Владимир Маяковский. И далее: «Я, нижеподписавшийся, передаю Обществу художников «Союз молодежи» свою трагедию «Владимир Маяковский» для постановки в Петербурге в сезон 1913–1914. Постановка ведётся по моим указаниям и под моим личным наблюдением за всей художественной частью пьесы. (Срок моего наблюдения и размер вознаграждения за оное устанавливается в согласии с «Союзом молодежи».) Плата поспектакльная 50 (пятьдесят) рублей за каждый вечер».

В процессе создания пьесы и подготовки спектакля произошло несколько курьёзных случаев, а предшествовало всему этому сближение объединений «Союз молодёжи» и «Гилея». Собственно, во многом эклектичный «Союз молодёжи» был, пожалуй, единственным, кто пытался объединить расползающиеся силы русского авангарда.

В данном случае инициатором сближения выступил «вечный двигатель» Давид Бурлюк. В конце октября 1912 года он предложил руководителям «Союза молодёжи» устроить его доклад в столице. Иосиф Школьник, получивший от Бурлюка письмо с предложением выступить совершенно бесплатно, согласовал это с основным меценатом общества Левкием Жевержеевым – и выступление состоялось. Оно пришлось как нельзя кстати – через месяц должна была открыться 4-я выставка «Союза молодёжи». В период подготовки вечера о своём желании выступить на нём заявил и Владимир Маяковский, которого Школьник в письме к Жевержееву (13 ноября 1912 года) охарактеризовал так: «Приехал из Москвы молодой поэт и художник <…>, приятель Бурлюка, желающий также выступить с самостоятельным докладом 20 ноября вторник, предлагает бесплатно свои услуги <…>, необходимо сегодня с ним поговорить…» Общая встреча состоялась на квартире Эдуарда Спандикова, члена правления «Союза молодёжи», и 20 ноября в Троицком театре миниатюр после доклада Бурлюка «Что такое кубизм» выступил Владимир Маяковский – с докладом «О новейшей русской поэзии». Дальнейшее сближение «Союза молодёжи» и «Гилеи» привело к тому, что уже в январе 1913 года Давид Бурлюк становится новым членом «Союза» – наряду с такими знаковыми художниками, как Казимир Малевич и Владимир Татлин; а на 4-й выставке «Союза молодёжи» (декабрь 1912 – январь 1913, Санкт-Петербург) в числе участников наряду с братьями Бурлюками, Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой, Казимиром Малевичем и Владимиром Татлиным присутствует и Владимир Маяковский. И, разумеется, Иосиф Школьник. 6 марта на одном из заседаний «Союза молодёжи» представители «Гилеи» заявили о желании совместной работы с «Союзом молодёжи» по всем направлениям – на диспутах, выставках и в журнале, – и правление «Союза», неизменным членом которого был Иосиф Соломонович, приняло решение считать «Гилею» автономной группой, работающей вместе с обществом. Диспуты и выступления продолжались. 24 марта в том же Троицком театре миниатюр вместе с Давидом и Николаем Бурлюками и Алексеем Кручёных вновь выступил Владимир Маяковский – с докладом «Пришедший сам».

К сожалению, в 3-м выпуске сборника «Союза молодёжи» при участии поэтов «Гилея» стихов Маяковского не оказалось – он был тогда занят изданием собственной литографированной книги. Сборник, в который вошли стихи Давида и Николая Бурлюков, Бенедикта Лившица и Алексея Кручёных, статьи Велимира Хлебникова, Михаила Матюшина и Эдуарда Спандикова, иллюстрировали Иосиф Школьник и Ольга Розанова.

Незадолго до постановки в петербургском театре «Луна-парк» пьесы «Владимир Маяковский» и оперы «Победа над солнцем» 20 ноября 1913 года в том же Троицком театре состоялось ещё одно выступление членов «Гилеи», на котором Маяковский выступил в своей легендарной жёлтой полосатой кофте. Подготовка к спектаклям футуристического театра шла в это время полным ходом, и наряду с поэтами готовили декорации и художники: Школьник с Филоновым – к пьесе Маяковского, тот же Школьник с Малевичем – к опере Кручёных с Матюшиным.

Вернёмся на несколько лет назад и проследим биографию Иосифа Школьника. Он родился в Балте в 1883 году, в 1898-м поступил на живописное отделение Одесского художественного училища и окончил его в 1905 году – по первому разряду. В Одесском художественном училище сложилась тогда парадоксальная ситуация, когда благодаря протекции великого князя Владимира Александровича ученики, с отличием окончившие училище, – в том числе и евреи, – могли без экзаменов поступать в столичную Императорскую Академию художеств, невзирая на квоты, существовавшие во всех высших заведениях Российской Империи. Неудивительно, что количество евреев – учеников училища – в процентном отношении било все рекорды. В год выпуска Иосифа Школьника 56 процентов учеников были иудейского вероисповедания.

В августе 1905 года Иосиф Школьник поступил в Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств в Петербурге, где под руководством профессора Циоглинского проучился до конца 1906 года. Его увлёк авангард – окончательно и надолго. В Академии он знакомится с Михаилом Матюшиным и Еленой Гуро и вскоре становится активным участником группы Николая Кульбина, а в 1909-м – одним из организаторов «Союза молодёжи».

И вот – второе декабря 1913 года. Полный зал театра. «Задники», написанные Школьником, и «плоскостные» костюмы Филонова. Маяковский с жёлтой кофте. Он написал потом в «Я сам»: «Это время завершилось трагедией «Владимир Маяковский». Поставлена в Петербурге. Луна-парк. Просвистели её до дырок». И тем не менее – это был прорыв.

Алексей Кручёных в своей легендарной книге «Наш выход» вспоминает:

«Когда Маяковский привез в Питер написанную им пьесу, она оказалась убийственно коротенькой – всего одно действие – на 15 минут читки! Этим никак нельзя было занять вечер. Тогда он срочно написал ещё одно действие. И всё же (забегая вперед) надо отметить, что вещь была так мала (четыреста строк!), что спектакль окончился около 10 час. вечера (начавшись в 9). Публика была окончательно возмущена!»

А вот и обещанный курьёз. Изначально пьеса должна была называться «Железная дорога». «В Кунцеве Маяковский обхватывал буфера железнодорожного поезда – то рождалась футуристическая драма!» – писал Кручёных. И далее: «Маяковский до того спешно писал пьесу, что даже не успел дать ей название, и в цензуру его рукопись пошла под заголовком: «Владимир Маяковский. Трагедия». Когда выпускалась афиша, то полицмейстер никакого нового названия уже не разрешал, а Маяковский даже обрадовался: – Ну, пусть трагедия так и называется: «Владимир Маяковский»!»

Декорации обоих футуристических спектаклей были потом перевезены в Троицкий театр и использовались в пародийной постановке «Футуристический квартет». Иосиф Соломонович продолжил свою деятельность художника-декоратора и ещё четыре года, до 1917-го, работал в Троицком театре. С началом революции он участвует в оформлении революционных праздников, становится членом коллегии ИЗО Наркомпроса и на некоторое время – комиссаром Академии художеств. Он организует декорационные классы государственных художественных мастерских, которые затем преобразовывает в Декоративный институт и становится его директором – до самой смерти в 1926 году, в возрасте 43 лет. Сердце не выдержало нагрузок.

А мы с вами и сейчас можем увидеть его ставшие легендарными декорации к трагедии «Владимир Маяковский» – их эскизы находятся ныне в Русском музее и в Театральном музее в Петербурге.

Перикл Ставров. Одесский греческий поэт

Для больших европейских городов Одесса удивительно молода – ей только-только исполнилось 220 лет, но её традиционно называют прародительницей двух современных государств – Греческой Республики и Израиля. Именно из Одессы молодые участники движения «Ховевей-Цион» («Любящие Сион»), основанного врачом и писателем Леоном Пинскером вместе с Мозесом Лилиенблюмом, отправились в Палестину – восстанавливать еврейское государство. Именно в Одессе в 1814 году было основано тайное общество «Филики Этерия», национально-патриотическая организация, деятельность которой привела к свержению османского господства и возрождению греческой независимости.

Но совместная история Греции и Одессы, вернее, той территории, на которой расположена нынешняя Одесса, началась гораздо раньше – уже в VI веке до нашей эры на территории нынешнего города располагались два греческих поселения и гавани – гавань истриан и гавань исиаков. Многочисленные остатки древностей – амфоры, глиняную посуду, якоря – находят при раскопках в центре города до сих пор. Рядом с Одессой был расположен целый ряд греческих поселений – Тира и Никоний на берегах Днестровского лимана, Исакион на Сухом лимане, Одесс на Тилигульском лимане. В ста километрах, на берегу Буга, располагалась Ольвия, мощнейший греческий полис, граждане которого разгромили полководца Александра Македонского – Зопириона. Так что корни у Одессы греческие.

Иосиф Дерибас со своим отрядом и казаками атамана Головатого и Захара Чепиги завоевали Хаджибей – нынешнюю Одессу – в ночь с 13 на 14 сентября 1789 года. А уже рано утром Дерибас с боевыми товарищами пили кофе и кипрское вино в кофейне грека Аспориди. На первом своём плане в 1794 году город разделён на два участка – военный и греческий. А первая перепись населения города, сделанная в 1795 году, показала, что в нём живут (кроме военного гарнизона) 2349 жителей обоего пола, кроме дворян и чиновников, среди которых 240 евреев, 224 грека (без учёта греческого дивизиона) и 60 болгар. Именно эти нации сыграли заметную роль в развитии и становлении города.

Одесса быстро стала для греков надёжной гаванью – именно в одесской Свято-Троицкой (греческой) церкви были изначально захоронены останки Константинопольского патриарха Григория V, зверски убитого турками в апреле 1821 года. В храме и вблизи него похоронены греческие архиереи, которые умерли в разное время. В мае 1907 года у восточной стены храма в специальной пристройке был похоронен благотворитель и общественный деятель, один из выдающихся членов греческого общества, почетный гражданин города Одессы, городской голова Григорий Григорьевич Маразли.

В начале XIX века Одесса стала одним из крупнейших культурных центров греческого мира – в городе открылся греческий театр, в 1817 году – греческая школа. Прошли годы, и Одесса подарила миру целую плеяду греческих культурных деятелей. Если говорить о живописи, это в первую очередь один из основателей Товарищества южнорусских художников и многолетний его председатель Кириак Константинович Костанди – «один из первых русских импрессионистов», как его характеризовал Давид Бурлюк. Несколько лет назад автор статьи установил мемориальную доску легендарному художнику на доме № 46 по улице Пастера, в котором он жил.

Помимо Костанди, в Одессе работал целый ряд греческих художников – Александр Стилиануди, Николай Алексомати, Стилиан Василопуло.

Если же говорить о литературе, сразу вспоминаются два великих имени. Это Яннис Психарис и Димитриус Викелас.

Одна из самых известных книг уроженца Одессы Янниса Психариса – «Моё путешествие» – дала огромный толчок молодому литературному движению Греции, использовавшему народный язык – димотику. Психарис создал новую филологическую школу, известную под названием психаризм.

Поэт и переводчик Димитриус Викелас, чья мать была одесситкой, провёл и сам большую часть детства в Одессе. Именно Викелас убедил своего друга Пьера де Кубертена провести первые Олимпийские игры не в Париже, а в Афинах, и сам стал первым президентом Международного Олимпийского комитета. Живя в Париже, Викелас популяризировал Грецию и греческое наследие, а в 1877 году издал брошюру «Школа в деревне», где ратовал за введение в Греции всеобщего обязательного образования.

В начале XX века одесситы создали новое движение в русскоязычной литературе, которое Виктор Шкловский назвал «Юго-Западом». Эти имена знакомы всем: Исаак Бабель и Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша и Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров. Был в этой группе и поэт Перикл Ставров – Перикл Ставрович Ставропуло, грек по национальности, одессит по месту рождения.

Имя это было почти забыто в советский период – что не удивительно, ведь Перикл Ставров был эмигрантом. Пережив все ужасы гражданской войны, бесконечной смены властей, а затем – военного коммунизма с его голодом и нищетой, он смог, будучи гражданином Греции, в 1926 году вырваться из Советской России. Поэт Юрий Терапиано, близко знавший Ставрова по Парижу, писал в своих воспоминаниях о нём:

«Тогдашняя одесская литературная группа «молодых», к которым примкнул Ставров, включала несколько человек, имена которых теперь известны и в Советской России, и в зарубежье: Бабель, В. Катаев, Олеша, Ильф и Петров, <…>, поэты Эдуард Багрицкий и Вера Инбер. В воспоминаниях, напечатанных в «Новом русском слове» несколько лет тому назад, Ставров дал живое изображение литературной и художественной атмосферы тех лет. Ставров не захотел, по примеру многих своих коллег, остаться советским писателем и выехал за границу – «в своё отечество, в Грецию». Но, как сам он потом рассказывал, «в своей стране», то есть в Греции, в Афинах, Ставрова с женой все считали «русскими», да и сами они себя хорошо чувствовали только среди русских эмигрантов. Подобно тысячам таких же «русских иностранцев», живших на юге, большей частью родившихся в России и получивших русское воспитание и образование, Ставров до конца остался верен русской культурной традиции, долгое время живя за границей, думал и писал по-русски». Позже, уже в Париже, он начал писать по-французски, но – вернёмся к самому началу.

Перикл Ставрович Ставропуло родился в Одессе в 1895 году. Окончил гимназию и в 1918 году, ещё до прихода большевиков, юридический факультет Новороссийского университета. За год до окончания университета начал литературную деятельность – писал стихи, многие из которых опубликованы в одесском журнале «Бомба», писал скетчи для театра миниатюр. Подражание Маяковскому тогда было очень заметно – друг Багрицкого Пётр Сторицын даже опубликовал в той же «Бомбе» пародию на него:

Читайте:

 
С.Т.А. – Ста-вропуло.
А я не таковский:
Вы одного, господа, не знаете:
Пишется – Ставропуло,
А читается – Маяковский.
 

Прав ли был Сторицын? Судите сами – вот отрывок из одного из ранних стихотворений Перикла Ставропуло «В кинематографе»:

 
Все поцелуи и вздохи – луны!
Довольно затрёпанной луны,
Довольно потасканных аллеек
И пошленького трепыханья ветра,
Когда – за восемьдесят копеек —
Четыре тысячи метров.
Вы! В грязной панамке!
Серый слизняк,
Сюсюкающий над зализанной самкой,
Подтянитесь и сядьте ровнее!
Сегодня вы – граф де Реньяк,
Приехавший из Новой Гвинеи,
Чтобы похитить два миллиона
              из Международного банка.
А ваша соседка с изжёванным лицом,
Дегенератка со склонностью к истерике,
Уезжает с очаровательным подлецом
В какую-нибудь блистательную Америку!
 

Прошли годы, и Перикл Ставропуло сменил стиль. Он увлекся Тютчевым и Иннокентием Анненским. В Париже, куда поэт перебрался из Афин (через Болгарию и Югославию), он издал два сборника стихов – уже под псевдонимом Ставров: «Без последствий» (1933) и «Ночью» (1937). Печатался в журналах и альманахах «Числа», «Круг», «Грани», «Современные записки», «Новоселье», «Русские записки». Перикл Ставров стоял близко к «парижской ноте», что не удивительно, учитывая среду его общения; но полностью поэтом «ноты» не стал. После выхода первого сборника Ставров вошёл в круг парижского «младшего литературного поколения», стал участником «воскресений» у Мережковского и «Зелёной лампы», участвовал в литературных вечерах. Вдохновитель «парижской ноты» Георгий Адамович писал о стихах Ставрова, что они «доходят до ума и сердца, как нечто творчески напряжённое и несомненное».

 
Поворачивай дни покороче,
Веселее по осени стынь,
Ведь в холодные, ясные ночи
Выше звезды и горше полынь.
Если ходу осталось немного,
Если холодом вечер омыт —
Веселей и стеклянней дорога,
Как струна, под ногами звенит.
Не спеша в отдаленьи собачий
Вырастает и мечется вой,
И размах беспечальней бродячий
Под высокой, пустой синевой.
Всё прошло, развалилось, опало
В светлой сырости осени злой,
И взлетает последняя жалость
Легче крыльев за бедной спиной.
 

«Ещё во время оккупации Ставров начал писать прозу – рассказы, которые с 45 г. он печатал в «Новом русском слове» и других изданиях, а также поместил во французских журналах ряд своих, им самим переведенных, рассказов, продолжая работу и переводчика, так, например, в первые годы после освобождения Ставров поместил в различных французских изданиях ряд рассказов И. Бунина», – пишет Юрий Терапиано. «В последние годы Ставров напечатал в «Новом русском слове» и других изданиях ряд статей по вопросам искусства и практических отзывов, готовил к печати книгу своих рассказов и принимал – до последних месяцев своей болезни – деятельное участие в литературной жизни русского Парижа». С Буниным Ставров познакомился ещё в Одессе, в 1918 году. В «Новом русском слове» в 40-х и 50-х годах опубликован ряд очерков Ставрова об одесских и парижских друзьях и знакомых – Юрии Олеше, Эдуарде Багрицком, Николае Бердяеве, Борисе Вильде.

В тридцатые годы вместе с молодым французским писателем Рене Блеком Перикл Ставров открыл в самом центре Латинского квартала небольшую книжную лавку «Под лампой», где ежедневно собирались русские и французские литераторы. Однажды там появились Илья Ильф и Евгений Петров – одесситы пришли проведать своего знакомого. Было это в 1934 году, Ставров как раз переводил тогда оба их романа на французский – совместно с родившимся в Перу и выросшим в Париже писателем и переводчиком Виктором Ллона. Именно тогда Ставров подарил Ильфу свой первый сборник стихотворений, благодаря чему почти через семьдесят лет, в 2003 году, появилась на свет единственная на сегодня книга стихов и прозы Перикла Ставрова «На взмахе крыла», вышедшая в Одессе. Дело было так: Александра Ильинична Ильф показала подаренный её отцу сборник одесскому журналисту и культурологу Евгению Михайловичу Голубовскому, он нашёл ряд ранних стихов Ставрова – тогда ещё Ставропуло – в одесских газетах, а второй сборник и прозу разыскал по просьбе Голубовского живущий в Париже поэт и журналист Виталий Амурский.

В 1939-м, в год начала войны, Перикл Ставров был избран председателем Объединения русских писателей и поэтов во Франции. Несмотря на то, что немецкими властями были закрыты все русские общественные организации, Объединение, так же, как и Союз писателей и журналистов, продолжало свою деятельность негласно, а квартира Ставрова была местом тайных встреч литераторов. После освобождения Франции, в 1945-м, Перикл Ставров совместно с С. Маковским начал издавать литературный журнал «Встречи», который, увы, просуществовал недолго – вечные проблемы с финансированием. В последние годы Перикл Ставров писал и публиковал статьи об искусстве и готовил к печати книгу своих рассказов – она так и не увидела свет. Перикл Ставрович Ставров умер в Париже в 1955 году. До последних месяцев своей болезни он принимал активное участие в литературной жизни «русского» Парижа.

Евгений Евтушенко в своей антологии «Десять веков русской поэзии» написал о Перикле Ставрове такие строки:

«Он негласно считался третьестепенным поэтом, и невнимание к нему критиков и читателей происходило от их тогдашней избалованности разнообразием талантов в литературе эмиграции. А между тем стабильная третьестепенность в русской поэзии – это степень весьма и весьма почетная. Я и сам незаслуженно упустил его стихи в «Строфах века».

Перечитайте хотя бы первую и последнюю строфы из стихотворения «Поворачивай дни покороче…». А как тонко сказано: «…Немного стен, немного сада…» Такое на дороге не валяется.

<…> Ставров принадлежит к тем, кто забытости не заслуживает. Нельзя отдавать «пожирающему рассвету» ни одного не заслуживающего этого человека».

Сегодня мы вновь вспоминаем Перикла Ставрова, перечитываем его стихи – и стихи о нём.

 
Всё на местах. И ничего не надо.
Дождя недавнего прохлада,
Немного стен, немного сада…
Но дрогнет сонная струна
В затишье обморочно-сонном,
Но дрогнет, поплывет – в огромном,
Неутолимом и бездонном…
И хоть бы раз в минуту ту,
Раскрыв глаза, хватая пустоту,
Не позабыть, не растеряться,
Остановить,
И говорить, и задыхаться
 

* * *

 
Всё ровнее, быстрей и нежней,
Всё прилежней колеса стучали.
В голубом замираньи полей
Запах дыма и скрежет стали.
В серебро уходящая мгла,
Лошадей и людей вереницы,
Брызги влаги на взмахе крыла,
Хриплый окрик разбуженной птицы.
Эта белая даль – не снежна,
Эти тени дорог – не бескрайны,
Оттого эта тайна нежна,
Что осталась, как тени, случайной.
 
 
Только музыка всё слышней,
Только небо светлее и ближе
В голубом замираньи полей
На разъезде путей, под Парижем.
 

* * *

 
Утро рассветною пылью туманится
В розовом облаке перистых чаяний,
День начинают святые и пьяницы
Для ожиданий, намеков, раскаяний.
…Как на беду ничего не случается.
Жить очень хочется. Жизнь продолжается.
 

 

Перикл

Поймем – пусть позже или раньше:
не так уж свет всепожирающ.
И правды в этой строчке нет:
«всепожирающий рассвет».
Быть с именем Перикл – из позабытых?
Ну как он угодил – Перикл Ставров —
среди других, забвением убитых,
в заваленный безвестнейшими ров?
Забвение спасительным бывает.
Во времена террора и войны
он выводил в Одессе на бульвары
и тросточку, и в клеточку штаны.
Его Одесса-мама так любила,
на этой маме он себя женил.
Его ЧК случайно позабыла
и выпустила в Грецию живым.
Когда войны кровавая парилка
осталась за спиной, то, жив-здоров,
вмиг распериклив принципы Перикла,
забытость славе предпочел Ставров.
Кто скажет – были это только враки,
ходившие в Париже столько лет,
что был герой Багрицкого, Ставраки,
контрабандист рисковый, – его дед?
Его праматерь-Греция не грела,
Но, не нося ни маску, ни парик,
от виселицы спасся, от расстрела
наш русский осмотрительный Перикл.
Был как поэт он лишь третьестепенен.
Но если на Руси, где Пушкин есть,
второстепенен даже и Есенин,
третьестепенность – это тоже честь.
 

Евгений Евтушенко