Текст книги "Истории мертвой земли"

Устав от бутафорских смертей, больше всего я мечтал лицезреть настоящее убийство.

Идеи кричали и рвались наружу, а мне требовались новые впечатления.

***

2007 год:

– Мурат, братишка, найди себе уже нормальную бабу, – как-то раз заявил Леха. – Хватит по кабакам шляться да всяких шкур цеплять.

– Уж кто бы говорил, – усмехнулся я.

– А че не так? – возмутился он. – Между прочим, я уже два года как семейный человек. Жену свою очень люблю, а через месяц у меня родится лапочка-дочка. И буду я самым счастливым мужчиной на этой планете!

Я задумался: ведь действительно – минуло два года с тех пор, как мой друг остепенился. А я даже не счел нужным обратить на это внимание. Почему? Семья, дети – неужели это и правда столь значимые вещи, если даже такого парня как Леха они ухитрились превратить в порядочного семьянина, краснеющего при одном только упоминании былых выходок?

Размышления об этом привели меня к более поразительной мысли. Перебрав в памяти все мною написанное, я вдруг понял – ошибки быть не могло! – что ни в одном из моих текстов ни слова не говорится о семье с ее положительными и отрицательными сторонами. И единственной причиной этого являлось мое банальное незнание семьи как таковой. Столько раз я в мельчайших деталях описывал человеческое падение, одиночество или боль, сутками напролет раздумывал над тем, как изобразить подлинное безумие, но при этом ни разу и словом не обмолвился о семейной жизни. Мои рассказы брали первые места в ежегодных литературных конкурсах и печатались в видных журналах, в то время как сам я с нетерпением дожидался ответа из нескольких авторитетных издательств, ничуть не сомневаясь в успехе. Окрыленный, я мнил себя состоявшимся писателем и лишь теперь вдруг осознал, что не способен рассказать о самом главном в жизни человеческого общества – о взаимоотношениях внутри семьи.

А ведь семья давала невероятный простор для действий – от глубинных исследований древнейшего и зачастую кровопролитного чувства, до сакрального «муж и жена – одна сатана». И это не говоря о правдоподобности возможной истории, значительном расширении ее целевой аудитории, более прочной корреляции читателя и персонажа.

– Пойми, – меж тем распинался Леха, – когда ты найдешь себе девушку, у тебя все в жизни наладится. И дело тут не в том, что она станет готовить пожрать или стирать твои вонючие носки, – не-е, это все херня! Главное, что у тебя появится спутник, родная душа, которая не позволит тебе окончательно закрыться в скорлупе твоего «я». Просекаешь, дружище?

– Если честно, не особо.

– Да я к тому… Короче, то, что некогда казалось мне забавой, теперь приносит свои плоды. – Он хлопнул меня по плечу. – Мурат, ты очень талантливый человек, и я говорю это без всяких там… ну-у, ты понял.

– Думаю, да.

– Но ты затрагиваешь в своих рассказах очень мрачные темы, и – так или иначе – эти темы затрагивают тебя. Ты меняешься.

– В смысле?

– Да ты погляди на себя! Ты уже превратился в бог весть что! Натуральный затворник! Практически никуда не ходишь, ни с кем не общаешься, только сидишь и читаешь эти твои странные книги, смотришь не менее странные фильмы и пишешь, пишешь, пишешь. Это же ненормально! Мне вот кажется, что если б я тебя не навещал, ты бы и вовсе здесь паутиной зарос. Именно поэтому тебе нужна подруга. Она будет как бы компенсировать негативные последствия твоего творчества, врубаешься? Посмотри на всех этих чудаковатых классиков – что с ними стало? Одни стрелялись у себя в сараях. Другие оканчивали дни в психушках. Третьи спивались и превращались в бомжей. Ты ж сам мне это рассказывал! А теперь что – рвешься повторить их жизненный путь? Думаешь, они не мечтали избавиться от своего таланта и жить как все нормальные люди? Мне вот кажется, что мечтали. Даже твой любимый Стивен Кинг где-то там признался, мол, если бы мог не писать, то с радостью бы забросил это гиблое дело.

– Кинг не мой любимый, – проворчал я.

– Не суть, – отмахнулся Леха, – когда-то ты запоем читал его книги.

– Я был маленький и глупый. Теперь все изменилось.

Леха вздохнул.

– Как знаешь, Мурат. Я просто советую тебе выйти из дома и познакомиться уже с нормальной девушкой. И постарайся сделать так, чтоб она задержалась у тебя больше чем на одну ночь. А дальше, поверь, сам все поймешь и скажешь, что я был прав.

***

Сейчас:

Он был не прав. По крайней мере, в моем понимании. Живя счастливой и не обремененной творческими изысканиями семейной жизнью, мой друг не задумывался о том, что порой сила твоего воздействия на супругу может многократно превосходить силу ее воздействия на тебя. И если такое случится, то это не она вытащит тебя из той черной ямы, в которую ты угодил, но ты утянешь ее на самое дно.

***

Четыре дня назад:

– Милый, мне скучно.

Этот ее голос…

Он никогда не срывался на крик, как и не опускался до жалкого стона или изматывающего нытья. Напротив, он всегда оставался размеренным и спокойным, как шепот осеннего ветра в кронах деревьев или как дыхание северного моря; в самом его звучании чувствовалась определенная стать и твердость, но не вызов. Именно таким я представлял себе голос совершенства – идеальной женщины из моих грез.

Так почему же в последнее время ее голос стал настолько меня раздражать?

Хотя, быть может, истинная причина моего раздражения крылась в чем-то другом? Скажем, подсознательно мне было стыдно за то, что я не в состоянии оторваться от компьютера и уделить жене толику внимания? Она же, не требуя от меня многого – пожалуй, только моего общества, – лишь усугубляла ситуацию.

Мог ли я измениться?

Стоило мне хоть на день отвлечься от работы, как идеи принимались выматывать меня своими душераздирающими воплями. Они мешали спать, концентрироваться, думать. И вновь дееспособным я становился лишь тогда, когда усаживался за компьютер и начинал стучать по клавишам. В остальное время я бесцельно, подобно сомнамбуле, бродил взад-вперед по квартире – ничего перед собой не разбирая, не понимая того, что мне говорят, как и не имея возможности или желания что-либо предпринять. Я находился во власти идей, образов, видений. Я выстраивал запутанные сюжеты у себя в голове и шлифовал характеры персонажей. Даже ничего не делая, я упрямо продолжал сочинять.

И кому, скажите на милость, такое понравится?

– Солнце, дай мне минутку, – бросил я, не оборачиваясь.

Я знал, что жена стоит у меня за спиной и испытующе смотрит на мой затылок. Я буквально чувствовал на себе ее холодный цепкий взгляд, в котором не было ни капли любви, только если усталость и разочарование.

– В общем, поступай, как знаешь, – грустно вздохнула она. – Я поехала в город.

– Конечно. Я с тобой, хорошо?

– Ага…

Горько усмехнувшись, она неторопливо оделась, покрутилась перед зеркалом, скользнула по мне еще одним испытующим взглядом, после чего щелкнула дверным замком и ушла.

А я так и продолжал стучать по клавишам, отчаянно сражаясь со своей творческой одержимостью и даже не осознавая, что тем самым лишь умножаю ее.

***

Сейчас:

Опять кто-то из этих людей входит в комнату – приветливо улыбается, добродушно кивает, хотя водянистые глаза за толстыми линзами очков выражают нечто совершенно иное. Осторожность? Страх? А может, профессиональный интерес патологоанатома к извлеченному из канализации вздувшемуся трупу?

Незнакомец усаживается напротив меня, кладет на стол какую-то папку и долго-долго ее листает, пока наконец не произносит:

– А я читал вашу книгу.

– У меня их много, – пожимаю плечами я.

– Кажется, она называлась «Дорога из красного камня»… – Он задумчиво чешет затылок. – Да, определенно так. Впечатляющее произведение, очень… э-эм… эмоциональное. Хотя, признаюсь, я не любитель данного жанра.

– Все равно спасибо.

Формальность за формальность, не больше.

Как известно, всякая популярность таит в себе один существенный недостаток – у публики возникает нездоровый интерес к частной жизни популярного человека. Мне изначально такое казалось очень сомнительным удовольствием, а потому я старательно избегал внимания общественности. Тем не менее полностью отгородиться от мира не всегда получалось, и, полагаю, именно это научило меня играть в формальности.

– Как долго меня здесь продержат? – спрашиваю, разглядывая исцарапанную поверхность стола.

– Все зависит от ваших ответов, – сообщает он.

– Ладно. Слушаю.

– Что ж… – Он пристально смотрит на меня. – Мурат, расскажите, зачем вы убили свою жену?

***

Сейчас:

Она была очень необычной женщиной.

Появившись словно из ниоткуда, она одним лишь своим ласковым голосом кардинально изменила привычный уклад моей жизни. Не скажу, что это был бурный роман – никаких вам интриг или ярких эмоциональных вспышек. В противном случае я бы просто сбежал. Нет. С ней все обстояло совершенно иначе – подобно призрачной тени она бесшумно следовала за мной по пятам, изредка корректируя мое направление, поддерживая меня в трудные минуты, придавая мне сил. И я действительно любил ее, ведь в ней воплотилось все то, о чем только можно было мечтать – красота, покладистость, ум. Окрыленный, я с трепетом слушал ее отзывы о моих произведениях, зная, что, обладая хорошим литературным вкусом и не страдая предвзятостью, она честно выскажется касательно того или иного текста.

Да, я любил ее, а она любила меня.

Но как мы с ней познакомились?

***

Сейчас:

– Ты помнишь? – слышу я шепот, затылком ощущая ее ледяное дыхание.

– Да, Вишенка, наверное…

– Попытайся вспомнить.

Фантасмагорические образы и кошмарные видения, череда аморальных идей… – все эти тени выстраиваются передо мной бесшумной толпой.

Бесшумной?

Даже тишина может кричать. И вот я в который раз зажимаю уши, пытаясь укрыться от этой омерзительной какофонии, полной невнятных бормотаний, сердитых голосов, пронзительных воплей. Они не собираются отпускать меня, ведь я их единственная надежда. Я – их шанс!

А может… может, я тоже всего лишь чья-то идея? Что если я плод воображения какого-нибудь обезумевшего писателя – начинающего либо уже состоявшегося? И что если сотни людей в данный момент читают обо мне на страницах какого-нибудь журнала или сборника, не без праздного любопытства наблюдая за моими злоключениями – за моей жизнью, моей трагедией?

Тогда пусть ответят, что ждет меня дальше? Каков будет итог этой истории, а? Всего-то и требуется, что пролистать несколько страниц вперед и заглянуть в финал. И тогда, быть может, я смогу что-то исправить, сделаю эту историю качественнее, а то и добрее, чем она есть. Мне не известно, насколько хорош тот автор, что меня выдумал, но я определенно лучше. Лучше!

Почему вы молчите?

Отвечайте, черт бы вас всех побрал!

– Ты должен вспомнить.

– Знаю, милая, – киваю я в ответ, попутно выводя пальцем буквы на столе.

– Почему ты не хочешь этого? Почему не желаешь вспоминать? – спрашивает она, и ее обычно мягкий голос грубеет, того и гляди превратится в голос старой ведьмы, выкрикивающей проклятия…

Так впервые за годы нашей совместной жизни я наблюдаю хоть какое-то проявление ее эмоций. Моя жена – жена безумца, подарившего миру кошмар – отнюдь не бесчувственна.

– Бесчувственна? Как ты мог такое подумать!

Ее холодная ладонь скользит по моей щеке.

Сколько раз она поглаживала меня таким образом, и сколько ночей, находясь на грани сна и реальности, я грезил о ней. Я ощущал ее нежные прикосновения задолго до того, как она постучалась в двери моей жизни. Даже в годы юношества я мечтал о ней, веря, что однажды она непременно придет.

И вот она вновь гладит меня по щеке.

Так почему же у меня мурашки бегут по коже?

– Милый, попытайся вспомнить, – настойчиво требует она.

– Вы еще здесь, Мурат? – спрашивает врач.

***

2007 год:

Одиночество убивает.

Как бы там ни было, но человек стадное животное, совершенно не пригодное для жизни в изоляции от представителей своего вида. Естественно, как и везде, здесь существуют исключения. Но даже в этих случаях так называемые затворники не могут оставаться абсолютными изгоями. Они предпочитают общаться если не с внешним миром, то с самими собой, плавно погружаясь в свое внутреннее пространство – свой микрокосм, – развивая и дополняя его. За это их нередко называют сумасшедшими, каковыми, надо признать, они не всегда являются.

Тем советом насчет подруги-спутницы Леха невольно посеял в моей душе сомнение. Я впервые поднял глаза от исписанных листов и огляделся вокруг. И то, что я увидел, мне не особо понравилось. Отдавшись во власть идей, я посвятил себя творчеству. Неустанно изливая свои страхи на бумагу, описывая всевозможные ужасы и погружая в них своих персонажей, я тем самым совершенно позабыл о себе.

Поначалу комиксы, затем робкие попытки сочинить рассказ-другой, а ныне вот профессиональное занятие писательством – все это было следствием моего чрезмерного увлечения жанром ужасов, в основе которого лежал нездоровый интерес к природе страха и насилия. И чем больше я писал, тем тщательней исследовал эту природу и тем скорей приближался к заключительному этапу своего творчества – к роману о подлинном, насколько это возможно, безумии.

А между тем, заглядывая в зеркало, я поражался тому, что обнаруживал в отражении – землистого цвета кожу, впалые щеки, вечно слезящиеся в сетке лопнувших капилляров глаза, торчащие в разные стороны давно не стриженные патлы, свалявшуюся от грязи бороду… Казалось, этот бытовой ужас вырвался со страниц моих же произведений исключительно ради того, чтобы предстать предо мной во всей своей красе.

Леха оказался прав – мне требовалась спутница.

Требовалась хотя бы для того, чтобы просто следить за мной. Иначе однажды я вполне бы мог довести себя до полного истощения, умерев во время описания очередных человеческих мучений. Какая б вышла ирония!

***

2008 год:

– Поздравляю, любимый, – отложив авторский экземпляр моего нового романа, она нежно поцеловала меня в щеку.

Я лишь пожал плечами, улыбнулся:

– Спасибо, Вишенка.

На самом деле мне не было никакого дела до этой книги. Я написал ее, сплавил издательству, и дальнейшая ее судьба меня мало заботила.

– Уже решил, что напишешь дальше?

Я внимательно посмотрел на жену.

– Э-эм… Думаю, да.

От нее не ускользнуло мое замешательство.

– И что же?

– Хочу описать убийство, – сказал я.

– Но ведь ты в каждом своем романе описываешь убийства, – удивилась она. – Много убийств!

– И да, и нет. – Я тряхнул головой, не представляя, как объяснить свою идею. – Понимаешь…

И обреченно умолк.

Она была абсолютно права: все мои истории так или иначе изобиловали смертью и трагедией. Множество покалеченных судеб, разбитых жизней, подробно расписанных несчастий и самоубийств обрушивались на читателя, отважившегося взять в руки сборник моих рассказов или роман. Но все это была жалкая бутафория, пародия на реальность. Как и в случае с безумием, я хотел поведать о настоящем убийстве. А все то, что я скармливал читающему населению планеты, казалось мне скучным и неправдоподобным, литературной пустышкой – пусть и стилистически выверенной, детализированной, атмосферной, но лишенной и намека на реальность. Выпуская идеи на свет божий, даруя им жизнь, я пытался избавиться от их назойливого шепота – не больше. Ведь мое альтер эго – то самое «я», которое искренне жаждало слиться в творении со всеми этими тенями – стремилось к полному совершенству. Не способное удовольствоваться пародийными выдумками, оно требовало развивать талант иллюстратора ужаса и отчаяния. Именно это второе «я» зародило мечту написать романы о безумии и убийстве, взяв за основу реальные события и впечатления, а не пустые, созданные воображением образы.

Но где я мог набраться таких впечатлений?

Где мог получить возможность наблюдать за агонией обреченного на погибель живого существа?

И где бы мне довелось познать истинный вкус убийства?

Выход оставался только один: я должен был сам стать убийцей. По-настоящему, а не так, как обычно делал, пугая случайных знакомых жалкой игрой в воображаемого маньяка.

Но если в вопросах исследования страха все было просто и ясно, то на убийство я не отваживался.

И безвыходность этой ситуации удручала.

***

Сейчас:

– Ты ведь любишь меня? – шепчет она.

Конечно, конечно я люблю ее! И всегда любил, ведь это она не позволила мне свихнуться, восполнила пробелы в моем знании семьи, любви и счастья и подарила мне всю себя. И это именно она сотворила из меня того, кем я теперь являюсь: писателя, во имя искусства рискнувшего выйти за границы дозволенного…

Она помогла мне отыскать заветное решение.

– Я люблю тебя, дорогая.

– Так зачем вы убили жену, Мурат? – вновь спрашивает врач.

***

Один день назад:

– Где ты была?

Будучи по природе своей человеком довольно миролюбивым и крайне спокойным, я понятия не имел, что на меня нашло. Так или иначе, но я был в ярости и, расхаживая по комнате взад-вперед, злобно косился на свою явно нетрезвую жену.

– Тебе-то какая разница? – хмыкнула она, лукаво улыбаясь собственным мыслям. – Развлекалась.

Ее нахальный тон распалил меня еще больше.

– И с кем же ты развлекалась?

– Слушай, любовь моя, я, конечно, все понимаю, мы с тобой муж и жена, все такое, но… Знаешь, я не обязана отчитываться за каждый свой шаг! – Она с вызовом глянула на меня. – Или, может, я не права?

– Нет, черт возьми! – закричал я. – Не права!

– Тише, тише. – Она явно была удивлена, даже слегка тронута такой моей реакцией. Но повода для тревоги по-прежнему не обнаруживала.

– Что значит – тише? Ты с кем-то развлекалась всю ночь, а я теперь должен заткнуться, так, что ли?!

Как бы я ни пытался взять себя в руки, у меня ничего не получалось. Столь несвойственное жене поведение полностью ломало сформированный у меня в голове образ. Являйся она литературным персонажем, я бы никак не сумел объяснить, а тем более оправдать подобных резких перемен. В чужом тексте я назвал бы такое халтурой, в своем – жалким ремесленничеством, требующим тщательной переработки всей психологии персонажа и его влияния на сюжет. Но что делать с реальностью? Еще больше меня смущала моя собственная реакция на происходящее. На самом деле я всегда считал ревность той еще дуростью – производной от эгоизма и неуверенности в себе. Безусловно, в литературе ревность была только на руку: она добавляла драматизма, открывала дополнительные возможности, была близка и понятна рядовому читателю. В жизни, напротив, я с сожалением смотрел на те пары, что непрестанно цеплялись друг к дружке, зачастую прилюдно выясняя отношения. И вот теперь, разменяв третий десяток, я внезапно обнаружил в себе пламя этого отвратительного чувства.

– Ну да, ты прав, – вздохнула она, – я была с мужчиной. Что с того?

Опешив от подобной наглости, я растеряно скользнул по ней взглядом и тут же впился глазами в успевший пожелтеть засос у нее на шее. Только теперь понял, что, судя по всему, жена не единожды встречалась с тем мужчиной. Если, конечно, речь шла об одном мужчине…

Подобные мысли звенящей острой болью пропороли мой воспаленный разум, заставив на мгновение умолкнуть рвущиеся наружу идеи.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – Мне пришлось взять себя в руки, дабы вновь не сорваться на крик. Я понимал, что чаще всего люди кричат от безвыходности, но именно в такой ситуации я и оказался.

– А как я должна об этом говорить? – удивилась она. – Пойми, с тобой невыносимо скучно! Я думала, что смогу как-то повлиять на тебя, Мурат. Но ты совершенно не хочешь меняться. Сидишь целыми днями за компьютером и пишешь!

– Но…

– Не перебивай, пожалуйста. Просто слушай. Я ведь женщина, Мурат, а женщина не хочет сидеть в квартире и чахнуть. Женщина хочет, чтобы за ней ухаживали, чтобы ее добивались, понимаешь? Женщина хочет внимания. Мужского внимания, Мурат. И если в отношениях у мужчин все зиждется исключительно на сексе, то у женщин дела обстоят несколько иначе. Речь сейчас именно о внимании. Хотя… секс тоже необходим, да.

Мне не верилось, что моя жена – женщина, которую я знал столько лет! – может выдать нечто подобное. Откуда взялся этот шаблон? Все эти расхожие фразы, будто бы понадерганные из бульварного чтива?

А потом до меня дошел смысл ее слов.

– Но разве… – неуверенно начал я.

– Нет же, глупенький, – покачала она головой. – Если у тебя мозги окончательно не спеклись, то ты вспомнишь, что за последний месяц ночевал в нашей постели три, максимум четыре ночи. И то, сил у тебя при этом хватило только чтоб меня приобнять. Все остальное время ты проторчал у себя в кабинете.

Какое-то время я молча смотрел на нее, ощущая, как привычный мир низвергается в пучину некоего бытового абсурда.

Решившись, я задал последний вопрос, который, как мне казалось, должен был задать в сложившейся ситуации:

– Ты спала с ним?

Ответ был более чем очевиден – засосы на шее при безобидном флирте не образуются, – но, как если бы все происходящее являлось неким сакральным ритуалом крушения семьи, требовалось определенное логическое завершение, четко обозначенный финал этого акта. И прежде чем ее губы совершили движение, позволившее словам родиться на свет, я все увидел в ее глазах.

– Разумеется. – Она спокойно выдержала мой взгляд. – И, скажу честно, мне очень понравилось.

Что-то щелкнуло у меня в голове, руки задрожали, а видимый мир вдруг окрасился в бордовые тона.

– Только давай обойдемся без всего этого, хорошо? – устало попросила она, отвернувшись и посмотрев в сторону коридора. – Выгонять меня не надо, сама уйду. Давно уже собиралась это сделать. – И, подумав, добавила: – Знаешь, а я рада, что ты наконец-то оторвался от монитора. Хотя бы увидишь, какие огромные рога я тебе наставила.

Но я не собирался ее выгонять, здесь она ошиблась.

Вместо этого, повинуясь древнему как мир внутреннему импульсу, я сжал руку в кулак и пошел на нее.

– Так будет лучше для всех, – продолжала она. – Каждый получит то, что хочет…

Она не договорила, потому что в следующую секунду я схватил ее за плечо, рывком развернул к себе и с криком ударил по лицу.

***

Сейчас:

– Ты помнишь? – в который раз шепотом спрашивает она.

А между тем тени продолжают свою историю. Они заполонили собой уже практически всю комнату, прочно угнездившись в углах и под потолком, и даже в складках халата сидящего напротив врача. Я же пристально вглядываюсь в его водянистые глаза, пытаюсь что-то прочесть в них, разобрать…

Ее ледяное дыхание касается моей щеки.

К чему она ведет меня?

– Ты помнишь?

Я весь дрожу.

– Да, любовь моя, я все помню.

***

Один день назад:

До поздней ночи я сидел за компьютером и, не отрываясь ни на секунду, писал свой новый роман.

Случившееся утром отчетливо стояло перед глазами, и, натурально одержимый, я описывал все в мельчайших подробностях: мысли или отсутствие оных, ощущения, звуки, действия, медный привкус во рту, резкую боль в кулаке, угрызения совести – если таковые имелись, – свою всепоглощающую ярость, ее пронзительные крики, как и ее перепуганный взгляд, который в одночасье потерял былую проницательность…

И все это время обезображенный труп моей жены находился в гостиной.

Осознав, что она больше не дышит и что мои удары превратили ее лицо в кровавое месиво, я сорвался с этого бездыханного куска мяса и бросился прямиком в кабинет. Даже не удосужившись вытереть пальцы, сразу же засел за компьютер. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и восстановить в памяти картину произошедшего, после чего я с головой погрузился в работу.

То, о чем я так долго мечтал, наконец-то случилось. И упускать такой шанс было никак нельзя. В конечном счете тело все равно никуда бы не делось – а в том, что моя жена мертва, сомнений быть не могло. Я выбил суставы трех пальцев на правой руке, пока долбил кулаком ей по лицу. Вероятно, я переломал ей все лицевые кости, определенно раскроил переносицу, а еще вышиб большую часть зубов. Так что, усаживаясь за компьютер, я был полностью уверен, что в гостиной у меня лежит самый что ни на есть настоящий труп.

И убийцей был именно я.

***

Один день назад:

Работа над текстом была завершена ближе к полуночи.

Устало развалившись в кресле, я, содрогаясь от боли, размял пальцы обеих рук, затем взял пачку сигарет и с наслаждением закурил. Пуская к потолку кольца синеватого дыма, взглядом я снова и снова возвращался к названию моего нового романа:

«ИСТОРИЯ ОДНОГО УБИЙСТВА»

Все просто до безобразия – отражена лишь голая суть: из ревности я убил свою жену и роман призван рассказать, как и почему это произошло. Ни единого слова вымысла, все чистейшая правда. А изуродованное тело в гостиной вполне могло послужить довольно-таки убедительным аргументом в вопросе моей искренности.

Отправив роман на электронную почту редактора, я вымыл руки и вызвал милицию.

***

Сейчас:

– Так зачем вы убили жену, Мурат? – Врач все никак не угомонится, продолжая донимать меня своими бессмысленными вопросами.

Смотрю на него.

– Она изменяла мне, и… – запинаюсь.

– И?

– И мне хотелось описать убийство. Настоящее убийство, понимаете?

– Попытайся вспомнить, – шепчет она, запуская ледяные пальцы мне в волосы. – Это лишь половина правды, мой дорогой.

– Значит, вы убили жену, потому что она изменяла вам с другим мужчиной, так? А еще потому, что вам требовалось описать убийство… в ваших произведениях? Я все правильно понял?

Теперь он уже не моргает, но пристально смотрит на меня, терпеливо дожидаясь моего ответа.

– Да, правильно, – киваю. – Не то чтоб я задался целью убить ее ради текста, нет. Это было… ну… состояние аффекта, что ли…

– Продолжайте.

– Ее не было всю ночь, а наутро она сообщила, что ей со мной скучно и что у нее есть другой.

– Попытайся вспомнить, любимый!

– И как вы себя повели?

– Ты должен вспомнить, потому что сейчас ты как никогда близок к своей самой главной идее.

Хочу обернуться, но она не позволяет мне этого.

– Мурат, что вы сделали?

Его настойчивый тон начинает меня раздражать. И чего это он докопался, когда и так все понятно – в наличии и тело, и подозреваемый. Также имеется чистосердечное признание.

– Ты ошибаешься. Попытайся вспомнить!

– Что вы сделали, Мурат?

Но что вспомнить? Я не понимаю!

– Ты нуждался во мне, и я пришла.

Перевожу взгляд на врача, и тени в комнате постепенно умолкают. Чувствую, как все остальные люди с любопытством наблюдают за нами, внимательно прислушиваясь к нашей беседе.

– Мурат, ответьте, что вы сделали после того, как ваша… э-эм… жена рассказала про другого мужчину?

Настойчивость его голоса таки заставляет меня отвлечься от собственных мыслей. Внезапно я понимаю, что у меня по щекам текут слезы.

– Мурат?

– Я убил ее! – кричу я. – Забил, блядь, до смерти!

– Вспомни, милый.

Что? Что именно вспомнить?

– И после этого вы написали роман, так все было?

– Да, так!

– Ты уже близко! То, к чему ты так стремился…

– Этот роман, в котором подробно описан процесс убийства, вы отправили своему редактору, да? И лишь после вызвали правоохранительные органы?

– Да-да, все верно…

– Ты нуждался во мне, и я пришла!

– Мы получили копию вашей рукописи, Мурат. Она изучается.

– Ты нуждался во мне, и я пришла на твой зов, милый!

Чувствую ее ледяное дыхание… Слышу ее призрачный шепот… От всего этого у меня начинает кружиться голова, рука же нестерпимо ноет от боли. Я очень устал, хочу спать…

– Что я здесь делаю? – обращаюсь к врачу. – И вообще, почему за столом сидите вы, а не какой-нибудь следователь?

– Мурат, вы действительно думаете, что убили свою жену? – Его лицо остается все таким же непроницаемым, а водянистые глаза по-прежнему ничего не выражают.

Это что – шутка?

– Не понимаю, ведь я только что все рассказал…

– Мурат, послушайте меня.

– Вспоминай!

– Что?

– Вы не убивали свою жену. У вас вообще не было жены.

Несколько мгновений мы молча глядим друг на друга. Я старательно пытаюсь понять смысл им сказанного, выискиваю какой-то подвох, ловушку, потому что его слова никак не укладываются у меня в голове.

– Ч-что?

– У вас никогда не было жены, Мурат, – сообщает мне врач. – Мы опросили ваших соседей и знакомых – в том числе вашего друга Алексея, – подняли данные ЗАГСа, но ничего не нашли.

– Что за чушь вы несете?!

– Мурат, никто никогда не видел женщины с подобным описанием. У вас в квартире не обнаружено никаких следов ее присутствия.

– Но… Как же тело?! Ведь я сам…

– Нет никакого тела, Мурат.

– Теперь ты вспомнишь, – слышу я шепот у себя за спиной…

…и вспоминаю, как одной туманной ночью она просто вошла ко мне в спальню, сообщив, что эпоха одиночества закончена. «Вряд ли, – усмехнулся я. – Ты ж всего-навсего глюк у меня в голове». Но впоследствии я забыл об этих своих словах, ведь так или иначе мне требовалось делиться с кем-то своими впечатлениями, общаться, о чем-то спорить и что-то обсуждать. Всеми силами я старался поддерживать тонкий баланс между реальностью и своими безумными фантазиями, и для этого я использовал созданный мной женский образ – квинтэссенцию всего лучшего, что встречал в женщинах. Так она превратилась в своеобразную отдушину, а потому я все больше стал прорисовывать ее, наделяя теми или иными чертами, качествами, мало-помалу ваяя ее характер, ее личность. Со временем, как и положено истинному писателю, я сотворил из нее – мимолетной идеи – идеальный персонаж. Ежедневно я корректировал ее многогранный образ, наполнял его, подлаживал под себя и свою жизнь отшельника, пока однажды она настолько не абстрагировалась, что стала восприниматься мной как живой человек.

– Твой друг сказал, что тебе нужна семья, и тогда ты создал меня, – шепчет она.

Да, я все вспомнил. Я выдумал ее на роль спутницы и жены, и она подарила мне бесценный опыт в данной области.

– А потом ты захотел описать убийство.

– Это правда, Вишенка, – вздыхаю я. – И когда эта задумка полностью захватила меня, я вновь прибегнул к твоей помощи, ведь к тому времени уже воспринимал тебя как отдельную личность.

– Так было нужно, иначе бы ты не смог убить меня – не прочувствовал бы процесс убийства. Ты должен был верить, что я настоящая, что я – живая.

Теперь я понимаю, что ее голос исходит из моей головы, и именно о ней вновь шепчутся тени, о ней вещает мрак. Я слышу ее внутри себя и чувствую, как она настойчиво будит мою память, даруя мне все новые и новые подробности моей жизни – жизни, потерянной между строк и абзацев…

– Милый, ты сотворил шедевр! И я верю, что он еще очень долго будет будоражить сердца и мысли людей.

Готов поклясться, что взаправду ощущаю холод ее дыхания. А ведь я даже не дал ей имени!

– Полагаю, «История одного убийства» самое жуткое мое творение, – говорю я, поглядывая на явно сбитого с толку врача.

– Но это еще не конец, – предупреждает она.

– Что ты имеешь в виду?

– Осталась еще одна история.