Текст книги "Рыбинск. Портрет города в 11 ракурсах"

Характерно, что первая русская революция 1905–1907 годов в Рыбинске встретила не слишком сильный, но весьма агрессивный резонанс (см. главу о политическом пространстве Рыбинска). В октябре 1905 года артисты петербургского оперного театра, гастролировавшего в это время в Рыбинске, вызывали живую реакцию: фразы князя Игоря «О, дайте, дайте мне свободу… я Русь от недруга спасу» покрывались бурными, долго не смолкавшими аплодисментами. С галёрки раздавались возгласы «Долой самодержавие!» и «Долой недруга царя!».

Любопытно, что петербургская опера гастролировала в Рыбинске снова в 1911 году. И опять, после постановки «Риголетто» Верди, возникали стихийные митинги, основной лозунг который гласил: «Долой герцогов!» Рыбинские гимназисты, возвращаясь с представлений «Трубадура», «Фауста», распевали революционные песни. Полиция запретила постановку опер «Кощей бессмертный», «Золотой петушок» Римского-Корсакова, «Хованщина» Мусоргского. В числе запрещенных рыбинской полицией произведений оказался также балет Адана «Корсар»: чиновнику не понравилось, что вольнолюбивые корсары побивают стражу восточного царя Сеид-паши, а публика при этом выражает бурный восторг.

В городе концентрировалось большое число отставных военных, нищих, люмпен-пролетариев, среди которых наблюдалась повышенная смертность, отмечались пауперизм, преступность, алкоголизм и проституция.

Первая мировая многое изменила в укладе жизни рыбинцев. Условиями войны жизнь человека столкнулась с насилием, хаосом, смертью. 29 ноября 1916 года в России ввели хлебную разверстку, то есть госмонополию на торговлю хлебом. Это означало, что Рыбинск, который жил за счет хлебной торговли, лишился основного источника своих доходов.

Многие мужчины Рыбинска были мобилизованы в армию. На Первой мировой начал свой солдатский путь уроженец Рыбинска, будущий генерал советской армии Павел Батов. В ноябре 1915 года он был призван в армию, на фронте был командиром отделения разведки. Унтер-офицер Батов был награжден двумя солдатскими георгиевскими крестами и двумя боевыми медалями.

В фонде фотоматериалов рыбинского музея-заповедника хранится коллекция стереодиапозитивов. Автором снимков является Георгий Сигсон – сын известного рыбинского фотографа Андрея Андреевича Сигсона. Георгий Сигсон служил прапорщиком в Гроховском полку, который в 1910 году был переведен на стоянку в Рыбинск. В ноябре 1914 года часть полка была отправлена на фронт. Гроховский полк принимал участие в сражениях в Австрии. Снимки – фотолетопись полка, где показаны гроховцы, от момента отправки на фронт, во время боя и на отдыхе.

Немало рыбинцев погибли на полях сражений. А мы знаем, что первыми гибнут часто лучшие.

В годы Первой мировой войны значение Рыбинска как транспортного узла не упало. С рыбинской пристани интендантские запасы отправлялись по железной дороге в действующую армию. В городе располагались эвакуационные госпитали, для которых местное купечество выделило лучшие здания.

Через Рыбинск хлынули эшелоны с беженцами и эвакуированными, военнопленными, военные и санитарные составы. Город принял много беженцев из западных губерний и столичных жителей, бежавших в провинцию от тревог и дороговизны. В 1914–1916 годах в Рыбинск был эвакуирован ряд заводов с рабочими и их семьями. Много квалифицированных рабочих из Польши и Прибалтики оказалось в главных железнодорожных мастерских. Население Рыбинска выросло в три раза.

Для мигрантов требовались жилье, продукты и топливо. Всего этого явно недоставало. Жизнь в городе стремительно дорожала. 20 апреля 1916 года в губернии ввели предельные цены на продукты. Продовольствия не хватало, 23 августа того же года городское самоуправление Рыбинска приняло решение о продаже товаров по специальным маркам. Это был первый опыт карточного снабжения.

Характерна история жившей в Москве семьи Копериных, происхождением из ростовского купеческого рода. По свидетельству потомка Копериных, Е. Вичутинской, когда началась война, жить в Москве стало дорого, и семья переехала в Рыбинск. Снимали маленький дом на Ивановской улице. Владимир Александрович, работал кассиром на бирже за 80 рублей в месяц, Варвара Дмитриевна обслуживала богатых клиенток на дачах под Рыбинском (делала массаж). Их дочери продолжили учебу в гимназии. Обучение было платным – 100 рублей в год, поэтому в гимназии учились только две сестры. Две другие занимались дома и после закончили образование экстерном и на учительских курсах. Нина Коперина закончила гимназию в 1917 году и два года проработала учительницей в деревне, а в 1920 году поступила в МГУ. Впоследствии она станет женой будущего академика и президента АН СССР Александра Несмеянова, а другая сестра, Анна, вышла замуж за будущего академика Бориса Казанского.

Находились в городе и военнопленные, австрийцы и немцы. Здесь для них были созданы два госпиталя в Новой бирже и Карякинском училище. По русской традиции к тюремным сидельцам и пленным народ относился гуманно. Да и подписанная Россией Гаагская конвенция 1907 года к тому обязывала. Купцы и купчихи делали пленным подарки. Выздоровевшие пленные работали на изразцовом заводе Аксенова, на пристанях грузчиками, на селе. За работу военнопленные получали заработную плату, и она была не меньше, чем у подданных империи, занятых тем же трудом. Времена ожесточения стояли уже на пороге, но еще не наступили; рыбинцы наслаждались милосердием к плененному врагу.

Город потряхивало. 12 сентября 1915 года у вокзала взбунтовались пьяные ратники ополчения, следовавшие в Ярославль. Порядок был восстановлен ротой солдат, присланных уездным воинским начальником. В октябре 1915 года состоялась однодневная забастовка рабочих строившегося сухарного завода. В июле 1916 года прошла кратковременная частичная забастовка рабочих железнодорожных мастерских. В одну ночь полиция и жандармерия на железнодорожном транспорте арестовали и отправили в тюрьму 56 забастовщиков, а несколько десятков рабочих были мобилизованы в армию. Когда начальник депо станции Рыбинск отказался повысить заработную плату и рабочие заявили, что прекращают работу и готовы даже отправиться в армию, в город были вызваны из Петрограда члены особого комитета при управлении железной дороги для разбора справедливости требований забастовщиков.

К концу имперского периода многие социальные задачи остались недорешенными, а война обострила проблемы. Но по многим признакам все же в начале ХХ века назревал качественный сдвиг в устройстве русской жизни, в развитии Рыбинска. Война несколько смазала картину. Но события 1918 года и последующих лет поставили жирный крест на перспективах, связанных с традиционно неординарной рыбинской инициативой. Процессы прошли совсем иначе, и уж точно инициатива в них принадлежала не Рыбинску и не горожанам.

27 февраля 1917 года в Рыбинске была получена первая телеграмма о революционных событиях в Петрограде. Падение самодержавия встретили с энтузиазмом. Теперь скопившейся неудовлетворенности был найден выход.

После прочтения «Акта об отречении Императора» рыбинский епископ Корнилий (Попов) заявил в проповеди о «богоустановленности» революционного правительства. «Мы с вами словно грозой встревожены печальным известием о страшной междоусобной брани в Петрограде. Причиной всему царское правительство. Оно уже свергнуто волей народа, как не удовлетворявшее своему назначению и допустившее страну до голода и беспорядков. Государственная Дума по требованию народа избрала новое правительство из представителей народа, чтобы это новое правительство вывело русский народ и русскую армию на путь победы и славы»; «Тяжелым крестом для России, для русского народа было царствование Николая II: сколько крови пролито во время Японской и настоящей войны! Бессильному плохо живется, на него больше нападают. А до бессилия русский народ доведен был старыми правительствами», – говорил он. – «И не стерпел этих унижений русский народ … он взял теперь власть в свои руки под водительством нового Богом данного правительства».

Примерно в том же духе говорил с паствой и рыбинец по происхождению епископ Андрей (князь Ухтомский) в Казанском соборе Петрограда: «Кончилась тяжкая, грешная эпоха в жизни нашего народа. В эту эпоху – все грешили: лгали, льстили, насиловали народ и в слове, и в деле… Теперь началась великая эпоха новой жизни…. Наступили дни чистой народной жизни, свободного народного труда; зажглась яркая звезда русского народного счастья. Самодержец погиб и погиб безвозвратно, но вместо самодержца пусть великий Вседержитель царствует над нами».

Одна из трагических кульминаций весны 1917 года – убийство начальника рыбинского отделения Петроградо-Виндавского жандармского полицейского управления железных дорог подполковника Василия Сергеева. Как вспоминает участник событий большевик Иван Александров, в 1917 году «первым сигналом свободы и революции в Рыбинске явилось отрешение царя Николая от престола. Вторым сигналом было убийство прибывшими из Петрограда революционными матросами Балтийского флота в момент разоружения жандармского управления, шефа жандармов – ротмистра Сергеева в помещении жандармерии». По принятой версии, Сергеев был убит 2 марта, что послужило сигналом к разоружению жандармов и полицейских и быстрому распаду всех действовавших тогда в Рыбинске органов власти. По семейным сведениям, постановлением Временного правительства вдове убитого и их детям была установлена пенсия.

Мартовские дни 1917 года богаты эксцессами. Помощник начальника губернского жандармского управления в Рыбинске ротмистр Трофимов «от себя лично и вверенных ему чинов» 5 марта подал в рыбинский комитет общественных организаций заявление с просьбой об отправке на фронт, чтобы «выполнить долг гражданина нашей Великой Родины». 8 марта рыбинским комитетом общественных организаций было заслушано и заявление начальника речной полиции Бувайлова, также от имени подчиненных ему чинов просившего «в связи с восстановлением нового народом избранного Правительства» дать «указание о дальнейшей нашей службе». Полицейские Рыбинска, еще недавно сотрудничавшие с жандармами, давали подписки о «не противодействии новому строю».

События в Рыбинске в главном повторяли то, что происходило в стране в целом, разве что с некоторой задержкой. Постепенно восторги иссякли, на смену им приходили усталость и недоумение. Тяготы жизни не уменьшались, смысл войны для многих терялся. Рыбинка Анна Матвеева вспоминала: «Рухнуло самодержавие, страна оказалась ввергнутой в пучину революции. Жизнь в Рыбинске становится тревожной; создаются различные комитеты, Рыбинский Совет рабочих и солдатских депутатов. Рыбинские обыватели еще не в ужасе, но уже понимают, что будущее не сулит спокойствия <…> обстановка накалялась. Создавались различные организации под руководством эсеров и меньшевиков, им противостояла большевистская ячейка. В городе назревал голод». С июля 1917 года начались серьезные проблемы с продовольствием. За июль-август губерния не получила хлеба вообще, в сентябре – лишь 56 тысяч пудов из 300 необходимых. В Рыбинске произошли разгромы хлебных караванов.

В органе рыбинского совета газете «Призыв» летом пишут о борьбе с коммерсантами, которые в условиях голода припрятывают свой нескоропортящийся товар. Например, у Груздева с Волжской набережной изъяли тысячу пудов мыла, а у Силантьева за Черемухой две тысячи пар кожаных сапог. Сообщается об открытии двух дешевых столовых, в одной и них удешевление питания идет за счет благотворительных лотерей, в другой – за счет экономии продовольственных сумм.

6 декабря 1917 года пьяная толпа в Рыбинске при участии солдат расквартированного в городе артиллерийского пока разгромила государственный винный склад. (Это был завод, на котором изготовляли водку из спирта. На винном складе имелись шесть емкостей, каждая по 15000 ведер, наполненных спиртом.) Толпа ворвалась на территорию, кто-то выстрелил в емкость, занялся пожар, который длился двое суток. Пьяная толпа хлынула на улицу Крестовую, начался грабеж магазинов…

Власть не пользовалась авторитетом и силой для наведения порядка. Нарастало недовольство населения продолжавшейся войной и усиливавшимися продовольственными трудностями. Активно проявляли себя рабочие, проводя забастовки и создавая фабрично-заводские комитеты.

Рыбинск: начало советской эпохи

Этот период стал временем огромных перемен, временем, когда Рыбинск, как и всю страну, попытались вписать в логику нового идеологического проекта, подчинить грандиозной и утопической идее сотворения рая на земле, строительства светлого коммунистического будущего. Если прежде Рыбинск искал себя на стыке религиозно-патриархальных традиций и модернизации, был включен в глобальные рыночные процессы, то теперь он попадает в сферу тотального идеологического диктата. Зависимость от мировой торговли сменяется зависимостью от космополитической идеологии.

Это было очень жесткое время. Городское общество было мобилизовано и обмундировано, призвано к трудам, лишениям и жертвам во имя мировой революции и ради блага будущих поколений. Идеология перевозбужденно утверждала себя как своего рода религиозное учение и формировала полярную картину мира. История – это борьба классов. Есть пролетариат и его союзники – и «враждебные классы»: буржуазия, дворянство, духовенство. Война между ними неизбежна, нужно к ней готовиться неустанно. Кто не с нами, тот против нас. Если враг не сдается, его уничтожают (так писал Максим Горький).

Власть на протяжении нескольких десятилетий реально имела строго авторитарный характер, хотя номинально принадлежала выборным советам депутатов. Руководителем и организатором движения к новому миру стала коммунистическая партия (ВКП(б)/КПСС), которой на самом деле безраздельно и принадлежала власть в стране. Причем партия строилась как жесткая организационно-идеологическая вертикаль с массовым основанием (рядовыми партийцами), с почти всевластной руководящей «номенклатурой» (на уровне города – горком партии), с железной дисциплиной и бдительным контролем за всем и вся. Идеологизированная централизованная власть все берет под свой контроль. Город зависит от центра (Москвы), от своего места в иерархии населенных пунктов, от ассигнований из столицы. Рыбинск был отдан сильной руке не зависящего от граждан государства. Это нанесло непоправимый урон местной автономии и инициативе рыбинцев.

Вводились социальные гарантии: бесплатные образование и медицина, охрана труда, государственная поддержка бедным. Это было важно и нужно. Но вне гарантий собственности гораздо труднее стало защищать частную жизнь и достоинство личности. Было произведено жесткое ограничение общественных свобод.

Были упразднены сословные привилегии. В Рыбинске, как и повсеместно, ликвидировали частную собственность не только на средства производства, но и на жилые и нежилые помещения. Это ударило по многим рыбинцам. Происходит реквизиция личных имуществ и капиталов; людям теперь почти ничего не принадлежит, всё социализировано. Лозунг «грабь награбленное» принимал конкретные выражения: «В квартиры бывших богачей и «гнилой» интеллигенции, – рассказывает Матвеева, – являлась делегация женщин в красных платочках; они начинали обыск с сундуков, заглядывали в гардеробы и реквизировали те вещи, которые считали излишними. Необходимые, по их мнению, оставляли хозяевам» .

Городская земля лишилась стоимости, обесценилась. Рождающейся новой экономике без частной собственности сопутствует культура безответственности. Ее описывает формула: там, где все принадлежит всем, на деле ничто не принадлежит никому. Исчезают ответственность, обязательность и компетентность, выхолащиваются культурные матрицы и процедуры, которые определяют повседневную жизнь.

Насилие стало в ХХ веке нормой. Строгий контроль за сознанием и поведением человека, цензура печати и книгоиздания, террор, репрессии против «классово чуждых элементов», жесткие гонения на людей, исповедующих иную, некоммунистическую веру, на любое инакомыслие, на религиозные организации были характерны для жизни советского общества 1920-х – 1950-х годов.

В стране торжествует «социалистическая законность», основанная часто не на силе закона, а на логике ситуативной практической целесообразности.

Эпоха неимоверной идеологически мотивированной мобилизации, страшного напряжения сил, эпоха, требовавшая подвигов и жертв, не останавливавшаяся перед кровью и смертью, – такая эпоха очень многое переменила в жизни и сознании рыбинцев. Это время трудных часто мучительных сдвигов, время лишений, испытаний, нужды и недостач. Но и время скромной стойкости, яркого (подчас) героизма.

Городские имена. В советском имянаречении Рыбинска хорошо виден тот волевой произвол, который был характерен для той эпохи, нисколько не дорожившей памятью, традициями, привычками. Советская власть преобразовала городские пространства, приспособила их к собственным нуждам, превратила в пространства, подконтрольные власти.

Целенаправленно менялись функции и культурные коды (имена) улиц, площадей, зданий, особенно тех, которые были наделены высоким символическим значением: памятников архитектуры, церквей. После революции прошло переименование площадей. Справочник-путеводитель 1928–1929 годов по Рыбинску публикует старые и новые названия: Соборная – Бурлацкая, Красная – 25 Октября, Сенная – Степана Разина (сейчас здесь Сенной рынок и стадион «Взлет»), Театральная – Свободного искусства (нынешняя Советская)…

В Рыбинске есть улицы, площади, которым особенно повезло на переименования. Вот, например, как называлась Соборная площадь в исторической последовательности: Соборная, Бурлацкая, Ежова, Маяковского, Соборная. Или еще – переименования советской улицы Дзержинского: Холоповская, Румянцевская, Столыпинская, Льва Толстого, Дзержинского и вновь Румянцевская.

Перемены в Рыбинске просматриваются сквозь оптику его меняющихся наименований. За советское время Рыбинск успел, как известно, трижды сменить свое имя. С 1946 по 1957 год он был Щербаков – в честь государственного и партийного деятеля, возглавлявшего московские партийные органы в годы Второй мировой войны. А с 1984 года город назывался Андропов – в честь другого партийного и государственного деятеля, Юрия Андропова, который здесь учился в молодости и начинал свою комсомольскую карьеру.

2 марта 1989 года город вернул свое исконное историческое имя – Рыбинск, а с ним и память о церковно-купеческо-бурлацком прошлом, веру в преемственность усилий и заслуг, в связь былого в его разных, в том числе позднесоветских выраженьях, и настоящего.

1918–1941. Послереволюционные годы в Рыбинске трудны и хаотичны. Еще ничего не организовалось, не установилось, все в движении и брожении. Жить часто голодно, холодно и тесно. Но много надежд. Городская жизнь скудна, возможностей у человека немного.

Из воспоминаний Матвеевой: «Доставать продукты становилось все труднее. Рыбинские женщины всех сословий и состояний кинулись по деревням менять самые дорогие свои вещи на мясо, масло, картошку. Саша [родственница рассказчицы. – Е.] не была исключением. Сначала в обмен шло постельное белье, а оно было замечательным. Ведь приданое ей шили монашенки Мологского монастыря. Как же давно это было! Какие дивные узоры белой гладью по голландскому полотну были вышиты их руками! А как жаль было расставаться с простынями и подзорами, полотенцами и наволочками. Но дети должны есть. Ничего, жизнь не кончается, наживем другое. <…>…голодали, ибо «по имеющимся в губпродкоме сведениям, содержимое питания губернии исчерпано окончательно. Рыбинский уезд и Рыбинск фактически голодают…» [Рыбинск. Документы и материалы по истории города, стр. 197]

Значит, Александра Ивановна снова по выходным дням собирается в поездку по ближайшим деревням и поселкам снова менять вещи на любые продукты: картошку, рыбу, масло, если где-то еще остались маслобойни, может быть, муку или зерно.

Как и раньше, собирались компаниями, договаривались с машинистом товарняка, чтобы он посадил их в пустой вагон, пусть даже в тамбур, а перед Рыбинском притормозил состав, чтобы можно было сбросить мешки и котомки, спрыгнуть и не попасть в облаву. Ездили женщины осенью и зимой, а когда машинист останавливал состав за три-четыре километра от станции, то все, торопясь, выкидывали свои мешки и, перекрестившись, прыгали сами. И судьба хранила их. Никто не пострадал во время приземления, но самое удивительное – ни у кого ничего не было украдено.

– Эй, бабенки, чей это мешок? – кричит одна.

– А вот чей-то баул – забирайте.

Мешки, баулы, котомки разбирались хозяйками, и вся компания с тяжелым, но таким необходимым грузом рассеивалась по разным дорогам к своим домам.

Дмитрий Иванович встречал жену; зимой спасали санки, а осенью груз делили пополам и довольные шли домой.

– Саша, ты очень устала?

– Немного, Митя; ты же пришел, и все хорошо. Как дети?

С детьми порядок, а через час-полтора готов и ужин. Как хороша и вкусна горячая картошка да еще с маслом!

Рейды повторялись через две-три недели.

Зарплату выдавали натурой: однажды Дмитрий Иванович принес два ведра повидла: в другой раз отец получил две большие корзины спичек, а Павел очень толково их распродал, оставив часть для обмена.

Наверное, в экстремальных условиях у каждого человека включаются какие-то резервы, которые помогают ему превозмочь голод, холод, всякое неустройство. Люди работают, недоедают, но остаются здоровыми; у них остались в прошлом и уют, и веселье, и сытные праздники, они ходят в обносках, но… они живы, а остальное приложится!»

В результате насильственных действий состав городского населения претерпел качественные изменения. Вот еще один характерный фрагмент воспоминаний о Рыбинске 1918 года: «В городе было неспокойно. Люди, измученные войной, двумя революциями, лишенные своих домов, работы, жили в постоянном страхе: повсеместные обыски изъятие «лишнего» имущества; наряды краснофлотцев искали инакомыслящих, вытаскивали зачастую неповинных людей, по законам военного времени расстреливали без суда.

Аресты становились нормой жизни. Однажды поздним вечером к ним зашла Надя. Была она в темном платке и в простенькой кацавейке.

– Митя, Саша, я зашла проститься. Петя не пошел, простите его. Варю и Петрушу отправили в Москву, а сегодня и мы уезжаем.

– Надолго? Как же вы там жить будете?

– Проживем, даст Бог. Москва велика, нас там никто не знает. Может, свидимся. Как устроимся – напишу.

Женщины обнялись, расцеловались. Всплакнули, – и все».

Размежевание проходит не столько в пространстве, сколько в душах, в умах, иногда делая врагами соседей, родственников, членов семьи. Отметим это разрушение традиционного социального баланса, руинирование социального ландшафта. Складывавшееся столетиями местное гражданское сообщество распалось. Мало осталось в городе представителей рыбинских купеческих, священнических, дворянских родов. Многие коренные горожане уезжают, бегут из Рыбинска. Многие погибли и погребены в общих могилах.

В Гражданской войне Рыбинск – советский тыл. Но особенность таких войн состоит в том, что они не имеют четкой линии фронта. По сути, война ведется везде. Характерна попытка организации антикоммунистического восстания в июле 1918 года в Рыбинске, во многом связанная со стратегически выгодным положением города.

Характерно, что приказы о расстрелах издавались не одним только центральным органом, а всякого рода революционными комитетами: в Рыбинске – «за скопление на улицах» и притом «без предупреждения». Был образован чрезвычайный штаб по проведению террора. «Известия Рыбинского Совета» 11 октября 1918 года сообщали, что за период с 30 августа по 5 сентября им было расстреляно 29 человек, преимущественно бывших офицеров. Самой, наверное, мрачной датой в истории Рыбинска стала ночь с 4 на 5 сентября 1918 года, когда было осуществлено массовое убийство мирных граждан. Недавно краевед Евгений Розов опубликовал в газете «Рыбинская неделя» список жертв красного террора. В списке двадцать девять мужчин, расстрелянных чекистами в Рыбинске с 30 августа по 5 сентября.

…4 сентября 1918 года в газете «Известия Рыбинского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов» появилось извещение Рыбинского уездного военного комиссариата: «Всем, живущим на капитал, эксплуатирующим чужой труд, объявляется красный кровавый террор! Суд над изменниками, будет краток и беспощаден – в 24 часа приговор и расстрел!» Как пишет ярославский историк Андрей Данилов, рыбинская уездная чрезвычайная комиссия составила «плановый наряд» на расстрелы. Председатель рыбинской уездной ЧК Павел Голышков вызывал к себе подчиненных и давал задание расстрел конкретных лиц. Собиралась расстрельная команда из 4–5 чекистов (или, параллельно, красноармейцев из военкомата). Эта группа шла по конкретному адресу, производился обыск с конфискацией ценного имущества. Затем хозяин дома или несколько членов семьи (включая детей) выводились из дома под предлогом их направления в ЧК для допроса. Однако арестованных вели в лес или сарай и там расстреливали. Часть имущества убитых делились между членами расстрельной команды, а часть сдавалась в ЧК. По пути от места расстрела до ЧК члены расстрельной команды заходили в дом одного из чекистов, где напивались до беспамятства. Массовые расстрелы продолжались в течение двух суток. Под расстрел попали члены семей рыбинских купцов Казаковых, Клементьевых, Дурдиных, Жеребцовых, Садовых, Попеновых, аптекарь Ивенский… (Об этих злодеяниях свидетельствует протокол комиссии Льва Брагинского, приехавшей из Ярославля разбираться со «злоупотреблениями в проведении террора».) В июле 1919 года московский Ревтрибунал слушал дело о преступной деятельности исполкома Рыбинского совдепа. Среди осужденных был и председатель рыбинской ЧК Голышков: его приговорили к расстрелу.

Вообще 1918-й год – самое, наверное, мутное и жуткое время в истории города. В этом году здесь отметился даже знаменитый эсер-террорист и чекист-авантюрист Яков Блюмкин. Эксцессы последующих лет стоят соляными столбами памяти. По воспоминаниям чекиста М. Лебедева, в начале января 1919 года в районе Рыбинска взорвали морскую базу Волжской флотилии. В результате диверсии было уничтожено 500 морских мин… А в феврале 1920 года состоялась забастовка в рыбинских железнодорожных мастерских. За участие в ней арестовали девять человек. Их судьбу решал железнодорожный революционный трибунал. Сведений о решении по делу нет…

Попытки «избавить» город от всего, что не вписывалось в заданную модель однородного мира, который хотела построить новая власть, выразились в безумии классовых чисток. Город стал местом тотального процесса выбраковки людей по тому или иному критерию. Этот процесс растянулся приблизительно на три десятилетия. Его следствием стали деградация, обеднение городской среды. Были вырваны и выпали из цепи преемственности поколения; в городе образовался как следствие разрыв в передаче житейского опыта, обычаев, стиля поведения.

Вот как писал другу один из самых оригинальных мыслителей ХХ века, рыбинец Алексей Ухтомский, в 1926 году в ответ на приглашение приехать из Ленинграда в Рыбинск и прочитать лекцию: «Аудитория Рыбинска, с которой мне хотелось бы говорить, частью лежит на дорогих мне кладбищах, частью задавлена «большинством», настроенным для меня чуждо, частью же не народилась. Поэтому пока я не уверен в том, чтобы было полезно говорить до конца!».

На смену старым горожанам приезжают в город совсем другие люди отовсюду, вырванные из привычных ниш, ищущие свою долю в новой исторической ситуации. Часто это окрестные крестьяне, которых стронула с места коллективизация. Но появляются и люди с другим опытом, приносящие сюда различные языки, уклады, обычаи.

О неопределенности перспектив Рыбинска в 1920-х годах свидетельствовал наблюдательный современник, Георгий Устинов: «Старый рыбинец и писатель Алексей Алексеевич Золотарев и я – оба мы стоим у берегового поручня, вспоминаем такое еще недавнее и такое далекое прошлое Рыбинска и горюем об его «упадке». Под ногами у нас ямы проваливающейся и сползающей в Волгу набережной: огромные камни и каменные плиты, режа, спустились вниз, почти к самому прибою, решетка накренилась, отдельные звенья печально легли на тротуар или повисли над обрывом. Бюджет у города маленький, откомхоз не может найти средств на ремонт набережной, оползень, усиливающийся с каждым годом, грозит всей береговой части города катастрофой… Рыбинск не в силах перепрыгнуть свой «твердый бюджет», откомхоз, уисполком, кооперативные организации, дом крестьянина, уоно, – все старательно изыскивают «местные средства», экономят, пускаются в торговые операции, порою очень сомнительные, – а средств все-таки, нет. <…> И, может быть, именно потому здесь в таком убитом состоянии находится культурно-просветительная работа, которая, как известно, является самым «убыточным предприятием», если не считать доходов от кино. Но кино в счет не идут, ибо их «просветительная» роль, при халтурном подборе «заграничных боевиков», привлекающих обывателя, весьма сомнительна…»

В годы НЭПа в городе появляются недолговременные ростки частного бизнеса. Скажем, бывший пивоваренный завод расстрелянного к тому времени Дурдина сдали в аренду костромскому кооперативу «Северянин».

Сатирический журнал «Щетка», выходивший в 1922 году, главной мишенью сделал разбогатевших нэпманов. К примеру, на 1-й полосе № 1 красная рука прижимает жирных нэпманов, похожих на свиней. Два пролетария смеются, а нэпманы кричат от боли. Подписью к карикатуре были стихи: «По спине холеной, барской наша «Щетка» погуляет. Пусть же власти пролетарской нэпман впредь не забывает». Кроме нэпманов высмеивались спекулянты, аферисты, мошенники, воры, хулиганы, растратчики, пьяницы, дармоеды. Карикатуры рисовал карикатурист, работавший позже в журнале «Крокодил», Михаил Щеглов. Вероятно, принимал участие в оформлении журнала и Николай Соколов, позднее один из Кукрыниксов. Расходился журнал плохо, несмотря на то, что сами нэпманы скупали практически весь тираж, чтоб никто не смог прочитать в газетах их фамилий. Вышло всего три номера.

С конца 1920-х годов город вместе со всей страной включается в новый раунд модернизации. Это принудительная, форсированная индустриализация по-советски, любыми средствами, через колено, – прежде всего для создания военного потенциала, в связи с ожиданием грядущих войн и мировой революции. Начинают развиваться производства. Сильный разгон получает процесс урбанизации. Если в 1923 году город занимал территорию в 984 га, то к 1941 году – в 5536 гектаров. Рыбинск вобрал в себя окрестные поселки и села.