Текст книги "Рыбинск. Портрет города в 11 ракурсах"

В 1934 году московский институт «Гипрогор» разработал первый советский план развития города. Многие его идеи остались нереализованными. В 1937 году был составлен другой генеральный план. Согласно нему от старого Рыбинска должно было остаться только несколько зданий. Город предполагалось перестроить, придав основным магистралям парадно-казенный дух и резко укрупнив масштаб. Из хорошего в плане были семь парков и фасадный выход на реку в западную сторону от центра.

В связи с ростом предприятий и население города Рыбинска растет, иногда как на дрожжах. В ряды горожан вливаются и окрестные крестьяне, и просто приезжие отовсюду. К началу 1941 года, согласно официальной статистике, здесь насчитывается более 30 предприятий, где трудятся свыше 30 тысяч работников. Население города в 1940 году составило 152 тысячи человек, а к концу 1980-х годов превысило 250 тысяч человек (это пока что исторический максимум). Городская среда в ХХ веке с огромным трудом справляется с этими потоками. Все процессы проходили на фоне острейшей социальной напряженности, разрывов и конфликтов. Гибнут и разлагаются прежние базисные культурные слои, угасают традиции, размываются культурные стандарты.

Рабочий класс, сформировавшийся в Рыбинске в конце XIX-начале ХХ веков на протяжении жизни двух-трех поколений, исчез в кризисные годы вместе с промышленностью, поскольку заводы были остановлены или разрушены. Его исчезновение означало, что класс этот нужно формировать заново. Это и произошло во время индустриализации 1920-х – 1930-х годов. Справедливо говорят, что новый пролетариат был создан быстро, без раскачки и почти с нуля. При этом, однако, у него не было традиций, не было опыта борьбы за свои права, ему недоставало партнера – буржуазии старого типа, которая противостояла старому рабочему классу и обеспечивала тем самым его идентичность…

Историк Давид Хофман назвал свое исследование Москвы 1930-х годов «Крестьянская столица». В 1930-х – 1950-х годах «советские города были захвачены вчерашними крестьянами», «страна урбанизировалась, но сами города… одеревенщивались», пишет демограф Анатолий Вишневский. Социологи говорят об «обществе зыбучих песков», где село засасывает город, о «рурализации» города. Десятки тысяч людей усваивают новую, зыбкую идентичность, межеумочные формы существования, и возникающий социальный тип начинает доминировать. Город, захлестнутый массовыми потоками крестьян-переселенцев, усваивает культуру и обычаи деревни.

Освоение городского стиля жизни, городской ментальности занимало десятилетия. «Деревенскость» побеждалась нередко только во втором, а то и в третьем поколении. Обретение городского самосознания было довольно стихийным процессом, а организованно производилась «культурная революция», имевшая двоякую задачу. Ее смыслом были как идеологическая индоктринация, так и элементарное образование масс, создание базы знаний и умений для технологического рывка страны.

Бурный рост Рыбинска создает и острейшую жилищную проблему. С первых советских лет возникают коммуналки и бараки – жилье на несколько семей с общими удобствами, часто минимальными. Люди ютятся где придется. С 1934 по 1941 год жилой фонд города практически не увеличился. Многие годами и десятилетиями живут и в общежитиях, где у них есть иной раз лишь койка и тумбочка, да и то не в личной собственности.

Стирается различие между общественным и частным. Можно согласиться и с тем, что с помощью «подселений», «уплотнений» власть сбила народ в кучу – так проще следить за человеком, так легче держать его в рабской зависимости. Переселившись в отдельную квартиру, человек, члены его семьи уходили из-под госнадзора, а такие люди для советской власти были потенциально опасны…

Централизованное снабжение не решало проблемы обеспечения рыбинцев товарами. Вот характерная цитата из спецсводки ОГПУ «о перебоях в снабжении промрайонов и городов»: «25 сентября 1930 г. Гор. Рыбинск. В дни выдачи вина у магазинов Госспирта создается очередь до 700 человек. Очередь за домашней посудой достигает 200 человек, за чулками – до 200 человек и т. д.».

О Рыбинске 1930-х годов в столичных «Известиях» 1936 года писал в духе времени инженер Волгостроя Константин Вержбицкий: «Сейчас это крупный центр тяжелой индустрии, шумливый и деловой город, предприятия которого давно уже завоевали себе славу во всей стране. Технологический институт, пять техникумов, десятки средних школ, кинотеатры, агробиостанция, обсерватория, Историко-художественный музей – все это создано в Рыбинске после Октябрьской революции и делает его городом неуклонно растущей культуры.

Однако нельзя обойти и теневых сторон. Говоря по совести, Рыбинск в отношении благоустройства очень похож на увлеченного работой человека, который, оторвавшись от станка, садится обедать, позабыв помыть руки и снять грязную блузу. Эта неопрятность, эта взлохмаченность резко бросается в глаза. В городе нет канализации, не хватает хорошей питьевой воды, хромает электрохозяйство; есть улицы, по которым в дождливое время ни пройти, ни проехать. Набережная завалена хламом, парк культуры и отдыха носит свое название без всякого на то права. <…> Городу надо срочно почиститься, причесаться, привести себя в порядок» …

Многое в эти годы делалось методом аврала, кампанейщины, в режиме субботников. Благодаря этому удавалось решать некоторые проблемы. Таковы «народные стройки». Пример: автодорога Ярославль – Рыбинск. Из-за отсутствия твердого покрытия она была непроезжей 7–8 месяцев в году. Областная газета так писала об ее состоянии: «Завязнешь – оттуда тебя и трактором не вытащат. Не каждая лошадь такой путь выдержит». Из Ярославля в Рыбинск многие водители предпочитали ездить через Ростов – Борисоглеб – Углич. В один из летних дней 1940 года 60 тысяч рыбинцев с одной стороны дороги и около 100 тысяч ярославцев – с другой, двинулись навстречу друг другу и равномерно распределились по всей трассе. Часть трассы была отведена для жителей Костромы, которые прибыли в район Тутаева на пароходах. Основная работа по подсыпке дорожного полотна была выполнена за один день. Затем дороге дали время улежаться. После этого к работе приступили специалисты-каменщики, которые выкладывали дорогу булыжником. К праздничной дате, 7 ноября 1940 года, был уложен последний камень.

Рыбинск + Молога +… …

Рыбинск к середине ХХ века, казалось, потерял все, ничего хорошего не приобретя. Он стал одним из островов Архипелага ГУЛАГ. Крупнейший индустриальный проект в 1930-х годах – строительство рядом с городом Рыбинской ГЭС. Здесь, как в капле воды, преломилось время; и его пафос свершений и побед, и его готовность принести на их алтарь любые жертвы. Индустриализация с привкусом рабства.

С декабря 1935 года лагерники строят рядом с Рыбинском шлюзы и плотину электростанции на Волге и Шексне. Основной рабочей силой при строительстве плотины, шлюза, гидроэлектростанции и создании рукотворного моря были осужденные Волголага – подразделения ГУЛАГа НКВД СССР. В книге «Имена на обелиске «Мемориала»» (1995) – около 1700 справок на политзаключенных рыбинских лагерей в 1920-х – 1950-х годах.

На стройке трудились и добровольцы. Одним за перевыполнение плана полагались премии и звания, другим – сокращение срока заключения. СССР варварски, азиатскими средствами входил в индустриальное общество, пытаясь с использованием полурабского труда осуществить прорыв к неслыханным горизонтам.

Для индустрии нужно было электричество. Людей, земли и воды в стране было много, а электричества не хватало, поэтому казалось логичным ради энергии пожертвовать землей и людьми. В итоге Рыбинск и стал приозерным городом.

Не менее важно, что в него влилась Молога. Мологжане с начала 1940-х годов составили заметную часть жителей города, особенно в Заволжье. По сути, говоря об истории Рыбинска, теперь нужно говорить и об истории Мологи… По горячим следам очевидец событий рассказывал: «Я знал на левом берегу Волги, прямо против штаба Волгостроя, деревню Большие Осовики, от которой ныне не осталось и следа. В этой деревне жил 70-летний колхозник Арсений Сергеевич Груздев. И вот, на семьдесят первом году жизни колхозник Арсений Груздев, готовясь к переселению, сложил поэму о Волгострое. В этой поэме он рассказывал о прежней бурлацкой Волге, о муках народа, о перекатах, непроходимых для судов, о борьбе народа за социалистическую полноводную Волгу, о Сталине, который держит совет с инженерами и учёными о том, как поднять воды Волги, чтоб не мучился народ. И на этом совете Сталин и инженеры…

 
         …приходят к заключению —
         Ничего нет невозможного!
         Решено реку великую
         Заплотить повыше Рыбинска,
         Шлюз устроить возле берега
         По последней новой технике
         И держать воду на уровне
         на таком, каком желательно.
         Чтоб не только мелководные
         Пароходы плоскодонные, —
         Корабли бы океанские
         Без помехи плыли Волгою!
 

Он заключил свою поэму словами, полными веры и радости:

 
         И настанет скоро времячко:
         Не узнать – тебя, родимая река!
         Вечно будешь ты глубокая
         И с Москвой соединённая!
         Мы гордимся нашей родиной!
         Мы гордимся мудрым Сталиным!
         Мы гордимся новой Волгою,
         Жизнью радостной, счастливою!»
 

Тем не менее, предвоенным переселенцам приходилось тяжело. Предгорисполкома тогда еще существовавшей Мологи предъявлял претензии рыбинскому коллеге: «От граждан Мологи поступают многочисленные жалобы на неудовлетворительную работу Рыбинского горисполкома. Люди не знают, куда обратиться с возникающими у них вопросами, где заверить необходимые справки, поскольку вашего представителя на месте застройки нет. Много жалоб на отсутствие питьевой воды, противопожарного инвентаря и водоемов. На месте переселения нет страхового агента и не организована техническая консультация по строительству. Стройматериалы приходится приобретать по спекулятивным ценам. Все это вызывает недовольство граждан и рождает разного рода кривотолки».

Но началась война – и переселенцам стало не до цен на стройматериалы.

Репрессии 1920-1930-х годов

Маховик репрессий раскрутился с такой силой, что хоть какие-то рациональные объяснения происходившему дать довольно трудно. Политические репрессии начались еще на рубеже 1910-х – 1920-х годов. Сначала они коснулись дворян и купцов, бывших офицеров, священнослужителей, членов разных партий и общественных организаций, представителей старой интеллигенции. В ближайших окрестностях Рыбинска в процессе коллективизации проводили раскулачивание; некоторые раскулаченные перебрались в город и работали на рыбинских предприятиях.

В качестве меры наказания использовалась чаще всего ссылка (из Рыбинска и в Рыбинск). Так, еще в 1922 году в Рыбинск был сослан из Москвы один из самых блистательных русских адвокатов ХХ века Владимир Жданов. В марте-мае 1934 года в Ивановской промышленной области органы ОГПУ-НКВД «ликвидировали» две религиозные организации, охватившие своей деятельностью северо-западные районы, в том числе Рыбинский. Гонениям подвергались и бывшие члены разных партий. В 1927 году рыбинский отдел ОГПУ раскрыл «эсеровскую группу». Постановлением особого совещания при коллегии ОГПУ от 22 июля 1927 года двух ее руководителей выслали из губернии с лишением права проживать в крупных промышленных центрах страны.

В 1946 году в рыбинской спецтюрьме (туполевской «шарашке») при авиамоторном заводе полгода провел зэка Александр Солженицын. Сначала он находился в пересыльной тюрьме, в бывшем Софийском монастыре. Потом был переведен в шарашку – секретное особое конструкторское бюро. Александр Солженицын был отличным математиком. Его взяли на работу в группу «Компрессор», работавшую над совершенствованием реактивных двигателей. В ней работали четыре профессора, один из которых был членом-корреспондентом Академии наук. Затем Солженицына переслали в Загорск.

Рыбинск и после Второй мировой остается и местом ссылки. Здесь живут вернувшиеся из лагерей, те, кому закрыт доступ в большие города. Одна из оказавшихся здесь не по своей воле, Анна Тимирева, писала в стихах 1953 года:

 
         Ох, вспомним мы тебя, унылый город,
         На северном печальном берегу,
         Где ссыльное безвыходное горе
         На каждом повстречается шагу…
         А может быть, припомнится иное?
         Твоих берез морозных кружева,
         Прохладный вечер летом, после зноя,
         На улицах росистая трава…
         И может быть, еще такая малость —
         Единственное в городе кино,
         Где и для нас порой приоткрывалось
         В широкий мир ведущее окно…
 

С 1934 года существовал лагерь в Копаеве. Заключенные строили элеваторы хлебной базы № 60, бараки. Из воспоминаний Бориса Коршунова: «Семь или восемь бараков были обнесены колючей проволокой. Это был лагерь для заключённых. Он располагался там, где сейчас построен магазин «Колос» и до современного дома № 29 по улице Чебышева. Где сейчас улица Зелинского, напротив дома № 2, находилась баня для заключённых. Иногда ночью мы слышали топот, значит, из лагеря опять кто-то сбежал. Были расстрелы, тела бывших заключённых увозили на Семёновское кладбище. В 1939 году заключённых перевели на Волгострой в Переборы, а бараках разместили работников хлебной базы».

В этом лагере месяц находился плотник Павел Одинцов, житель деревни Леоново (современная улица Ошурковская, 7-а), осужденный за «неосторожное слово по поводу советской власти». Характерная история. Об отце рассказывала Лидия Пылаева (Одинцова): «Это было в сентябре 1936 года, мы копали картошку, пришли в дом пообедать. Явились трое мужчин, ничего не объяснив, взяли отца. Обыск не производили. Мама, Одинцова Александра Ивановна попыталась узнать, в чём дело. Её грубо оттолкнули в сторону. До приговора суда или после, точно не помню, папа находился в лагере для заключённых, рядом с хлебной базой, где сейчас стоят дома по улице Чебышева и Зелинского. Мама ходила туда навещать отца. Потом папу отправили в Коми АССР. Переписка была разрешена, получали письма от папы. Умер он в 1943 году от дистрофии. Реабилитирован в 1990 году. Маму еженедельно вызывали в ГПУ. Каждый раз угрожали выселением. Дома мама просила нас говорить тише, очень за нас боялась. Один раз после очередного вызова её догнал военный, который только что присутствовал при разговоре, попросил не оборачиваться и сказал: «Не переживайте, никто вас не выселит, у вас дети, вам их воспитывать надо». После этого мама чуть поспокойнее стала. Маму и брата Ивана, 1924 года рождения, на работу никуда не брали. Семья врага народа. За кусок хлеба разгребали снег, грузили зерно на хлебной базе» .

Остракизм не был, однако, тотальным. Находились люди, которые вопреки риску помогали без вины виноватым соседям и друзьям. Пылаева вспоминала: «Когда становилось темно, к нам приходили учителя школы № 29 Лисины Николай Константинович, он был директором школы, и Софья Васильевна, Гнедины Мария Васильевна и Дмитрий Дмитриевич. Они поддерживали нас добрым словом и куском хлеба. У Софьи Васильевны брат работал на гвоздильном заводе, впоследствии это завод деревообрабатывающих станков. Ночью она отвела Ивана к своему брату, и тот помог с трудоустройством. Во время войны брат обязан был каждую неделю отмечаться в Сталинском объединённом военкомате города Рыбинска на учебном пункте при элеваторе… Отмечаться нужно было каждый понедельник и четверг с 18 до 21 часа. Когда Ивану исполнилось 18 лет, его взяли на фронт». В 1942 году Иван пропал без вести…

В 30-х дело кончалось обычно расстрелом. Вот три рядовых судьбы.

Вероятно, в оппозиционной деятельности был заподозрен бывший член ВКП (б), мастер моторного завода Пауль Блехшмидт, арестованный в Рыбинске 9 декабря 1934 года. Он был осужден за «контрреволюционную деятельность» на 5 лет ИТЛ, отбывал наказание в Соловках, а потом особой тройкой УНКВД Ленобласти в 1937 году приговорен к высшей мере наказания и расстрелян в Сандармохе. Точно так же в Сандармохе расстреляны в конце 1937 года Дмитрий Владимиров и Михаил Абабков. Абабков был членом ВКП (б), исключен, в 1935 году выслан из Ленинграда в Рыбинск, где работал отгрузчиком завода «Дормашина». Арестован 27 апреля 1936 года, осужден по статьям 58-8, 58–11 на 10 лет тюрьмы. В Соловках трижды объявлял голодовку. А Владимиров был в 1927 году осужден по ст. 58–10 на три года ссылки, затем в 1929 году вторично – на три года политизолятора. Потом сослан в Рыбинск, где работал слесарем на машиностроительном заводе, – и вновь арестован. Осужден за «контрреволюционную троцкистскую деятельность» и отправлен на Соловки…

После громких «Шахтинского дела» и процесса над «Промпартией» начался поиск «специалистов-вредителей». В Рыбинске в начале 30-х арестовали В.Е. Фохта и других специалистов машиностроительного завода. Спецов не хватало, и в тот раз их вскоре не только освободили, но даже назначили на руководящие должности. Однако в 1935 году на заводе началась очередная волна репрессий. Собрали информацию о случаях брака и аварий на производстве – а сотрудники НКВД воспользовались ею для того, чтобы обвинить спецов во вредительстве. Правда, фактов вредительства не нашли и поэтому криминал искали в том, например, что из 75 руководителей рыбинского завода 41 – беспартийный. Вина многих состояла в том, что они происходили из семей священнослужителей, офицеров, имели родственников за границей. Среди репрессированных в то время – инженер-технолог Алексей Гуськов. 20 марта 1935 года был осужден на 5 лет ИТЛ, отбывал наказание в Соловках. А затем стандартно: приговорен к высшей мере наказания и расстрелян в Сандармохе.

Завотделом ЦК ВКП (б) Алексей Стецкий в марте 1935 года был послан в Рыбинск для проверки заявления секретаря горкома Костюкова «о вскрытии в Рыбинском авиаинституте и авиатехникуме ряда лиц с контрреволюционными, террористическими настроениями». Семь «лиц» обнаружились. Стецкий докладывал: «В авиаинституте среди студентов (всего учится там около 750 чел.) было обнаружено, что двое учащихся Некрасов и Воронов ведут контрреволюционные разговоры среди своих товарищей по Институту. Некрасов – сын железнодорожного служащего из Орла, комсомолец. Воспитывался в кулацкой среде, мать из кулацкой семьи, дядя раскулачен. Некрасов высказывал контрреволюционные взгляды жившим с ним вместе комсомольцам и раньше – год, два назад. Так, по поводу постройки Беломорского канала он говорил, например: «канал построили на человеческих костях». Это уже язык врага. В связи с убийством тов. Кирова, он начал вести гнусные разговоры о том, что «не стоило из-за Кирова рисковать жизнью, нужно было убивать не второстепенных, а основных вождей». В результате такого рода разговоров он и был разоблачён студентами-партийцами и комсомольцами уже в декабре 1934 г.». Так же описаны остальные арестованные контрреволюционеры. Стецкий грустил: «Обращает на себя внимание во всех этих делах по Авиаинституту и техникуму то, что контрреволюционные настроения и разговоры у трех арестованных впоследствии наблюдались уже давно, не встречали отпора, и были разоблачены только в последнее время, после убийства т. Кирова. <…> Я разговаривал с этими комсомольцами, – сейчас они понимают свою политическую оплошность и ругают себя за отсутствие бдительности. Особенно нужно обратить внимание на политическое воспитание комсомольцев. Какое значение это имеет – видно из следующего: в авиатехникуме из 450 учащихся всего 11 партийцев и 300 комсомольцев. В институте из 750 студентов – партийцев 120, комсомольцев – 400. Между тем, работа с ними поставлена плохо. Мне пришлось быть на испытании руководов комсомольских кружков и вот даже руководы далеко не все имеют представление о борьбе партии с зиновьевщиной, с троцкизмом, правыми».

В июне 1937 года в Ярославле состоялась областная партийная конференция, в работе которой приняли участие представители ЦК Л. Каганович и Г. Маленков. Они обвинили ярославское руководство в недостаточно активной борьбе с «врагами народа». Новым первым секретарем обкома партии стал Николай Зимин. Он с 1920 года работал на руководящих должностях в ВЧК, в частности, возглавлял транспортный отдел ВЧК. В выступлении на конференции Зимин провозгласил одной из главных задач «энергичную борьбу по разоблачению врагов народа». Так был дан сигнал к массовым репрессиям.

Насаждалась атмосфера подозрительности и недоверия. Массовым явлением стали доносительство и ложные показания. Рассказывают, что как-то Зимин приехал на рыбинский машиностроительный завод и в полночь устроил собрание партийного актива с повесткой «Разоблачение врагов народа». После этого многих коммунистов вызывали в партийный комитет и спрашивали: «На сколько врагов ты написал заявление?»

В марте 1937 года был арестован и приговорен к восьми годам лагерей слесарь по точным приборам моторостроительного завода Константин Поплавский, изобретатель «летательного аппарата», патент на который он получил в 1927 году. В апреле-мае 1937 года состоялись новые разоблачения в партийных организациях, учреждениях и на предприятиях. Сняли с работы и исключили из партии директора торфопредприятия «Чистый мох» Крезова и парторга Шмелева, заведующего кафедрой социально-экономических дисциплин авиаинститута Шаца.

3-5 июля 1937 года состоялся пленум обкома партии. В его постановлении акцент делался на «разоблачение и выкорчевывание» остатков «врагов народа». На пленуме было выражено политическое недоверие председателю рыбинского горсовета Сергею Кубасову. Его вывели из состава обкома, 30 декабря он был расстрелян. Ему было 34 года от роду. Заодно арестовали и его однофамильца, управляющего рыбинским отделением госбанка Павла Кубасова, он был приговорен к восьми годам лагерей. Заместитель заведующего горкомхоза Самуил Фишман был арестован 4 июля и осужден по ст. 58–10. Начальник лесного отдела Волгостроя Яков Меерзон арестован 26 сентября – и расстрелян 3 декабря 1937 года. Слесарь-монтажник завода катеростроения Иван Блюменталь арестован 4 декабря 1937 года, расстрелян 6 июня 1938 года…

Тогда же «разоблачили троцкистов» на машиностроительном заводе. Об этом шифротелеграммой сообщал Сталину 16 июля 1937 года Зимин: «Областной комитет получил данные о наличии на Рыбинском заводе автомоторов № 26 троцкистской организации. По полученным данным изобличаются как участники троцкистской организации секретарь парткома Пушкин, главный инженер Абрамов, бывший секретарь Рыбинского горкома Чантурия, бывший парторг завода Шумин И.С. Пушкина мы снимаем завтра и арестуем.

Для быстрой размотки всей банды просим дать указания об аресте и направлении в Ярославль Чантурия, работающего в Курской области и Шумина, работающего в Москве.

Видимо, полуторамесячная затяжка проведения выборного собрания потребовавшая в свое время вмешательства ЦК была прямой троцкистской провокацией.

Секретарь обкома ВКП(б) ЗИМИН». На телеграмме имеется резолюция: «Т. Ежову. Надо арестовать Чантурия и Шумина. Исполнение сообщить в ЦК. И. Ст.»; «Исполнено. П[оскребышев].».

Показания дали секретарь парткома завода Константин Пушкин и заместитель директора по технической части Семен Абрамов. По ложному обвинению были арестованы и расстреляны 9 октября в Москве заместитель начальника механического цеха Иван Безродный, главный технолог Михаил Ходушин, начальник отдела технического контроля Борис Хухарев, начальник цеха № 1 Борис Тыричев и другие. Чуть позже, 30 декабря, в Ярославле расстреляли и Пушкина с Абрамовым. Был расстрелян и В.Е. Фохт, названный в материалах дела директором машиностроительного завода. Расстреляны в подмосковной Коммунарке два бывших директора завода, Иосиф Побережский и Георгий Королев.

За время с июня 1937 по январь 1938 года по области из рядов партии было исключено 2120 коммунистов. Их обвинили «во вредительстве, связи с врагами народа, притуплении политической бдительности». Многие были расстреляны. В начале 1940-х годов арестовали и привлекли к уголовной ответственности сотрудников управления НКВД, обвинявшихся в необоснованных арестах и фальсификации следственных дел, в их числе – оперуполномоченный рыбинского горотдела С. Кравченко.

Жуковский детдом. Преследованиям повергались и «члены семей изменников родины». Существовал оперативный приказ наркома внутренних дел от 15 августа 1937 года. Вот цитата из него: «На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка заводится следственное дело, в которое помещаются справки и краткое обвинительное заключение… Социально опасные дети осужденных подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик». Малолетних детей (с матерями) нередко ссылали в те годы в Рыбинск. Так, например, здесь оказались в младенческом возрасте и подружились будущие актер Александр Збруев и прозаик Игорь Ефимов…

С этим связана удивительная история о том, как в самых критических обстоятельствах люди оставались людьми.

10 января 1938 года в рыбинский детский дом имени Первого мая за Волгой (на Индустриальной, 19) привезли из Москвы детей, чьи родители с очень разными биографиями были списаны в одно небытие. Отец Махача Тахо-Годи Алибек Тахо-Годи – этнограф, профессор МГУ. Иосиф и Биба Дик (15-ти и 13-ти лет) были детьми одного из основателей румынской компартии Иона Дическу-Дика. Раймонд и Эвалд Янсоны (14-ти и 13-ти лет) – сыновья латышского стрелка, командира 64-й дивизии белорусского военного округа Кирилла Янсона. Девятилетний Отто Пуккит был сыном начальника отдела снабжения в НКВД. Одиннадцатилетний Вильям Шварцштейн – сыном американского коммуниста, редактора советской газеты «Moscow Daily News». Отец Вольдемара Стигги Оскар Стигга был разведчиком-нелегалом, начальником отдела разведуправления РККА. У Миши Николаева отец – заместитель начальника строительства Аэрофлота по Дальнему Востоку. Отец Сергея и Лиды Ленских – начальник отдела инженерного управления РККА Георгий Ленский. 11-летний Карл Кристин – сын Адольфа Кристина, заведующего бюро иностранной статистики и секции конъюнктуры мирового хозяйства в ЦСУ СССР.

Дети советской элиты разом оказались изгоями. А в рыбинском детдоме к ним отнеслись по-человечески. В эти сиротские годы самым близким для них человеком стал директор, Александр Иосифович Жуков. «Он всегда понимал положение детей, силой лишенных родителей, и никогда ни словом, ни жестом, ни намеком не одергивал нас прошлым. Наоборот, он утешал нас, хотя сам прекрасно знал, что наши отцы – жертвы сталинского произвола – давно уже были расстреляны. Жили мы в детдоме, благодаря директору, не стесненные ни в чем. У нас было самоуправление, разные кружки. Даже тот факт, что директор детдома дал возможность нам, ребятам из спецгруппы, закончить десять классов, говорит о многом», – написал позднее один из воспитанников Жукова.

В 2008 году была опубликована книга воспоминаний Галины Бурцевой, дочери бывшего директора Жукова, «Вражьи дети», где рассказано о воспитанниках этого не совсем обычного детского дома. Иосиф Дик стал неплохим детским писателем. А Раймонд Янсон представил богатые воспоминания о жизни в Рыбинске…

Война не остановила репрессий. Так, 21 августа 1941 года был расстрелян заведующий палаткой рыбинской кооперативной артели «Красный инвалид» Иван Алексеев. В вологодском лагере погиб писатель, литературовед, педагог, психолог, краевед Сергей Золотарев. Главный механик механического завода Сигизмунд Дзевановский был арестован 22 октября 1941 года, осужден по ст. 58–10. Жертвами репрессий становились и совсем простые люди. Вот, к примеру, однофамильцы: кочегар Павел Гусев – арестован 27 апреля 1942 года и приговорен к семи годам лагерей, печник Данил Гусев – арестован 18 июня 1943 года, приговорен к восьми годам…

В начале 1990-х годов руководство управления Федеральной службы безопасности по Ярославской области обнародовало данные о масштабах политических репрессий на территории области. С 1918 по 1975 год в области было осуждено по политическим мотивам 18 155 человек, из них расстреляно – 2 219 человек. В эти данные не вошли необоснованно раскулаченные, административно высланные и члены их семей.

Война и победа

Кульминация испытаний и бедствий, высший момент народной мобилизации – Вторая мировая война, Великая Отечественная…

Время горестное и героическое, потребовавшее огромной концентрации сил. Потери и беды сочетались в эти годы с радостями. Смерть подкарауливала человека. Одиннадцать тысяч рыбинцев погибли на полях сражений.

22 июня 1941 года Рыбинск, в связи с началом военных действий, был переведен на военное, а 23 июля – на «угрожаемое» положение. 5 июля произошел первый воздушный налет немецкой авиации на город.

В июле в Рыбинске формируется 246-я стрелковая (Шумская) дивизия, оборонявшая Москву, а потом освобождавшая Калининскую область, участвовавшая в сражении на Курской дуге, прошедшая Украиной, Польшей, Чехословакией – до Праги. В июле же в Рыбинск из Москвы доставлена группа солдат и офицеров народного ополчения для завершения формирования 291-й дивизии. В ее состав влились ополченцы из Рыбинска, Ленинградской, Псковской и Новгородской областей. В октябре на территории области формируется 234-я стрелковая дивизия, в составе которой были 649 рыбинцев.

Рыбинцы воевали не хуже других. Сорок девять горожан стали героями Советского Союза, трое – полными кавалерами ордена Славы. Среди героев – Федор Харитонов, один из самых молодых командующих армиями, воевавший под Ростовом-на-Дону и Сталинградом и умерший в 1943 году; Павел Батов, генерал, командующий армией, дважды Герой Советского Союза, восьмикратный кавалер ордена Ленина.

Вспомним о нескольких героях.

23 сентября 1943 года стал Героем Советского Союза выпускник Рыбинского авиационного техникума красноармеец Николай Море: его взвод первым переправился через Днепр и накрыл минометным огнем противника.

23 января 1945 года у селения Фишбах погиб Петр Крюков – за умелое командование взводом и личную храбрость звание ему присвоено посмертно.

24 марта 1945 года звание Героя получили уроженцы Рыбинска танкист Николай Водолазкин и пулеметчик Игорь Клинов (посмертно).

19 апреля 1945 года под Берлином погиб уроженец Рыбинска, генерал-майор танковых войск, кавалер многих орденов и Герой Советского Союза Владимир Максимов.

Немало дал Рыбинск героев-летчиков.

27 марта 1942 года было присвоено звание Героя Советского Союза рыбинскому авиатору Анатолию Самочкину.