Текст книги "Шахматные байки"

Веселые драмы

Проигрывать надо уметь!

В шестидесятые годы автору этой книжки удалось дважды стать чемпионом МГУ, а вот повторить успех в третий раз помешал… семнадцатилетний Анатолий Карпов. В первенстве, которое состоялось в конце 1968-го, все решалось, как ни странно, в нашей личной встрече. И студент первого курса мехмата эффектно обыграл аспиранта. В результате Карпов завоевал звание чемпиона, я же отстал на очко и занял второе место. А партия получилась столь увлекательной, что я не только не расстроился, а наоборот, неожиданно для себя испытал радостное чувство от того, что способствовал рождению изящной миниатюры. Впоследствии она обошла всю мировую печать, где только я ее ни встречал. Проигрывать тоже надо уметь!

Прекрасная незнакомка и две решающие партии

Осень 1967 года была в Харькове совершенно невыносимой. Дождь не прекращался ни на минуту, а небо, как пишут в романах, сплошь заволокло черными тучами. О прогулках нечего было и мечтать, и участникам студенческого чемпионата приходилось мучительно решать проблему досуга. И вот в один из таких беспросветных дней повсюду в городе появились афиши, сообщавшие о том, что скоро в городской филармонии состоится вечер Блока, стихи которого будет читать знаменитый актер. Автор этих строк был тогда юн, романтичен и питал естественную слабость к поэзии. Мысль о предстоящем вечере вселяла надежду и приводила меня в приподнятое состояние духа.

Однако совместить шахматы и поэзию было не так-то просто. Концерт был назначен на 24 сентября, и в тот же день мне предстояла решающая схватка последнего тура. Шахматные часы ежедневно включались в половине пятого, а вечер начинался в 19.00. Таким образом, вся партия должна была занять не больше двух с половиной часов.

Да, ситуация была незавидной. Хотя филармония находилась недалеко от шахматного клуба, противник мог истратить на партию весь отведенный запас времени, и тогда на мою долю не оставалось ни секунды. Единственный выход из положения заключался в мгновенной реакции на каждый ход партнера.

Не одну сотню партий сыграл я за свою долгую и скучную жизнь, но, сознаюсь, только две из них решили мою судьбу. И первая из этих фатальных встреч состоялась сорок с лишним лет назад, в тот незабываемый сентябрьский день.

Я ни разу не вставал из-за столика и молниеносно отвечал на все ходы партнера. Тот же, наоборот, играл вдумчиво, не торопясь. Но страсть к поэзии была велика, и мне удалось получить перевес. Однако, несмотря на то что стрелки на моих часах почти не сдвинулись с места, я оказался в сильнейшем, хотя и необычном, цейтноте – цейтноте, о котором никто и не подозревал.

Решающая операция с жертвой ферзя была обнаружена мною спустя пять незапланированных минут. Я вздохнул с облегчением. Казалось, теперь, когда на доске стоит неизбежный мат, все мои волнения позади. Но тут радость сменилась тревогой. Соперник погрузился в длительное раздумье. До начала концерта оставалось всего пять минут, а на часах распорядителя моей судьбы – десять. Вот он продумал три минуты, затем еще одну, и в тот миг, когда я уже распрощался со всеми надеждами, остановил часы. Этот благородный человек и не подозревал, что открывает новую главу моей биографии.

С немыслимой скоростью я бросился в филармонию. Но не успел ворваться в зал, как замер словно вкопанный. Передо мной стояла Прекрасная Незнакомка. Можете поверить в мою объективность – она была действительно прекрасна. Не стану описывать ее внешность, это уже сделал за меня тот же Блок. Впрочем, мне было не до Блока.

Очарованный эти чудом, я не сразу нашел в себе мужество приблизиться к Незнакомке. Пришлось пустить в ход весь свой запас испытанных острот, прежде чем Незнакомка заговорила. Ее речь была пленительна, а имя столь же поэтично, как и облик.

Необыкновенный вечер пролетел как одно мгновение. Мастер художественного слова знал свое дело, в моем же сердце немолчно звучала музыка.

Турнир завершился, и его участники разъехались по домам. Блоковский вечер и Прекрасная Дама вспоминались мне как сказочный сон. Мой покой был безвозвратно потерян: меня неудержимо тянуло в Харьков. И вскоре появилась счастливая возможность провести с Незнакомкой целый месяц. Для этого требовалось совсем немного – выйти в финал 35-го первенства страны, который, как известно, проходил в Харькове. Двести москвичей включились в отборочный турнир с единственной целью – отправиться в город, где живет Прекрасная Незнакомка. И только двенадцать счастливчиков выходили в финал. Но Каисса, богиня шахмат, покровительствует влюбленным. Чувство мое было горячо, и неудивительно, что мне удалось пробиться в желанный чемпионат.

Пресса подробно освещала ход его событий, и не стоит вспоминать все перипетии борьбы. Что до меня, то я никак не мог встретиться с Незнакомкой и в отчаянии проигрывал партию за партией.

Наконец она подарила мне свидание. 24 декабря 1967 года в 19.00 без малейшего опоздания я должен был явиться на угол Сумской и Данилевского. Других возможностей мне предоставлено не было. Или в назначенный день и час, или никогда.

И вот, как и три месяца назад, возникла драматическая ситуация, уже знакомая читателю. Свидание была назначено на семь, и значит, ответные ходы предстояло делать мгновенно. Моим противником был эстонский мастер Ыйм. Мы разыграли вариант дракона. До той поры это оружие не подводило меня. Однако отсутствие времени на сей раз не позволило мне проявить в дебюте свои недюжинные способности, и уже к двадцатому ходу я готов был смириться с неизбежным. Но радость была преждевременной: тут мой партнер, известный эстонский мастер, к немалому моему разочарованию, заиграл гораздо слабее, почти как я. У меня даже пронеслась убийственная мысль: а не на одно ли свидание мы спешим?!

Как нетрудно убедиться, у черных уже лишняя пешка и заметные позиционные достижения. Соперник подолгу задумывался, я же не имел права медлить.

Спешка была сумасшедшая, и невозможно было понять, что творится на доске. Последний ход мастера я встретил с нескрываемым облегчением. Часы били семь ударов, и неизбежный мат, который получал эстонец, приносил мне спасение – я чудом поспевал на свидание с Незнакомкой.

С поразившей моего противника благодарностью я поздравил его (а мысленно и себя) с победой и помчался к выходу. Покидая зал, я обратил внимание на странное оживление возле моего столика. Как я позднее узнал, это гроссмейстеры и мастера, рассматривая позицию, где я прекратил борьбу, приходили к печальному выводу для моего спасителя. Впрочем, в эти минуты я был уже далеко от шахматного клуба.

Конец этой партии прекрасно банален. Незнакомка опоздала на сорок минут, но все-таки пришла. Таким образом, победителями турнира стали трое: Михаил Таль, Лев Полугаевский и я (газеты ошибочно сообщали лишь имена первых двух, хотя мой приз был несравнимо ценнее).

В харьковском чемпионате я выиграл все оставшиеся партии, и вскоре Прекрасная Дама стала моей женой и переехала в Москву. С тех пор мы вместе читаем Блока. А если когда-нибудь расстанемся, то это произойдет только на почве шахмат.

По секрету от шефа

Положение было катастрофическим. Турнирные дела у меня не шли из-за многочисленных аспирантских обязанностей, а положение в аспирантуре обстояло еще хуже, так как голова была целиком забита вариантом дракона. Словно буриданов осел, я лихорадочно метался между математикой и шахматами и никак не мог сосредоточиться на чем-нибудь одном…

Именно в эти весенние дни 1971 года стартовал первый Кубок Москвы, в котором приняли участие шестьдесят четыре любителя острых ощущений, в том числе многие известные шахматисты. В каждом туре партнеры за один присест играли матч из четырех коротких партий, и число соискателей сокращалось вдвое. Таким образом, система была очень удобной: первый же проигранный матч автоматически выводил участника за барьер, и состязание не превращалось в истязание.

…Шел уже второй месяц сражений, а я, как ни странно, все еще удерживался среди претендентов на кубок. Так, почти незаметно, соревнование подошло к концу, и с немалым удивлением я обнаружил, что пробился в финал. Этот факт вызвал во мне двойственные чувства. С одной стороны, радостно было сознавать, что не зря ввязался в шахматный марафон, но в то же время на душе скребли кошки: пока разыгрывался кубок, у меня из головы вылетела даже тема диссертации.

Итак, мне предстояло сразиться с международным мастером Анатолием Быховским. Соперником был главный наставник нашей молодежи, и я отчетливо представлял себе, насколько он вырос от общения с гроссмейстерами-акселератами. И все же я верил в свою звезду.

А накануне финала меня ожидал печальный сюрприз. Только что из длительной зарубежной командировки вернулся мой шеф. Он сразу же позвонил мне, чтобы назначить встречу, на которую я должен был явиться за час до другой, куда более важной в тот день. Десятиминутной нотацией дело не обошлось. Я не сумел порадовать старика новыми научными открытиями и по его тону быстро понял, что моя позиция в аспирантуре оставляет желать лучшего. Дав клятвенные заверения, что навсегда покончу с шахматной доской и фигурами, я со всех ног бросился на Гоголевский бульвар.

Мне еще повезло, что наш «научный семинар» проходил в Александровском саду, неподалеку от Центрального шахматного клуба. В зал я ворвался за несколько минут до падения флажка в первой финальной партии. Поединок начался, но меня еще долго не оставляло чувство, будто напротив сидит шеф и каждым своим ходом матует моего короля. Тем приятнее было обнаружить, когда я наконец пришел в себя, что ситуация на доске вполне благоприятная. В результате я сумел повести в счете.

Неожиданная удача окрылила меня. В двух следующих партиях мы обменялись ударами, а в четвертой мне снова удалось одолеть своего грозного соперника. Выиграв матч со счетом 3:1 и завоевав Кубок, я, казалось, мог торжествовать. Однако история на этом не кончилась. Спустя несколько дней в одной из газет появилась заметка с интригующим названием «По секрету от шефа». В ней подробно, в красках, рассказывалось о завершившемся состязании и о том, как его победитель по секрету от своего научного руководителя сумел целых три месяца провести за шахматной доской. Нетрудно догадаться, что уже на следующий день газета лежала на столе у этого достойного человека. В тот же вечер у нас состоялся долгий мужской разговор, во время которого я успел несколько раз мысленно распрощаться со своей научной карьерой.

С тех пор прошло больше тридцати лет. Изменив богине шахмат Каиссе, я закончил-таки аспирантуру и защитил диссертацию. Но, увы, жизнь моя, лишенная бурных шахматных страстей и переживаний, заметно потускнела. А с игрой меня теперь связывают разве что веселые шахматные истории, которые я иногда пишу по секрету от своего шефа…

Как два короля лишили меня премии Ленинского комсомола

В начале восьмидесятых у меня вышло несколько книг, на обложке которых стояло также имя Анатолия Карпова, и в 1984 году в издательстве «Московский университет» мне подсказали, что это обстоятельство следует использовать с толком. «Конечно, претендовать на Ленинскую премию в области литературы и искусства слишком самонадеянно, – объяснил мне директор, – но побороться за премию Ленинского комсомола, безусловно, стоит».

И в самом деле, Карпов не один год был членом ЦК ВЛКСМ, и кто же захочет его обидеть? Мысленно я уже чувствовал себя в одной компании с Пахмутовой и Добронравовым…

Представление было сделано от издательства и газеты «Московский комсомолец» («МК»). Отделом ЦК комсомола, который занимался премиями, руководил Михаил Кизилов (позднее – главный редактор журнала «Смена»). Когда я занес ему книги и необходимые бумаги, он тепло принял меня и, прощаясь, намекнул, что премия практически в кармане. Но надо набраться терпения и дождаться 29 октября – дня рождения комсомола.

Преодолев все инстанции, наши кандидатуры благополучно добрались до «финала». А тут и лето пролетело, стартовал первый поединок между Карповым и Каспаровым. Важно было, чтобы он завершился до конца октября. Но все складывалось замечательно: 6 октября Карпов уже вел 4:0, а вечером позвонил и поинтересовался, как продвигаются наши комсомольские дела. Я сказал, что еще две победы, он защищает свое звание, и мы на пьедестале.

Но тут, как назло, в матче началась беспрецедентная ничейная серия, и шансы на звание лауреата таяли на глазах. Понятно было, что если ко дню рождения комсомола поединок не завершится, премии не видать как своих ушей. При всей симпатии властей к Карпову слишком неудобно в разгар сражения двух членов ЦК ВЛКСМ (Каспаров был членом ЦК Азербайджана) поощрять только одного из них.

Увы, минула неделя, вторая, третья, а счет так и не изменился. И 29 октября 1984-го мои надежды прославиться окончательно рухнули. (А матч, как известно, не закончился и в феврале 1985-го, он вообще не закончился.)

Вот, собственно, и вся история о том, как Карпов и Каспаров лишили меня премии Ленинского комсомола. Когда в 1987 году они на некоторое время прервали выяснение своих отношений, Карпову уже перевалило за тридцать пять, и наш «комсомольский поезд» ушел навсегда.

Обозреватель «МК» берет свои слова обратно

В 1992 году Карпов отправился в Тольятти вместе с журналистом Александром Рошалем. За выступление перед местными любителями они получили наивысший в прежние времена «гонорар»: возможность приобрести новенькие «Жигули» за свои деньги по номиналу. А номинал этот, напомним, был в несколько раз меньше, чем цены на рынке. Карпов остановил свой выбор на «шестерке», Рошаль предпочел «семерку», и оба автомобиля в сопровождении охранного эскорта были благополучно доставлены в столицу.

Но чем отличается чемпион мира от шахматного журналиста? Карпов подарил машину своей жене, и она, машина, много лет резво бегала по улицам столицы. У Рошаля же автомобиль угнали на третий день, причем с хорошо охраняемого места.

В то время главным милиционером Москвы был Аркадий Мурашев, он же президент Шахматной федерации СССР. Но обращение к популярному демократу не принесло результатов: машина, как и положено в таких случаях, исчезла безвозвратно. Ничего не поделаешь: пришлось Алику отобрать старенькое авто у своей жены, и хотя теперь он почти все свободное время проводил под машиной, все же это было лучше, чем ездить в метро.

А через несколько дней Рошаль позвал гостей на поминки своих «Жигулей». Печальное расставание с машиной, надо сказать, прошло на должном уровне: было много съедено и еще больше выпито.

А в пять утра раздался звонок в дверь:

– Здесь проживает А. Б. Рошаль? – спросил майор милиции.

– Здесь, где же еще, – сонно пробормотал хозяин дома.

– Поздравляю, товарищ, ваша машина найдена, – сдержанно сказал запоздалый гость.

Счастливый хозяин чуть не лишился чувств. А придя в себя, пригласил отважного майора отметить радостное событие. И застолье – теперь уже по другому, противоположному поводу – продолжилось. Через полчаса все дружно спустились вниз, посмотреть на красавицу «семерку». Каково же было удивление всей честной компании, когда выяснилось, что найдена совсем не новая машина Рошаля, а, наоборот, древние, как мир, «Жигули» его жены. Они и раньше-то не блистали внешним видом, а теперь с разбитым передним стеклом, без обеих фар вовсе походили на какого-то монстра. Короче говоря, это была первая машина Рошаля, приобретенная давным-давно и угнанная той печальной поминальной ночью. Вот такой грустный финал у этой не менее грустной истории.

В принципе здесь можно было бы поставить точку, но немного продолжим наш душещипательный рассказ. А дело в том, что как раз в то время, в 1992-м, в Югославии проходил матч Фишер – Спасский, и очередной отчет о нем в «МК» я начал так: «Если у вас угнали машину, не расстраивайтесь – бывают неприятности похуже». Таким, можно сказать, печатным способом я пытался утешить своего коллегу. Попытка эта обошлась мне слишком дорого. Именно в эту ночь была угнана еще одна машина, причем на сей раз не рошалевская, а моя собственная – белая сверкающая «девятка», которую я едва успел обкатать.

Хотя я только недавно брал интервью у Мурашева, взывать к нему, как показал опыт Рошаля, не имело смысла. Так что единственная надежда вернуть любимое средство передвижения была связана с родным «МК», точнее, с самой популярной – и тогда, и сейчас – рубрикой газеты «Срочно в номер!» И уже на следующий день в ней появилась заметка под интригующим названием «Обозреватель „МК“ берет свои слова обратно». Специально для похитителя автомобиля в газете сообщался номер машины, а также мой домашний адрес. Далее было написано: «Конечно, профессиональные угонщики похищают машины не для того, чтобы быстрее вернуть их своим владельцам. И все же данный случай относится к разряду исключительных. Ведь человек, на время позаимствовавший машину у обозревателя „МК“, наверняка читатель газеты, к тому же страстный любитель шахмат. И, возможно, столь своеобразным поступком он хотел показать журналисту, как тщательно нужно взвешивать каждое слово, прежде чем перенести его на бумагу. Хороший урок!»

Затем редакция извинилась за своего обозревателя, признала, что пропажа машины – не самый приятный сюрприз, и пообещала, что впредь автор будет гораздо осторожнее обращаться с могучим русским языком. Но мне не повезло: видно, этот номер «МК» не попал на глаза любителя чужих машин – может быть, сказалась неаккуратность почтальона, может быть, угонщик готовился к следующей операции. И как я ни старался, как ни доводил до блеска место стоянки, машина на него так и не вернулась.

Вот теперь, собственно, уже можно завершить эту шахматно-автомобильную историю. Начал я ее с машины Рошаля, а закончил своей собственной. Еще одно доказательство, что все в жизни взаимосвязано!

Потерянные иллюзии

В девяностые годы адвокат Андрей Макаров был избран депутатом Госдумы, и вскоре появилась сенсационная информация о том, что ему присвоено звание международного мастера. В юности Макаров играл в шахматы, даже имел разряд, потом бросил их, и как ему удалось выйти победителем двух солидных турниров, было загадкой. Образцов игры депутата найти не удалось, и я позволил себе выразить в «МК» сожаление, что не могу насладиться партиями Андрея Михайловича, поскольку они бесследно исчезли.

И вдруг на одной из пресс-конференций Макаров буквально обрушился на меня: «Вот Господин Гик в „МК“ весьма остроумно и ядовито пишет: „К сожалению, шахматисты не смогут насладиться партиями Андрея Михайловича: то ли их не было, то ли они куда-то делись“. За это, господин Гик, придется извиняться или отвечать в суде». И далее: «Если господин Гик предпочитает встретиться со мной в суде, то я готов к этому и даже предвижу, что встреча доставит мне определенное удовольствие».

Поскольку попадать на скамью подсудимых совсем не входило в мои планы, пришлось писать покаянное письмо. Вот это единственное произведение в моей литературной биографии, написанное в эпистолярном жанре:

Ответ г-ну Макарову

Прежде всего должен признаться, что автора сих строк весьма радует высокий рейтинг, завоеванный Андреем Михайловичем, – 2465! Впервые в жизни сыграв в двух мастерских турнирах, он не только вышел в них победителем, не только легко, по-спринтерски выполнил норму международного маэстро, пройдя путь, на который у других уходят годы, всего за два месяца, но и с нуля приблизился к гроссмейстерской отметке.

Но мог ли я думать, когда писал о невозможности насладиться партиями Макарова, что тем самым нарушаю закон? Могли думать я, что мое стремление насладиться потерянными партиями вызовет у моего героя желание «встретиться со мной в суде»?

Встретиться с таким человеком везде приятно – само собой, если место встречи изменить нельзя, я готов прийти к нему на свидание даже под грозную сень Фемиды.

Хотя, разумеется, трудно понять, почему бы шахматному литератору не мечтать познакомиться с шахматным творчеством депутата Госдумы.

Но зря я думал, что безгрешен – теперь мне грозит скамья подсудимых.

Мои потерянные иллюзии весят не меньше потерянных партий Макарова – жить без иллюзий всегда невесело. Естественно, я хочу разобраться, что разгневало думского депутата?

Быть может, то, что мой интерес к его партиям обнаружился как раз тогда, когда он взлетел в высокое депутатское кресло? («Пока-де я был рядовым юристом, вы обходили мои достижения, а стоило мне сделать карьеру, вы тут как тут, вам нужны мои партии!»)

Ежели так, то упрек справедливый. Но даже коли Андрей Макаров подозревает меня в искательстве, это ведь еще не основание писать исковое заявление. К тому же надо понять журналиста: произведения человека, взошедшего на сановный олимп, притягивают куда больше, чем произведения простого смертного.

Все верно, дорогой Андрей Михайлович, я хотел насладиться вашими партиями. Все так – я скорбел, что они потеряны. Теперь вместе со всем прогрессивным цивилизованным человечеством я ликую, что они отыскались. Время от времени такое случается – неожиданно мы обретаем сокровища, которые считали утраченными. Хорошо известно: рукописи не горят!

Вот, в сущности, все, что могу я сказать в свое оправдание. Если же господин депутат хочет призвать меня к барьеру, к Высоким Судьям в черных мантиях, то что ж – буду рад и такой возможности насладиться общением с ним. Но умолкаю! «Насладиться» – это ведь подсудное слово.

Евгений ГИК.

P. S. Вскоре после этого покаянного письма обнаружилось, что все «партии» Макарова переписаны им у видных гроссмейстеров, включая самого Алехина. Как жаль! Теперь уж никогда мне не удастся насладиться шахматными шедеврами депутата Госдумы.

Как один тульский умелец чуть «МК» не разорил

В мае 2008 года в Пресненском суде столицы рассматривалось необычное дело: тульский шахматист Владимир Афромеев (правда, за доской его мало кто видел) решил отсудить у «МК» миллион рублей. И за что бы вы думали? За попытку автора этих строк защитить Афромеева от многочисленных нападок в его адрес. Какая жуткая несправедливость!

В октябре 2007-го в «МК» появилась моя заметка под названием «Ананд и Крамник в опасности», главным героем которой как раз был Афромеев. И правда, он представляет собой серьезную опасность для чемпиона мира и экс-чемпиона, ведь его рейтинг растет не по дням, а по часам, приблизился к суперпрестижной отметке 2700. И что примечательно, все турниры с участием Афромеева сам он и организовывал, а творчество 53-летнего вундеркинда глубоко засекречено.

Но вот Воронежская шахматная федерация отправила в Российскую письмо с обвинениями в адрес тульского самородка: мол турниры, проводимые им, липовые, а лично он возглавляет целую «сплав-контору». Авторы письма потребовали от ФИДЕ пожизненной дисквалификации Афромеева.

Все отвернулись от несчастного гения, и только «МК» в моем лице встал на его защиту – я предложил провести встречу между Афромеевым и вице-премьером, президентом Шахматной федерации России Александром Жуковым. Эта историческая встреча позволила бы всем убедиться в неимоверной, фантастической силе туляка, после чего все вопросы отпали бы сами собой.

Но вместо того, чтобы сыграть матч, который бы расставил все точки над «i» (рейтинг Афромеева выше, чем у Жукова на 500 единиц, и результат поединка не вызывал сомнений), наш герой неожиданно подал на «МК» в суд. Какая черная неблагодарность!

Увы, Афромееву так и не удалось вразумительно объяснить суду, почему газета должна вручить ему миллион рублей – не больше не меньше. И в результате ему было отказано по всем пунктам искового заявления, не возместили даже расходы на бензин. Ну что ж, сам виноват: попросил бы у редакции три рубля, может быть, она и оказала бы ему материальную поддержку, но миллион… Как говорят шахматисты, жадность фраера сгубила.

В заключение приведу текст своей речи на суде, которая, впрочем, не понадобилась.

Ваша честь! Мне непонятен упрек истца в адрес «МК» по поводу моей заметки. Если бы я написал, что Афромеев жулик и проходимец, скупающий – как Чичиков мертвые души – несыгранные партии; если бы сказал, что Афромеев морально нечистоплотный тип, стряпающий турниры с заранее известным результатом; если бы назвал Афромеева безнравственной личностью, развращающей молодежь; и если бы не привел при этом достаточных аргументов… Если бы, да кабы, однако ничего подобного в моей заметке не было.

Ваша честь! Я лишь констатировал тот факт, что рейтинг Афромеева заоблачно высок. Далее процитировал письмо, содержащее призыв к его пожизненной дисквалификации (цитирование писем, тем более официальных, кажется, не запрещено). Наконец гуманно предложил ему сыграть с Александром Жуковым, чтобы убедить всех недоброжелателей в его, Афромеева, дьявольской силе. Не исключаю, что это излишний комплимент в адрес истца, но по поводу комплиментов, как я полагаю, в суд не обращаются.

Цена лени

В 1998 году в Лозанне одновременно с матчем на первенство мира Карпов – Ананд состоялся чемпионат журналистов. В финал пробились французский мастер Кристоф Бутон, редактор парижского шахматного журнала, и ваш покорный слуга. Играли мы на той же сцене Олимпийского музея, что и Карпов с Анандом, за тем же столиком и даже теми же фигурами. Да и число партий было то же – шесть, правда, сражались мы в блиц.

Матч закончился вничью 3:3 (опять же, как и поединок Карпов – Ананд) и для выявления победителя предстоял тайбрейк, но не из четырех партий, как у гроссмейстеров, а всего из одной. Мне достались белые, и для того, чтобы стать чемпионом мира среди журналистов, по правилам, необходимо было победить. При ничьей в решающей партии первый приз присуждался Бутону, игравшему черными. Битва была напряженной, и в итоге мой соперник просрочил время. Победа!

Неподалеку стояли голландец Гейссен и поляк Филипович, арбитры матча Карпов – Ананд, судившие и наш турнир. Я показал им на часы и, находясь в состоянии эйфории, полностью отключился. Электронные часы видел весь зал, в заключительный момент показания моего партнера были 0.00, у меня же оставалось еще несколько секунд. Разумеется, зрители тоже считали, что матч закончился в мою пользу.

Однако судьи почему-то не спешили с поздравлениями. А через несколько секунд, остановив часы, они зафиксировали ничью: на моем циферблате появились те же цифры: 0.00. Я был крайне возбужден, а еще больше возмущен, ведь партия уже закончилась в мою пользу. Однако арбитры раскрыли кодекс, нашли нужную страницу и показали мне убийственный пункт правил. Выяснилось, что при истечении времени у одного из партнеров другой должен сначала остановить часы и только после этого обратиться к судье. Увы, я этого не сделал, мои часы продолжали предательски тикать, пока дело не завершилось драмой.

Я никак не мог понять, что произошло, спрашивал судей, почему они не зафиксировали результат, когда я обратился к ним. Тогда они показали мне еще один пункт, сразивший меня наповал: оказалось, что пока часы не остановлены, арбитры не имеют права вмешиваться в игру. Вот такой замкнутый круг.

Досадная нелепость привела к тому, что Бутон стал чемпионом среди журналистов, а я был объявлен вице-чемпионом. А надо сказать, что разница между первым и вторым призами была нешуточной – две тысячи долларов.

После матча ко мне подошел гроссмейстер Михаил Гуревич, руководитель пресс-центра, и укоризненно покачал головой:

– Что же вы, Евгений, кнопку часов поленились нажать за две тысячи долларов?

Да, именно такой была цена моей «лени».