Текст книги "Алгоритм вечной молодости"

Вечные гении

Завидным долголетием отличаются не только люди, совершающие экстравагантные поступки. Если полистать биографии великих людей, можно заметить, что до преклонного возраста доживали многие великие личности, оставаясь при этом в добром здравии и ясном уме. Профессиональная принадлежность гениев-долгожителей в этом случае не имеет значения, однако, несомненно, присутствует некая общая черта – их занятия были связаны с творчеством, а сами они отличались фантастической работоспособностью.

Возьмем, к примеру, знаменитого пианиста Святослава Рихтера. Он родился 20 марта 1915 года в Житомире в семье немецкого музыканта. Играть Святослав начал в 8 лет, причем никогда не играл гаммы, а сразу начал учить первый ноктюрн Шопена… Отец был в ужасе, а мать говорила: пусть занимается как хочет. И он играл все, что хотел.

Юношеские занятия пианиста были далеки от планомерности и систематичности. Почти полностью предоставленный самому себе, он овладел всей доступной музыкальной литературой, отдавая предпочтение оперным клавирам. Вскоре семья переехала в Одессу, и в 15 лет Рихтер начал аккомпанировать в сборных концертах, ездил по клубам, стал зарабатывать, однажды заработал даже мешок картошки. Три года проработал во Дворце моряков, а потом его приняли в оперу. 1937 год стал переломным в его жизни. Приехав в Москву, он познакомился с выдающимся музыкантом Генрихом Нейгаузом, который стал его учителем и другом.

Нейгауз впоследствии вспоминал: «Он [Рихтер] не получил никакого музыкального образования, нигде не учился, и мне сказали, что такой вот юноша хочет поступить в консерваторию. Он сыграл Бетховена, Шопена, и я прошептал окружающим: „По-моему, он гений“. Святослава приняли, взяв с него обещание, что он сдаст все экзамены. Но он так ничего и не сдавал».

– Рихтер никогда не считал себя вундеркиндом, не обдумывал с юных лет этапы своей карьеры и потому поздно достиг – в 25 лет, хотя произошло это почти мгновенно. В 40-е годы он буквально засыпал публику концертами. Успех закрепила победа в 1945 году на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Впоследствии музыкант всегда отличался необычайной универсальностью – его репертуар был необъятен, он был и солистом, и ансамблистом, и аккомпаниатором.

Все, кто его знал, отмечали также его смелость и способность идти вразрез с общепринятым мнением. На первом конкурсе имени Чайковского Святослав Рихтер был членом жюри. Исполнение американского музыканта Вана Клиберна настолько его потрясло, что, вместо того чтобы «вытащить» кого-то из советских пианистов, Рихтер поставил американцу максимально возможные 20 баллов. А всем остальным участникам – 0 баллов, хотя такой оценки просто-напросто не существовало. Конечно, все посчитали это экстравагантной выходкой. А на самом деле Рихтер смотрел на мир всегда иначе, не под тем углом, как смотрят остальные.

Как и большинство талантливых людей своего времени, Рихтер не остался без внимания со стороны сталинского режима, но он никогда ничего не подписывал и ни в каких общественных акциях не участвовал. Это был человек, который умел соблюдать дистанцию между творчеством, властью и жизнью. Он считал автономность творчества высшим личным достоянием и в этом был даже эгоистичен. Он восхищался Солженицыным, но по поводу исключения того из Союза советских писателей говорил: «Это же союз плохих писателей. Так хорошо, что Солженицына оттуда исключили».

Рассказывают также историю о том, как Рихтера умоляли работать в консерватории. Свешников, ее тогдашний ректор, дал ему лист бумаги и сказал: «Пишите заявление: прошу принять меня…» Рихтер отложил в сторону лист бумаги и изумился: «Разве это я прошу? Позвольте, я ни о чем не прошу».

Рихтер был знаменит повсюду, но везде по-разному. У его ног был Карнеги-холл, а он играл в московских музыкальных школах и бунтовал, когда консерваторских студентов не пускали на его концерты. Он играл все и везде. Обычная норма Рихтера, державшаяся до недавнего времени, – 120 концертов в год. В 1986 году он поставил своеобразный рекорд, дав 150 концертов!

В 1989 году в Цюрихе знаменитому пианисту была сделана операция на сердце. В последние годы он проживал в Париже, а незадолго до кончины возвратился домой, в Россию. Рихтер умер на 82-м году жизни, до последних дней оставаясь в работоспособном, творческом состоянии.

А вот еще одна яркая биография – балетмейстер Игорь Александрович Моисеев. Вряд ли найдется человек, никогда не слышавший о его знаменитом Ансамбле народного танца. В январе 2002 года ЮНЕСКО наградило его «за мировой вклад в развитие хореографии» одной из самых престижных наград – медалью Моцарта. Это произошло, когда ему исполнилось 95 лет. В этот день в телехронике неоднократно показывали, как Игорь Александрович, приняв поздравления, выходил на сцену в своем неизменном берете и делал несколько танцевальных па. Всю жизнь Моисеев оставался неутомимым.

Его мать была наполовину француженка, наполовину румынка. Отец – русский дворянин. Матушка работала в Париже модисткой, когда после лицея туда приехал отец. И влюбился… Игорь родился уже в Киеве. Это случилось 21 января 1906 года.

Нужно сказать, его детство никак не предвещало хореографической карьеры. Когда семья переехала в Москву, заниматься хореографией было уже поздно – в хореографическое училище при Большом театре брали с 8 лет, а Игорю исполнилось уже 14. Он учился в очень хорошей, самой аристократической гимназии – Флеровской. Но после революции ее закрыли, и он остался «не у дел». Отец отдал его в скауты, но их тоже расформировали. Мальчик целыми днями болтался по двору, не зная, куда себя девать. Это заставило отца сказать: «Поступил бы ты в какую-нибудь студию, чтоб хотя бы быть при деле. Иди в танцевальную. Кем бы ты ни стал, у тебя сохранится и осанка, и выправка… Это тебе не помешает».

Игоря привели в студию к Вере Ильиничне Мосоловой, бывшей артистке Большого театра, балерине. За учебу в студии надо было платить 10 рублей в месяц и приносить два полена дров. В Москве тогда все мерзли.

«Проучился я у Веры Ильиничны два с половиной месяца, – вспоминает Игорь Александрович. – Она взяла меня за руку. „Куда?“ – спросил я. „Увидишь“. Она привела меня в балетное училище и сказала: „Вот мальчик, которому я сулю большое будущее“. – „Мальчик-то он мальчик, но он должен выдержать экзамен“. – „Он его выдержит“, – ответила моя добрая фея».

Перед экзаменом Игорь познакомился с юношей, которого звали Асаф Мессерер. Он уже три года учился в студии и на ходу «подучил» Игоря – объяснил некоторые термины, о которых тот и понятия не имел. И тут же все это показывал. Экзамен сдавали человек тридцать. А приняли только трех – Асафа, Игоря и еще одного юношу. Так Его Величество Случай привел Моисеева в хореографическое училище. Дальше все пошло по инерции.

В 1924 году Игорь Моисеев был зачислен в труппу Большого театра. Но не прошло и полгода, как там разразился «молодежный бунт», вызванный сменой руководителя балета. Зачинщики, в том числе Моисеев, были наказаны двухлетней безработицей. Игорь использовал это в свою пользу.

Он регулярно посещал класс – чтобы не терять форму, и библиотеку Исторического музея – чтобы учиться. Знакомство с Луначарским и желание хоть немного соответствовать гостям его знаменитых «четвергов», среди которых были Маяковский, Барбюс, Таиров, еще больше подстегнуло его энтузиазм. Вместо чтения «под настроение» появилась норма – 100 страниц в день, вместо случайного выбора литературы – программа по искусствознанию, составленная для него одним из академиков, курировавших библиотеку.

Есть в биографии Моисеева и малоизвестные эпизоды. Например, мало кто знает, что с юности он испытывал страсть к путешествиям. Его первая экзотическая поездка была в Таджикистан в 1930 году. Тогда правительство республики обратилось к Большому театру с просьбой выделить людей, чтобы создать и подготовить Всетаджикский слет народного творчества. Моисееву тогда шел 24-й год, но он уже работал балетмейстером. По тем временам это было неслыханно!

«Вначале был слет в Сталинабаде, – вспоминает Игорь Александрович, – а потом я возжелал попутешествовать по стране. Меня сопровождал предельно наивный, даже примитивный представитель местной власти. Говорил он очень высоким голосом, ходил во френче. Носил чалму и рисовал красное пятно на лбу. За это его, видимо, позже большевики и расстреляли. Абсолютный ребенок. „Вы действительно хотите в горы?“ – спросил он меня. И дал трех ослов и проводника: с ослами легче пробираться по кручам».

Моисеев получил проводника, который абсолютно не говорил по-русски. Объяснялись жестами. Опасности подстерегали на каждом шагу. Над бурной рекой Пяндж, которая ворочает огромные камни, на километровой высоте, недалеко от афганской границы, их обстреляли басмачи. Пули на высоте, на излете не так опасны. Но могут и подстрелить… Вот в таких условиях приходилось путешествовать.

Однажды путешественники зашли в сожженный кишлак. Напротив сельсовета стоял огромный столб, а на нем какие-то ошметки. Местные пояснили: «Вчера были басмачи. И казнили «краснопалочников». Так называли крестьян, которые приняли сторону советской власти. А казнили их так – прибивали гвоздем к столбу. Приди путешественники на полдня раньше, их ожидала бы та же участь.

Как и Святослав Рихтер, Моисеев не избежал репрессий – полтора года, как сын дворянина, был лишенцем. Быть лишенцем – это уже шаг к лагерям. А его отца не раз высылали. Ему повезло, что преследовать его как дворянина начали очень рано. Тогда еще за это не расстреливали, а давали «минус 6» или «минус 8». Это означало, что ему нельзя жить в шести или в восьми больших городах.

Моисеев-старший был адвокатом и заступался за тех, кого преследовали. Как законник старой закалки, он вмешивался в дела арестованных. Ему говорили: «Не суй свой нос», а он не мог понять происходящего, потому что был воспитан на понятии права. В конце концов его арестовали и выслали. А случись такое в 1937 или позже, его расстреляли бы. Потом выслали еще раз. И он, блестяще образованный человек, решил поменять профессию – стал преподавать языки. Это его и спасло.

В 1936 году Моисеева пригласили балетмейстером в только что открытый Театр народного творчества. Он начал с организации первого в стране фестиваля фольклорного танца. На письме, направленном Моисеевым в правительство, Молотов написал: «Идея хорошая, пусть автор ее реализует».

10 февраля 1937 года – особая дата в жизни Игоря Александровича. В этот день впервые собрались 40 человек самодеятельных артистов, выпускников хореографических училищ и опытных балетных профессионалов, которые и составили основу будущего Ансамбля народного танца. В следующем, 1938 году ансамбль уже танцевал на правительственном концерте в Большом театре. И с тех пор его всюду сопровождали неизменные аншлаги. С этого момента для Моисеева началась бурная, счастливая жизнь.

В 1945 году ансамбль первым выступил перед финнами. Еще не забывшие войну 1939 года, они, по началу демонстративно скрестившие на груди руки, разразились аплодисментами. В 1955 году ансамбль первым отправился во Францию, где произвел переворот в моде. Вдохновленные хореографической миниатюрой «Партизаны», парижанки стали носить сапоги и шапки «а ля кубанский казак», а Моисеева избрали почетным членом Академии танца в Париже.

Следует отметить, что интересы Игоря Александровича не ограничивались только танцами. Он был прекрасным шахматистом. В неофициальной обстановке играл с гроссмейстером Котовым и Фишером, которому тогда было 16 лет.

Будучи разносторонне образованным человеком, Моисеев частенько сам водил своих артистов по картинным галереям и музеям в столицах мира, рассказывая о художниках увлекательнее гидов.

Он любил живопись, архитектуру, литературу. Его любимая книга – Библия. Любимые артисты – артисты старого МХАТа. Он работал со Станиславским и с Немировичем-Данченко, на репетициях которого преподавал манеры и фехтование. Моисеев любил лошадей и собак, увлекался легкой атлетикой и художественной гимнастикой, отлично плавал.

Поскольку тема книги – здоровое долголетие, нас, конечно, не может не интересовать вопрос о том, как Игорь Александрович умудрялся поддерживать себя в такой замечательной форме. Как он питался? Каков был распорядок дня? Откуда черпал силы? Как сохранял свежесть чувств?

«Мое меню заключается в отсутствии обжорства, – говорил он. – На ночь никогда не ем. После обеда пью пустой чай. Никогда не ужинаю. Изредка на приемах держу бокал, но не пью – делаю вид. За целый год могу позволить себе чуть-чуть выпить 2—3 раза. Не люблю лекарства. Люблю все естественное».

Утром Моисеев вставал между 6 и 8 часами. Делал гимнастику – силовую, для ног, для дыхания, даже упражнения восточных школ. Все было подчинено тому, чтобы прийти в ансамбль в нужном тонусе. Завтрак был легким, но калорийным – в основном каши: геркулесовая, манная, гречневая. Днем – творог, возможно два яйца всмятку и стакан крепкого свежезаваренного чая с вареньем. Мясо в меню бывало не чаще одного раза в неделю – котлеты или жареное; иногда курица. Овощи: морковные, капустные котлеты, цветная капуста. Часов в 6 вечера кофе с печеньем или вафелькой. На ночь – фрукты. Никогда не курил. Свою энергетическую подпитку он объяснял любовью.

«Думаю, любая энергия объясняется прежде всего любовью, – говорил он. – Любовью к чему-то, к кому-то, желанием чему-то следовать. Бывает любовь эгоистическая, бывает жертвенная. Когда я люблю деньги – я люблю для себя. Любовь к женщине диктуется желанием обладать ею. А любовь жертвенная – от желания отдать себя – для нее.

Я придерживаюсь формулы восточного мудреца Лао-цзы: «Созидай и не обладай; трудись, не ища выгоды, добейся цели и не гордись». Самое большое удовлетворение художник получает от созидания. Если в нем есть хоть капля меркантильности, корыстолюбия, то это не искусство и не любовь. Потому что любовь должна быть жертвенной. Надо отдавать себя людям, делу, но не продавать себя.

Моисеев награжден 20 орденами. Он – лауреат Государственных премий. Его ансамбль гастролировал в 60 странах. Всего он поставил больше трехсот танцевальных номеров. Долгие годы Моисеев был постоянным членом жюри многих международных конкурсов и фестивалей народного танца. Моисееву посвящено множество статей, несколько книг и исследований. Он автор статей по вопросам хореографии, а также автобиографической книги «Я вспоминаю…»

Так что секрет долголетия Моисеева – в любви к главному делу его жизни… Именно поэтому танцовщики говорят о своем Учителе так: «фанатик своего дела», «гений танца», «вечно молодой»… Игорь Александрович Моисеев умер 2 ноября 2007 года на 102-ом году жизни.

А теперь перенесемся с театральной сцены на спортивную арену и поговорим о знаменитых спортсменах-долгожителях. Известно, что в профессиональном спорте немногие доживают до преклонных лет – сказываются чрезмерные нагрузки на организм. Однако существует вид спорта, где здоровое долголетие не редкость. Это шахматы. И в качестве примера возьмем биографию знаменитого гроссмейстера Андре Арнольдовича Лилиенталя, который прожил 99 лет.

«Андре Лилиенталь – историческая личность, гроссмейстер международного класса, – вспоминает президент Российской шахматной федерации Борис Мефодьевич Хлопов. – Он играл со всеми чемпионами мира по шахматам: с Ласкером, Алехиным, Капабланкой, Ботвинником, Смысловым, Фишером… Умудрился поиграть и с музыкантами-шахматистами – Сергеем Прокофьевым, Давидом Ойстрахом.

Андре – был почетным гостем любой страны, любых чемпионатов. Его физическая форма и память были удивительны! Он прекрасно водил машину в своем любимом Будапеште. Он любил жизнь и все прекрасное, но больше всего – шахматы. Отсюда и его долголетие. И еще одно удивительное свойство этой личности – у него не было врагов и недоброжелателей. Его любили все!»

Андре родился в мае 1911 года в Москве. Его мать была певицей, а отец автогонщиком. В свое время он занял второе место в ралли Москва—Петербург. Однажды мать пригласили на гастроли на родину, в Будапешт. Дети поехали с ней, а отец задержался. Думали, ненадолго, но тут началась Первая мировая война. Отца интернировали в Оренбург, а мать от волнения потеряла голос и, чтобы прокормить семью, работала портнихой.

Жизнь стала настолько голодной и бедной, что мать решила отдать Андре и его сестру в приют Сомбатхея, недалеко от австрийской границы. Там оказалось настолько несладко, что дети как-то ночью сбежали оттуда. Сели в поезд, а крестьяне спрятали их под лавку.

Однако кондуктор нашел их и сообщил полиции. Детей отвезли в тюрьму, где посадили в одну камеру с проститутками. Спали на нарах. Сестра вскоре заболела, и ее оперировали прямо в тюрьме. Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы о детях не появилось сообщение в газетах. Мать прочитала его и приехала за ними. Так начиналась жизнь будущего мастера.

Потом Андре получил профессию портного. На учебу денег не было. Когда ему исполнилось 16 лет, произошел курьезный случай. Он с другом попал на шахматный турнир. Время тянулось медленно, в шахматах Андре ничего не понимал, ему ужасно хотелось пойти на футбол. Наконец терпение его лопнуло, и он «случайно» смахнул фигуры с шахматной доски. Друг ему сказал: «Андре, ты очень некультурный человек. Я обязан приобщить тебя к мировой культуре. Я научу тебя играть в шахматы. И не сопротивляйся». Уже через несколько недель Лилиенталь легко обыграл своего учителя, а через год, в семнадцать лет, стал международным мастером.

Позже его имя стояло рядом с такими всемирно известными мастерами, как Эмануэль Ласкер, Хосе Рауль Капабланка, Александр Алехин, Макс Эйве и другими. Но известность и популярность пришли к нему не сразу. Свою шахматную карьеру ему пришлось начинать не в спортивных школах, а, как многим мастерам, включая первого чемпиона мира Вильгельма Стейница, играя на ставку в известных шахматистам кафе. Для многих это была единственная возможность заработать себе на хлеб и существенно поправить свой бюджет. В ту пору Лилиенталя можно было встретить в парижском кафе «Режанс», в венском «Централе» или в пражском «Континентале».

Вместе со своим первым учителем Савелием Тартаковером Андре Лилиенталь вынужден был проводить ночи в кафе в ожидании случайных партнеров. Но не всегда эти ожидания приносили желанные плоды.

Однажды в кафе «Режанс» Лилиенталь обратился к официанту с просьбой подсказать, с кем бы он мог поиграть в шахматы. Тот указал на человека, со скучающим видом сидевшего за шахматной доской. На предложение сыграть тот ответил, что играет только на ставку, и к тому же в блиц. «Что ж, – подумал Лилиенталь, – за учебу надо платить». Началось сражение. Противник не выиграл ни одной партии. Лилиенталь был рад: наконец он получит свой первый заработок. Но противник как ни в чем не бывало молчал.

«По-моему, мне что-то причитается?» – робко спросил победитель.

«Молодой человек, я мастер этого кафе. Когда я выигрываю, мне положено платить, но когда проигрываю… Еще не было случая, чтобы платил я».

К счастью, подобные истории были редкостью, и то же кафе «Режанс» сослужило Лилиенталю хорошую службу, когда после встречи с Александром Алехиным он обрел уверенность в своих силах. Это произошло так.

Однажды в кафе зашел Алехин, и ему представили 19-летнего игрока, который обыгрывал в блиц всех. Гроссмейстер тут же предложил Андре сыграть четыре партии. Это было очень престижным предложением.

Лилиенталь победил в первых двух партиях. В третьей и четвертой Алехин отыгрался, и матч закончился вничью. После такого результата чемпион мира предложил сыграть еще четыре партии и начал расставлять фигуры.

«Маэстро, – сказал тогда Лилиенталь, – я больше не хочу с вами играть. Этот результат я оставлю себе на память. Вероятно, я единственный человек в мире, который может похвастаться таким счетом с чемпионом мира…»

Алехина считали обидчивым человеком, но на этот раз он засмеялся и смешал фигуры. Впоследствии у Лилиенталя сложились с ним прекрасные отношения.

В 1930 году он начал участвовать в международных турнирах. Победа в Чехословакии стала его первым большим успехом. Он оказался впереди Флора, Тартаковера, Пирца и Штальберга. В 1935 году состоялась его первая встреча с советскими мастерами, когда была сыграна партия всей его жизни – с великим маэстро Раулем Капабланкой. После этой партии его пригласили в Москву, что круто изменило всю его жизнь.

Кстати, в этот период с Лилиенталем произошел один курьезный случай. Дело в том, что он всегда был абсолютно безграмотен в политике. Он читал одни детективы и не знал, чем фашизм отличается от коммунизма. И когда в 1935 году его пригласили на международный турнир в Москву, он с удовольствием поехал.

Там к нему подошел один из лидеров тогдашней Москвы, Крыленко: «Хотите завтра пойти к Ленину?» – «Конечно». Андре был горд этим приглашением и решил похвастаться перед коллегой: «Меня пригласил на встречу Ленин!» Увы, его разочаровали и пристыдили: оказывается, Ленин давно умер, и ему предлагали пойти всего лишь в Мавзолей.

В 1939 году Лилиенталь получил советское гражданство и начал активно участвовать во многих соревнованиях, проводимых в стране. Вскоре он стал чемпионом Москвы и получил звание гроссмейстера СССР.

Как уже говорилось, Андре Арнольдович обладал удивительным характером – все, кто с ним встречался, становились его друзьями. К близким друзьям относился и знаменитый гипнотизер Вольф Мессинг, с которым они познакомились в сороковом году. Они долгое время дружили семьями.

«Сам Вольф внешне был очень похож на Бетховена, – вспоминает Лилиенталь. – Верил в Бога. Обожал бриллианты: булавка в галстуке с камнем в карат, прекрасный перстень… Он был интересный и странный человек: очень боялся грозы, однажды даже спрятался в ванной комнате. Боялся переходить улицу, если рядом не было светофора. Хотя в жизни был обычным человеком, бесконечно любящим свою собаку. Вольф любил читать детективы и фантастику. Он так увлекался чтением, что мог по два дня не есть, и его жена, Аида Михайловна, очень сердилась».

Мессинг был абсолютно далек от шахмат, он даже не знал, как ходит конь. Но благодаря Андре он все-таки приобщился к миру шахмат. Когда собирались большой компанией дома у Лилиенталей, Мессинг обычно любил чем-то поразить гроссмейстеров.

Однажды шахматисты спрятали шахматную фигуру. Вольф мгновенно ее нашел. Потом его попросили отыскать в шкафу книгу, где на 35-й странице есть слово «роза». Все было сделано в три секунды!

«Не знаю, правда это или нет, – говорит Андре Арнольдович, – но Спасский мне рассказывал, что во время его матча с Талем Вольф находился в зале. Спасский знал, что Мессинг болел за Таля и чувствовал сильнейшее внушение „на поражение“. Спасский победил, но с большим трудом. Мессинг на это ничего не сказал».

Случались и более удивительные вещи. Как-то Мессинг познакомился с гроссмейстером Юрием Авербахом. Шахматист сказал: «Как жаль, что вы, Вольф, не играете в шахматы! Я бы дал вам два хода форы». – «А вы не давайте мне фору, просто думайте, как мне лучше ходить: налево, направо, вперед, одна, две клетки, конь, ладья… И вечером в Доме искусств я выиграю матч у вашего соперника, чехословацкого шахматиста».

Авербах тут же, за чаем, проверил, действительно ли Мессинг может читать мысли. Он внимательно посмотрел на Вольфа, и тот в долю секунды положил Юрию в чай кусочек лимона. Авербах был сражен. А вечером Мессинг выиграл партию у чеха, абсолютно не умея играть в шахматы.

В 40-х и 50-х годах Лилиенталь продолжал участвовать в различных соревнованиях, но прежних результатов так и не сумел повторить. В 1977 году он уехал из Москвы в Будапешт. Однако прекращение активной деятельности вовсе не означало, что Андре Арнольдович перестал любить шахматы. Он сохранил страсть к шахматным приключениям на всю жизнь. Достаточно сказать, что он был не только редактором шахматных отделов газет, но и тренером трех чемпионов мира – Ботвинника, Петросяна и Смыслова. Как же ему так долго удавалось сохранять юношеский задор и прекрасную форму?

Лилиенталь утверждал, что благодаря русским женщинам. У него было три жены, и все русские. С первой он прожил 50 лет. Третья супруга, Ольга, была моложе его на 30 лет. В командировки они ездили только вместе. Иной раз Андре ездил за границу только ради жены – чтобы она посмотрела мир. Так что формула долголетия порой может быть самой необычной – любимая жена, шахматы и позитивный взгляд на мир. Как у Андре Лилиенталя.

Много долгожителей можно встретить и среди известных ученых. И один из них – астроном Виктор Амазаспович Амбарцумян, проживший 87 лет. Его имя знают даже те, чьи знания в астрономии ограничиваются лишь школьным учебником. Как и большинство своих коллег, перешагнувших 80-летний рубеж, Виктор Амазаспович до последних дней своей жизни сохранял ясность ума и вкус к жизни.

Амбарцумян родился в 1908 году в Тифлисе. Виктор рано пристрастился к чтению, решал довольно сложные математические задачи, увлекался географией. Когда началась Первая мировая война, отец купил большую карту, и Виктор аккуратно отмечал на ней развитие событий на театре военных действий. По этой причине он назубок знал все события того периода.

В юности появилась тяга к науке. Он увлекся астрономией, поступил в Ленинградский университет и уже в студенческие годы опубликовал 16 научных работ. В 1928 году после окончания университета он учился в аспирантуре в Пулковской обсерватории, а спустя шесть лет стал профессором ЛГУ. Тогда ему было 26 лет!

Сталинские репрессии проходят «красной строкой» через биографии большинства известных личностей. Амбарцумян не исключение. В 1937 году он едва избежал ареста.

«Незадолго до этого меня назначили директором обсерватории Ленинградского университета, – вспоминает Виктор Амазаспович. – Я провел ряд кадровых перемещений – потеснил бездельников. Выждав момент, они написали на меня кляузу. Оперативно откликнулась и университетская многотиражка, поместив клеветнический материал о моей персоне. „Вредительство или преступная халатность?“ – традиционно для той поры вопрошал заголовок. Вскоре на факультете состоялось заседание, но коллеги меня отстояли».

Следующий раз противники подготовились лучше, и спустя несколько месяцев, уже в начале тридцать восьмого года, в повестку дня снова был включен его «вопрос». В ход пошло и то, что его друг астроном Козырев был осужден на 10 лет как враг народа, арестованы Перепелкин и Бронштейн, с которыми он также был близок. Прозвучало страшное слово «орудовали», посыпались угрозы. Виктор Амазаспович выступил, но говорил излишне горячо и, сев на место, понял, что дело проиграно. Перед принятием решения объявили перерыв.

На его счастье, один из аспирантов вышел купить газеты, вернулся со свежим номером «Правды» и, как только заседание возобновилось, попросил слова и прочел фельетон о перегибах, где высмеивались те самые политические ярлыки, которые упорно навешивали на Амбарцумяна. Газета «Правда» в ту пору была истиной в конечной инстанции и время от времени вину за содеянное перекладывала на «перегибы линии партии». После этого противники больше не захотели выступать и заседание закрыли.

Амбарцумяну повезло, а вот Козыреву, уже в местах заключения, срок удвоили. Виктор не раз ходатайствовал за друга, но первую «десятку» тот отсидел «от звонка до звонка». И лишь позже его реабилитировали.

Заступался он и за Зощенко, которого травили после печально известного постановления, выступал в его поддержку на научных заседаниях. Увлекался творчеством Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Несмотря на свое вольнодумство, был допущен к Сталину.

«Когда отмечали его 70-летие, я выступал от Армении, – вспоминал Виктор Амазаспович. – Он сидел в президиуме, а я с трибуны поздравлял его. После юбилея Анастас Иванович Микоян рассказал мне, что вождь никак не мог меня припомнить, но то, что он давал Сталинскую премию первой степени, не забыл. И на торжествах, и на приеме Сталин не проронил ни слова. Его славословили, а он молчал, как каменный».

Во время войны, в 1943 году, Амбарцумян переехал в Ереван, где основал всемирно известную Бюраканскую обсерваторию и долгие годы оставался ее бессменным директором. В тот период были сделаны его главные научные открытия, послужившие основой для развития мировой астрономии. Его научные интересы всегда отличались огромной широтой. Он с одинаковым упоением мог заниматься физикой звезд и механикой звездных систем, внегалактической астрономией и космогонией. Впервые в СССР он написал учебник по теоретической астрофизике.

Самое удивительное, что он умудрялся лирически относиться к самым прозаическим вещам. Скажем, чтобы описать взаимодействие между двумя звездами, он вполне мог воспользоваться строкой из стихотворения Лермонтова: «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». Необычно для ученого-материалиста и его отношение к Богу, к происхождению Земли и мира.

«Всегда внушал себе, что я безбожник, что не верю в Бога, – говорил Амбарцумян. – Но думаю: как жизнь-то возникла? Ну да, океан, амебы и прочее. И все же… Вот на Сириусе действует закон земного притяжения. Земного! Действуют и другие законы механики, так же как и на Земле. Стало быть, мир был задуман как нечто единое. Богом или еще кем-то. Между прочим, эти законы работают и на других планетах, чей свет доходит до нас спустя миллионы лет».

Несмотря на лирическое мировосприятие, музыкальные пристрастия Виктора Амазасповича были весьма просты – он любил армянскую народную музыку. Слушать симфонический концерт для него было большим испытанием. Однако он очень любил балет еще с тех времен, когда работал в Ленинграде. Тогда на сцене блистала Галина Уланова, благодаря которой он научился воспринимать музыкальную классику.

Из телепрограмм Амбарцумян смотрел «Время» и концерты армянской народной музыки. На сон грядущий читал классиков, предпочитал Достоевского и армянскую поэзию. Любил Блока и Тютчева. Любовь к поэзии перешла по наследству от отца – тот был поэтом, превосходно владел древнегреческим. Настольная книга армянских филологов – его первоклассный перевод Гомера.

Амбарцумян очень болезненно воспринял карабахский конфликт. Будучи в Москве, даже объявлял голодовку – это был его последний аргумент.

«Вообще Россия иногда делает невыгодные, а то и вредные для Армении шаги, – говорил он. – Но это тактика, стратегически она с нами. В конце концов, у России здесь свои национальные интересы. А что Запад? Запад в основном способствовал геноциду армян в Турецкой империи. Нам надо держаться России. Кто этого не понимает, тот в высшей степени глуп».