Текст книги "Диверсанты (сборник)"

– Вы посидите, он скоро будет. Я угощу вас чаем с вареньем из ежевики, мы с Федей сами собирали, – с заметной гордостью сообщила она.

«В конце концов, чай – это тоже неплохое средство контакта», – подумал капитан и улыбнулся.

– Буду вам очень признателен. С утра я как-то не успел зайти в буфет.

Чай действительно несколько разрядил обстановку. Зоя постепенно разговорилась и стала рассказывать о своей жизни.

– Если вдуматься, то мое поведение в отношении Федора было до крайности легкомысленным, – вдруг начала она о том, что очень интересовало Рыбалко. – Мне было тогда двенадцать лет, когда я влюбилась в Федю. Смешно, правда? Мы тогда жили в Туле в одном дворе. Феде уже пошел двадцатый год и на нас, мелюзгу, он и внимания не обращал. Сильный, красивый, мужественный, – он был идеалом в моих мечтах. Даже когда его арестовали, – я узнала об этом от его дядьки, – он и тогда не переставал быть предметом моих мечтаний. Как ни странно, но арест еще больше возвысил его в моих глазах, навеял романтику. Я представляла себе, как освобождаю его, и мы бежим вместе в Аргентину. Не знаю, почему в Аргентину, – усмехнулась Зоя, – но именно там должно было ожидать меня счастье. В общем домечталась я до того, что не было у меня ребят-друзей, Федя служил для меня эталоном, по которому я проверяла парней. В студенческие годы черты лица его несколько стерлись в моей памяти, но воспоминание о мужественном человеке осталось. Получила я распределение после института в этот город. Вот тогда и появилась у меня идея выступить спасительницей этого человека. Я не представляла себе той огромной ответственности, которую намеревалась взвалить на свои плечи. У меня было убеждение, что он заблудился, хотя уже было две судимости, запутался, ему надо помочь, направить, вытащить из этой трясины. По молодости лет я считала, что справлюсь с этим тяжелым делом.

– Разве вы не справились? Мне так много о вас рассказывал участковый… – прервал ее капитан Рыбалко.

– Видите ли, я это отношу не к своему педагогическому таланту. Я обыкновенный учитель, которого ученики слушают на уроках лишь потому, что каждый раз я что-нибудь для них выдумываю, чего они не знают и не умеют. Для этого географии одной мало, приходится вечно что-то вычитывать, выискивать, ставить себя на их место, дабы не ошибиться. С Федором справилась не я, а его любовь ко мне. Я ему три года внушала в письмах веру в его силы и способности. Признаюсь по секрету, пока его нет, Федор хорошо рисует, он самородок. Ребята всегда приходят к нему, он с ними стенгазету в моем классе оформляет, – она вдруг сделала паузу и задумалась. Капитан не торопил ее, ему было очень интересно все это слушать, он пришел сюда затем, чтобы иметь союзника, и хотел знать, что же собой представляет этот союзник.

– Когда Федя приехал, мне стало немного страшно, я испугалась, что не смогу выполнить задуманного, вернуть его к честной жизни. Разочарование в нем было бы для меня равносильно катастрофе. Я и сама уже сжилась с мыслью, что смогу ему помочь, оторвать от прошлого. Конечно, это был не тот человек, которого я знала в Туле, которого сама себе создала, передо мной появилась не розовая мечта, а человек во плоти, с надломленной судьбой. Не я, а он мог меня подавить своей волей и силой, своей властностью и неукротимостью. И собрала я всю себя в кулачок, сжала, чтобы нигде не проскочила слезинка и не вырвался стон. Долго я не говорила ему, откуда знаю о нем, он же меня не помнил и не замечал, подумаешь, какая-то пигалица голоногая с косичками… О Господи! Вы только гляньте! – неожиданно воскликнула Зоя, указывая на дверь в другую комнату. Рыбалко повернулся, и невольная улыбка растянула его губы. В дверях стоял мальчуган в рубашечке и без трусиков. Он удивленно хлопал глазенками и смотрел на чужого дядю. Возле мальчика лежала маленькая пушистая собачонка.

Зоя вскочила и, подхватив на руки ребенка, воскликнула:

– Вот они пришли, приятели! Выспались! – Собачонка звонко залаяла и закрутилась по комнате. Зоя прошла в другую комнату и вернулась с одеждой мальчика. Пока одевала его, приговаривала:

– Поспал, мой лапушок! Глазки, что слезинки, прозрачные. Скоро кушать будем. Папка придет, Феде зайку принесет. – Она одела мальчика и, нежно шлепнув его по попке, пустила на пол. Мальчуган сразу же заковылял к собачке и, обхватив ее ручонками, прижал к себе. Песик лизнул его в лицо, и мальчик радостно засмеялся.

– Вы знаете, Григорий Романович, я немного волнуюсь за вашу встречу с Федей. Очень боюсь, что это будет его травмировать. Когда-то он сказал мне: «Теперь так и будет: украдут где – Брыль, подавай алиби; ограбят – Брыль, что ты делал в такое-то время; убьют – опять будут проверять Брыля. Им всегда хочется навесить дело таким, как я». Правда, за три года его еще ни разу никто не беспокоил по таким вопросам. А на работе Федю уважают, он хороший товарищ. Заменить кого, помочь – Федя никогда не откажет. Самое главное, он поверил в себя, и люди его окружают хорошие, умеют ценить чужой труд. Недавно Федя вымпел получил! – с затаенной гордостью тихо сообщила она. – Это большая наша победа!

– Я очень рад, что Федор Игнатьевич нашел свое настоящее место в жизни. Это действительно подвиг для человека, прошедшего ту школу. В этом, конечно, есть ваша заслуга, ваше влияние. Без вас он бы вряд ли нашел свою дорогу.

– Ну что вы! – смущенно заулыбалась Зоя и опустила глаза. Явно похвала его доставила ей удовольствие. – Федя сильный и честный. Мы ведь целый год выплачивали за причиненный ущерб тому геологу, которого Федя… – она не хотела произносить слово «обокрал» и сказала, – обидел, около двух тысяч. Вот они все квитанции до одной, каждый месяц Федя пересылал деньги. – Она вскочила и, открыв дверцу шкафа, вытащила пачку квитанций. – Жить стало нам легче, когда не висит, не давит этот долг.

Настойчиво и нетерпеливо прозвенел звонок, Зоя было сорвалась с места, чтобы открыть дверь, но она сама распахнулась, и Брыль вошел с радостной улыбкой.

– В этом доме сегодня кормят трудового человека? – громко и весело спросил он.

– Кормят, кормят! – ответила Зоя и позвала: – Федор Федорович, папка пришел.

Мальчик заспешил, заулыбался и протянул руки к отцу. Федор подхватил его на руки, прижал к себе, звонко чмокнул в щеку, пободал носом и переступил порог комнаты. Только теперь он увидел Рыбалко, который смотрел на эту картину семейного счастья, и радостное чувство охватило его.

– Федя, у нас гость. – Зоя с едва заметной тревогой взглянула на мужа. – Знакомься, Григорий Романович Рыбалко. Он приехал из Киева, из уголовного розыска.

Тень промелькнула на лице Брыля, но не стерла радостного настроения.

– И что же надо от меня уголовному розыску? – просто и спокойно спросил Брыль, протягивая руку Рыбалко.

– Федя, ты не бойся. Это тебя не касается! – попыталась вмешаться Зоя.

– Зайка, ты же знаешь, что мне нечего бояться. А уж если есть нужда у уголовного розыска в Брыле, послушаем в чем. Ты лучше нас покорми. Я не ходил сегодня в столовую, там одно крупное дело начали в мартене, ни минуты свободной. Пообедаем, товарищ уголовный розыск? – улыбнулся Брыль.

– Если хозяйка не возражает, – улыбнулся в ответ капитан, прикинув, что, пожалуй, такая форма общения даст ему возможность приблизиться к Брылю, породит в нем определенное доверие. Тут воля Брыля ответить на его вопросы или нет, заставить или обязать его никто не сможет, только сам Брыль, поэтому Рыбалко считал, что важно выбрать сразу правильный тон, чтобы он не замкнулся.

Пока капитан мыл руки и неторопливо промокал их полотенцем, Зоя расставила на столе тарелки с дымящимся борщом и разложила приборы.

– Мы могли бы с вами поговорить за обедом, – предложил Брыль, – зачерпнув ложкой борщ и осторожно трогая его губами. – Давайте сразу договоримся, весь разговор мы будем вести при жене, у меня от нее секретов нет, иначе мы и говорить не будем, – он взглянул на капитана.

– Я не возражаю, тем более что Зоя Георгиевна в свое время имела к этому отношение. Правда, может быть, не совсем приятно говорить за обедом об убийстве.

– Ничего, сойдет! Мы не мнительные!

– Тогда дело вот в чем. Недавно на юге был найден труп, он долго пролежал под соломой, но мы все-таки его опознали. Но главное не в этом. Тот человек был убит выстрелом из пистолета, того же самого «парабеллума», что и Паршин. Этот выстрел и привел меня в ваш город. Я хочу с вами, Федор Игнатьевич, посоветоваться и очень прошу вас помочь мне разобраться в причинах убийства Паршина. Может быть, это даст мне возможность понять причину второго убийства, и тогда мы сможем вести розыск.

Федор быстро покончил с борщом, не отвечая капитану, и, облизнув ложку, положил ее в пустую тарелку.

– Это ловкий мокрушник!

– Федя! – с укором одернула Зоя мужа.

– Извини, Зайка! Я хотел, чтобы товарищ лучше меня понял. Совсем отучила от жаргона, слова по фене не вымолвишь. Даже в школу два года уже хожу, чтобы обратно русский язык вспомнить, – засмеялся Брыль.

– Да я, Федор Игнатьевич, тоже не приучен к жаргону, хотя знаком с этим языком. Как говорится, с волками жить… Так что Зоя Георгиевна права, будем на русском языке объясняться.

Такой шутливый тон как будто окончательно сломал условные преграды, капитан почувствовал, что Федор расслабился и смягчился.

– Чем же я могу вам помочь? Следователь прошлый раз добивался от меня: откуда и с каких пор я знал Паршина. Не хотел я тогда говорить, обидел он меня. Хотел мне дело пришить.

– Федя, я уйду, чтобы не слышать, – возмутилась Зоя.

– Все, конец! Не надо уходить, – остановил ее Брыль. – Ему хотелось видеть меня убийцей. Он поймал, он разоблачил – слава ему. А я, как на грех, не хотел влезать в версию. Инспектор с ним работал – умница. Так тот сразу учуял, что не моя это работа, следы кое-какие нашел. Я всего-то не знаю, но освободили меня.

– Я читал это дело. Оно проведено профессионально, но убийца, вы правильно заметили, Федор Игнатьевич, очень ловкий.

– Фото есть? – спросил Брыль, прекрасно понимая всю механику его разговора с инспектором уголовного розыска.

– Вот, посмотрите, – Рыбалко вытащил из кармана фотографию Шкета и протянул Брылю.

– Нет, наши дорожки не пересекались. Он откуда?

– Из Киева. Там у вас не было знакомых, кто мог бы знать Паршина? – повернул в нужное русло разговор капитан.

– Нет. Он жил в Перми. С Жиганом был уговор: мы свои дела будем делать в других городах, а добычу привозить к нему. Там он все легко сбывал и риску никакого. Я один знал Паршина. Жиган мне доверял, я и привозил к нему добычу. Конечно, он обманывал нас, но в этом деле не проверишь. Жиган однажды сказал, что как-нибудь проучит его. Да не довелось, убил конвоир Жигана при попытке к бегству. Это я случайно узнал недавно. Жиган был сам загадочным человеком с мутным прошлым. Кто он был я и сам не знаю.

– А мог Жиган кому-нибудь поручить разделаться с Паршиным?

– Нет! Время еще не наступило, он был нужен Жигану.

– Скажите, Федор Игнатьевич, а не кажется вам странным тот факт, что Паршин, человек образованный, хорошо разбирающийся в искусстве, музыке – я читал перечень книг, которые имелись в его личной библиотеке, – и вдруг имел связи с закоренелым рецидивистом, торговал краденым? Нет ли здесь какой-нибудь другой связи? Вы ничего никогда не слышали от Жигана по этому вопросу?

– Как-то был у нас разговор, это накануне моего ареста. Я сказал, что Паршин может надуть его по последней добыче, золото и камни взял он у какого-то академика. Жиган сжал свой огромный кулак перед моим носом и сказал: «Вот он у меня где – этот туз крапленый». Кстати, и кличку он ему дал «Туз». Может быть, он имел какие-нибудь компрометирующие данные на Паршина? Что-нибудь там по войне, а?

– Вот это я и хочу понять. Три года назад, когда велся активный розыск убийцы, следствие занималось его прошлым. Кроме того, что он был в плену во время войны, ничего компрометирующего на него как будто бы нет.

– А женщины? – вдруг вставила в их разговор свою мысль Зоя. – Были же в его жизни женщины. Чтобы он чего-нибудь о себе не рассказал женщине, когда был с ней в близких отношениях, – такого быть не может. «Ищите женщину!» – гласит и мудрая французская пословица.

– Были женщины в его жизни, – ответил ей капитан. – Но, видно, отношения у него с ними строились так, что ничего он им о себе не рассказывал. И над этим думали товарищи из прокуратуры. Федор Игнатьевич, когда вас арестовали на вокзале в Перми, при вас чемоданчик был, а там двойное дно и доллары. Вы этот чемоданчик Паршину везли?

– Паршину. Но я и сам не знал, что там двойное дно и валюта. Жиган мне подсунул. Сказал, отвези это Тузу, срочно надо. Видно, были у них какие-то дела по валюте, в которые он меня не посвящал. А теперь умерли эти дела с Жиганом и Паршиным.

– Да, но был третий, и он жив и здоров. И, вероятно, очень хорошо знал Паршина. Вам известно, откуда приехал Жиган в Новосибирск, когда передал вам чемоданчик для Паршина?

– Известно. В Москве был. Я это сразу понял – дубленка на нем была канадская. Он и сказал, что добыл ее на Таганке.

– Валюта, видно, тоже из Москвы, – высказал предположение Рыбалко.

– Жиган мог ее прихватить и в портовом городе.

Капитан почувствовал, что тема их разговора истощилась, Федор не мог пролить свет на дело Паршина и, судя по тому, как старался помочь капитану, был искренен. Интуиция подсказывала, что Брыль его не обманывал.

– Как вы познакомились с Паршиным?

– В вагоне-ресторане. Мы ехали как-то с Жиганом в Новосибирск и пошли обедать в ресторан. Туз сидел один за столиком, и мы подсели к нему. Полагаю, у них с Жиганом была оговорена эта встреча. При мне ни о каких делах разговора не велось. Туз очень много рассказывал про какие-то картины, для меня это темный лес. Позже Жиган сказал мне, что живет Туз в Перми, и всю добычу возить будем к нему.

– Что делал Жиган в Новосибирске? Почему вы там встречались?

– Думаю, он жил в этом городе и пас[49]49
  Пасти (жарг.) – выслеживать с целью обокрасть.


[Закрыть] ученых.

– Ну если бы он пас ученых, то воровать он там не мог, долго бы не продержался.

– Да он и не воровал. Там у него клиентура была. Это я сообразил. Когда мы пришли на вокзал, его окликнул какой-то мужик. Вид интеллигентный, приличный, в дорогом пальто. «Николай Захарович!» – воскликнул он радостно и заулыбался как своему другу. Я тогда впервые узнал, что он Николай Захарович. А то все: Жиган, «Жиган!» Да в тюрьме: «Соколовский, на выход!» Вообще непонятный он был человек. Слышал, кровь на нем. Сам вроде бы из себя не сильный, но боялись его. Не случайно кличку дали Жиган. Говорил тихо, спокойно, но мурашки по коже бегали, когда он на тебя смотрел. Даже я его боялся! – вдруг отклонился Брыль в воспоминания.

– А что тот мужик на вокзале? – напомнил ему Рыбалко.

– Просто возликовал от радости: «Вы мне так нужны! Я так вам рад! Еще бы неделя – и тогда все!». Видно было, что сейчас этот тип вцепится в Жигана, и ему не отвертеться. Он нахмурился, косо взглянул на меня и говорит: «Подожди! Я сейчас!». Они отошли, и тот стал что-то просить у Жигана. Я уловил, что он куда-то собрался ехать, и долетело до меня слово «доллары». А Жиган сказал: «Будут!». Я, конечно, смикитил, Жиган валютой промышлял. Тогда же решил, что мне 88-я статья ни к чему, и от валюты надо отпихнуться.

– Скажите, какие могли быть дела у ученых с этим уголовником? – поинтересовался между прочим Рыбалко.

– Эх! Григорий Романович! Да Жиган так выглядел, и язык у него так был подвешен, что посмотришь на него и скажешь, что вот он-то и есть настоящий ученый. Жиган был артист: среди зеков – зек, среди умников – умник!

– Я прошу извинить меня за беспокойство, – поднялся Рыбалко. – Зоя Георгиевна, борщ у вас мировой. Спасибо большое! – Он протянул руку хозяйке, пожал ее и повернулся к Федору.

– Я провожу вас, – встал из-за стола Брыль.

На лестничной клетке Федор достал пачку сигарет, предложил капитану, но тот отказался. Брыль закурил и, преодолев смущение, спросил:

– Вас, наверное, удивляет, после всего, что со мной было… – Он стал подыскивать слова, но Рыбалко все понял.

– Нет, не удивляет, меня это радует. Значит, в отношении вас все было сделано в колонии правильно. Да и сами условия нашей жизни привели вас на этот путь. Нашлись и стоящие люди, прежде всего Зоя Георгиевна, которая вам в этом помогла. Видно, и рабочий коллектив у вас сильный, действовал благотворно.

– Да, там люди прямые и стоящие. Они судят о человеке не по тому, кем ты был в прошлом, а что ты сейчас стоишь рядом с ними. Но Зоя – неоценимый клад. Таких бы в колонию воспитателями.

– Зоя Георгиевна – воспитатель в индивидуальном плане, персонально для вас, хотя мыслит и действует она великолепно в широком масштабе. – Рыбалко посмотрел на Брыля и отметил, что его лицо стало добрым и одухотворенным, когда он заговорил о жене.

– Тут как-то предложили мне вступить в добровольную народную дружину, мол, ты передовой рабочий, пора и общественной работой заниматься. Я, конечно, сразу смекнул, выгода большая от этой общественной работы намечается. Подежуришь – дни к отпуску причисляются. У Зои отпуск два месяца, вот и я думаю, буду иметь большой отпуск. Пришел, рассказал Зое. Ох, и напустилась она на меня! Ты, мол, ничего больше в этом не увидел, кроме дополнительных дней к отпуску. А то, что тебе рабочий коллектив доверие оказывает, чтобы ты общественный порядок охранял, чтобы воспитывал людей – это тебе в голову не пришло? Вообще, говорит, иди и записывайся в дружину, и не за отпускные дни. Долг у тебя перед обществом, сам стал человеком – не дай другому сбиться, вот твоя главная цель. Права она, конечно, ходим иногда по улицам, смотрим, чем молодежь занимается, и ощущение важности и нужности испытываешь. Не могу хорошо сказать, слов не хватает, – вдруг засмущался Брыль.

– Нет, Федор Игнатьевич, хорошие и нужные слова вы сказали, правильные, других и не надо. – Капитан положил руку на плечо Брылю и заглянул в его заблестевшие от волнения глаза.

– Иной раз смотришь, куражится какой-нибудь молокосос в нетрезвом виде: к людям пристает, матюкается, орет на всю улицу, и делается мне горько – это я себя в нем узнаю, когда катился под откос. И такая меня злость возьмет! Подойду к хулигану, возьму за ворот, отведу в сторону и пару теплых слов ему шепну на ухо – шелковый становится. Теперь вся эта братия знает Брыля! Понял я полезность своего дела в жизни. Раньше подыхал от тоски и скуки, время девать было некуда, напивался, просыпался, опять напивался, а сейчас – где бы взять этого времени. На работу сходил, по дому управился, Зойке помог, там в школу надо бежать. Придешь – уже десять, книжки полистал, Зоя приказывает спать, чтобы на работу выспавшимся шел. В школу не идешь, в дружине работаешь, и так как в колесе, до самой субботы. Раньше этих работяг я презирал, что они вкалывали, чтобы два раза в месяц к кассе подойти. А сейчас понял, счастливые они, у них жизнь настоящая, а я был беден и нищ душой, хотя и денег наворованных иногда было у меня полные карманы.

Они попрощались, Рыбалко пошел к парку, Брыль стоял и глядел ему вслед, пока коренастая фигура капитана не скрылась за парковой зеленью.

Еще не изгладилось приятное и радостное настроение, навеянное встречей с семейством Брылей, а Рыбалко уже заставил себя переключиться на свои дела. Его удручало, что поездка в этот город на Волге ничего не дала, не приблизила к разгадке двух убийств, хотя Рыбалко и утешал себя мыслью, что отработал это направление и теперь не будет отвлекаться от новой, уже зарождающейся версии.

С Волнянским разговор продолжался недолго, капитан доложил по телефону результаты проверки и стал было объяснять необходимость поиска убийцы по новому плану.

– Короче, – прервал Станислав, – ты хочешь выехать в Москву?

– Да! Надо искать этого Иконника, а точнее Полиглота, – переименовал его капитан. – Косвенно, что он находится в Москве, подтвердил и Брыль. Я тебе сообщал о нем. Вероятно, и Жиган привозил доллары для Паршина из Москвы. Наверно, причина убийства – валюта. Вообще все тут запуталось. Думаю, узел в Москве.

– Ну что же! Выезжай в Москву. Будем начинать операцию «Полиглот». Я свяжусь с Москвой и попрошу оказать тебе там помощь. Держи меня в курсе дел. Список москвичей, проживавших в сочинских гостиницах в интересующий нас период, я получил. Номера автомашин и имена их владельцев-москвичей, державших свои машины на городских стоянках, тоже имеются. Аналогичную работу, связанную с убийством Паршина, попроси проделать местных товарищей в Волгограде. Гостиниц немного, а семнадцатое декабря облегчит им задачу. Чем черт не шутит, может быть убийца Паршина и приезжал тогда из Москвы. А если жил в гостинице, то это вообще… – Волнянский так и не объяснил Рыбалко, что же это вообще, да капитану и не нужно этого объяснения – это была бы крупная ошибка убийцы и крупная удача следователя Волнянского и старшего инспектора Рыбалко.

Прямо из Управления внутренних дел капитан поехал на вокзал, купил билет на московский поезд. До отхода оставалось больше часа, и Рыбалко решил посидеть на вокзале. Он купил газету, прошел в буфет, взял кофе и бутерброды и, стоя у стола, принялся читать международную страницу. Как он ни тянул время, а когда вышел из буфета, еще оставалось сорок минут до отхода поезда. Капитан постоял на перроне, потом прошел до другого конца, равнодушно глядя на ящики, плетеные корзины, доверху наполненные красными помидорами, уселся на скамейку и закрыл глаза. Капитан вдруг почувствовал, что в его голове полная пустота, нет тех мыслей, которые беспокоили его, сопровождали везде, где бы он не находился. Это мысли об убийце. Сейчас он едет туда, в тот город, где девяносто девять процентов за то, что убийца живет там. Только попробуй найди – девять миллионов, каждому в лицо не успеешь в этой жизни заглянуть, значит, надо вычислять. А вычислять не из чего. Рыбалко пытался заставить себя думать о нем, об этом безликом и страшном чудовище, которое может оказаться настолько интеллигентным на вид, что чего доброго и застесняешься спросить: «А не вы ли Шкета? Вспомнился Виктор и почему-то длинноногая обаятельная Варя, у которой он увидел на лице искреннее разочарование, что не смог поехать с ними на вечернюю экскурсию на катере. «Черт, мог бы на следующий день позвонить в Киев! – разозлился капитан на себя. – И чего я побежал скорее на самолет? Что, убийца туда сел? Один день ничего не давал в этой обстановке, когда убийства совершены давным-давно. Ну да ладно! Поеду в столицу, может, чего куплю Гале и Вовке! Господи! Чего я о деле не думаю? Оно же будет теперь на мне висеть до гроба! Либо найду, либо зайду в тупик, и скажут: «Хваленый сыщик Рыбалко только чужую шубу может разыскать, а когда серьезно…» Он не додумал эту мысль, подали состав, и капитан занял место в купе. Трое попутчиков сразу вытащили одинаковые литровые китайские термосы, поставили на столик, достали карты. Звали капитана в пару, но он отказался и лег спать, хотя на дворе был день. И спать не мог, и думать не дали попутчики: играли в карты, курили и пили из термосов то ли чай, то ли кофе. Но когда они все раскраснелись и стали вплетать в свою ограниченную речь непечатные слова, капитан догадался, что у них в термосах. Заедали они содержимое термосов как порядочные, шоколадом. Рыбалко прислушался, о чем они говорят, и из отдельных фраз понял, что то ли они все, то ли кто-то из них ответственный работник на винно-коньячном заводе. Сразу они стали ему безынтересны, но он для них вдруг стал интересен: длинноволосый с золотыми зубами и толстыми губами поднял голову и окликнул:

– Эй, сосед, как-то неприлично отворачиваться, вместе едем, не девки мы, спускайся, угостим таким, чего ты в жизни не пробовал и не попробуешь. – Он самодовольно ухмыльнулся.

Рыбалко тоже в душе засмеялся и про себя ответил: «Это точно, наверно, про тюремную баланду говоришь. Вот ты-то обязательно вместе со своими дружками-приятелями ее попробуешь. Жаль, не моя власть, я бы против вас поработал на коньячном заводе. Уж тут бы вы быстро отведали этого кушанья!» А в ответ губастому сказал:

– Чего-то неможется мне. Устал с делами. Все спешил, чтобы выехать. Так что вы уж без обиды, увольте меня.

Тут все трое сообразили, что сосед дал маху, сославшись на то, что ему неможется.

– Давай сюда, не ломайся! – воскликнул полный, круглый как шар, изрядно облысевший, лет пятидесяти попутчик. – Мы тебя мигом на ноги поставим, у нас тут в термосах такое лекарство – мертвый запляшет!

– Не могу, вынужден отказаться, – сопротивлялся Рыбалко и решил применить запрещенный прием, иначе, понял, они от него не отстанут. – Завтра должен предстать перед начальством светлым и ясным как стеклышко.

– Да мы твое начальство запросто можем в плен взять, – подал голос третий попутчик, лет сорока, с черным чубом, что теперь уже довольно редко. Но при такой шевелюре, как у него, единственный выход – красоваться чубом, иначе не заметят.

– Ты где пашешь, божий человек? – поинтересовался чубатый.

– В ОБХСС пашу, – усмехнулся капитан. – Есть такая контора, по ее делам и в ваш город приезжал. Думаю, что не в последний раз.

После такой сентенции воздушные шарики сморщились, никто уже не пыжился, все молчали, термосы как-то незаметно исчезли со стола.

– Пройдусь по вагонам, – сказал скороговоркой губастый.

– Вместе пойдем, – словно приказал толстяк. – В ресторан сходим, надо же поесть.

Они быстро исчезли из купе, и их не было очень долго. Капитан даже забеспокоился, не переиграл ли, вдруг выскочили из поезда. Правда, тут портфели и термосы. Отвечая на его тревожные мысли, купе открыл проводник и, извиняясь, забрал сразу все три портфеля и два термоса.

– А третий термос? – сказал капитан и вытащил из-под стола украшенную яркой розой на голубом фоне посуду. – Смотри не пролей, – напутствовал он проводника, – тут очень редкий и ценный чай, сами его изготовляют и пьют. В магазинах такого нет. А чего это мои попутчики сами не пришли? – удивленно-простодушно спросил Рыбалко.

– Карты любят, партнера нашли, один в купе едет, решили туда, – ответил доверительно проводник.

– Ну что же, приятной им дороги, – сказал капитан и про себя добавил: «Баба с воза – кобыле легче».

Всю дорогу ехал один в купе, отоспался за все тревожные дни и бодрым, энергичным высадился из поезда в столице…

Здесь у него были старые друзья, с которыми он служил в воздушно– десантных войсках. Потом неожиданно их всех троих: Германа Лазарева, Федора Шумского и Рыбалко уволили в запас. Правда, Лазарева вскоре взяли работать в Комитет государственной безопасности, Шумского – где-то сработала какая-то пружина – судьба вдруг привела в Академию. Еще не высохли чернила на приказе об увольнении, а другим приказом Шумский уже сдавал экзамены. Рыбалко достался уголовный розыск.

Виделись они редко, но перезванивались довольно часто и были в курсе семейных и служебных дел друг друга.

После телефонного звонка и короткого разговора с Шумским встреча друзей объявлялась на вечер.

В небольшой комнате, за столом, уставленным закусками и бутылками, сидели пятеро – две женщины и трое мужчин. Одним из них был капитан Рыбалко, другим – офицер с погонами майора, Шумский, третьим, в дорогом штатском костюме и при галстуке, Лазарев.

Женщины, занятые своими проблемами, тихо обсуждали какие-то вопросы. Мужчины, уже выпив, чувствовали себя довольно свободно, курили и разговаривали между собой.

– Разбросала нас жизнь по разным местам, словно десантников на парашютах, – заметил Герман Николаевич Лазарев.

– Верно ты сказал, Гера, как десантников на парашютах! – откликнулся Федор Кондратьевич Шумский. – Были мы десантники, воздушная пехота. Не жалеете, что жизнь нас повернула на другую колею? Я вот в Академии, а скучаю по живому делу. Разве можно сравнить операции на макетах с тем, как нас выбрасывали среди ночи в глухую тайгу? Мы шли вперед, прорывали оборону, захватывали «вражеские» объекты, пусть ненастоящие, но воевали по-настоящему, как в настоящем бою.

Я получал тогда удовлетворение, а сейчас мне грустно порой, хотя сознанием я понимаю, что без макетной штабной работы, без моделирования обстановки нам на практике придется вслепую и наступать, и отступать, как в прошлую войну: научены были думать, что будем сражаться на территории врага, отступление считалось равносильным предательству, а в окружении оказывались целые дивизии с комсоставом и всей техникой. Такого мы не моделировали, позиций не подготавливали, а просто откатывались, как диктор вещал: «На заранее подготовленные позиции». А эти позиции нам подготовлял наш враг.

– Что ты, Федя, скучно так говоришь, – заметил Лазарев. – Сейчас и война-то будет другая, без «заранее подготовленных позиций».

– Ошибаешься, Гера, без людей войну не выигрывают, какая бы она не была: моторная, ракетная, ядерная.

– Ребята, давайте об этом не будем: в газетах про это, радио, телевидение. У нас другая причина для встречи. Гриня приехал, и пусть он поведает нам, зачем сюда заявился, – прервал начатый разговор Лазарев и перевел его на другую тему.

– Я ведь сыщик, преступление есть – меня на след, нюхай, ищи, и я ищу. Парнишку одного нашего, киевского, убили на трассе Москва – Симферополь, а я его на свою голову опознал. Когда проверили гильзу – оказывается, пистолет этот уже был в действии: три года назад человека из него убили в Волгограде. Вот и получается, что жертва была в Сочи, а убили далеко от моря.

– Мотивы? – спросил Лазарев, еще не показывая, что ему это интересно.

– Знать бы мне. Объекты между собой так далеки, что увязать их трудно. Один мелкий вор, жулик, правда, отбывал пять лет за случайное убийство. Иконами пробавлялся последние полгода, какой-то тип его подрядил. Возможно, он его и убил за обман.

– Да-да, такое между уголовниками бывает, – воскликнул радостно Шумский, почувствовав, что и он может влезть в тему, от которой был так далек, как биолог от металлурга.

– А на кой черт ему было тогда тащить его к Москве? – возразил Лазарев, фактически высказав сомнения, которые были и у Рыбалко. – Уголовник убил бы его там же, в Сочи, или поблизости, но не терпел бы возле себя, да еще в машине, столько часов.

– Убийца, на мой взгляд, неординарная личность, – сказал Рыбалко. – Французский коньяк, американские сигареты с наркотиком, машина… и какой-то мелкий фарцовщик, переключившийся на фанеру, то бишь на иконы. Вот вторая жертва…

– Стой, Григорий! Давай сначала об этом, а то сразу свернешь на другой путь, – остановил его Лазарев. – Очевидно этот… какая у него кличка?