Текст книги "Диверсанты (сборник)"

– Согласно росту – Шкет.

– Так вот, этот Шкет, видно, что-то знал или узнал такое про своего хозяина, что жить ему никак нельзя было. Опасен стал. Допустим, стал шантажировать, что сообщит о его иконных делах. Стоит за это убивать? Как в твоих уголовных кругах это?

– Нет! За это не убивают. Даже если эти иконы отвозит и продает папе римскому.

– И все-таки что-то есть такое, что он его срочно убрал.

– Вот первую жертву в Волгограде нельзя сопоставить со второй. Интеллигент, искусствовед, в музыке разбирается, литература, у него одних книг было дома около шести тысяч. Наследники не объявились, словно дедушка-сиротка. В театральных кругах был свой человек, с артистами на короткой ноге. В заключении не был, но странное дело – неожиданно я установил, что он имел связь с уголовным миром. Двое у него были на связи: валюту, ценности свозили. Один, по кличке Жиган, с отрубленным прошлым – мало что известно – был убит при попытке к бегству. Второго я видел. Хороший парень, женился, со старым покончил, его подозревали в убийстве, но все отпало. В этом деле тоже просматривается машина.

– И что ты собираешься делать? – спросил Лазарев. – Чего вдруг Москва?

– Есть шаткая информация, что этот тип, который иконами занимался, и живет в Москве.

– Ну и задачка! – покачал головой Шумский. – В Москве кого-то искать – что иголку в стоге сена.

– Поиск у меня сужен. Этот с иконами владее, как будто бы пятью иностранными языками.

– Это уже не иголка в стоге сена, – резюмировал Лазарев. – Скажи, Гриша, а этого искусствоведа глубоко разрабатывали? Место рождения, сослуживцы, война. Он был на войне? Или молодой?

– По возрасту в самый раз. Никто его не копал. Как только напали на след парня, которого подозревали в убийстве, так все и бросили. Хорошая версия, удобный объект, отпечатки пальцев. А потом, когда провалилась версия, осталось нераскрытым. Да и мне сейчас некогда заниматься убитым, мне нужен след, я должен нюхать! – засмеялся Рыбалко.

– Нюхай, нюхай, следов тут много: ТАСС, МИД, АПН, всякие НИИ, международные организации. И все-таки у нас не так много людей с таким количеством языков, даже если знают не пять, а три – все равно тебе их брать на контроль. Ты в Волгограде проверял, может, убийца жил в гостинице в тот период.

– Вряд ли он жил. Я попросил ребят из волгоградского управления сделать для меня установку на проживавших москвичей.

– Он не останавливался в гостинице, если твердо знал, что едет убивать. – Лазарев задумчиво покрутил правое ухо. – А если ехал на встречу, без этой идеи? Тогда жил в гостинице! – уверенно заключил он. – Зима, места свободные есть – это все идеальный вариант.

– А ты бы жил в гостинице? – спросил заинтересованно Шумский.

– Я профессионал!

– А ты думаешь, это был дилетант? – прищурив один глаз, посмотрел Рыбалко на Лазарева.

– Ладно! Давай так: ты ищи человека с языками, а я со своей стороны, в порядке частной помощи следствию, проверю тебе твоего искусствоведа. Вдруг за ним что-нибудь есть по войне.

День выдался погожий, светило солнце, парки и скверы сверкали изумрудной зеленью, на улицах царило оживление, люди, словно это был воскресный день, заполнили улицы, двигаясь потоками по тротуарам.

Из здания на Петровке в тихий переулок вышли трое мужчин: капитан Рыбалко и с ним двое курсантов школы милиции Сергей Карпов и Гриша Маркуша, оба светловолосые, неброско одетые, способные легко раствориться в массе. Капитан снял пиджак, закинул его на плечо и остановился:

– Ну что, ребятки, пошли копать Полиглота? Трудная и нудная у нас работа. Объекты знаете, встречаемся в шесть у Пушкина.

Маркуша поднял руку со сжатым кулаком и воскликнул:

– Но пасаран! – И пошел, не оглядываясь. Рыбалко и Карпов разошлись в разные стороны по своим мысленно разделенным секторам города.

Площадь Пушкина. В сквере на скамейках у памятника люди грелись на солнышке. Рыбалко оглядел разноцветные людские ряды и, найдя свободное место, уселся возле двух опрятно одетых старушек. Он положил на скамейку папку и, зажмурив глаза, подставил лицо солнцу.

От редакции «Известий» дорогу перешел Карпов, в сквере, поискав глазами, заметил Рыбалко и направился к нему. И сейчас же с другой стороны в сквер вошел Маркуша. Он издали увидел капитана и почти одновременно с Карповым подошел к скамейке.

– Неплохо устроились, Григорий Романович. Рабы галеру тянут, а вы греетесь на солнце, – с иронией произнес Маркуша.

– А, тезка! – открыл глаза капитан. – И Сережа здесь. Какая точность! Наверно на щите, раз без опозданий.

– А мы и в столовой первые, – ответил с улыбкой Маркуша. Мимо медленно двигалась молодая женщина, за руку вела мальчика в матросском костюмчике. Маркуша помахал мальчику рукой, привлекая к себе внимание. Мальчик улыбнулся и остановился возле Маркуши, но женщина ласково потрепала его по головке и потянула за собой.

– Не иначе у тебя хорошие новости, – заметил капитан.

– Какие там новости. Отработал все адреса. Женщину одну нашел, эта языки знает, только она нам не в цвет.

– По женщинам ты, видать, мастак, – улыбнулся Рыбалко. Карпов засмеялся. Маркуша не обиделся, он присел на корточки перед ними.

– А может быть, он сбрехнул, этот ваш уголовник, про пять языков? Девять точек, и все нет ясности.

– Может, и сбрехнул уголовник. А нам надо искать. В нашей работе многое бывает впустую. Тысячи камней перевернешь, а зерно может быть под следующим. Если в конце года посмотреть всю проделанную работу и отбросить то, что было впустую, то всю работу можно переделать за одну неделю. Ну давай, Сережа, что у тебя?

– Одного нашел, да возраст великоват, чтобы разъезжать. Серегин фамилия. Думаю, он не годится. Не та фигура.

Капитан достал блокнот и вписал туда фамилию Серегин. Маркуша заглянул в блокнот и там увидел фамилию Краснопольского.

– Я гляжу, у вас тоже есть улов?

– Думаю, что тоже, как ты говоришь, не в цвет. Краснопольский – молодой книжный червь. За хорошую книгу душу дьяволу заложит. Умница, люблю таких. Я за ним наблюдал: на улице читает, в метро читает. По сторонам смотрит невидящими глазами. Этот в наше дело не годится. Боюсь, он и пистолет в руках держать не умеет.

– Вот у меня – более перспективная личность, – перехватил инициативу Карпов. – Некто Альпер. Работал в одной международной организации, выезжал за рубеж. А потом вдруг года два назад стал заниматься картинами, антиквариатом. Эксперт. Его слово – закон для таможни, пользуется неограниченным доверием. Иностранцы за советом ходят. Правда, неизвестно по части икон и отсутствия-присутствия, когда убили Шкета. А языками свободно владеет.

– Я тут тоже одного про запас держу, – не выдержал Маркуша. – Рябов Роман Алексеевич. Все по заданной программе: и языки, и «морж», купается зимой. Здоров и силен, такой и без пистолета Шкету головку прошибет. Самое любопытное, когда исчез Шкет, он был в отпуске и уезжал…

– Такой нам годится! – сказал Карпов. – Что-то уже намечается. Как вы думаете насчет этих типов, товарищ капитан?

– Ну во-первых, они еще не типы. Мало ли кто уезжал, когда убили Шкета. А в принципе, думаю, что наша операция, назовем ее условно «Полиглот», начинается. Как говорится, – капитан помолчал, – Бог любит троицу. Есть еще одна кандидатура на подозреваемого в убийстве. Только личность такая!.. Поэтому пока оставим его в покое…

Художественная мастерская, на стенах несколько картин. На полках – справочники по живописи. В углу – телевизор на тонких ножках, льется тихая музыка. Напротив рабочего стола на стене висят две небольшие иконы. За столом, склонившись над перламутровой миниатюрой, сидел мужчина лет пятидесяти пяти, с чисто выбритым лицом и редкими, аккуратно уложенными волосами. Тонкие губы и острый взгляд придавали его лицу жесткое выражение. На нем был просторный светло-серый пиджак, белая рубашка и галстук в полоску. Напротив у стола сидел седовласый мужчина, лет шестидесяти пяти, в дорогом костюме и в очках в тонкой золотой оправе. В одной руке он держал массивную трость, а в другой – незажженную сигарету.

Хозяин мастерской поднял голову, отложил лупу и пододвинул гостю миниатюру.

– Господин Руберт, боюсь, не могу вас порадовать. Эта миниатюра не представляет никакой ценности.

– Бог с ней, с миниатюрой, господин Альпер. Важно, что мы встретились. Я привез вам привет от господина Гоффмана и небольшой сувенир. – Руберт положил перед Альпером сафьяновую коробочку.

– Благодарю! – ответил Альпер и ловким жестом убрал со стола коробочку в карман пиджака. – Я думаю, господин Гоффман остался доволен? Вещь была исключительная. Восемнадцатый век!

– О, да! Восторгам не было конца. Я бы тоже желал иметь что-нибудь подобное. Разумеется, ваши труды будут оценены.

– Здесь не место для таких бесед. – Альпер отложил лупу и пристально поглядел на гостя. – Встретимся в «Арагви» через час. Друзья господина Гоффмана – мои друзья. Найдете «Арагви»?

– Натюрлих! Найду! У меня нет никаких дел, кроме посещения конезавода. Я владелец конюшен под Дортмундом. Призовые места во Франкфурте, в Гамбурге. Это все я, Руберт. Мои лошади! Не слыхали? Очень жаль, что я не могу подарить вам одну из своих лошадок!

– Я представляю это волнующее зрелище: Генрих Яковлевич Альпер в экипаже на улице Горького или на Арбате. Нет, господин Руберт, конь для современной России – явление ископаемое. Я предпочитаю вещи, которые олицетворяют твой ум, твои чистые вкусы и дают тебе гарантию в старости.

– Истина, господин Альпер! Прекрасная истина! – Руберт встал и легким движением руки надел шляпу. – Итак, в два в «Арагви»…

Большой двор, засаженный деревьями. Несколько скамеек расставлены вдоль асфальтированных дорожек. На одну из скамеек уселась упитанная девушка в короткой юбке и жакете, положила рядом целлофановый пакет с клубками ниток. Перед ней стояли три разного цвета, но одной формы детские коляски. Она скучающим взглядом уже в который раз обшарила пустынный двор и смачно зевнула. К ней легкой беспечной походкой направился Маркуша. На нем – красиво облегающая фигуру спортивная куртка, кожаная кепка, в руке – хозяйственная сумка, оттуда торчал пакет, батон и бутылка молока. Он остановился перед девушкой и поймал ее томный взгляд.

– Букашечек на солнышко вывезли?

Девушка не ответила, окинув презрительным взглядом Маркушу.

В коляске заплакал ребенок. Девушка схватила одну коляску, потрясла, потом другую, третью, ребенок умолк. Она недовольно проворчала:

– У, горластый! Чтоб тебе пусто было! Разорался, паршивец!

– По двадцать за душу берешь? – насмешливо и ехидно спросил Маркуша. – Многостаночница! Ну-ну, давай, тряси! – и пошел дальше. Он свернул на другую дорожку, девушка что-то зло крикнула ему вслед. Навстречу вышла молодая женщина с маленьким мальчиком на руках.

– Скажите пожалуйста, а где продают таких хорошеньких мальчиков? – с улыбкой спросил Маркуша женщину, применив испытанный безотказный прием для контакта.

– Такие не продаются, – улыбнулась она в ответ.

– Ай-яй-яй! Какая жалость! А сколько ему уже?

– Нам скоро год! А ходить мы ленимся, – сказала она во множественном числе о мальчике и опустила его на землю. Но он сразу же требовательно протянул к ней руки, чтобы взяла обратно. – Вот видите! Все руки оттянул!

– Он пойдет с мужчиной. – Маркуша решительно взял мальчика за руку, и тот, на удивление матери, пошел с ним рядом.

– Как тебя зовут, парень?

– Андрюша. Андрей Васильевич мы! – ответила женщина.

– Андрей Васильевич, скажи по секрету, как маму зовут, – наклонился Маркуша к мальчику.

– Да, Лена я, Лена! – засмеялась женщина.

– Так вы из десятого подъезда? Других таких красивых женщин нет в этом доме. Мы с вами соседи, я живу в девятом подъезде, только в другом доме. А зовут меня Григорий, – Маркуша снова наклонился к мальчику, который медленно ковылял рядом с ним.

– Где твой папа, парень?

– Наш папа – моряк Тихоокеанского флота. Вот так! – с гордостью ответила Лена.

– Трудно тебе, парень, без мужской руки. Наверно, скучно, во всем подъезде один ты мужчина.

– Ошибаетесь! Нам когда скучно – мы к соседу ходим.

– Это к кому же? Уж не холостяк какой-нибудь?

– Точно, холостяк!

– Все ясно! Эти холостяки либо за молодыми женщинами ухаживают, либо марки или иконы собирают. А этот чем интересуется?

– Он старинной мебелью увлекается.

– Ну тогда он для вас не опасен.

– У него квартира как музей. Старинные часы, стол, шкафчики, стулья. Все так интересно!

– И иконы на стенах.

– Нет. Ни одной иконы.

– А это в вашем подъезде живет чудак – зимой в прорубь прыгает?

– Так это же он и есть! Рябов Роман Алексеевич!

К скамейке подошла старушка, уселась, вытащила вязанье и, надев очки, принялась за работу. Лена вдруг поднялась:

– Наше время вышло! Андрюша, скажи дяде: «До свидания», – она взяла мальчика на руки и, помахав Маркуше, понесла его к дому. Мальчик, перевернувшись через плечо матери, неуклюже махал рукой. Маркуша, улыбаясь, помахал в ответ.

– Андрюша, приходи, буду ждать!

Маркуша, искоса поглядев на старушку, достал из кармана двадцать копеек и незаметно подбросил под ноги старушке.

– Ай-яй-яй! Бабуся, всю улицу засорили деньгами! – он наклонился, поднял из-под ее ног монету и протянул старушке.

– Как же я их вытряхнула? – засуетилась она, оглядывая вокруг землю. – Вот спасибо!

– Я никогда не вытряхну, потому что у меня их не бывает. Это чего же вы вяжете?

– Свитер внуку к зиме.

– Если незакаленный, то плохо ему будет и в свитере. Лена вон говорит, у них в подъезде сосед живет. Так он зимой купается в проруби. Наверно здоровяк!

– Роман – здоровый мужик! Я иной раз прибираюсь у него. Не пьет, не курит, силища в ем играет. Неженатый, чего ему. До сорока годков красавицу искал, чтобы матери угодить. Дак разве матери угодишь невесткой? А померла Фоминична, так он и искать перестал. Так теперь один и кукует. Правда, одна тут появлялась.

– Лена говорит, всяких старинных вещей полон дом. Хорошо, что есть человеку чем заняться. И где люди столько денег берут, чтобы все это покупать? У меня от получки до получки всегда рубля не хватает. А тут старинные часы, шкафы, стулья, наверно, иконы древние…

– Не, икон не держит. Намедни я ему говорю: «Роман, давай я тебе Божью матерь принесу, все уютнее будет». А он смеется и говорит мне: «Бога нет, а дело его живет! Так ты, Макаровна, и продолжай это дело, а уж меня не трогай». А тут как-то гляжу, сундучок заморский притащил. Медные оковки, ручки, крепенький сундучок. Говорит, цены ему нет, считался пропавшим. Вчерась зашла, а какой-то басурман, все не по-нашему лопотал, унес этот сундучок. Роман-то был доволен, видать, выгодно сбагрил вещицу. «Радости у них будет, радости!» – все твердил. Бумагу, что басурман дал, в шкафчик упрятал.

Во двор въехало такси, развернулось и остановилось. Из машины вышел Рябов и быстро пошел в подъезд. Машина осталась ждать.

– Ну пошел я, бабуся. Отдохнул немного. – Маркуша медленно через сквер побрел к такси. За рулем сидел молодой паренек.

– Привет, шеф! Свободен?

– Нет, жду.

– А, Романа Алексеевича! Куда собрались? Опять в театр? Знатный дядька! Морж!

– В ресторан «Советский» поедем. Свадьба там у него. Женится мужик.

– А! Ну, будь здоров!

В ресторане в отдельной кабине уютно устроились Альпер и Руберт. Перед ними – накрытый стол: вина, закуски.

– Я уважаю людей, мыслящих категориями материального, – произнес по-немецки Руберт. – Но Россия – не то место, где возможны крупные материальные накопления.

– Отчего же? Вы просто плохо знаете нашу действительность, – ответил на немецком Альпер. – Материальное – это еще не габаритное и не масштабное. Никто не позволит у нас купить три дома, но никто не бросит в вас камнем, если в вашей квартире будет несколько картин лучших мастеров Ренессанса. На вас будут смотреть просто как на чудака, который имеет хобби, хотя это хобби может стоить миллион, миллион долларов. А три дома? Самое большее – стоили бы шестьдесят – восемьдесят тысяч рублей.

– Да-да, вы правы, господин Альпер! Нас и отличает от других людей то, что мы умеем тонко чувствовать прекрасное. Подлинное искусство не терпит, когда возле него трутся невежды с дубовыми лицами.

– Вы, немцы, рациональные люди, умеете сочетать приятное с полезным. Вы – бизнесмен и в то же время знаток живописи. Бизнес – это ваша жизнь, то, в чем мы нуждаемся с утра до вечера, а искусство – это ваш духовный мир. Он и есть главный во всем комплексе нашей жизни. Когда мне говорят, что слесарь завода железобетонных конструкций ходил по Эрмитажу и с волнением взирал на творения Рафаэля, мне хочется смеяться. Чувственные восприятия закладываются воспитанием. Какое может быть воспитание у слесаря, шофера, ассенизатора? Чушь! Этот слесарь и в музей-то ходит, чтобы о нем на работе говорили, что любит бывать в музеях, тонко чувствует искусство. Так надо характеризовать хозяина нашей страны. Он ведь насилует себя возле картин Рафаэля, мысленно отсчитывает минуты, сколько пробыл здесь, а сам думает, где же тут пивная поблизости. Я этих «интеллигентов от сохи» вижу насквозь. «От сохи» – это русская идиома, означает «выходец из народа».

– Вы абсолютно правы, господин Альпер! Искусство доступно не всем, предметы искусства доступны, а само искусство… оно требует воспитания веками.

– Да, кстати, как чувствует себя господин Гоффман? Он тогда, в Сочи, все жаловался на свой ишиас. Мы расстались так неожиданно. Я должен был срочно вылететь в Москву.

– Ничего, с болезнью он разделается, только унеся ее в могилу, – засмеялся Руберт.

Альпер улыбнулся в ответ и налил в рюмки коньяку.

– Скажите, дорогой Генрих, могу я вас так называть?

– Конечно, конечно, что за церемонии?

– Не могли бы вы, мой дорогой Генрих, достать мне пару безделушек? Я хотел бы привезти для дочери ко дню рождения сувенир из России. Как это прекрасно звучит – «сувенир из России»!

– О, да! Звучит прекрасно! Прямо как «меха из России», «шуба из России», «скальп из России». Говорят, такие фразы встречались в письмах жен немецких солдат, в которых они просили «сувенир из России».

– Нельзя быть злопамятным вечность. Так не будет доверия.

– Двое моих братьев и бабушка умерли под пулями охотников за «сувенирами из России», – печально заметил Альпер.

– Я вам сочувствую. Все виновные в преисподней, а жертвы на небесах. Я никогда не одобрял концлагеря, я даже был не согласен с Гитлером в некоторых вопросах. Но я дисциплинированный немец, мне приказывали, и я шел. – Руберт поднял глаза к потолку, и легкая улыбка озарила его лицо. – Мы не только принесли концлагеря. Мы – сентиментальная нация, поэтому мир получил Баха, Вебера, Генделя, Бетховена, Шумана. Надо быть оптимистами, оглядываться назад опасно. Надо все забыть, что там осталось, что уже не вернется, и смотреть вперед. Теперь у нас и к евреям другое отношение, и нам нужно взаимопонимание. Мы ведь с вами понимаем друг друга?

– Несомненно! Язык искусства – самый ходовой сейчас, самый доступный. – Альпер достал из «дипломата» перевязанную шнурком папку и протянул Руберту. – Спрячьте, это рукопись, любыми путями провезите через границу. В ней надежда не только автора повести, но и его друзей.

Руберт согласно кивнул головой и торопливо спрятал папку в свой кейс.

– С таможней у меня неплохие отношения, меня перестали досматривать, я тут свой человек. Условия прежние. После издания двадцать процентов поступят на ваш счет в швейцарский банк. А здесь для вас я возьму в валютном магазине, например, видеоаппаратуру, она сейчас очень ценится. Это в обмен на сувенир для моей Берточки.

– Мы так отвлеклись, что забыли о хлебе насущном. – Альпер налил коньяк в рюмки и поднял свою. Руберт последовал его примеру.

– Прозит!

– Прозит! – Они выпили и принялись за еду.

…В кафе за небольшим столиком в самом углу устроились Рыбалко, Карпов и Маркуша. Перед ними тарелки, стаканы, обычная сервировка и обычная еда. Маркуша поднимает стакан компота и говорит:

– Выпьем за успехи нашего дела! Меня просто распирает от этих успехов! Еще немного и я «расколю» этого любителя старины глубокой, этого «моржа». Видели бы вы, какую он красотку в жены отхватил!

– Во-первых, поставь компот, съешь сначала суп и сосиски. Охладись, жаргончик убери. Мы с Сережей не понимаем этого языка, – тихо сказал Рыбалко. – А во-вторых, твоя задача доказать, что это был не он. А уж если не докажешь и не опровергнешь все подозрения против Рябова, тогда докажи, что он был на трассе Москва – Симферополь. Ну, поделись с нами своими успехами. Ребята, а что если нам выпить по бутылке пива? Давай, Сережа, за мой счет, я угощаю!

– Маэстро капитано! – воскликнул Маркуша. – Здесь пиво не подают! – Он покрутил головой по сторонам. Мимо прошла миловидная девушка в мини-юбке. Маркуша выгнул шею, глядя ей вслед.

– Пища не пойдет впрок, – улыбнулся Рыбалко.

– Уж пусть пища не пойдет впрок, но такое шикарное зрелище нельзя пропустить. Конечно, пиво бы нам не повредило.

Сергей встал, сходил в буфет и поставил на стол бутылку лимонада, стаканы.

– Чтобы был шашлык, на худой конец надо иметь хотя бы кошку, – сказал он. Они молча выпили и принялись за еду. Через несколько минут Маркуша вновь начал разговор:

– Источники информации надежные. Я все выяснил, прежде чем встретился с соседями. Такое впечатление, что фарцует Рябов. Но по-крупному, занимается антиквариатом, и притом с иностранцами. Сундучок купил и сбыл иностранцу, так, во всяком случае, старушка сообщила. Но главное не в этом. Свадьба была в «Советском», гостей приглашали на крупную сумму, жених явно не бедствует. Роман Алексеевич подарил красавице-невесте платиновый браслет и золотой сет с бриллиантами. Для непосвященных разъясняю: сет – это комплект: серьги, перстень, кулон. Деньги у профессора водятся.

– Чужие деньги считать – не наше дело. Все это является основанием думать, что Рябов убил Шкета? – спросил полусерьезно Рыбалко.

– А как же, товарищ капитан! – воскликнул Карпов с издевкой. – Профессор пристукнул Шкета, забрал у него браслет и этот сет, и был таков! Верно я говорю, Гриша?

– Насчет убийства не знаю, – не обращая на насмешку внимания, продолжал Маркуша. – Но Рябов в те дни был в Сочи, и при том при сем на автомашине «Жигули». Это установлено точно! Только его машина нигде на стоянках не зарегистрирована. Это уже по вашему списку, который вы получили из Сочи.

– Пока это нам ничего не дает. Такое же расстояние от убийства, как и до твоей информации.

– Хорошо! Сейчас я такое вам скажу, что вы ахнете! В вашем списке числится одна автомашина и принадлежит она некоему Павлу Николаевичу Зануде. Этот Паша работает в одном институте с Рябовым. Более того, они дружат на почве старинных вещей. И последнее. Машина самого Рябова стоит в гараже разбитая вот уже полгода, она никак не могла быть на трассе Симферополь – Москва. А Зануда давал свою машину Рябову по доверенности. Это я установил. На ней он и ездил в Сочи. Все! – торжествующе закончил Маркуша и демонстративно принялся за еду.

«Дети, гордые, как дети, – улыбнулся своим мыслям капитан, – Найдут крупицу и радуются. Конечно, это прекрасно, что их радуют собственные успехи. Хуже, если будут равнодушны».

– Что он пьет? – спросил Рыбалко.

Маркуша растерянно посмотрел на капитана.

– Этого я не знаю.

– А что курит?

Маркуша обиженно отвернулся, у него испортилось настроение.

Они молча закончили обед, и Рыбалко сказал:

– Два часа на отдых, и ко мне в гостиницу. Надо обстоятельно все обсудить, а не жевать с кусками мяса нужную информацию.

Они пришли ровно через два часа, подчеркивая свою аккуратность, расселись в креслах и молчали.

– Ну, чего вы? Давайте свою фантазию и истину, попробуем вылущить что-нибудь для себя.

– Я настаиваю, что все с Рябовым складывается как нельзя лучше, сами посмотрите: в дни убийства в Сочи был? Был! Большой интерес к антиквариату имеет? Имеет.

– Но не к иконам, – заметил Карпов.

– При чем тут иконы! Ездил-то он в Сочи на чужой машине!

– Утром, когда ты передал мне его возле дома, нес он тяжелый портфель, – сказал Карпов. – То ходил с папкой, ты сам говорил, а тут – портфель. Ну, я сразу же проверил портфель прибором на присутствие металла. Прибор прямо-таки разрывался от тревоги. Ясно, в портфеле было полно металла. Рябов сел в троллейбус, я следом. Он вышел, я тоже. И вдруг – раз, в подъезд! Я даже не успел глянуть, что это за учреждение, боялся его потерять. Вхожу, смотрю, сидит в приемной. Я проверил, нет ли второго выхода. Потом покрутился на улице с полчаса и вижу, выходит Рябов. На лице – довольство, а в портфеле – пусто. Можно было прибором и не проверять, он размахивал портфелем как пустой торбой. Проводил я его в институт и вернулся к учреждению посмотреть, что это такое. Так это был Советский Фонд мира. Рябов сдал в Фонд мира драгоценности на несколько десятков тысяч рублей. Наследство от бабки получил, она из бывших.

– На том основании, что Рябов сдал драгоценности в Фонд мира, он уже и убить Шкета не мог? – спросил Маркуша растерянно.

– Я думаю, Рябов остается под вопросом, – заметил капитан. – К вашему сведению, ехал обратно он на машине не один, а с женщиной.

– С какой женщиной? – спросил Маркуша.

– Какое это имеет значение? С женщиной, и все! Кроме того, Рябов не курит, пьет сухое вино и водку. «Мартели» и «Камю» не приемлет. Но это еще ничего не значит. Он мог прокатиться со Шкетом, это не установлено? Все остается под вопросом.

– Что же нам делать дальше? – растерянно спросил Маркуша.

– Дело наше еще хуже, чем вы себе представляете, мои неутомимые, быстро-впадающие-в-уныние помощники. Альпер демонстративно сделал нам ручкой. Подчеркиваю, демонстративно.

– Как так? – в один голос воскликнули Маркуша и Карпов.

– Видать, это крупный прохвост! Дела свои делает с иностранцами. Тот, с кем он обедал, Руберт, после встречи с Альпером купил видео– систему в Шереметьево за валюту и отвез Альперу, который в обмен что-то упаковал для Руберта. Известно будет на таможне. Потом Руберт целыми днями ездил по конезаводам, осматривал чистокровок, кое-что покупал, делал заказы. В общем, любитель лошадок. Все наши материалы я передал на Альпера в КГБ. То, чем занимается этот человек, – область не наша. Что касается нас, то мы отброшены в поисках убийцы Шкета назад к нулевой отметке.

– А может быть, Альпер?.. – начал было Маркуша. – Делишки, которыми он занимается, приводят к убийству, если человек становится для них опасным.

– Думаю, Альпер занимался в Сочи другими делами. Это я так думаю. У него есть приятельница Геля Латышева, она тоже была в Сочи. Это лучший наблюдатель за поведением Альпера. Но и лучшее для него алиби, если есть сговор. По официальным данным, он там был по экспертным делам и брал с собой свою помощницу. Существовала какая-нибудь связь между Альпером и Шкетом?

– Возможно, такая связь была, но ее можно лишь предполагать, – заметил Маркуша. – Вы не сбрасывайте со счетов, что Шкет занимался иконами, а иконы – это большие деньги. Если еще учесть, что Альпер мог дать ложное заключение о ценности иконы. Тогда он мог и… Как, Григорий Романович?

– Конечно, мог. У нас все можно!

– Допустим, выехал из Сочи вечером вместе со Шкетом, убил его и уже на следующее утро – снова в Сочи. Правда, прошлое у Альпера положительное, что не может являться основанием для снятия с него подобных подозрений. Отлучиться из Сочи он мог свободно и бесконтрольно. Это ясно из того, что рассказывает по этому поводу его подружка Геля, мол, они поссорились и она улетела в Сочи. Так он тут же примчался на машине и привез с собой эту крысу – эксперта, чтобы позлить Гелю. Но она цикнула на Альпера, и тот мигом отправил ее в Москву. Вот такой он хлюст!

Вечером, отпустив своих помощников, капитан Рыбалко решил немного прогуляться по городу и поразмышлять, заодно заглянуть в магазины, что-нибудь купить для своих, потом поужинать – на этом его программа заканчивалась на сегодняшний день. Но судьба распорядилась по-своему. Выйдя из гостиницы, он лицом к лицу столкнулся с журналистом, о котором уже стал забывать, закрученный своими делами.

– Григорий Романович! – воскликнул Виктор радостно.

– Витя, как ты тут оказался? – удивленно, вопросом на вопрос ответил Рыбалко.

– Стареете, капитан! Я живу в Москве. Вы куда направляетесь на ночь глядя? Наверное, свидание с женщиной, – тихо засмеялся Виктор. – Варя про вас расспрашивала.

– Хочу где-нибудь перекусить, а в ресторан не пробиться, – сделал он вид, что не уловил смысла последней фразы.

– Какая удача! Я сейчас поведу вас в одно место, где нас быстро и вкусно покормят. Я как раз туда собирался.

Они вошли в ресторан Дома журналиста и сразу же нашли свободные места. Виктор, пошептавшись с официанткой, спросил:

– Холодной водки выпьем?

– Ну, если холодной, – улыбнулся капитан, и Виктор кивнул официантке.

– Как я понял, бандюгу вы не поймали, – заметил Виктор. – Если бы вам платили сдельно, бедные ваши дети!

– Да, ты прав! При нашей работе сдельно – не разбогатеешь.

– Ну, что-нибудь все-таки есть?

– Витя, мне не хочется об этом в ресторане. Я устал, сплю – думаю, хожу – думаю. Да и хвастать пока нечем.

Официантка принесла запотевшую бутылку «Столичной», закуски и отошла. Они выпили и принялись за еду.

Неожиданно Виктор кого-то увидел позади капитана и, улыбнувшись, помахал рукой.

– Макс, вот здорово! Иди к нам! – позвал он невидимого капитаном за спиной знакомого и указал на свободное возле них место.

К их столу подошел широкоплечий мужчина, выше среднего роста, с посеребренной слегка шевелюрой, как отметил капитан, ухоженный, элегантный, респектабельный, с приятной ослепительной улыбкой.

– А, Виктор! – протянул он радостно руку журналисту. – Я тут с компанией, а то бы с удовольствием посидел с вами.

– Знакомьтесь, это мой товарищ из…

– Одним словом, коллега Виктора, – перебил капитан Рыбалко, пожимая протянутую руку, и почувствовал в его ладони силу.

– От рюмки чая вы хотя бы не откажетесь? – наливая в свободную рюмку водку, предложил Виктор.

– Если уж ты так настаиваешь, я сдаюсь. – Он взял рюмку, присел на стул, выпил залпом водку, закусил лимоном и встал.

– Извини, Виктор!

Он отошел от их стола, и Рыбалко невольно посмотрел вслед ладной, крепкой фигуре, залюбовавшись его стройностью и гордой седой головой.

– Кто это? – спросил он, проявив непрофессиональный интерес.

– Мировой мужик! Героическое прошлое, буду книгу о нем писать. В Сочи встречались, когда мы там были. Помните, я еле приполз под утро? Так это в его компании был: богема, веселые, бесшабашные, морально раскрепощенные люди, а Макс среди них как центр Вселенной. Хочу о нем писануть, – повторил Виктор. – Он как-то вначале неохотно шел со мной на откровенность о своем прошлом. Не всегда бывает, что люди о войне говорят с восторгом. Потом я его разговорил, интересные вещи он мне рассказал, прямо не человек, а легенда. Хочется мне написать что-нибудь такое, героическое, и при том основанное на документах и живых людях, чтобы в это поверили. Сейчас в книгах, в фильмах проскальзывает такая фальшь, такая порой клюква развесистая появляется, что с большим трудом верится. А молодежь, подростки – их не проведешь. Посмотрят выдумку про наших героев и презрительно кривятся, мол, лапши навешали, за дураков нас имеют. Так и дискредитируем ценнейшую идею – воспитание на героике. Я вот съезжу в Чехословакию, подсоберу материалы и займусь этим делом. Должна получиться интересная документальная вещь.