Текст книги "Чужой в раю"

Глава шестая. Свальный грех

…Пять обнаженных женщин вышло из морских вод, и я был поражен их неземной красотой. Каждая представляла собой идеал, и было невозможно отдать предпочтение одной перед другой. Хотя все они были разные. Блондинки, брюнетки, шатенки. При теле и не очень. Двое совсем юные с виду, две – выглядели на двадцать с небольшим, а одна на тридцать. И совсем не похожие на тех гигантов, что недавно кружились в хороводе в небесах.

Пожалуй, я не стану рассказывать подробно про пьяный кутеж и свальный грех, который мы устроили в мой первый день на морском берегу. С точки зрения обычной земной морали это, наверное, выглядело омерзительно. Как бордель шпаны на воровской малине.

Расскажу только о том, что не выходит за рамки приличия в понимании большинства землян. Сначала у нас было обычное застолье. Я сам расспрашивал Петра и женщин о жизни в раю, а мне отвечали. Как выяснилось, большинство райского населения живет в небольших городках по несколько тысяч человек. Эти городки ничем не напоминают земные.

В них нет магазинов, так как все необходимое возникает буквально из воздуха, нет мастерских, прачечных и прочей инфраструктуры. Зато много всего, что связано с познанием, развлечениями и просто с общением людей-«субстанций». От грандиозных библиотек и музеев до маленьких кофеен.

Мой вопрос: зачем же размещать в маленьком городе громадный музей – вызвал дружный смех. Если в раю нет, как такового, реального перемещения в пространстве, то и наличие музея в городке – фактически тоже фикция. Человек входит в «свой музей», а реально перемещается в какую-то другую точку виртуального райского пространства, в единый для всей райской «планеты» музей. Причем, и внутри музея он также живет, как виртуальная личность, иначе бы ему пришлось вышагивать километры, допустим, из музея геологии в палеонтологический музей, а это непродуктивно.

Другой мой вопрос оказался крайне нетактичным. Я спросил, как устроены школы в раю и вместо ответа увидел напряженные лица. Боже мой, я совсем забыл, что в раю нет детей и, видимо, эта проблема кровавой занозой сидит в сердце каждого райского жителя. Только сейчас до меня дошло, как же это страшно – десятилетиями и столетиями не слышать детского смеха.

Сам того не желая, я этим вопросом спровоцировал, что наша мирная беседа сразу перетекла в оргию и разврат. Все хотели забыться. И уже через двадцать минут очаровательная блондинка, неотличимо похожая на Мэрилин Монро, потащила меня в тропический лес за шатром. К тому моменту и с меня самого уже снимать было нечего. Даже перикловский шлем валялся где-то под столом.

Повторюсь, когда мой возраст приблизился к шестидесяти, о женщинах я стал вспоминать все реже и реже. Но когда среди тропических фикусов и папоротников тебя вдруг страстно обнимает небесной красоты молодая женщина, к тому же, полностью голая, трудно не потерять голову.

Делаю пятичасовой скачок во времени и сразу расскажу, чем закончился этот мой первый день в раю.

Я уже познакомился с четырьмя девушками из пяти. Близко. Очень близко. И после очередного кубка вина (мы уже перестали корчить из себя патрициев и не разбавляли его водой) стал, разумеется, с вожделением поглядывать на пятую гостью. Девушкой ее было трудно назвать. Это была зрелая красавица в расцвете женской красоты. Блондинка, но не яркая, с пепельным оттенком волос. Полногрудая, как те их гигантские копии, что летали в небесах. С широкими бедрами. Было бы, наверное, очень приятно на ней и заснуть в этот фантастический день. Но весь вечер она не проявляла ко мне внимания. Так, перекинулись парой слов. И почему-то после всего многочасового райского борделя я вдруг вернулся в свое обычное земное состояние и оробел, не решаясь проявить инициативу. «Ну, да и бог с ней, – решил я. – Не хочет, так не хочет. Может быть, еще когда-нибудь встретимся».

И вдруг эта сладкая гетера объявила:

– Так, девочки, и ты, Петя, вам пора закругляться. До свидания. А мы останемся с Колей здесь ночевать.

Петр ехидно улыбнулся:

– Можно подумать, что Николай даст тебе хоть три минуты на сон. Отключайте сон сразу. Коля, должен тебе объяснить, как новичку: в раю можно обходиться без сна хоть целый месяц.

– Разберемся уже без вас, – сказала она достаточно жестко.

…..

Шатер сразу опустел. Мы остались с этой женщиной одни. И я сразу почувствовал какую-то страшную неловкость. Это надо же! Только один день пробыл в раю – и черт знает что сотворил. Пожилой тип, а перепробовал почти всех наличных женщин и теперь покушаюсь на оставшуюся почтенную даму. Интересно: если ей удобно в облике тридцатилетней, то сколько же лет ей в реальности?

– Двести тридцать один год, – сказала моя визави.

Я застонал от ужаса. Нет, вовсе не от того, что женщине (ее звали несколько изысканно – Изольда) шла третья сотня лет – я уже привык к мысли, что реальный возраст «субстанций» в раю не имеет ровным счетом никакого значения.

НО ОНА УСЛЫШАЛА МОИ МЫСЛИ! Вся моя низменная похоть – никакой не секрет для нее!

– И все в раю наделены этой способностью? – опешив, спросил я.

– Подключаться к чужому сознанию? – спокойно уточнила Изольда.

– Да.

– Многие из тех, кто здесь долго живет. Но ты не волнуйся. Твой Вергилий, пока был здесь, заблокировал эту способность у нас всех, чтобы не поставить тебя в неловкое положение. И вообще в раю это считается крайне неприличным – лезть в чужую голову без спроса.

– А как же …ты?

– У нас с Петром была договоренность – я хочу, чтобы ты в этот день испытал настоящую любовь. Ну, хотя бы чувственную любовь.

– Любовь? Тогда чем же я сегодня занимался полдня? Такой многочисленной «любви» у меня никогда в жизни не было. Хотя я – вовсе не Дон Жуан в прошедшей жизни, если хочешь знать. И к тому же – тут я осмелел – ты очень притягательна для меня и без всяких фокусов, если об этом речь.

– Не сомневаюсь, что притягательна. Так когда-то посчитал и великий князь Константин. Возможно, читал о нем, это тот, что отказался от российского престола в канун восстания декабристов.

– Ты была его любовницей?

Изольда грустно улыбнулась:

– Этого негодяя? Нет, Коля, у меня была семья и ребенок. И на свою беду я приглянулась цесаревичу. А этот подонок просто увез меня со своими собутыльниками в замок и изнасиловал. Потом отдал друзьям, чтобы те тоже повеселились с красоткой.

– Я что-то слышал про эту историю. Это было в Польше, ты полька и потом покончила с собой. Так?

– Полька, но это была другая, схожая история. Таких историй с его участием было много. А я тогда была истовой католичкой и не решилась наложить на себя руки. Выжила.

Мне стало плохо. Я ведь уже собрался провести ночь с Изольдой, а тут такое…

С горечью я сказал:

– Но я – русский, Изольда…

Она пожала плечами:

– Ну и что? Я, по-твоему, должна потом два века ненавидеть всех русских? А если бы меня изнасиловал какой-нибудь шляхтич из поляков? В то время нас, простолюдинов, господа за людей не считали.

– Но тогда…

Она мигом перехватила мою мысль:

– Ты хочешь спросить, почему я здесь? Не знаю, и никто не знает, почему он оказался в раю. Господь отбирает избранных по своему разумению. Тут много бывших знаменитостей, но и масса простых людей, таких, как я. В той жизни я была обыкновенной трактирщицей. Может быть, Он решил меня отблагодарить за земные страдания. – Изольда перекрестилась.

Не стерпев, я порывисто обнял ее. Она лукаво хмыкнула:

– Давно пора, «Перикл». Давай полетим на остров.

– Я еще не научился летать.

– Научишься. Просто представляй себя летящим и крепко держи меня за руку, иначе мне тебя придется вылавливать из воды.

И мы полетели. Было немного жутковато, но в тоже время и весело. Как мой давнишний прыжок с парашютом в молодости. Я полагал, что мы летим к замку и уже воображал, какие королевские покои нас там ждут.

Но Изольда вдруг свернула к небольшой расщелине в горе, мы оказались в просторном гроте и тут же приземлились на громадное ложе, усыпанное лепестками роз. Откуда-то сверху пробивалось солнце, и в гроте было довольно светло. У меня появилась уверенность, что наше «солнце» всегда будет висеть в этой точке небосклона, пока мы его сами не выключим.

Я приказал себе мгновенно протрезветь и это случилось. Но тончайший аромат мистических роз кружил голову и без мистического алкоголя.

– А теперь ложись на спину и вспоминай самую желанную женщину в твоей жизни, – сказала Изольда. – И вот что: пока будешь мечтать – не смотри на меня.

Как ни странно, почти сразу я понял, какой сюрприз мне приготовлен. Очередное превращение. Но кого же, в подобном случае, я должен вспомнить? Жена и любовницы для этого не подходили. Если бы я выбрал, к примеру, жену, повторилась бы знаменитая сцена в «Солярисе» Станислава Лема с ожившим призраком. Хотя реальная жена где-то на Земле оплакивала, надеюсь, мою кончину, но здесь был бы воссоздан лишь ее призрак, пусть даже в облике тридцатилетней женщины, когда я с ней только познакомился. Призрак, который бы не содержал ни йоты информации, которая не была бы мне изначально известна. То есть, например, если я не знал одноклассников и однокурсников своей жены, так как познакомился после института, то и никакой информации от нее о них я получить здесь не мог. Как белое пятно. Иную, земную информацию даже о самом знакомом тебе человеке воссоздать нельзя. Это вроде как те фиктивные застежки на платье у девушки-призрака в «Солярисе», которые пытается расстегнуть главный герой и не знает как.

Так кого же выбрать? Изольда сказала: самую желанную. Ну, конечно же, это должна быть женщина, которой ты в реальности никогда не обладал. И тут я сразу вспомнил.

Глава седьмая. Маша

…Это было давным-давно. Мне было двадцать пять, я тогда еще не вступил в союз писателей, но умудрился по блату достать путевку в дом творчества в Гаграх, причем в пик сезона, в сентябре. И уже через пару дней понял, что совершил ошибку. Там отдыхали в это время мэтры советской литературы. Почти всех из них я знал в лицо, так как видел на экране телевизора. Меня же не знал никто. И единственной моей участью было, естественно, бегать в магазин за бутылками для их веселой кампании. Лишь на третий день я решился сказать, что денег у меня уже нет. Мэтры очень удивились: «Что ж ты сразу не сказал? Тут у многих их куры не клюют. Будем тебе давать деньги».

Моя функция мальчика на побегушках была продолжена. Впрочем, это было не сложно. Весь Юг страны был тогда завален отборными винами и коньяком, а магазины на каждом шагу. Меня они тоже включили в свою кампанию, и каждый день я добирался в полночь до кровати в своем номере с превеликим трудом. Правда, после первого опроса: «Фамилия? Прозаик? Книги?» – интерес к моей персоне полностью исчез. Пустое место, и только. Даже ни одного анекдота, которой бы эти мэтры не знали, мне не удалось рассказать за две недели.

В столовой дома творчества меня посадили за один столик с известным писателем, назовем его Н., и его женой. Писатель, некогда глыба советской литературы, но порядком растерявший свою популярность в новое время, и внешне производил впечатление глыбы, по крайней мере, своим необъятным животом. По вечерам в этот живот без всякого сопротивления вливались две бутылки коньяка, и не было заметно, что это как-то сказывается на самочувствии его владельца. Он заметно мучился на непривычном для него столовском стуле, но вскоре раздобыл для себя у администрации персональное кресло.

Супруга писателя была вдвое его моложе, лет тридцати пяти с виду. В первый день я заметил только, что у нее очень одухотворенное, тонкое лицо и подумал: «Что же ее может связывать с этой тушей? Деньги и грядущее наследство, очевидно».

Четвертым за наш стол посадили вертлявого молодого типа, немногим старше меня. Такова была политика администрации дома творчества – подсаживать к мэтрам молодые одаренности. С первой же секунды этот тип стал неумеренно льстить классику, чем немало того озадачил. Судя по всему мой молодой коллега, тоже прозаик, приехал в дом творчества с одной целью – обзавестись необходимыми знакомствами. Но делал это столь прозрачно и примитивно, что вызвал у нас троих отторжение. Тут же стал уговаривать мэтра пристроить его повесть в журнал, которым тот руководил. Мэтр лениво открещивался, говоря, что он уже давно «свадебный генерал» в журнале и решение о публикации принимает редколлегия. И от чтения «твори» нахального типа тоже отказался, говоря, что сейчас очень занят работой над новой книгой. (Это было ложью, как вскоре выяснилось. Мэтр либо спал большую часть суток у себя в номере, либо пил с друзьями).

Меня же мэтр, напротив, сразу ввел в кампанию своих именитых друзей, видимо, наметанным глазом четко определив на роль посыльного. И строго-настрого приказал, чтобы вертлявого типа я к ним не приводил.

Почти весь первый день я с почтением следовал за их компанией по променаду вдоль гагринской набережной, слушая московские писательские сплетни.

А на второй день…

Когда я вышел после завтрака на пляж и опустился в свободный шезлонг, то даже не сразу понял, что женщина, сидящая рядом, это моя компаньонка по столу, жена писателя. В шезлонге сидела богиня. Никогда не думал, что, лишь сняв просторное легкое пончо, которое было на ней в столовой, женщина способна магически преобразиться. Ее тело в небольшом бикини было идеально. Не прошло и минуты, как я почувствовал к ней бешеную страсть. Глупее этого, конечно, было трудно что-то представить. Во-первых, она была лет на десять старше меня. Во-вторых, она выглядела даже поплотнее, чем Венера Милосская, совсем неподходяще для молодого прозаика. В-третьих, было немыслимо представить, что я могу ее даже гипотетически заинтересовать. Но было в ней такое – сама страсть, хотя женщина скромно читала книгу, держа ее на коленях. И я поплыл, чувствуя, как во мне растет неистовое вожделение. Она меня спросила о чем-то обыденном, кажется о температуре воды, я механически ответил, но даже побоялся смотреть, как она заходит в воду, не говоря уже о том, чтобы поплыть с ней рядом.

Все последующие дни я вел себя как полный идиот. Когда за столом она просила передать ей солонку, та падала у меня из рук. Я краснел, и мне казалось, что этот боров, ее муж-классик, чувствует мою преступную страсть к его сексапильной жене.

Наверное, вскоре после отъезда из дома творчества я бы благополучно забыл про обуревавшую меня страсть, но случился один разговор с другом нашего писателя, тоже живым классиком.

Вытаскивая из кармана помятые десятки, чтобы в очередной раз послать меня в магазин, этот классик, чьи книги я любил, как бы между прочим, сказал:

– Не пойму я вас, молодежь. Вот ты – что ты с нами вечерами пропадаешь? Наших писательских сплетен ты еще за жизнь наслышишься. Я в твои годы по бабам бегал. Чем, скажем, тебе наша Маша не приглянулась? Еще та кобыла.

– Какая Маша?

– Ты с ней за одним столом сидишь.

У меня екнуло сердце, но я как смог сдержался:

– Она меня старше на десять лет.

– Вот чудак! Да когда же это кому мешало? Значит, и доступнее. Пригласи ее прогуляться в горы и там, в самшитовом леске, смело ставь в интересное положение. Не откажет, помяни слово. – Мэтр нагнулся к моему уху: – А наш Н. тебе только спасибо скажет. Он уже лет как десять – полный импотент. Достоверно. И баба эта его погуливает.

Мэтры на то и мэтры, что умеют убеждать. Я пулей слетал в магазин, выполняя заказ кампании, и уже через пятнадцать минут шлепнулся в соседний с НЕЙ шезлонг.

– Мария…э-э, извините как вас по отчеству?

Она рассмеялась:

– Ну, не такая я и старая. Зовите, Коля, меня просто Машей.

– Маша, вот я подумал. Вы тут днями скучаете с книгой в руках на пляже. Может быть, составите кампанию, и прогуляемся в горы? Мне эти толстопузики и их коньяк уже порядком надоели.

Маша засмеялась:

– Странно, что тебя эта идея посетила лишь через две недели. Я в их обществе дохну от скуки. Один и тот же разговор – кто из них более великий.

– Так сходим в поход?

– Сходим, только завтра утром. – Она посмотрела на солнце. – Уже, наверное, четвертый час. Пока доберемся до ущелья, пока пройдем километра три вверх по реке…

В ее словах, безусловно, содержался прямой намек. Карабкаться по валунам три километра нужно было только с одной целью – чтобы потом никто не помешал. Я подумал, что все может оказаться до изумления простым. Идея насчет самшитового леска принадлежит самой Маше, и мне ее лишь аккуратно передали. Чужая жена сама меня захотела.

Маша предложила окунуться вместе с ней. И в полусотне метров от берега, вдруг так лихо поднырнула под меня, скользнув своей пышной грудью по моей груди, что уже не оставалось никаких сомнений насчет ее завтрашних намерений. Пару секунд я держал ее в своих руках, но так и не решился поцеловать в приоткрытые губы, опасаясь, что нас кто-то заметит с берега.

На берегу я робко предложил ей зайти ко мне в номер, чтобы угостить растворимым кофе, который тогда еще был редкостью. Она капризно искривила губы и сказала, что по вечерам кофе не пьет. Мне нужно было, наверное, придумать еще что-то, любую чушь, чтобы затащить ее в номер, но мне казалось, что она играется со мной, как кошка с мышкой, накачивая мою страсть к ней. И я отступился, идиот… До утра…

А утром меня ждал кошмар. Когда я пришел на завтрак, за столом сидел только вертлявый компаньон. Стул и кресло напротив нас были пусты.

– Наша пара еще не подошла?

Вертлявый рассмеялся:

– Поздно ты проснулся, не застал тут забавную сцену. Чуть до драки не дошло.

– А что такое?

– Нашего мэтра срочно вызвали в Москву. Кто-то из его именитых друзей преставился, или, по классификации мастера Безенчука из «Двенадцати стульев», дал дуба. А наша мадам наотрез отказалась уезжать. Не иначе, как хахаля здесь нашла. Так наш мэтр с трудом ее в такси запихнул, толкая своим пузом. Вот была потеха.

– Они не вернутся? – спросил я без всякой надежды.

– Нет. Мэтр трогательно попрощался с вашими собутыльниками

В словах вертлявого коллеги были злость и ревность к нашей кампании. Но что мне до того? Боже мой, боже мой! Мне в тот миг показалось, что я конченый человек.

…Потом она мне снилась долгие годы. Не часто, но снилась. И я ничего не мог с собой сделать. Хотя, повторюсь, это была несусветная глупость. Влюбился не в женщину, которую почти не знал, а в ее роскошные, в глазах двадцатипятилетнего, бабские телеса. Вполне возможно, если бы мы с ней тогда добрались до самшитового леска, то во второй такой поход с ней я бы и отказался идти. Пресытился.

…………..

– Ну и задал ты мне задачку.

Я очнулся, услышав голос из прошлого. ЕЕ голос. Повернул голову – это была ОНА, такая, какой я ее запомнил. Только полностью голая. Правда, и тогда, на гагринском пляже, бикини тоже скрывало немногое.

– Как тебе это удалось, Изольда?

– Зови меня Машей. Это несложно.

– Зачем тебе это, Изольда-Маша?

– Хотела избавить тебя от застарелого комплекса. Ну, а самой заполучить твою страсть. Почему ты на меня не набрасываешься, урча, как дикий кот?

– Еще успею. А я ведь тебя видел еще раз, Маша, по телевизору, когда хоронили твоего мэтра.

Изольда-Маша кивнула головой:

– Ему было 85, когда он умер, а мне сорок девять.

– Откуда тебе это знать?

– В раю есть энциклопедии. Успела их полистать, пока ты мечтал. Видела ее портреты. Она и в правду была хороша. Только, уж извини, я немного поработала над собой-«Машей». То, что вызвало твою страсть в двадцать пять лет, едва ли повторилось бы, когда тебе реальных шестьдесят. Сделала из себя идеал. Убавила возраст до двадцати восьми, убрала живот, сузила бедра ну и – она наклонилась к моему уху и прошептала, смеясь – сделала себя девственницей.

– Ты неотличимо похожа на ту Машу.

– Это тебе кажется. Возрастное. Ну…и? – Она потянула меня к себе. – Или мне нужно посадить в гроте самшитовую рощу для твоей смелости?

……………..

Петр был прав: «солнце» в расщелине грота мы потушили лишь на третьи сутки, полностью исчерпав себя не физически, – видимо, в раю это невозможно, – а эмоционально.

…Когда я проснулся, рядом со мной никого не было. Лепестки роз на ложе благоухали также, как и трое суток назад, и не выглядели увядшими. Мне снова стало страшно. А вдруг этот чудесный сон сейчас закончится, и я очнусь на Земле, немощный и старый?

Я вскочил и побежал к выходу из грота. Вниз, к морю вела тропинка. Издалека я увидел, что в волнах прибоя катается на доске женщина. И только у берега стало ясно, что это не Маша, а Изольда, вернувшая свой прежний облик. Она бросила доску и вышла на берег.

– Разочарован?

– Почему же? – смутился я. – Я ведь тебе сразу сказал еще в шатре, что ты мне нравишься. А комплекс уже прошел.

Изольда звонко расхохоталась:

– Ну да, с Машей ты переспал, а с Изольдой еще нет. Писатель-развратник.

Покраснев, я сказал первое, что пришло в голову:

– Знаешь, Изольда, если бы здесь были браки, я бы предложил тебе руку и сердце.

– Вот уж скажешь! Поменять тысячи райских мужчин на одного? Глупость. Да к тому же вы, милый Перикл, женаты. На Земле у вас есть жена.

– Мы туда никогда не вернемся.

– Как знать? Пути Господни неисповедимы. Не забывай, что я католичка. Ну что, переместимся в город? Я обещала Петру, что доставлю тебя к нему.

– А как тут перемещаются?

– Очень просто. Нужно знать адреса известных тебе людей. – Она приложила руку к моему лбу. – Теперь у тебя в голове есть адреса уже знакомых тебе субстанций. Когда захочешь их увидеть, в голове возникнет адрес нужного человека. Скажешь «да» и переместишься, если он ответит согласием. Но могут и отказать, если человек занят чем-то деликатным. – Тут она снова расхохоталась. – Совсем забыла. Ты же еще не был со мной-Изольдой. Тоже неплоха, согласись. Уже лет десять ношу эту личину. Давай снова сходим в грот, чтобы ты мне не надоедал позже.

Она увлекла меня за собой по тропе.