Текст книги "Чужой в раю"

Глава девятая. Эта гадкая «сладкая» жизнь

Итак, самым трудным в раю оказалось найти себе хоть какое-то полезное дело. На пятую неделю я впал в депрессию. Все, чем бы только ни пытался я заняться в раю, оказывалось на поверку как бы вывернутым наизнанку. Даже самое простое времяпровождение, столь привычное землянам, – рыбалка. Я создал возле своего дома беседку-купальню на берегу реки и задумал половить с нее рыбу. Ведь если возле моего дома протекает река, пусть даже виртуальная, созданная моим воображением, почему бы в ней не водиться виртуальной рыбе?

В купальне я открыл бутылку французского вина, налил его в бокал, поставил на столик рядом с собой, удобнее устроился в плетенном из лозы кресле и закинул удочку. И, действительно, стоило мне подумать об успешном улове, как поплавок повело в сторону, и он тут же утонул. Подсек – и вытащил довольно приличного карася. Забросил снова и теперь у меня на крючке оказался подлещик с ладонь величиной. Лишь только после пятого или шестого заброса удочки до меня дошло: рыба клюет уже в тот самый момент, когда я представляю ее подплывающей к крючку!

От обиды я едва не заплакал. Рыбалка в раю оказалась таким же идиотским занятием, как и многое другое. Хорошо, что я не успел придумать чего-то невероятного – допустим, как мой крючок заглатывает крокодил, а то бы на крючке появился и он. Кстати, многие ли задумываются: почему на Земле сегодня существует миллиардное племя рыбаков-любителей? Ведь их, как и меня, чаще всего совершенно не интересует добыча. Добыча, как средство пропитания – значительно проще и дешевле купить рыбу в соседнем магазине, чем ездить на рыбалку порой за десятки километров, изнывать от жары или, напротив, дрожать от холода. Даже кошки у многих дома нет, чтобы скормить ей десяток жалких карасей – плоды двухдневного труда. Но рыбалка или охота дает многим то, чего все меньше становится в современном мире – непредсказуемости конечного результата, упоения в погоне за фортуной. Рыбаку нужен азарт – и только! Именно ради него и ходит большинство горожан на рыбалку. Но азарт появляется лишь тогда, когда не знаешь – то ли у тебя сегодня не будет ни одной поклевки, то ли ты вернешься с полным рюкзаком рыбы. А вот его-то в раю и не может быть. Все предопределенно твоим собственным желанием. Даже если бы я попытался обмануть райскую правила игры, скажем, предложил своим невидимым покровителям определять мою рыбацкую удачу случайным образом – то густо, то пусто – это было бы насквозь фальшивым занятием, игрой в лотерею, условия которой придумал ты сам. Итак, в раю нет неопределенности выбора – основы основ человеческого существования. Нет неопределенности, а значит, нет и страха перед неудачным решением. А страха нет потому, что райская жизнь вечна и ничто не может этому помешать. Все чаще я вспоминал ягуара, прыгнувшего на меня с ветки в первый день моей райской жизни. Который должен был меня сожрать, но почему-то не сожрал. Что-то тут не так в этом раю. В главном не так.

Я по своей природе немного философ, человек, привыкший везде и всюду докапываться до природы вещей. Одним словом, homo sapiens, человек разумный, в отличии, увы, от миллиардов однопланетян, которые не вполне заслуженно носят это гордое имя. После первого месяца пребывания в раю меня стали постоянно мучить нелепые противоречия места, в которое я попал после своей смерти. С одной стороны, не вызывало сомнений, что неведомые Создатели нашего рая поистине всемогущи. Чтобы создать рай, им потребовалось доскональное знание физических законов, до понимания которых земляне доберутся лишь через многие тысячи лет, если вообще когда-нибудь доберутся. Безусловно, они предельно четко понимают, как функционирует человеческий разум, если способны создать здесь 50 миллионов его точных виртуальных копий. (Мне, кстати, не приходилось замечать за этот месяц в своем поведении чего-то необычного, не свойственного мне на Земле. Сознание стало, пожалуй, даже более ясным, но это говорило лишь о том, что земная биологическая машина моего одряхлевшего «Я» давала сбои чаще, чем нынешняя виртуальная).

Но вот в чем был очевидный парадокс: неведомые создатели рая, обеспечив фактически идеальные существования райских субстанций, были или полными профанами в философии, или, что значительно печальнее для нас, бесконечно далекими от человека по организации своей собственной психики. Стоило мне минуту поразмышлять над этим, как я сделал леденящее душу открытие: очевидно, что наш рай создала какая-то Сверхцивилизация машин, а не живых существ.

Несомненно. Только лишенный эмоций машинный интеллект, просканировав триллионы страниц письменной человеческой истории, мог поверить в такую детскую чушь: мол-де реальным идеалом человечества является мир, где все мечты сбываются и где ничего не нужно созидать.

Ведь надо признать: наш рай – это почти полная копия христианского или мусульманского рая. Да, да, именно так. Ну, разве что ангелы с крылышками не летают, зато летают сами субстанции. Но из этого следует, что вовсе не всемудрый Господь создал это место, а некая, умеющая все, таинственная сила воплотила самую большую мечту измученного жизнью земного раба – попасть на небеса, где царит покой, довольство и вечное безделье. Сказку о рае придумали РАБЫ, в этом нет сомнения. И воссоздала его МАШИНА, в которой нет на йоту человеческой философии.

Я почувствовал, что уже хожу по краю пропасти, но для осознания своего открытия мне не хватает мудрости великих.

В прежние времена человек стал бы часами копаться в книгах, теперь я просто включил поисковик гугла на ноутбуке. Подумал и набрал: «А.П.Чехов о смысле жизни». Посыпались цитаты классика.

«Истинного блага нет и не может быть, так как наличность его обусловлена человеческим совершенством, а последнее есть логическая нелепость».

Самое то. А создатели нашего рая этого не понимали. Совершенная жизнь – это совершенная глупость.

«Ты хочешь спросить, что такое жизнь? Лучше спроси, что такое морковка. Морковка – это морковка, и больше ничего о ней неизвестно».

Господи, словно мои мысли услышал. Может быть, и Антон Павлович в раю?

«Смысл жизни только в одном – в борьбе».

Вот те на! А я всегда был уверен, что это слова принадлежат Марксу. Впрочем, Чехов мог читать Маркса.

«Дела управляются их целями; то дело называется великим, у которого великие цели».

Какие цели у нашего рая? Их попросту нет.

«Надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был необходим. Без труда не может быть чистой и радостной жизни.»

Снова стопроцентное попадание.

«Если человек не курит и не пьёт, поневоле задумаешься, а ни сволочь ли он».

Не совсем по теме, но смешно.

«Жизнь, по сути, очень простая штука и человеку нужно приложить много усилий, чтобы ее испортить».

А здесь ее испортить или улучшить нельзя – поскольку нет борьбы.

……….

С досады я решил тут же навестить своего поводыря в раю Петра. Он обедал, точнее, вкушал виртуальную пищу, потому что обед, как таковой, как физиологическое насыщение организма белками и углеводами, в раю абсолютно не нужен. Пережевывая аппетитный на вид бифштекс, Иванов удивленно выслушал мои возмущенные вопли и проклятия в адрес рая.

– Честное слово, Коля, я не ожидал от тебя такой реакции. Это мой промах, как психолога. Но и ты хорош. Я был уверен, что, по крайней мере, первые полгода ты станешь пребывать в полном восторге от возможностей, которые предоставляет рай. Ты же писатель?

– О каких возможностях ты говоришь, если тут все доступно и все предопределено? – возмутился я.

Он кивнул головой:

– Да, все здесь так. Но что тебе, писателю, мешает, допустим, просто созерцать красоту мира?

– Мой земной мир остался на Земле.

Петр не согласился:

– Я на твоих глазах создал райские острова. Что тебе мешает таким же образом ознакомиться со всей покинутой тобой планетой Земля?

– Разве можно перенестись на Землю?!! – поразился я. – Но тогда…

– Виртуально, друг мой, виртуально, хотя в раю это неотличимо от реальности. Если виртуально, то можно. Сканирование Земли, видимо, началось около двух тысячелетий назад.

– Сканирование?

– А как, по-твоему, воссозданы в раю мы, как мы обрели способность творить здесь земные пейзажи, жилища, еду и прочее? Если допустить какое-то материалистическое объяснение этого рая, то его создатели должны были научиться создавать виртуальные копии нас и окружающей действительности на Земле, а оригиналы или то, что от них осталось, прах, по-прежнему пребывает там, в покинутом нами мире. И делают они эти копии Земли и ее обитателей уже две тысячи лет. Столько же лет, сколько по возрасту старейшинам нашего рая.

– С Христа?

– Вполне вероятно, хотя скорее это случайное совпадение во времени.

– Ты хочешь сказать, что я могу своими глазами увидеть не только ожившую копию нынешней Земли, но и каким был, скажем, Парфенон, в начале первого тысячелетия нашей эры? Вернуться в прошлое? Но это противоречит фундаментальным законам физики.

Иванов покачал головой:

– Разве я тебе сказал о реальном прошлом? Допустим, некий гений сделал две тысячи лет назад фотосъемку Парфенона и ты теперь ее увидел. Допустимо такое предположение?

– Да.

– А чем принципиально от этого отличается виртуальная реальность, которую создают наши небесные покровители, и в которой ты сегодня живешь? Только тем, что это неизмеримо лучшая по качеству «фотография», в которой есть трехмерное осязаемое пространство и в которой можно якобы жить. По большому счету, для Земли эта идея не нова. Именно так воспринимали наше существование субъективные идеалисты. Якобы мы все существуем лишь в нашем воображении. Игры богов, так сказать.

– Петр, но почему ты мне раньше об этом не рассказал? Что можно вернуться на Землю, хотя бы виртуально? Это меняет все мои представления о рае.

– Честно? Это не принято рассказывать новичкам. Очень многие тут же после этого воссоздают виртуально свой родной город на Земле, бродят по нему неприкаянно неделями и впадают в глубочайшую депрессию. Буквально сходят с ума. Пожалел твою психику.

Он поменял тему:

– Тебя интересует Парфенон во времена рождения Христа? Хочешь в нем побывать? Да запросто, туда сейчас и отправимся. Только не забывай, что к тому времени, к началу новой эры, Парфенон уже существовал пятьсот лет и уже тогда порядком обветшал. Правда, не настолько, каким его застали мы, спустя два тысячелетия, в развалинах, после бомбежки венецианским флотом в семнадцатом столетии. Имей также в виду, что Греция во времена Христа уже стала захудалой провинцией Рима, а еще раньше афинян покорила Спарта.

– Ты говоришь так, словно видел тот Парфенон своими глазами.

– Видел, и ты увидишь.

Он взял меня за руку…и в тот же миг мы перенеслись на Акрополь. Точнее сказать, мы стояли под колоннами Пропилеев – парадного входа в Акрополь. Сломя голову я побежал наверх, к Парфенону. Самое величественное здание в истории человечества стояло еще почти во всей своей первозданной целостности – нарядный, раскрашенный мрамор, десятки фигур на фризе. Однако, было странное ощущение, что развалины, которые я видел на Акрополе во время прошлогодней туристической поездки в Грецию, были настоящими, а вот те, что стояло передо мной – какими-то голливудскими декорациями. Хотя никаких оснований не верить Петру у меня не было. Да, это подлинный Парфенон, каким он был две тысячи лет назад. Рядом с ним высилась 17-метровая статуя Афины Промахос – не столь и грандиозная, как мне представлялась по книгам. В двадцатом веке было много статуй выше ее.

Потом я вытаращил глаза и чуть не упал в обморок – из Парфенона вышла группа людей. С великим трудом до меня дошло, что это не греки эллинского периода, а такие же, как и я, жители рая, решившие путешествовать по историческим местам. Райские туристы, случайное совпадение времени и места путешествия. Но окончательно я успокоился, когда они со мной поздоровались на понятном языке. С древними эллинами я бы, естественно, общаться не мог.

– Ну что, убедился? – спросил незаметно подошедший Петр. – Будем возвращаться домой?

– Я еще похожу по Акрополю и Афинам.

– Как хочешь. Я возвращаюсь.

– Обожди. Выходит, что также легко можно попасть в империю инков до испанских конкистадоров или в Египет Птоломеев?

– Разумеется. Я же тебе объяснял. Только нужно четко понимать, где ты хочешь быть и в какую эпоху. Проще всего поступать так: открываешь какой-то земной сайт, изучаешь видео, фотографии исторических зданий, мысленно задаешь время и перемещаешься.

– Но это …невероятно! Я могу в принципе согласиться, что некая Сверхцивилизация настолько могущественна, что способна создать виртуальные копии меня и еще 50 миллионов человек. Могу представить, что она способна сосканировать всю планету с ее триллионами триллионов живых существ, начиная от бактерий и заканчивая людьми. Но делать это ежесекундно, постоянно на протяжении двух тысячелетий – означает немыслимое количество информации, столько, сколько не хранит вся Вселенная.

Иванов кивнул головой:

– Правильная постановка вопроса. Давай присядем на эту древнегреческую лавку, и я тебе кое-что объясню. Прежде всего, тебе нужно забыть, что ты – человек. Ты – виртуальная матрица человека, которая достоверно выполняет лишь одну функцию: мыслительную. Например, в живом человеке живут миллиарды бактерий, которые весят в совокупности несколько килограммов и помогают тебе существовать, как биологическому существу. Однако весьма сомнительно, что они есть в нас здесь.

– Почему?

Петр вздохнул:

– Тут же, Коля, живет в качестве субстанций элита человечества. В том числе, и тысячи выдающихся биологов. Все было прекрасно, пока они рассматривали в свои райские оптические микроскопы райских лягушек. Вроде все как на Земле: клетка, ядро, протоплазма. Но потом на Земле придумали электронный микроскоп, естественно, появился он и здесь – и все, финиш.

– Пустота? – с ужасом догадался я.

– Полная пустота. На молекулярном уровне нас как бы не существует. Фикция биологической жизни, искусно созданная. Правда, может быть и другое объяснение: копия электронного микроскопа, воссозданная здесь, не работает в условиях этого мира. И заметь: из этого прямо следует, что мыслящая субстанция устроена на много порядков проще, чем биологический аналог. Может быть, все твое сознание – крошечный кусочек памяти Супермозга.

– Но постоянное сканирование Земли…?

– Кто тебе сказал, что оно постоянно? Любое сканирование дискретно. Здесь, в раю уже все просчитали. Долго рассказывать, как получали результат, скажу только о выводах. Сканируют Землю, наверное, примерно раз в неделю, и длится этот процесс всего несколько минут.

– Невероятно!

– Вполне вероятно. Знаешь, как устроены глаза у многих насекомых? Они видят только движущиеся предметы, а остальные для них как бы не существуют. Так, очевидно, устроено и сканирование Земли этой Сверхцивилизацией. Фиксируются лишь изменения. Кроме того, совершенно понятно, что им нет нужды знать, как устроена каждая из миллиардов берез, растущих на Земле, или каждый из миллиардов воробьев. Достаточно изучить одну березу и одного воробья. Так что эта задача, хоть и выглядит невероятной для землян, вполне достижимая для цивилизации, которая, наверное, опережает нас в развитии на миллионы лет.

Помолчав, он продолжил:

– Ты, наверное, решил виртуально вернуться в свое собственное прошлое, в свой город, каким он был полвека назад?

– Почему ты так решил?

– Многие так поступают.

– И что?

– Испытаешь нечто схожее с сумасшествием.

– Рискну.

– Я тебя предупредил, – вздохнул Петр.

Глава десятая. Экскурсия в прошлое

Петр оказался прав – путешествие в собственное прошлое не принесло мне ничего, кроме осознания собственной никчемности и ничтожности. Но в тот день я был, к несчастью, настроен совсем по-другому…

…Я всегда знал тот день и час, когда моя жизнь пошла под откос. Увы, это произошло очень рано, еще за несколько дней до начала занятий в последнем классе средней школы. Я тогда шел по центральной улице своего города и вдруг увидел ее, идущую навстречу. Было около пяти часов вечера. Клонящееся к горизонту нежаркое августовское солнце освещало сзади ее белокурую головку, создавая нимб из распушенных легким ветерком прядей. Странно, в тот миг мне показалось, что я ее увидел впервые, хотя мы вместе уже два года проучились в одном классе. И, однако же, еще три месяца назад, до летних каникул, я ее абсолютно не замечал среди одноклассниц, а тут – как перемкнуло. Древние были очень точны в описании Амура, этого мелкого гаденыша с крылышками, разбрасывающего свои стрелы. Я был сражен ими мгновенно и наповал.

В первый раз в жизни я влюбился. И влюбился абсолютно безнадежно и безответно, что было ясно мне самому с первого дня, как я попал в этот зловещий любовный капкан. Мы были с ней абсолютно разные люди по своему психологическому типу. Она – хохотушка, любившая шумные кампании, песни под гитару, эстраду и прочие радости жизни. Я же был, по крайней мере, школьником, замкнутым в себе интровертом, ничего не признающий в жизни, кроме книг, занятий радиолюбительством и летней рыбалки.

И еще, может быть, главное. Меня всегда, и в юности особенно, смешила и раздражала людская мода со всеми ее атрибутами – модными тряпками, модными причиндалами, которые потом, в новейшую эпоху стали называться дайджестами. Меня выводило из себя всеобщее увлечение западной музыкой. Я считал, и не без основания, тогдашних носителей моды – стиляг – обиженными на голову людьми. Ее же мода завораживала.

Но, влюбившись, я тут же стал домогаться свидания с ней после первого же урока в новом учебном году. И делал это исключительно бестолково, как может поступать только человек, совершенно потерявший голову от любви. Без всякой договоренности шел к ней домой, выпив для смелости стакан крепленого вина по дороге. Попав в ее квартиру, начинал плести сущий вздор. Делал ей какие-то нелепые подарки, говорил на темы, которые ее абсолютно не интересовали, дрался с соперниками, которые являлись таковыми только в моем воображении.

Когда я потом вспоминал этот безумный год, то всегда поражался своей фантастической глупости. Самым странным было то, что рядом со мной все это время находился человек, который мог без труда охмурить любую женщину в нашем миллионном городе и научить этому меня – мой отец. Он был крайне популярной личностью. Журналист, пишущий на темы культуры. Лектор, способный прочесть пятичасовую лекцию о западном кино в любой аудитории, да так, что слушали затаив дыхание. И… пижон по жизни, всегда одевавшийся исключительно модно.

Отец мог бы дать мне детальную и предельно циничную инструкцию о том, как нужно поступить, чтобы уже через месяц не я бегал за одноклассницей, а она за мной. Но… Уж кому бы я в тот год в последнюю очередь признался о своей школьной любви, так это своему отцу. Я тогда считал его крайне легкомысленным в таких делах человеком, потому что сам был полным кретином.

Весной, за месяц до выпускных экзаменов, я был на грани психического расстройства от своей несчастной любви. Точнее, оно уже наступило.

Как-то в майский вечер я вновь пришел без разрешения к ней домой, но на этот раз меня просто не пустили на порог. Я вернулся к себе и сразу лег спать. Но заснуть не мог. Лежал с открытыми глазами до трех часов ночи. Потом встал, тихо оделся, чтобы не разбудить родителей и вышел из дома. Идти было некуда, и я бессмысленно пошел прочь из города. Километров пять прошел по пустым, спящим улицам, потом повернул к мосту через великую русскую реку. Долго стоял на середине моста, испытывая желание спрыгнуть с него в пятидесятиметровую темную мглу, разбиться и утонуть, но не решился и пошел дальше по шоссе. Через километр свернул на обочину, в лесозону. Вновь появилось стремление уйти из жизни. Но тут меня уже одолевали сомнения – удастся ли повеситься на брючном ремне, слишком он короток, чтобы закрепить его на дереве. Я побрел назад, сделав по дороге еще один идиотский поступок – выдрал из земли громадный куст полевой ромашки и понес его с собой, даже не обломив корни и не отряхнув глину.

Когда я шел по городу, забрезжил рассвет. Потом это и случилось. В темной подворотне одного из дворов я заметил Её, стоящую в полутьме. Умом я понимал, что стоять здесь, в пяти кварталах от своего дома, в начале пятого утра она никак не может. Но все же подошел удостовериться. Призрак распался.

(…Забегая вперед скажу, что мистики в этом призраке было даже больше, чем мне тогда показалось. Именно в этой подворотне жил мой друг детства. Через двадцать лет он нелепо погиб, упав с лестницы в своем саду. И вот на его похоронах (гроб стоял именно в этой подворотне) я вдруг увидел Её, стоящую у гроба. Оказывается, друг моего детства приходился ей родственником, о чем я узнал только на его похоронах.)

Потом я отнес дурацкий куст ромашки к порогу ее квартиры, вернулся домой и заснул мертвым сном. Я был пропащим человеком. После окончания школы оставаться жить в одном городе с ней я не мог. И уехал работать на великую стройку за многие тысячи километров от дома.

Но это вовсе не конец печальной истории моей первой любви.

…Прошло почти четверть века и неожиданно мы с ней…сошлись, как называют подобное происшествие в народе. Я был разведен, у нее погиб муж-алкаш, оставив ее без средств к существованию и с двумя детьми на руках. Она, еще изумительно привлекательная, отдалась мне через неделю (иное было просто глупо в нашем возрасте), но замуж выходить не захотела. Было что-то изначально подлое в наших отношениях. Ей нравился секс со мной, но и только. Хотя я уже принадлежал к миру столь любимой ею богемы, мы так и остались во многом полярными людьми. Она – потребителем культуры, я – одним из ее создателей, пусть и ничтожно мелким. Самое смешное, мы были антагонистами даже в политике. Она приверженца Ельцина, а я – левый. Измучавшись друг от друга и бесконечно ссорясь, мы расстались через полтора года. И не скрою, когда через несколько лет я заглянул к ней на работу (которую сам и нашел в те годы для нее), то с некоторым злорадством увидел у нее над головой в кабинете портрет…Ленина. Разобралась все-таки кое в чем с годами, решил я.

….

Город, мой город, был такой же, как тогда, в шестидесятые… Непривычное для глаз в двадцать первом веке полное отсутствие рекламных щитов, множество автоматов газ-воды, которые впоследствии запретили по гигиеническим причинам. Множество халуп, но много и новых домов. В те годы страна еще строилась и крепла…

Я уже почти бежал к тому месту, к той подворотне, где она мне тогда пригрезилась. Она, семнадцатилетняя, действительно, стояла там. Только на этот раз это был вполне осязаемый фантом, сконструированный раем, в отличие от давнего, дрожащего нечетким маревом в предрассветном тумане, призрака-галлюцинации моей юности. Я подошел, взял ее за руку, теплую, совершенно человеческую руку.

– Пойдем гулять за город, – сказал я и увлек ее за собой. Она подчинилась (потому что должна была подчиниться, потому что такова была моя воля в этом виртуальном мире). Но ей было страшно со мной идти, она плакала, ибо она знала, что ее ждет за городом (опять же потому, что я хотел, чтобы девушка-призрак знала об этом).

Мы шли по пустым улицам моего города, который был так же естественно пуст в этот предрассветный час, как и сорок лет назад на Земле. Лишь на полдороге я задал ей единственный вопрос – чтобы просто подстраховаться: имею ли я дело с призраком или вдруг это райская субстанция Натальи, неведомо как попавшая в мою виртуальную райскую жизнь.

– Где ты училась до того, как перевелась в нашу школу?

Она удивленно посмотрела на меня и вновь заплакала:

– Я не помню.

Ответ был правильный: она не могла знать больше о себе, чем знал о ней я. А этот вопрос я никогда ей не задавал в реальной жизни.

На мосту я несколько раз ее поцеловал – в губы, в плачущие глаза.

Потом мы пошли по песку пляжа, к высоким лежакам под навесом. Я приказал ей раздеться догола…

…Через час я встал с нее и пошел в город. Я знал, что сейчас она исчезнет. И, действительно, когда я обернулся через полсотни шагов, ее фантома на пляже уже не было.

У меня не было никакого раскаяния за содеянное. Только полное опустошение. Разве я на самом деле насиловал свою одноклассницу? Нет, это только ее фантом, созданный моим же воображением. Модернизированная раем резиновая кукла. И разве не ее тело принадлежало мне в реальной жизни еще 20 лет назад, когда она была сорокалетней? Так кого же я насиловал? В конце концов, если бы я в 17 лет научился бренчать на гитаре и охмурять девушек, а не мечтать о вечном, эта дурочка и тогда могла бы мне принадлежать, а не ее фантом.

…Отрезвление пришло только через несколько дней. Я поклялся себе, что никогда больше не буду возвращаться в свой город, никогда не буду играть с прошлым…