Текст книги "Рехан. Цена предательства"

Несмотря на это, с окон здания регулярно постреливали. На крыше ничуть не реже, чем днем, хлопали выстрелы долговязых СВДешек. Правильно, им в ночную оптику видно, пусть и стреляют. Снаружи по заводу тоже стреляли. Одна из пуль влетела в Пашкино окно, чирнула красным по потолку и ушла гулять по коридору. Пашка даже не повернул головы.

Через пару часов его и еще несколько человек вызвали вниз сменить группу прикрытия. На первом этаже было ненамногим теплее, зато стреляли здесь постоянно с обеих сторон. Борясь с наступающей сонливостью, Пашка постреливал на всполохи снаружи, иногда уже не слыша собственного автомата. Еще часа через три, уже ночью, их наконец сменили. Пашка добрел до своего угла, тихонько уселся в скрипучее кресло на слабых кривых ножках, укрылся, как получилось, той потасканной по полу диванной накидкой. Убедился по могучему храпу, что Буйвол спит, Летехи из-за дверей не слышно. Ротный вообще остался внизу. И заснул под звуковой фон своего старшины и ровно шипящей уродливой рации, с виду очень напоминающей гражданский чемодан.

ПИСЬМО №3

Здравствуй, мой хороший!

Сейчас глубокая ночь. Я лежала и думала о нас, как делаю это каждую ночь… Когда темно, так хорошо мечтать… Днем суета вокруг оттесняет тебя на задний план, не то чтобы оттесняет, ты просто становишься фоном этого дня, а вечером ты заполняешь меня всю… несколько минут назад я то ли заснула, то ли выпала куда-то, сама не поняла, и – вот…

Сказка о нас.

Моя грудь дышит под твоими пальцами так свободно, ну как мне усомниться в тоем присутствии? Твоя тяжесть для меня легка, можно подумать, ты качаешься на одном-единственном лунном луче. Словно корни двух красивых елей, сплелись наши ноги, запотели каплями золотистой смолы. Наши тела не расплести. Твои руки плавают по моему телу двумя белыми лебедиными шеями, и не остановить мне падающего в бездну сердца. Слушаю твой голос, но не слышу, только чувствую твой шепот. И ты дышишь рядом все горячее, в этой окружающей нас горячей пустоте.

Поцелуй – огонь, в котором я горю. Вспыхни сам, нам лунного света хватит, хватит этого огня на двоих с избытком, я знаю. Ночь коротка, но эти мгновения – бесконечны. Руки не успевают рассказать, как я люблю тебя, и губы мои твоими насытится не могут, и глаза мои не могут досыта в тебя вглядеться…

Конец.

Целую,

Твоя…

***

Холод стоял дикий. Поминутно Пашка просыпался, открывал глаза, смотрел в черное непроглядное небо из окна, дрожа от мороза. Кутался плотнее в драную тряпочку и вновь забывался.

Разбудил его тычок ногой. Рядом стоял Летеха, приложив наушники к уху и вслушиваясь в эфир.

– Хорош спать, – на секунду оторвавшись от шипящей какофонии, сказал Летеха, – одних нельзя ни на минуту оставить. Чего ты, Пашков? Пуля сразила?..

Пашка вскочил, дрожа от холода. Испугаться еще не успел, слишком холодно, слишком спать хочется. Зубы выбивали трескучую дробь, а изо рта индевеющим облаком вырывались облачка пара. За окном уже прокрадывался серый рассвет. Вышки вдали так и горели.

Лейтенант отвернулся от Пашки, виновато моргающего слипающимися от наросшего инея клочками обгорелых ресниц. Из наушников, пробиваясь сквозь все помехи, послышалось мерное:

– Бурый, Бурый, я – Тайга-2. Прием…

Летеха резко нажал на тангенку:

– На приеме Бурый! Прием.

Рация удивленно помолчала, словно не ожидала ответа. Затем пискнула и спросила:

– Бурый, это ты?.. Прием.

– Ну да, это я – Бурый, бурее некуда, совсем забурел. А ты – Тайга-2, черт бы тебя драл, прием…

Через пару мгновений рация ожила другим голосом:

– Бурый, наконец-то!.. Где вы и что у вас?

– А что у нас? – переспросил он, – мы, тьфу, бля, в квадрате… Квадрат взят штурмом, потери «поляков» большие, штук так двадцать-тридцать, никак не меньше, это только здесь… Прием.

– Вы, вы сами-то как?..

– Мы – прекрасно! У нас четверо «двухсотых» и шесть – «трехсотые» легко. Держим оборону, ждем-с. Когда вы подойдете, Тайга? Прием, – почти ласково мурлыкнул в микрофон Летеха.

– Бурый, слушай меня, – прозвучало из динамика, – Бурый, я вас понял, молодцы, но квадрат не нужен, я повторяю, сейчас квадрат не нужен.

Летеха матюгнулся. Вслушиваясь в слабый сигнал, поглядел на Пашку, не шевелящегося, чтобы случайно не заглушить своим движением далекого голоса.

– Район, ваш район, вместе с квадратом, будут ласкать с подъемом! Уже все согласовано… У вас там большие скопления чужих «огурцов» с «поляками». Иначе никак, понял? Выбирайтесь самостоятельно и следуйте обратно на прежний квадрат, на прежний квадрат. Как понял меня, Бурый?.. «Коробочек» не будет.

– Да вы охренели! – еле сдерживаясь, проговорил командир, – мы нахрена это месилово устраивали, людей положили, а?..

– Бурый, соблюдай субординацию, – сурово молвила рация, – выводи «карандашей» и будь на связи. Прием…

– Да пошли вы там все!.. – уже спокойно выговорил Летеха и кинул микрофоны Пашке в руки.

Рация возмущенно потребовала Бурого еще пару раз, потом замолчала, временами пошипывая.

– Зови ротного, – бросил Пашке.

Ротный долго и задумчиво молчал, выслушав обстановку. За окном неумолимо рассветало, высвечивая серым разрушенный город. На подоконник, выщербленный пулями, начал тихонько, скромными редкими пушинками опускаться утренний снежок.

С крыши, молчавшей уже несколько последних часов, опять донеслись хлопки винтовок снайперов группы. Мощно застучал Жехин пулемет за стеной, оглушив всех даже в соседней комнате.

– Сидоркин, что там у вас!? – раздраженно вскинулся Ротный.

– Сюда едут, товарищ капитан, там большой отряд, за деревьями крадутся, но так… не особенно они бояться там. Дальше у них машина с зенитной установкой, и на параллельной улице эти… как их, блин… танки. Два… Чертей вижу на них, это точно не наши, половина без формы, номеров нет, знаков нет, белых повязок нет. По переулку слева черти вчерашние сидят, выжидают. И в доме напротив та же ситуация. Оттуда всю ночь по нам палили. По ходу, обкладывают нас, – скрывая кашлем легкий мандраж, доложил Сидоркин.

– Значит, верно, – шумно выдохнул воздух Ротный, – все, оставаться нет смысла.

Выглянул на секунду в окно, сверился с движением боевиков, полез за картой.

– Должны успеть… Старшина, снимай всех, уходим! Через задний вход, тот, что замурован, пошли вниз саперов, пускай взрывают. Пересчитай всех, по дороге только. Не дай Боже ты здесь кого-нибудь спящего оставишь, Буйвол!.. Внизу соберетесь, растяжек натяните, сколько успеете. Пацанов похороните… В углу сожгите… Соляра еще осталась? Соберите у них жетоны, военники, письма, вещи все, всё, что при них было. Ничего не поделаешь, так надо, мы не можем их с собой тащить, иначе сами все поляжем. И быстро, на все про все у нас десять минут!..

– Ну-ка, снайперов всех с крыши! – басом заревел Буйвол, – остальные вниз все, и по окнам смотрим, не забываем. Оружие не оставляем им, никакое, ясно? Бегом, сынки!!!

Снайпера спускались, на ходу переставляя прицелы с ночных на обычную оптику, потирая красные от недосыпа и напряжения глаза, с круглыми синяками на веках.

С верхних этажей спускались бойцы, с каждым нижним этажом группа разрасталась. Правда сейчас их было уже меньше… Брякали оружием, своим и трофейным, на бегу рассовывая патроны по карманам. Один из дедов, Толян, сунул Пашке свой дополнительный карабин. Закинув табельный АКС за спину, в руки взял американскую М-16, позаимствованную у убитого боевика.

– Говно, – выразил свое отношение Летеха, – убедишься сам, выкинешь…

– Не знаю, не знаю, – довольно заурчал дед.

На первом этаже уже ждали верхних. Мерным тяжелым пламенем горели убитые вчера пацаны. Ротный взял протянутые ему личные вещи убитых, спрятал под бронежилетом. Постояли молча.

От входа стали почаще постреливать. Ротный резко развернулся.

– Все, хорош, – смурно сказал глядящим на него солдатам, – соляры плесните, чтоб до прихода этих сучар тут и следа не осталось. Начинаем отход.

Саперы прилепили тротила к вмурованным в стену железным дверям на задней стене завода, видно, давно находящимся без использования. Протянули огнепроводный шнур, застыли со спичками на концах шнура, ожидая команды.

Буйвол в десятый раз пересчитывал группу. Бойцы быстро и вдумчиво балансировали на себе оружие и боеприпасы, прыгали и встряхивались, проверяя целостность и надежность экипировки.

– В укрытие, – Ротный окинул всех взглядом, – с взрывом выходим из дыры, через десять метров там канава, по канаве уходим вправо. Все очень быстро. Кого по пути встречаем, размазываем по земле и не сворачиваем. Слушаем мои команды. Руслан, – добавил он, обращаясь к Летехе, – если чего, ты принимаешь командование.

Летеха кивнул.

– Зажигай…

Чирнул коробок о спичку. Через полминуты после того, как сапер тоже ушел за спасительное укрытие, бетонная стена страшно вздрогнула. Раздался мощнейший взрыв. На секунду Пашке показалось, что вот-вот сейчас весь завод рухнет. Но завод уже доказал свою крепость.

– Нахрен так много!? – Летеха на бегу стукнул сапера сверху кулаком и первым выскочил наружу через дымящийся проем.

За ним, ощетинившись во все стороны стволами, ломанулась вся группа. Пашка, как всегда, оказался ближе к концу. Прямо перед ним пыхтел Головастик со своим разодранным ухом, позади легко бежал Андрюха, зорко посматривая по сторонам и сжимая в руках свой АКС с подствольником. Еще вчера он тащил на себе два тяжелых «Шмеля», как один из самых здоровых бойцов, сейчас же несся практически налегке, его лишь туго обхватывал пояс с заполненными кармашками для гранат к подствольному гранатомету.

Стремительная цепь спецназовцев достигла забора и на мгновение притаилась под ним, оценивая обстановку. Первые оглядывали улицу сквозь проделанную бомбежкой дыру в бетонном заборе.

– Не заметили, – почему-то шепотом сказал Пашке Андрюха, приблизившись вплотную.

Словно в ответ на его слова из дома справа застучало и над головами прошла очередь, выбивая крошку из бетона.

За забором у парадного входа раздались крики. Боевики обнаружили, что обложенным в заводе удалось уйти.

– Быстрее! – резко скомандовал Ротный, – в канаву!

Времени раздумывать не было. Первые выскочили в пролом, на улицу. Один из бойцов тут же заорал:

– Растяжка! Граната в строю!!!

Группа бросилась обратно под стену. Первые несколько человек, проскочившие наружу, успели укрыться в канаве. Пашка замешкался на секунду, неловко развернулся. Висящий на плече карабин неловко мотнулся и больно ударил широким стволом по губам. Сзади кто-то толкнул его в спину и он грохнулся наземь. В этот момент раздался взрыв. Землю возле забора вздыбило и вверх ровно поднялся багрово-коричневый конус разрыва. Утренний серый воздух оплавился горячим и затем вокруг прошелестел дождь из осколков, обдав лежащих волной страха.

Позади раздался отчетливый стук, нервный выдох. Пашка обернулся.

Только не это, вот блин же…

Сзади стоял Андрюха, он так и не успел упасть сам, заставив лечь Пашку. Задумчиво разглядывал свой пояс, заполненный гранатами. В одном из брезентовых кармашков темнела образцово квадратная дыра. Андрюха двумя пальцами, словно гидру, вытащил болванку. В гранате для подствольника красовался осколок от Ф-1, войдя внутрь болванки наполовину.

– Выкидывай ты ее нахер! – крикнул кто-то из старших.

Андрюха осторожно поднял гранату вверх и кинул в сторону заводу, откуда уже появились первые фигуры и замелькали огоньки выстрелов. Боевики закричали что-то и залегли, ожидая разрыва. Взрыва все же не последовало, но в эти секунды вся оставшаяся группа смогла проскользнуть в дыру и уйти с территории завода.

Бежали по дну глубокой канавы, по грязи. Под ногами плехался переливающийся нефтяным жидкий ручеек канализационной воды, и ноги в берцах то и дело соскальзывали в него. Парни падали на глиняный склон, поднимались, поднимали товарищей и бежали опять, стараясь уйти как можно дальше от опасной зоны.

И казалось несколько раз, что вроде бы ушли, но сидящие на хвосте боевики нет-нет да показывались снова позади, стреляя на бегу. Не оторваться, и не остановиться, чтобы разобраться с этой помехой.

В конце группы двигались стрелки с более легким вооружением, чем у остальных – часть основной штурмовой группы спецназа, среди них были Летеха, Морозов, Замок и Старшина-Буйвол. Отстреливались навскидку, оборачиваясь на бегу.

Когда завод остался позади, так, что видна была лишь разбомбленная верхняя часть здания, на соседней улице неожиданно для всех послышался рев бронетехники. Ротный, что был в самом авангарде, остановился и дал знак залечь и притаиться.

– Да ложись ты, – толкнул в вонючую жижу один из дедов зазевавшегося Пашку.

Рев становился слышнее, ближе. Уже можно было расслышать чужую резкую речь. Вроде бы мимо, улица шла все-таки вдоль канавы, за аллеей, скорбно покрытой редким запепленным снежком.

В этот момент позади вновь показались фигуры преследователей. Радостно заорав, они присели и принялись стрелять по канаве. Ближе не приближались, но расстояние для стрелкового оружия не такое уж большое – сто-сто двадцать метров. Как в тире, прикинул расстояние Пашка. Несколько пуль шмякнулись в грязь поблизости. Пришлось вздрогнуть и отодвинуться.

Летеха нетерпеливо поглядывал вперед, на Ротного, ожидая отмены команды. Деды тоже держали чужих на прицеле, съежившись, как только можно, чтобы не представлять собою удобную мишень. Видно было, чего стоит им сдерживаться и не нажимать спусковые крючки своего оружия.

Боевики, поняв для себя, что русские выжидают проезда, обрадовано загорланили и начали подбираться поближе. Несколько юрких фигур метнулись в сторону – то ли в обход на улицу, то ли за поддержкой на броне.

Догадка оказалась верна – рев техники, вроде бы уходящий уже в конец улицы, остановился и поутих. На фоне мерных холостых ходов можно было расслышать возбужденные голоса. К тому же пули боевиков позади стали ложиться ближе и кучнее. У кого-то расщепило приклад, кто-то застонал, зажимая рану на ноге.

Выжидать теперь не было смысла. Ротный знаком поднял группу.

Летеха обрадовано крякнул и начал отстреливать севших на хвост боевиков. Было отчетливо видно, как несколько темных фигур развернуло точными выстрелами. И огонь с той стороны тут же прекратился, теперь боевики залегли, спасаясь от убойного огня русского спецназа.

И начали стрелять сбоку слева, это уже те, новые. Блин, ехали бы себе, теперь с двух сторон накрывают. Еще и техника снова оживилась, разворачиваются там. По звуку – так наши Т-80. Откуда у чеченов танки и те, кто на них ездить и стрелять может, Пашка даже предположить не мог. И времени предполагать совсем не было. Он лихорадочно бежал вместе со всей группой, время от времени постреливая навскидку по теням в стороне на улице.

Вдобавок ко всем напастям кончились деревья на алее, до той поры мало-мальски прикрывающие их. Теперь канава оказалась совершенно оголенной и если подобраться поближе, то все они представляли собой отличную мишень с двух сторон. К тому же с другой стороны, третьей, до того молчавшей, начали раздаваться редкие выстрелы.

– Снайпер, что ли, сука… Быстрее, быстрее, шире шаг!.. – подгоняли сами себя парни. Раненых поддерживали, не давая отставать.

С очередной вспышкой пуля рванула ранец впереди бегущего Головастика. Переворошила звонко все пули в ранце и вылетела, продрав плотный брезент. Сашка не удержался и, развернувшись, сел на грязную землю. Пашка бросился его поднимать.

Внезапно ощутил достаточно сильный и неприятный удар по сфере, который сорвал защитную каску с головы. Не поняв, в чем дело, обернулся, предположив с ходу, что ударил кто-то из дедов, подгоняя замешкавшийся молодняк. Но деды с Летехой двигались еще чуть дальше, держа наседающих наемников на расстоянии. Сфера, отброшенная мощным ударом, отлетела, хлюпнула в грязь и покатилась вниз, в самую жижу. С ужасом Пашка увидел, что обтянутый камуфляжный кожух разодран надвое черной полосой, и сквозь него проглядывает прочерченный пулей лист титана.

Бросился прямо в грязь, увлекая за собой Головастика, заорал дурным голосом:

– Справа снайпер, пригнуться!!! – и с изумлением увидел, как Летеха с дедами послушно согнулись в три погибели, буквально на карачках проползая опасный участок.

Головастик, а за ним Пашка рванули вперед, не чуя ног под собой. Вперед, вперед, все равно куда, лишь бы не оставаться здесь, наедине с витающей смертью. Там дальше Ротный, целый и невредимый, значит, живем пока, выведет, старый волк матерый. Только быстрее бы…

Сашка оступился в очередной раз, испуганно заорал на ходу неизвестно к чему:

– Ну его нахрен! – словно это был для него сон, стоило только очнуться и ощутить, что ты в безопасности. Перевернуться на другой бок…

Пробуждение не приходило. Дальше все было только страшнее. Стреляли уже с трех сторон, стреляли постоянно, причем с двух из них практически в упор. Группа буквально продиралась сквозь свинцовый ливень.

Перед Пашкой оступился и упал в грязь дед с М-16, быстро вскочил, утопая разодранной рукой в жиже. Вскинул винтовку к плечу, чтобы ответить в сторону мерцающих в рассветном сумраке огоньков. Осечка… Еще одна.

– Бля, вот херня-то! – отшвырнул он М-16 в сторону и схватил висящий за спиной свой виды видавший АКС-74М.

Впереди начались частные жилые дома. Канава делала резкий поворот направо и на несколько минут боевики потеряли их из виду. Это дало шанс выскочить из спасительной канавы и быстро продвинуться внутрь частного сектора, где была возможность затеряться. Позади начали рваться гранаты и мощно застрекотал танковый «Утес», превращая канаву в ровное место.

– Боже правый, помоги нам, грешным, – вполголоса произнес кто-то рядом. С изумлением Пашка обнаружил, что молился Чернышев, большой добрый дед с ровным и спокойным характером и вечно угрюмым лицом. Сейчас его глаза были широко раскрыты, зрачки застыли, а бледные губы чуть подрагивали, неслышно читая молитву.

Рядом грохнуло. Еще… И еще… По каменистой мостовой дробно застучали очереди. Их обнаружили. Стрельба вновь стала такой плотной, что пришлось броситься на землю и ползти вперед, прижимаясь распластанным телом к земле. Пули высекали искры перед непокрытой головой, отскочивший от пули камень рассек Пашке кожу на бритой голове, но он даже не почувствовал стекающей крови. Вокруг царил Ужас, а светлеющее утреннее небо почернело от огня и взрывов. Пашка нашел в себе силы поднять голову от мостовой и взглянуть вперед.

Ротный был впереди, яростно что-то приказывая следующим за ним бойцам. Живем, значит…

Стреляют, стреляют отовсюду. Стреляют по нему, Пашке…

Рядом кто-то орал истошным голосом:

– Накрыли, накрыли, накрыли!..

Головастик, уже оказавшийся позади, втянул большую голову в бронежилет так, что стал похож на черепаху, пытающуюся уместиться в свой ставший маленьким панцирь, и только стонал, ползя куда-то, не видя куда:

– А-а-а…

Внезапно стена дома по правую руку, которую Пашку не сколько видел последние минуты, сколько ощущал, кончилась. Чьи-то железные руки-клещи схватили Пашку и дернули за угол. Краем ошеломленного сознания он увидел Ротного, сосредоточенно выглядывающего из-за угла и вытаскивающего своих бойцов одного за другим из этого шквала огня.

– Ты чего, Пашков? Жарко стало? Где сферу-то посеял? – осведомился он у Пашки. Не дожидаясь ответа, отпихнул его подальше и вытянул следующего за Пашкой Головастика.

Солдаты хрипели, прижавшись к стене.

– Чего расселись, уроды? – зарычал Ротный, – перезаряжаемся, оборону держим!.. Прикрывайте товарищей…

Пашка хватал ртом пороховой холодный воздух, не замечая, как тот обжигает натруженную глотку. Внутри все дрожало. За адреналиновым состоянием он только сейчас вспомнил, что патроны в рожке давно уже кончились, а указательный палец до сих пор судорожно давил на спусковой крючок. Разжал побелевший палец. Полных магазинов уже не было, а доставать из ранца и заполнять времени не оставалось. Снял с ремня карабин, а АКС закинул за спину, даже не осознавая смысла своих действий.

Из-за угла вырывались ползущие бойцы, прикрывающие отход. Последними сюда завернули Летеха с Замком. Они тащили за собой Морозова…

Мороз, сжав белые, бескровные губы, с ужасом смотрел на свои ноги. Там, где они должны были быть, виднелись две разорванные в кровавый хлам культяпки.

Пашка уставился на это месиво, не в силах отвести взгляд.

Ротный выдернул Морозова к себе, быстро осмотрел рану, не глядя солдату в глаза:

– Таз тоже разбит. Не дотянет…

Мороз расширенными глазами смотрел на своего командира. Много чего в этот момент отражалось на его лице. Сипло произнес, не веря тому, что говорит:

– Я останусь… Идите.

В конце переулка показались наемники, за ними танк, под его прикрытием шел еще отряд. Старшина крикнул, подползая поближе и давая очередь в ту сторону:

– На себе донесу, давай…

Летеха его оборвал:

– Бесполезно, – и отвернулся, переставляя магазин и утирая грязной рукой лицо.

Мороз слабо подал голос:

– Не, Буйвол, я все… Чувствую – дохну… Попробую, остановлю их, – он с трудом перевернулся на живот. Культяпки закрутились друг за друга. Пополз к воронке посреди улицы, оставляя за собой жирный красный след.

Останавливать его никто не стал.

– Держи их дольше, – Летеха с Ротным давали последние распоряжения, – стреляй, не высовывайся.

Летеха выхватил у Сидоркина ПКМС и установил перед Морозом, вывалил рядом ранец с лентами и несколько гранат.

– Если… когда кончатся, последнюю под бронежилет. Понял? – крикнул бойцу, уже отползая.

– Так точно, как учили, – не услышали, но прочитали по губам, искривленным болью и близкой смертью.

Ротный сглотнул и отвернулся.

– Пошли! – зычно скомандовал.

Стрельба с той стороны усиливалась. Группа встала и начала продвижение вглубь города, к своим. Последнее, что видел Пашка, на бегу оглянувшись – белое, улыбающееся лицо Морозова, от которого навсегда уходила его родная группа спецназа. И Летеху, раздувшего ноздри и крестящего в воздухе окровавленной рукой своего лучшего бойца…

Затем он развернулся и бросился вслед за всеми. Сзади дробно застучал ПКМС, расчетливо убирающий с дороги осмелевших наемников.

Мороз долго держал врагов. Группа успела беспрепятственно пересечь три темные улочки и зайти под сень деревьев одного из дворов, когда очереди оборвались и послышались несколько взрывов подряд.

Затем все стихло…

Никто не стрелял позади. Уже не в кого. Боевики наткнулись на одинокое, истерзанное тело русского солдата. Один Аллах ведает, о чем они думали и что там было дальше. Группа спецназа, ушедшая благодаря рядовому Морозову, уходила все дальше. А догнать людей, которые бегали целыми днями, было зряшной затеей. В тишине слышны были только дыхание пацанов и бряцанье оставшегося у них оружия.

Старшина бежал, хрипло рыча от бешенства и стряхивая слезы бессильной ярости крепкой ручищей. Жеха Сидоркин что-то сказал, Пашка не расслышал. Тогда тот сам снял с Пашки автомат и, доставая на ходу патроны, начал заряжать магазины на бегу.

В каком-то темном дворике навстречу им выскользнули с десяток теней. Со своими сложно спутать. У некоторых бороды, зеленые повязки на шапках. Буйвол, радостно взревев, бросился на них. Сбив первого мощным ударом ноги, ворвался в середину и прикладом размозжил другому голову. Ротный, выхватив штык-нож, с ходу вонзил по рукоять в лицо еще одному, не успевшему вскинуть автомат. Один из бородачей ловко увернулся от тычка стволом Замковского автомата и, встав на одно колено, начал поднимать свой, прилаживая к бедру для выстрела.

Пашка вскинул карабин, передернул рубчатый затвор, забыв напрочь, что патрон в патронник уже дослан. Тот вылетел на снег, но Пашка уже выстрелил вторым в этот момент, и боевика откинуло назад, разворотив все внутренности.

На благодарности у Замка не оставалось времени – сзади на него напрыгнул еще один, худой и густо покрытый черной щетиной. Ткнул Замка кинжалом в живот, попал в бронежилет. Соловью ничего не оставалось, как схватить того за руку. Боевик начал подбираться к горлу, вырывая руку с кинжалом.

Быстрее Пашки подоспел Лютый, на ходу выхватив свой штык-нож и полоснувший боевика по горлу. Замка залило чужой кровью, он стряхнул с себя захрипевшее тело.

Рядом уже лежали два зарезанных трупа – спецназовцы работали точно и беспощадно, не давая противнику применить огнестрельное оружие. К ним присоединился третий – Буйвол, перехватив поудобнее скользящий в крови нож, ткнул боевика с такой силой в плечо над ключицей, что тот рухнул на колени и заорал от боли и страха. Старшина провернул нож в ране, выдернул, ударил острием в голову, еще… И с рыком:

– Ну че ты, падла! – пнул берцем в залитое кровью лицо. Боевик молча свалился назад, конвульсивно подергиваясь всем телом, – я за Мороза вас всех…

Несколько оставшихся в первые мгновения живыми боевиков бросились в сторону, прочь от смерти в серых пятнистых камуфляжах, но несколько спецназовцев молча догнали их и, распластав по земле, прикончили.

Грозное утро светлело. Пашка, судорожно вздохнув, огляделся. Грязный снег вокруг был густо пропитан кровью. Перед ним лежал убитый его выстрелом боевик. Тот, что с взрезанным горлом, до сих пор подергивал ногой. Но Пашку уже не тошнило, ему было уже все равно, лишь сильней чувствовалась усталость и равнодушие к чужим смертям. И казалось, что другой жизни в мире не было, что так оно и было всегда…

В стороне зажимал проткнутую кавказским кинжалом ладонь один из солдат. Ротный оглядел всех и подал знак уходить.

– Все уже, скоро к своим выйдем. Тут город-то город… Держитесь, парни, – только и произнес он.

Группа вытянутой цепью двинулась дальше, уходя с чужой территории. Раненых поддерживали, не прекращая при этом постоянно осматриваться.

В одном из двориков их ожидала отвратительная картина. Несколько убитых солдат лежали в один ряд. Солдатские брюки были сдернуты, а на месте того, что гражданские именуют мужским достоинством, виднелись лишь окровавленные раны. Само же оно торчало из насильно открытых ртов.

– Уроды, бля! Животные… – не выдержал кто-то из бойцов.

– Смотрите, парни, смотрите, – сказал Ротный, – и не задавайтесь потом вопросом – «а за что мы здесь воюем?»…

Пробежали дальше. Начались центральные улицы. На них по понятным причинам не выходили, продвигаясь дворами. Здесь можно было встретить уже кого угодно, как своих, так и не совсем.

Вокруг по дорогам валялась искореженная, черная бронетехника. Вскрытые гигантским консервным ножом БТРы, БМПшки, БРДМ и танки. Множество трупов везде. Куда не кинь взгляд, всюду трупы, мертвые тела, изуродованные солдаты. И пока тишина… И в этой тишине только стаи бродячих собак пожирали мертвяков, злобно сверкая потерявшими свое осознание глазами на пробегающих мимо людей, еще почему-то живых.

Косматая зубастая тварь рванула зубами кусок мяса, колыхая непомерно раздутым брюхом.

Ротный показал – не торопиться, идти шагом.

Пошли вглубь жилых кварталов. Пашка вспомнил, что здесь они уже когда-то были. Здесь уже и до выхода из города недалеко.

Внезапно впереди послышались отчаянные крики и в лицо ударили автоматные очереди.

Опять… Пашка снова бросился на землю. Группа залегла, отстреливаясь. Засевший в переулке между жилыми домами противник не показывался, обозначая себя лишь точками выстрелов.

– Стой, стойте! Не стрелять!.. – неожиданно скомандовал Ротный. Включил свою висевшую до того без дела рацию. Солдаты прекратили огонь и залегли за укрытиями, выжидающе глядя на своего командира.

– Тайга-2, это Бурый, прием!..

После нескольких позывных Тайга отозвалась.

– Мы в квадрате… Вышли из окружения. Тут нас не пускают, это твои?..

– Квадрат… – рация помолчала, – сейчас, Бурый, я посмотрю.

Через минуту снова голос:

– Бурый, Бурый, кажется, мои. Поднимите белый флаг, махните два раза. Если там повторят, значит – мои.

Стрельба со стороны переулка прекратилась, как по команде.

– Какой нахрен флаг? – Ротный огляделся.

Кто-то протянул ему бывшим некогда белым кусок солдатской рубашки. Ротный подвязал его к СВД и поднял на вытянутой руке, качнул два раза из стороны в сторону.

Бойцы напряженно всматривались вперед. Спустя долгую минуту с той стороны показалось что-то белое и тоже качнулось. Показался человек…

– Есть, свои! – радостно загорланили парни.

– Так, пошли вперед, но аккуратно. Не доверяйте очень-то, вдруг замануха… – предупредил ротный командир и встал первым, держа оружие на руках.

Но там действительно оказались свои. Навстречу выбежали сразу несколько солдат с офицерами, помогая дойти раненым.

– Ни фига себе, мужики, вот вам досталось… – качал головой какой-то молодой лейтенант, оглядывая перепачканных в своей и чужой крови спецназовцев. Пашка поглядел на него отстраненным взглядом. По привычке оглянулся на пустынную улицу, прощупал взглядом проемы окон – не преследует ли их и здесь еще кто-нибудь. Кто знает? Жизнь, она ведь такая…

Придерживающий одной рукой задетые ребра Пасечников отмахивался от норовившего подсобить ему солдата с грязным широким лицом.

Ротный первым делом отчитал старшего офицера, вышедшего к ним навстречу:

– Вы что, своих уже от чеченов не отличаете? – уголок его верхней губы слегка дернулся кверху, – ведь могли бы и вас порюхать…

***

Худенький черноволосый мальчишка подбежал к самому краю ямы. На его подбородке едва-едва пробивался мягкий темный пушок. На вид можно было дать ему лет шестнадцать, да и то с большой натяжкой. Он с воодушевлением плюнул вниз, не зная даже, в кого из пленных интереснее попасть – Пашку или Виталю, поэтому плевок противно шлепнулся между ними, не задев ни того, ни другого.

Черноволосого отпихнул в сторону парнишка ненамногим старше. Волосы у него немного вились, а лицо, в общем-то достаточно симпатичное, раскраснелось, словно от долгого бега или игры. Радостно захохотал, будто пленные солдаты на дне ямы представляли собой такое уж уморительное зрелище. Нагнулся над проемом, прищурил глаза и произнес:

– Ца, щи копейк тен далита?* Э-э-э… Праститутк…

– Че?.. – Пашка непонимающе нахмурился, вырванный из своих воспоминаний.

В этот момент худенький черноволосый с каким-то привзвизгиванием засмеялся и ухватил друга за шею. Они завозились на краю ямы, пытаясь побороть один другого. Пашка наблюдал с минуту, как эти двое балансировали на самом краю. Не хватало еще, чтобы эти чертята сверзились к ним вниз. Чего доброго, еще скажут потом, что заманили, да и проводить время в обществе юных бестолковых дикарей не казалось такой уж замечательной идеей.

Вдоволь набалансировавшись на опасном краю, мальчишки убежали. Уже издалека послышались их веселые крики и сытый смех.

В небе наверху набухало тучами темное небо, грозно надувая свое гигантское брюхо. Они с Виталей сидели в этой яме то ли пять, то ли шесть дней. Со счета Пашка сбился, да и считать эти дни, скорее всего последние, как он предполагал, не хотелось. Их все так же подкармливали, как с первого дня здесь. Каждое утро приходил Ахмет, спускал ведерко с водой и кидал вниз бумажный сверток. Обычно там оказывалась пара лавашей и банка консервов. Вечером ведро забиралось, и пленникам доставался еще пакетик со съестным. Предугадать, что в нем, иногда не представлялось возможным. Вчера, например, там оказался один большой, на полкило, кусок вареного мяса, посыпанного черемшой и солью – настоящее счастье. В животе у Пашки заурчало при одном только воспоминании. А в иные дни там могла запросто оказаться горсть сырых бобов и кусок обгрызенной мышами лепешки. Не скупились «диетологи» лишь на лук и чеснок, эти вещи почти всегда присутствовали в их рационе.