Текст книги "Рехан. Цена предательства"

– Мне на… ть на все ваши «спец»! Вы загнетесь сами и солдат угробите. Ну-ка, все в казарму – бегом марш!

– Есть! – вскидывает руку снова Инструктор, – взвод, слушай мою команду! В колонну по три становись! – замер, набирая побольше воздуху, – к лесу, бегом… марш!

Ошалевший майор застыл с поднятым кверху кулаком.

– Ку?.. – только и смог сказать вслед широким спинам убегающих в ногу спецназовцев.

– Быстрее, быстрее, шире шаг! – подгоняют сержанты свой взвод, не оборачиваясь.

– Запомните, парни, – Инструктор на бегу снимает шапочку, проводя ручищей по покрытой испариной бритой голове, – на занятиях и в бою для вас существуют лишь одни командиры – это офицеры и сержанты нашей группы спецназа. Все остальные не должны вас интересовать. Все ясно? – Инструктор даже не слушает вопли оставшегося позади майора.

– Так точно! – грохают бойцы учебного взвода.

– Тогда в лес с ускорением и там перебежками к тиру. В тире – противник! Берем штурмом.

– Пошли-и!..

Офицер штаба полка устало вытер испарину с лысины и залез обратно в Уазик.

– Что скалишься? – буркнул смеющемуся водиле. Водила позволяет себе смеяться, потому что знает, что нынешний майор прошел свой путь от простого солдата, что зампофиз – свой, настоящий мужик. Тот раздосадовано мотает головой:

– Давай в штаб, жаловаться будем.

И глядя, как набирают обороты два десятка человек, бегущих к лесу, с восхищением в голосе:

– А ведь не слушаются, черти!

***

Краем глаза Пашка заметил, что Виталя сдает. Длительный подъем в гору, побои и многомесячная усталость делали свое дело – парень тяжело дышал, его шатало из стороны в сторону. Мешок, пусть и не очень тяжелый, был для него уже неподъемным. Он то и дело соскальзывал с плеча и Виталя тащил его по земле за собой, прежде чем собраться с силами и взвалить обратно на спину. В мешке что-то глухо брякало на всех кочках, и идущий сразу за ними чеченец шипел по своему обыкновению, заставляя взять груз, как надо. И как только ему самому это не надоедало?

Постоянное дерганье за поврежденные кандалами да наручниками раздражало и утомляло Пашку больше, чем свой вес на спине. А шипящий охранник вызывал одно лишь бешенство. Несколько раз уже Пашку охватывало неодолимое желание бросить все и придушить его. Останавливали лишь наручники, ну, может, еще что. Разбираться с самим собой у него уже не было никаких сил.

При очередном пьяном витке прикованного товарища Пашка не выдержал.

– Давай сюда, – раздув ноздри, потребовал.

– А? – не понял Виталя, поворачивая замутненный взгляд на напарника. От ходьбы и тяжести его сломанный нос дал о себе знать – в нем шмыгало и по верхней губе сочилась кровь. Время от времени Виталя слизывал ее и слабо сплевывал.

– Мешок давай, – повторил Пашка.

– Не-е… я сам, – с трудом произнес Виталя, в очередной раз качнувшись в сторону.

– Гони мешок сюда, придурок, – тоном, не терпящим возражений, приглушенно сказал Пашка. Сбалансировал свой мешок на спине, оторвал от него одну руку и протянул к Витале, насколько позволяла длина цепи. Позволяла она совсем немного.

Нехотя, но с видимым облегчением Виталя протянул ему мешок двумя руками. На мгновение остановившись, Пашка накрепко ухватил жесткую полотняную ткань и вернул руку обратно к шее, сжатым кулаком подпирая груз, лежащий у него на загривке.

Шагающий позади конвоир недовольно что-то буркнул второму. Второй равнодушно ответил, и оба замолчали.

Идти стало намного тяжелее. Не тяжелый Виталин мешок сейчас неудобно болтался, стукаясь о согнутый локоть и пытаясь завернуться вокруг него. Раскачивался, ударяя по болезненному боку. Тянул книзу. Распрямиться не удавалось и Пашка, существенно замедлив шаги, передвигался, согнувшись в три погибели, словно навьюченный мул.

Он уже успел пожалеть, что взял эту дополнительную ношу, но зато Виталю теперь не качало. Он тяжело шагал чуть позади, бросив руки плетьми, с трудом передвигая ноги и тупо уставившись в землю.

Подъем в гору продолжался. Солнце давно уже взошло, и яркий осенний день оживал, раскидываясь немногими яркими красками, присущими этому краю.

В какой-то момент времени Усман оглянулся, чтобы посмотреть, как движется отряд, не растянулись ли, не устали. Все боевики шагали все так же ровно, как и в начале пути. Маслянисто поблескивали черные бороды в еще очень теплых, несмотря на осень, лучах солнца. Смуглые лица лоснились от пота, но явных признаков усталости ни на одном из них не читалось. Лишь идущие позади пленники заметно отставали от общей группы. В чем дело?

Усман в сердцах выругался.

Этот щенок, которого все считали еще несколько дней тому назад умерщвленным, как и подобает нормальному русскому, тащил свой внушительный даже с виду мешок с патронами, и вдобавок к этому мешок своего дружка, что безвольно, как овца, плелся за ним. Усман покачал головой, не зная, что и подумать. Почесал рыжую щетину, что никогда не желала расти дальше выверенного сантиметра. Посмотрел на Султана, сосредоточенно шагающего рядом.

– Смотри, – кивнул он вниз.

– Что? – обернулся главарь. Пробежав беспокойно глазами по рядам бойцов, наткнулся взглядом на пленных.

– Отстали, да, – согласно кивнул головой и тут же, поняв, в чем дело, помянул шайтана.

– Вот ишак. Ему что, заняться нечем? – помедлил мгновение, потом сказал, – это их дело, мне все равно. Если кто-то из них в дороге упадет, придется зарезать. Я обещаю, смерть не будет легкой. Им лучше постараться… Да, Усман, предупреди людей, чтобы не шумели, нельзя в этих местах шуметь. Пусть они и знают это, но все равно. Федералов много, можно наткнуться. Я и так думаю, может, продолжить идти ночью? Беспокойно что-то. И зеленка редеет.

– Да, хорошо, что это последний переход.

– Зимовать в горах будем, на родине.

– Вся Ичкерия – наша родина, – заметил Усман.

– Да, брат. Но ты родился в городе, образованный. Но я, нет… Я – вольная птица, это мои горы, я знаю здесь каждый камень. И каждый камень знает меня. И тем больнее, что эти свиньи забрались сюда, в самое сердце нашей земли. Для меня Нахчичой* – не просто родина, не просто слово.

Усман едва заметно хмыкнул.

– Я знаю… Как пришли, так и уйдут.

– До привала осталось недолго, сейчас уже выйдем к Арена Берд*, – командир сменил тему, – можно замедлить движение. Мы как раз поспеваем к полуденному намазу, – вскинул левую руку, на которой красовался дорогой «Ролекс», контрастирующий рядом с непритязательным АКМом, зажатом в той же руке, – тайник пускай раскопают, гранатометы возьмем, а патроны оставим, патронов много, хоть сколько надо оставить. Тяжело тащить, одни патроны у всех. На горе они есть, и еще могут привозить хоть каждый день, а здесь они пригодятся тем, кто с задания, с разведки. Если потратились, пусть знают, где взять. А копать пусть этот… хьерси* копает, раз работать любит, – мотнул он бородой вниз, на Пашку.

Идущая впереди группа боевиков замедлила шаги, и Пашка догадался, что до отдыха уже недалеко. Шли сейчас уже не круто в гору, склон стал более ровным. Между тем кусты зеленки участились и вся банда как будто вошла в приземистое подобие леса. Крупные растения с шипами росли здесь не сплошняком, а на некотором отдалении друг от друга, что позволяло идти более-менее свободно, не продираясь сквозь острые ветки и не мешая друг другу.

В этих зарослях разглядеть идущих людей было достаточно непросто. К тому же людей, одетых в камуфляжи и соблюдающих маскировку. Ни с воздуха, ни в мощную оптику. Расстояния большие, и пока не подберешься поближе, ничего толком не разглядишь. Если даже наткнешься на движение в кустах, кто поручится, что это не древний старик, гонящий домой отбившегося от маленькой домашней отары барашков? Или волки, подыскивающие подходящее место для зимовки. Еще не все немногочисленные дикие животные покинули насиженные места, спасаясь от бомбежек и ночной стрельбы.

Показался свободный просвет в зеленке, и послышалось знакомые команды главаря, больше напоминающие карканье зрелого ворона.

Боевики подтянулись ближе к авангарду, располагаясь под листвой все скрывающего кустарника.

Пашка, недолго думая, с грохотом скинул груз со спины и разжал окостеневшие пальцы. Сзади привычно зашипел чеченец, но Пашка сейчас не обратил на него внимания. Наконец-то передых…

С облегчением распрямился, но в голове зашумело, глаза начала заволакивать пелена, и Пашка поспешил нагнуться обратно, присел на корточки на внезапно ослабевших ногах. Рядом в полном изнеможении опустился на землю Виталя.

Получивший распоряжения от командира Ахмет подошел ближе. На ходу достал из своего ранца новенькую, поблескивающую саперную лопатку. Остановился над пленными, сосредоточенно роясь во внутреннем кармане. Выудил оттуда ключи от наручников и расстегнул браслеты на Пашкиных руках. Пашка сладостно встряхнул затекшими кистями. В шею предусмотрительно уперся ствол автомата. Ахмет, поколебавшись с секунду, опять наклонился над Пашкой и защелкнул один браслет на ноге.

Солдат с интересом наблюдал за действиями чеченца.

– Пошли, – заявил Ахмет, засовывая ключи обратно.

*Нахчичой – родина (букв. перевод – жилище чеченцев)

*Арена берд – равнинная гора (пер. с чеченского)

*Хьерси – светлый (пер. с чеченского)

– Куда? – не понял Пашка.

– Копать, – лаконично пояснил тот.

– Могилу? – мрачно пошутил Пашка, но тут его с матерной руганью поднял второй чеченец и заставил идти впереди. Виталю поставили на ноги таким же способом.

Углубившись в зеленку на пару десятков метров, Ахмет сказал, ткнув пальцем в землю:

– Копай. Здесь, – и отошел.

Махать инструментом пришлось недолго. Достаточно быстро лопатка уперлась в доски. Раскопав дальше, Пашка обнаружил деревянный настил, под которым оказался тайник с оружием. Бережно укутанные в промасленную бумагу стволы, цинки с патронами, пара десятков гранатометов, выстрелы к ним. Тут же его оттеснили, боевики забирали гранатометы, обратно на их место клали патроны, в мешках, в ящиках. Достаточно много. Видимо, столько пока не нужно. Кажется, и Пашкин мешок с кряхтением запихали туда же. Ну и славно…

Вытер пот со лба, бросил лопатку дрожащими от напряжения руками. Встал с колен, а по-другому лопаткой ничего и не накопаешь, огляделся по сторонам.

Виталя безжизненно стоял рядом на коленях, как его и поставили. Несколько боевиков еще возились у тайника, остальные, расстелив молитвенные коврики, уже ушли в молитву. Молились выставленные по углам постовые и конвоиры, правда, с открытыми глазами и с оружием в руках. Управившись с тайником, показали Пашке – закапывай.

Снова подобрал инструмент, принялся закидывать уложенный дощатый настил. Насыпав сверху небольшой холмик, притоптал его свободной ногой и раскидал оставшуюся землю. Замаскировал дерном, посыпал сверху листьями зеленки, кинул несколько веточек. Конвоир одобрительно посмотрел в его сторону.

На самом деле это было не очень обнадеживающим. Если им так просто показывают оружейный тайник, предназначенный исключительно для своих, значит, недолго осталось ходить по этой земле. Они уже не в счет. Элементарно, Ватсон…

Тем временем боевики закончили молиться и принялись за обед. Аппетитно хрустели упаковки из-под натовских сухпайков, вскрывались банки со съестным, разрывалась упаковка с мясной вырезкой и ломались толстые тела подрумяненных лепешек.

На этот раз пленных русских кормить никто не собирался. Усман, сверкая своей нестандартной щетиной, нагло, по Пашкиному определению, улыбался, набивая щеки всякой снедью.

Пашка был настолько измотан, что есть ничуть не хотелось, желудок даже не подавал признаков жизни. Виталя также не выказывал большого интереса к бандитам, поедающим всякие вкусные вещи, даже, может, не виданные до того на гражданке. Глаза были прикрыты, а губы время от времени шевелились, будто отвечали что-то воображаемому собеседнику.

Пашка развязал поясной шнурок, снял фляжку и сделал несколько маленьких бережливых глоточков, удерживаясь от дикого желания опорожнить ее одним махом. Толкнул в плечо Виталю и, когда тот с трудом разлепил веки, напоил его со своих рук, осторожно вливая теплую воду в разбитые, ссохшиеся губы.

Бултыхнул остатки воды во фляге, определяя по весу и звуку, сколько осталось. И повесил, завинтив крышку, обратно на пояс. Даже если выпито практически все, всегда надо оставлять хоть на глоточек. Чисто психологически легче – знаешь, что вода у тебя есть.

Подошел Ахмет. Осмотрел придирчиво замаскированное пленным место. Спокойно кивнул. Подобрал лопатку, так и лежавшую рядом. При этом Пашка непроизвольно подался чуть вперед, не желая отдавать подобие оружия. Саперная лопатка может стать очень опасным орудием, если уметь ею пользоваться. Ахмет с удивлением воззрился на него, но ничего не сказал. Пашка опустил глаза.

Браслет от ноги отстегнули, защелкнули вновь на стертых запястьях.

Боевики вроде как на время позабыли о пленных, занимаясь едой, отдыхом и своими походными делами.

Пашка уставился в землю. Мозг работать отказывался, прогоняя по кругу дурацкую фразу – нет возможности, нет возможности… Какой именно возможности нет, сформулировать он уже не мог. Вконец утомив сознание этой плохой и глупой песней, Пашка задремал, сидя на коленях. Глаза неудержимо слипались под мерное чавканье боевиков, голову клонило вниз, к груди. За время службы он научился спать, не засыпая полностью, и не позволяя голове безвольно упасть. Хороший навык…

***

– Ну, как ты? – поинтересовался мелодичный голос.

– Плохо, Иванка, – пожаловался Пашка, – кажется, я все-таки не выдержу.

Мягкая чеченская земля с редкой, жесткой травкой плавно изменилась, незаметно перейдя в густую, всю пронизанную корешками полевых растений почву средней полосы. Откуда-то из леса наносило ветерком пожелтевшую листву с облетевших деревьев.

Пашка все так же стоял на коленях, устало, понурив голову, вот только ненавистных браслетов на руках не было. Не было кровоподтеков, ожогов и ран, не было и камуфляжа, его заменила знакомая просторная рубаха со штанами. Не было Витали, не было зеленки, не было никого рядом, кто мог бы толкнуть, пнуть или плюнуть.

Повернув голову влево, вправо, Пашка оглядел окрестности, дерево в центре. Оно почему-то было совершенно без листвы, точно как и в первый раз. Иванка стояла над Пашкой, участливо наклонив голову. Платье на ней сегодня было некоего серебристого оттенка, очень живого, цвет переливался при разговоре, при этом оставаясь самим собой.

– И что? – сухо спросила девушка.

Какое там участие? Пашка глянул на нее снизу, и вяло пожал плечами:

– Не знаю. Сорвусь я. Лучше уж сразу сюда, чем так вот… там. Парочку точно с собой прихвачу. Ну, одного хотя бы.

– Понятно, – Иванка отвернулась.

Почувствовал, что она рассержена, Встрепенулся:

– Ты чего, Иванка? Может, я что-то не то говорю?

Девушка обернулась и взглянула на него. Лицо было совершенно спокойно.

– У тебя всегда есть свобода выбора, – ровно произнесла она, – и никто не вправе создавать тебе жизненные планы и соваться в твою судьбу, менять там что-то.

Поглядела на свои аккуратные ногти и продолжила:

– Делай, как знаешь, как велит тебе твой ум. Только будь уверен в том, что он далеко не всегда говорит тебе правду.

– Бесполезность какая-то, – ввернул первое попавшееся на язык слово Пашка.

– Сам-то понял, что сказал? – подняла собеседница одну бровь.

Он решил за лучшее промолчать.

– Вот и правильно, – заметила девушка и начала снова, – в любой момент времени ты можешь выкинуть любой фортель, какой тебе только заблагорассудится. В этом и есть простое человеческое счастье и большая человеческая беда. У человека всегда есть свобода выбора. Ох, если бы люди только осознавали это… Фортель даже вроде того, о котором ты сейчас распространялся, – Иванка говорила ровно, мелодичный голос окутывал извилины, пробегая по ним освежающими искорками и заставляя прочищаться, – только в этом случае ты, а также и тот, кого ты «прихватишь», – она хмыкнула, – сюда никак не попадете. Для таких есть другие места…

– Ад? – решил спросить Пашка, перебив рассказчицу.

– Хватит чепуху нести, – презрительно поджала губы Иванка, – это еще раз доказывает то, что рановато тебе куда бы то ни было, ясно?

– Ясно, – кивнул на всякий случай Пашка, ничего не поняв.

Девушка вздохнула, расправила тоненькими руками складки на платье.

– Ну и вот, – продолжила она после некоторого молчания, – я не могу тебе ничего говорить, как-то наставлять. Но я могу и даже обязана – так как это общий принцип для всех – посоветовать тебе ничего не делать.

– Ничего не делать, – повторил Пашка, хлопнув глазами.

– Не совсем так, – уголок рта приподнялся совсем по-девчоночьи, – просто будь там, где ты есть, делай, что делаешь, смотри, как ты это делаешь, как живешь, какие мысли думаешь… И сам со временем все поймешь, – девушка заправила прядку волос за ухо, – я знаю, у тебя сейчас трудноватый период, но, наверное, так надо, он обусловлен определенными причинами. И как ты считаешь, кто спровоцировал всю эту ситуацию?

– Трудноватый!.. – всплеснул руками Пашка, пропустив непонятный вопрос мимо ушей, – ну надо же…

– Потом будет легче, – оставила его реплику без внимания, – если ты пойдешь по тому варианту пути, по какому бы надо тебе идти. А их у тебя сейчас много, не так много, как обычно, но все-таки. Так что не торопись, думай, слушай свое сердце, тебе больше никто во всех мирах не советчик. Не рвись никуда, принимай то, что имеешь, с благодарностью.

– Ладно, – нехотя произнес Пашка, поняв, что девчонка просто пытается запудрить ему мозги, лишь бы не брать насовсем сюда, к себе. Откуда-то появилась острая жалость к самому себе, заныла в груди, трансформируясь в глубокое чувство покинутости. Удивительно, здесь, в этом удивительном месте, так ярко и сильно ощутимы все душевные переживания.

– Не хочешь, не буду, – пробурчал он, отвернувшись, – я не навязываюсь.

– Ну какой же ты все-таки глупый, – воскликнула Иванка, читая на его лице все мысли, – да-а! Ну хорошо, ты можешь идти…

– Вот уж нет, – вскинулся Пашка. Вскочил с колен и на всякий случай отошел в сторону на некоторое расстояние, понимая, что и это не поможет, если Иванке вздумается вернуть его обратно, – дай хоть отдохнуть немного. Я же в гостях.

– Все мы гости, – резонно заметила девушка, – а отдыхать толком ты даже и здесь не умеешь.

– Умею, – заупрямился он, – дай хоть шаров этих… лечебных, – Пашка искал причину, чтобы остаться подольше.

– Не могу. Я же тебе говорила, что в прошлый раз я превысила свои полномочия, не должна была помогать тебе, и тем более еще и другим.

– Что, от начальства досталось? – озабоченно спросил Пашка.

– Да нет же, – Иванка в первый раз за все время улыбнулась. Ее серебристое платье еще больше засверкало, выдавая настроение хозяйки, – просто… ну не знаю, не должна была.

– А-а, – протянул Пашка, – значит, никак?

Она молча развела руками.

– Может, посидим, – указал Пашка на дерево, – посидим, поговорим…

– Это у нас запланировано в следующий раз, – официальным тоном произнесла Иванка. Платье на глазах утратило свой серебристый цвет, превращаясь в простенький ситец.

Со стороны леса дохнуло ветерком, нанеся еще порцию опавших листьев. Как-то немного потемнело в воздухе. Пашка поежился. Понял, что уходит.

Иванка стал совсем холодна и безразличным тоном произнесла напоследок:

– Тебя, кстати, зовут уже. Давай, дергай отсюда быстрее…

Пашка захохотал от кардинальных перемен в поведении хозяйки этих мест, не поддающиеся никакому объяснению, и – ушел. На миг погрузился в обволакивающую теплом темноту, вынырнул оттуда, ощутил, что спит на своей домашней кровати, уткнувшись носом в подушку и неудобно подвернув под себя руку. Унюхал, что мама готовит блинчики на завтрак, вспомнил отчего-то, что наступил вторник… и очнулся от топота нескольких десятков ног вокруг…

***

Очнулся от топота множества ног и возбужденных голосов вокруг. Боевики спешно бросали еду. Отрезанные ломти хлеба, лепешек, мяса, банки с недоеденным содержимым – все летело в развязанные мешки, ранцы, запихивалось в карманы либо просто совалось за пазуху. Несколько молодых наемников на бегу хватали с земли вещи, оружие, оставшийся после обеда мусор, молитвенные коврики и сваливали все в одну кучу под густыми ветвями кустов, не разбирая. Это успеется потом.

В воздухе всколыхнулась сразу несколько маскировочных сеток, накрывая быстро выросшие кучи и сравнивая их в цвете с окружающим ландшафтом. Боевики прижимались к стволам деревьев, маскировались в кустах. Несколько человек легли на спину, выставив стволы в небо, сверху их забросали ветками и листвой.

Те, кто имел снайперские винтовки либо оружие с оптикой – те закрывали стекла, чтобы не бликовали на солнце, накидывали тряпки на прицелы.

Времени не было.

Пашка понял это по знакомому стрекочущему звуку в небе. На секунду порадовался – пусть бы наши окончательно добили всю эту банду. Но недавняя память заставила непроизвольно поежиться, втянуть голову в плечи. Мысли панически заметались в поисках спасительного выхода. Попадать под ракеты ох как не хотелось. Второй раз наверняка уже так легко не пронесет.

Тут над ними с Виталей развернулась еще одна маскировочная сеть и накрыла пленных с головой.

Чеченцы несколькими ударами заставили их лечь на землю, и сами навалились сверху. Куда-то под ухо уперся тесак с изогнутым лезвием. И то ли кинжал у чеченца был слишком хорошо и остро заточен, то ли радивый охранник нажал слишком сильно, но Пашка почти сразу почувствовал, как по шее потекла тоненькая струйка. Он дернулся было в сторону, но кинжал вошел в шею еще на чуть-чуть, а чеченец, схватив его за голову пятерней, угрожающе зашипел. Пашка предпочел пока за лучшее не шевелиться. Так и лежал с неестественно выгнутой шеей, ощущая, как играет кончик чеченского ножа у него под кожей и на землю по капле утекает его кровь, затекает за вырез воротника.

Султан замер на одном колене, держа на плече вскинутую «Муху» с поднятым прицелом. «Стингеров» больше не было. Рядом в такой же позе спокойно сидел Усман, направив гранатомет в небо. В соседних кустах притаился еще кто-то с «Шмелем» в руках. Султан коротко отдавал приказы своим бойцам:

– Не стрелять, если летит мимо! Не стрелять, пока нас точно не заметят! Из гранатометов стреляют только Абу, Абдалла, и мы с Усманом, остальным гранатометчикам взять автоматы. Не стреляйте, наше время еще не пришло, этот вертолет не по нашу душу.

Последние слова командира уже потонули в оглушающем стрекоте боевой машины. Из-под масксетки в мелкую дырочку Пашка смог заметить, как над зеленкой стремительно вынырнуло хищное зеленое тело, устрашающе глядя в землю наведенными пулеметами и ракетными соплами под крылом. На мгновение даже разглядел руки и голову в шапке сидящего за пулеметом омоновца с открытого бока. Свист рассекающей лопастями воздух вертушки на какое-то время заложил уши. Большая тень скользнула по зеленке, по сетке, в которой лежал прижатый к земле Пашка… И стал удаляться.

Лежащий на нем чеченец облегченно вздохнул и напор клинка ослабился. Пашка пошевелился, принимая более удобное положение. Боевик скинул с себя и с него сетку и привстал, глядя в небо – не появится ли неожиданно еще что-нибудь? Встал второй, страхующий Виталю. Сам Виталя лежал на земле, закрыв глаза, и производил впечатление трупа, если бы не тяжелое дыхание, вырывающееся выдохом из легких.

Султан напряженно размышлял, все так же стоя на колене. Хмуро разглядывая небо, что-то прикидывал про себя.

Усман опустил прицел своей «Мухи» и положил гранатомет перед собой.

– Что ты об этом думаешь? – спросил у командира.

Султан потерся поросшей щекой о шершавую поверхность пластикового цилиндра. Произнес медленно, раздумывая:

– Летных путей здесь у федералов нет. Внизу под нами идет дорога. В той стороне, куда она ведет, нет никаких наших отрядов, никого. Ни местных, ни наемников. Значит, летят не на операцию, – Султан перебирал варианты, отсеивая не имеющие под собой основы, – отсюда следует – либо вертолет был один и он пролетел по своим каким-то делам – в таком случае жаль, что мы его не сбили. Либо он разведывательный – прощупывает дорогу перед колонной.

Внимательно слушающий Усман продолжил:

– Следовательно, сейчас мы их увидим, если это так. А кто может ехать здесь, Султан? Это идет очередное наступление в горы, что нам невыгодно, или что?..

Султан насупил свой крупный, в оспинках, нос:

– Мы бы знали о наступлении. Такие вещи мы всегда узнаем первыми, быстрее русских. Нет, что-то другое… Может, мелочевка.

– Подождем? – резонно предложил рыжебородый.

– Подождем, – решил Султан.

После минутного размышления главарь повернулся к боевикам, смирно ожидающим на своих местах приказа. Вновь понеслись каркающие распоряжения:

– Ожидаем русских на броне. Сколько – неизвестно. Рассредоточиться по склону над дорогой, замаскироваться. Если больше трех машин – пропустить, не выдать себя ни единым движением. Если три и меньше – начинать стрельбу после моего первого выстрела. Все гранатометчики вступают первыми. Арабы пусть идут туда, – командир махнул рукой влево, к повороту, – с началом моего выстрела подбиваете последнего, все ясно? Взорвать его, во что бы то ни стало, ни дать им развернуться!

Арабы закивали согласно, залопотали на своем, зашевелились, собирая оружие и свои вещи.

– Сразу после атаки идем вправо и уходим под следующим витком, – указал на горный серпантин, – всем остальным занять места по центру и не высовываться. Все как обычно – очень быстро делаем пионерский костер и уходим.

Султан закончил и осторожно подошел к кустам, за которыми начинался резкий склон к дороге, что делала здесь петлю, уходя своим пыльным концом за гору, на которой они находились. Отодвинул в сторону шипастую ветку и осмотрел окрестности. Сделал знак бойцам – приступайте, и все задвигались, молча и быстро собираясь для боя.

Дорога в трех десятках метрах под ними стелилась белым, усеянная по обочинам небольшими камнями. Машины жителей с началом войны и появлением русских войск здесь от греха подальше не ездили – могут и подбить ненароком, а военные только недавно освоились в этих местах и начали более свободно передвигаться по этому серпантину. На соседней горе еще достаточно недавно обитал полевой бригадир со своим отрядом, но сейчас там обосновался целый полк федералов, что заняли вырытые до них окопы и укрепления. Сюда они пока не совались.

На пыльной поверхности дороги виднелись лишь следы овечьих копыт да отпечатки ног старого пастуха. Султан знал его. Они с отцом и братьями ездили в это село, когда он был еще совсем мальчонкой. Там их встречали сразу несколькими домами, здесь было гнездо их тейпа. Многочисленные тети закармливали неугомонного мальчишку сладостями, мужчины звали посидеть в свой кружок, хлопали по плечу и говорили: вах, Султан, молодец, настоящим мужчиной растешь.

Султан горько усмехнулся в бороду и скрипнул зубами. Где сейчас все эти люди? Многие из них еще живы, наверное. Хотя вот тетушка Айрам умерла с горя, задохнулась, когда узнала, что русские расстреляли ее мужа. Расстреляли за то, что он просто проходил мимо их части, а кому-то показалось, будто он шпионит. Казахстан пережили, все угнетения от властей перетерпели, а тут… И дядя Сапарби, что торговал орехами и чесноком, отвозя их на продажу в Москву два раза за сезон мешками на своем грузовике. Таких вкусных орехов и такого крупного чеснока во всем Союзе ни у кого не было, это точно. Настоящий нохч, он и вошедшим в его дом солдатам высказал все, что думал о них. За это и поплатился. Конечно, после того, как эти свиньи нашли автомат в его сарае… но какой чеченец без оружия?

А отец самого Султана? Человек, мухи за свою жизнь не обидевший. За что, за какие грехи разбомбили в Грозном жилой дом вместе с людьми, что, слишком высокий был?!. Там жил его отец вместе с младшими братьями. Хозяйки давно уже не было… Что сделали они этим ойрси*? Не захотели покинуть свой дом, в котором жили?..

Чертовы трусы, мерзкие неверные отродья, будьте вы прокляты до последнего вашего внука! Я еще вырежу, убью ваших отцов и сыновей, как вы убиваете наших! Напьюсь вашей крови… Дэла* мне свидетель, он истинный Бог чеченцев, он поможет мне, конечно…

Глаза Султана мрачно полыхнули огнем. Он тоже виноват, он знал, что произойдет в том проклятом декабре, когда у города появились первые танки, сами не понимающие, для чего они сюда приехали и что развяжут здесь… И потом, в январе, там, в Грозном. Но не смог уговорить родных людей уехать обратно в село, где они родились. Им нравилось в Грозном… Гордые были, настоящие нохчи.

Сквозь застлавшую глаза влажную пелену уловил движение на соседнем перевале. Так и есть, ехали машины. Бронетехника. Раз…

Два…

Три…

Все!

Как и было задумано. Султан вознес молитву Аллаху, благодаря за предоставленную радость праведной битвы. Все прогнозы сбылись, и наплевать на все русские вертолеты-самолеты, сейчас он в силах допрыгнуть до любого из них и разорвать прямо в воздухе голыми руками. Да, сейчас…

Усман, до того расставлявший людей на позициях, сосредоточенно смотрел в сторону клубящегося пылью выезда. Ехали медленно, дорога для них наверняка была новой, неизведанной. Минут через десять-двенадцать изведают… Ох, только бы не вернулся вертолет или не подоспела неожиданная подмога, и тогда они наши, со всеми их потрохами. Кто знает, не идет ли где-то позади целая колонна войск с бронетехникой, ведь в этом случае уйти уже вряд ли удастся.

Рыжебородый осторожничал по привычке. Он уверен был в благоприятном исходе этого дела на все двести процентов. Второй за день укол был сделан всего полчаса назад, и откуда-то Усман знал наперед, что произойдет сейчас на коротком повороте горной дороги. С ним такое бывало. Хорошее ширево, даже подрубает немного, хотя вроде и старался не переусердствовать. Мысли параллельно улетали в мир иллюзий, а мозг при этом сохранял полный расслабленный контроль над обстановкой. Да, все будет так, как и задумывалось. Сейчас, еще семь минут. Рыжая щетина расползлась в благодушной улыбке.

Султан обернулся к помощнику. Увидев улыбку на заросшем лице, хищно двинул бородой и нетерпеливо кивнул.

*Ойрси – русские (пер. с чеченского)

*Дэла – чеченское имя Бога, Аллаха.

Усман хорошо знал его таким. Знал и боялся, невольно восхищаясь этим человеком в подобные минуты. Вся его фигура дышала ощутимо плотной силой, а горящие черным огнем глаза Султана метали безумные молнии. Какие эмоции, какие бури чувств сверкали в них, сейчас и не различишь. Было все – и радость, и ненависть, и предвкушение, не было только страха. Султан никогда не боялся своих врагов, не страшился предстоящего боя. Он презирал опасность, влезая со своим отрядом в любые переделки, где только мог. Он воплощал в себе все качества майра* – чеченца, настоящего мужчины. И за это снискал любовь своего народа, так неохотно признающего авторитет кого бы то ни было над собой.