Текст книги "Рехан. Цена предательства"

Султан досадливо чмокнул, выплюнул замусоленную травинку и только тут заметил посланных за пленным людей. Конвоиры отошли от Пашки к остальным, Абу двинулся к командиру, а Ахмет просто стоял рядом, чуть позади.

Конечно, тощий, грязный, как чертенок, выкарабкавшийся из подземелья, Пашка не представлял собою ничего. Просто ничего, ноль без палочки. Так, если только очередное уморительное зрелище. На фоне крупных деревьев он должен выглядеть малышом, сбежавшим от нерадивых родителей и живущего с той поры в подворотне.

При его появлении раздался смех и злобные выкрики. Как же вы нас всех любите, подумалось отстраненно. Кто-то подтолкнул его к рингу, и теперь грязные оскорбления сыпались со всех сторон. Внутри все содрогнулось, но внешне он остался спокоен. Во всяком случае, так ему самому показалось.

Не потеряться, не впасть в панику, не потеряться, не впасть в панику. Хотелось обернуться и поискать глазами Ахмета, но он с трудом удержал себя. Чем может помочь ему этот, в общем-то, нормальный чеченец, находясь в толпе своих соратников.

Совсем близко от них, они разгорячены прошедшими боями, крови жаждут. Пальцами тычут, хохочут в лицо. Ничего человеческого, хоть бы просто подумали о том, сколько их, и сколько его… Кто-то молодой, из тех отрядных мальчишек, подбежал и пнул его сзади. Пашка продолжал идти, лишь только замедлив шаги и глядя себе под ноги.

– Раздевайся!

– Давай иди сдохнуть, русский ишак!..

– Молись своему Богу, свинья…

Отовсюду слышались крики на русском и чеченском. Да-а, повезло ему. Пашка уже понял, что ему уготовили. Все очень просто, как он сам не догадался, ведь Ахмет как-то обмолвился давно – тренироваться им надо. Быть Куклой. Конечно, не в полном понимании этого слова. В отличие от настоящей куклы, выбираемой из смертников, ему долго не дадут мучиться, сейчас же и прикончат. Так сказать, одноразовая куколка получается. Усмехнулся сам про себя. Надо же, еще юморить не разучился. Это радует. Все лучше, чем паниковать да плакать.

От своих дедов-спецназовцев он слышал в свое время, что и у них в группе была такая форма обучения, еще в советские времена. Из заключенных-смертников выбирались мужики да парни покрепче, что хотели оттянуть время казни. Служили бойцам живой грушей. В Пашкину бытность такого рода подготовок уже и в помине не было. В морг водили, на вскрытие, да. Куклу можно было искалечить, убить, и все нормально. Ведь товарищу не каждый удар нанесешь, не каждый прием с хрустом костей проводить будешь. Никто ничего не скажет, как это могло бы быть, если нечаянно попортишь макивару в зале. Но и кукла могла ответить, могла и убить, ей терять нечего… Понятное дело, что все куклы рано или поздно заканчивали одним.

Надо же…

Ни слова не говоря и не глядя по сторонам, Пашка направился прямо к темнеющему в траве прямоугольнику, на ходу расстегивая пуговицы извоженного в грязи кителя. Пальцы не дрожали, равнодушно отметил он. Что ж, делать все равно уже нечего, да и смерть на ринге едва ли худшая из всех тех, что могли бы быть. Хотя, конечно, помучиться придется. Да, бородатый главарь сдержал свое слово – легко умереть не выйдет. А, ладно, все равно подыхать…

Пашка швырнул китель в траву – больше не пригодится, и ступил на утоптанную землю.

– Ботинки снимай! – крикнули сзади на хорошем русском, – что их потом, с тебя с дохлого стягивать?

Пашка даже не обернулся. Спокойно расшнуровал берцы, встал, откинул их ногой за периметр. Похлопал по камуфляжным штанам, выбивая из них въевшуюся грязь. Поддернул штанины до щиколоток.

Он не смотрел, что делается за чертой квадрата, но услышал, что глумливые выкрики поутихли, а кое-кто и загудел… Недоуменно, или одобрительно, что ли.

Султан удивленно склонил голову к рыжебородому:

– Смотри, Усман, откуда у этого щенка столько шрамов?

Помощник выпятил нижнюю губу и пожал неуверенно плечами:

– Его здесь сколько били…

– Да нет, – Султан покачал головой, – те видны, еще не зажили. А вот гляди, зашитые на спине… Это после осколков, меня Аллах такими же наградил. А в плече старая рана, откуда она?..

– Вижу, дорогой, но не знаю, – Усман замолчал. Щенок не переставал его удивлять. Для своих лет и детского лица тело у него было и впрямь телом воина. Явные осколочные ранения по всей спине, и на плече это, которое отметил Султан, похожее на пулевое. По рукам до локтей шрамы от ножевых порезов, Усман не мог спутать такие ни с чем другим. У самого все предплечья утыканы, бросил взгляд на свои руки. Но у того же?..

Интересно… Но все тайны происхождения этих шрамов уйдут сегодня в небытие вместе со щенком, сейчас же… Время пришло. Даже немного жаль, что-то было в этом мальчишке. Гордый, чертенок, сразу все понял, не юлит, не плачет. Сказали идти подыхать, идет и подыхает. Молодец… Никто из бойцов не знал его имени и не надо это, воинам нужно учиться видеть кровь, пусть молодые привыкают, а старые не отвыкают. Чтобы другие мысли, кислые, как овечий курут, не лезли им в голову. А то еще расслабятся за зиму, по семьям заскучают. А мальчишка силен, да. Глаза спокойные, слегка застывшие. И движения неестественно размеренные, умелые движения. Не торопится. Усман засмеялся своим мыслям. А сможет ли молодой Руслан отправить его к Аллаху?

Султан вопросительно взглянул на него, но он только помотал головой, оставив вопрос невысказанным.

Пашка увидел перед собой своего противника. Это был тот самый чернявый парнишка, что подбегал тогда к яме и называл его, Пашку, проституткой. Это ему было суждено стать сегодня Пашкиным палачом. Интересно, не он ли его пнул сейчас на подходе к рингу?.. Нет, наверное, тот совсем ребенок был, пня дал и убежал, этот не совсем такой.

Но Пашка вдруг решил для себя, что чернявый не убьет его. Кишка тонковата на него, Пашку. Несмотря на дерзкий и презрительный вид, крепкие кулаки и ловкую энергичную фигуру, дышащую молодостью и здоровьем, глубоко внутри в глазах мелькала легкая неуверенность. Так бывает, когда настраиваешься на легкую победу, и вдруг натыкаешься на холодный взгляд своего противника. Тогда и прорывается мысль – а получится ли? Одна эта мысль может испортить все. Молодость… С Пашкой давно такого не случалось. Бой на ринге – это всего лишь работа, и к этой работе нужно подходить подготовившись, и не приписывать и не убавлять ничего от своего противника. Умеешь что-то – и делай это, проиграл – и сам знаешь, почему. Нечего рожи корчить.

Вид у парня все равно был чрезмерно заносчив.

Посмотрим. Парнишка-то в общем не боец. Любитель подраться, возможно, да. Но эти немного скованные плечи и замедленные движения в локтях… Пусть разминается, это еще не мой палач.

Волнение прошло. На ринге как на ринге, все волнение осталось до этого момента, за канатами. После гонга уже не существует ничего вокруг, кроме выжидающих глаз противника. Пашка уже не чувствовал, как недоуменно разглядывают его испещренное шрамами тело боевики. Ноги в язвах, с кровавыми следами от кандалов.

Поднял лицо кверху, подышал грудью. Покатал голову по плечам, разминая шею, встряхнул руками, почувствовал ноги. Мастерство не пропьешь, вспомнилась давняя присказка. По телу заходила остывшая кровь, приводя его в рабочее состояние. Тело быстро и с удовольствием вспоминало, что от него требуется.

За рингом раздался крик, и чернявый бросился вперед, уже издали целя в живот Пашке обутой в жесткий кроссовок ногой. На руках у него были красивые, известной фирмы, накладки, защищающие кулаки от повреждений. Для избиваемого противника такие накладки причинили бы при попаданиях весьма неприятные для лица повреждения. Они ведь не для боев, а для отработки ударов по грушам и по «лапам». Да ладно, у Пашки все сдачи в группе проходили в одних накладках либо просто в обмотанных бинтом кулаках. Кстати, ему ничего не дали. Самоуверенные какие…

Пашка даже не встал в стойку. Он вообще еще не определился, как себя вести. Что делать-то?.. Давать себя бить не хотелось, да и не получится это у него, отмахиваться инстинкты заставят. Показывать им спецназовскую школу? Но есть вероятность, что его раскусят, недаром тогда главарь что-то заподозрил. Порюхают тогда сразу.

А нога в кроссовке все еще летела. Ой как долго ты… Пашка отошел скользящим шагом в сторону и просто пропустил молодого мимо себя. Сейчас бы лупануть с левой в затылок вдогонку – тут бы и бою конец. Но… нельзя.

Чернявый пролетел рядом со своим противником и только тогда понял, что каким-то образом промахнулся. Начал разворачиваться. За рингом загудели. Надо немедленно исправить досадный промах.

А русский не хотел убегать или просить пощады. И то, что он просто стоял молча и смотрел на него, чернявого настораживало. Руки опущены, вроде как раздумывает. Что-то в этом всем было не так…

С досадой выдохнув, бросился на него, молотя кулаками воздух. Сейчас он расшибет ему всю его вшивую голову. Но только ощутил под руками пустоту, а русский исчез из виду. Только что здесь был… Тень скользнула понизу и ушла назад, за спину. Поспешно обернулся.

Русский стоял сзади, так и не подняв рук и скучающе, как показалось, разглядывал своего противника. Это порядком озлило чернявого. Он решил действовать наверняка.

Подскочил одним рывком к бледноватому, истощенному телу солдата, всего перевитого тощими веревками мышц. Занес правый кулак, которым, бывало, валил пацанов нохчей постарше себя в своем городке, и вдарил.

Пашка за минуту, наверное, видел, что хотел сделать чернявый. Ерунду порет, разве так с куклой работают? Поднырнул под руку. Исхудавшее тело двигалось быстрее и легче, нежели раньше. Вот повезло-то… Кулак ухнул над головой, и в этот момент Пашка толкнул его рукой в открытый бок. Молодой, задохнувшись от изумления, не удержал равновесия и споткнулся, чуть не упав. Остановился лишь у черты и с ненавистью обернулся.

Зрители начали орать еще громче, нежели в начале боя. Пассивное сопротивление пленного их раздражало. Он должен быть убит, а молодой Руслан, которому доверили честь забить своего первого врага лицом к лицу, не может даже поймать этого… Не то что в лицо попасть.

Крики звучали повсюду. Конечно, ни одного поздравления с Новым Годом. Все на чеченском. Пашка безнадежно отошел снова к центру прямоугольника. Долго так продолжаться не могло, сейчас черти распаляться да и просто зарежут его всем скопом, не удержишь. За обиду, причиненную им всем в лице чернявого, Руслана, что ли. Имя-то русское…

Тем временем молодой нохч хотел взять реванш. Красный, как рак, развернулся к Пашке и бросился вперед. Как и в первый раз, целя ногой в живот.

Ты еще что-нибудь умеешь, мысленно спросил у него Пашка. Подхватил под ногу и сделал шаг назад и вбок, уперевшись на мгновение мальчишке ладонью в грудь. Чернявый потерял равновесие, взмахнул нелепо руками и грохнулся наземь. Снова вскочил, чуть не плача от ненависти и унижения.

Боевики надрывали свои глотки, требуя убить этого русского. Вопли становились нестерпимыми для привыкшего к тишине уха.

И весь этот гам неожиданно перекрыл громкий, ясный голос, крикнувший на хорошем русском:

– Чего вые… ся?! Умеешь бить – так бей!

На этот раз Пашка узнал голос Усмана и даже увидел его, бросив взгляд в сторону командирского холма. Рыжебородый стоял, вскочив со своего места, глаза горели. Ценитель, токсикоман хренов, разбирается…

А чернявый опять кинулся на обидчика, стремясь схватить его и задушить. Теперь ему не удастся уйти. Руслан хороший борец, он многих борол, а этому сейчас просто сломает шею.

Пашка, поведя плечами, сделал несколько быстрых пружинистых шагов назад, увлекая за собой противника. Чернявый напирал, вот-вот схватит… Поляна уже огласилась торжествующими криками, когда Пашка в последний, казалось бы, момент поднырнул под руки и… не кулаком, нет, основанием ладони мягко двинул вглубь расслабленного живота.

Чернявый задохнулся, открыл рот и выпучил глаза. Конечно, зря его, что ли, Пашка словил на вдохе? Сам он вынырнул сзади, как неваляшка, всегда оказываясь на ногах и в центре. Эх, сейчас бы зарядить презрительно уширу в спину. Как пинок. Летел бы и думал потом сто раз, прежде чем выходить против Пашки. Но нельзя… Не простят. Ограничился лишь тем, что пихнул по инерции другой ладонью между лопаток и чернявый вылетел за периметр, прямо в столпившихся за рингом боевиков. Его подхватили, не давая упасть, хотели втолкнуть обратно, но Руслан мотнул головой и… выблевал весь свой завтрак на траву.

А я сдохну, не позавтракав, с тоской подумал Пашка и опустил руки. Такую обиду не простят. Как ему казалось, чеченцев он хорошо знал.

На мгновение над поляной нависла полная тишина. Стало слышно журчание близкого ручейка, пение птицы вдали и зашумевший ветерок в ветвях деревьев. И в этой тишине – потуги Руслана, который, задыхаясь, мучительно опорожнял свой желудок.

Да, достаточно противно. Кто-то из старших зло плюнул на землю и отошел от чернявого, упершегося красивыми накладками в землю. Все смотрели то на Руслана, то на русского, с равнодушным видом подтягивающего веревку на штанах, заменяющую ремень. Он не запыхался, не с чего было, но от резких движений ослабленное тело все-таки подустало. Он вздохнул и уныло посмотрел на свои черные ногти на ногах. И что же вы теперь придумаете?..

Придумывать чеченцы были не горазды. В толпе кто-то взревел и, растолкав стоящих, на ринг выбежал тот самый, крепкий и любящий доказывать свое превосходство боец. Это он славно молотил перед Пашкой на ринге того пацана послабже. Наверное, еще не остыл…

Неплохие руки, отметил Пашка, напорист и агрессивен. Безошибочно угадав тактику, встал в боксерскую стойку. С таким держи ухо востро, отдыха не даст. Скруглил спину, чтобы казаться еще меньше, чем есть на самом деле. Ноги вбил поочередно в землю основанием носков, пробуя тело и устанавливая связь с конечностями. Думать уже не приходилось.

Чеченец несся на него, словно молодой, раздувающий ноздри бычок, готовый забодать невежу, вставшего на дороге и к тому же имевшего неосторожность пощипать свежую травку на его лужайке.

Бандиты снова взревели, уже от восторга. Ну конечно, кто же еще поставит на место зарвавшегося мальчишку, как не Ибрагим. Руслан победил себя сам по собственной глупости, ему не нанесли ни одного стоящего удара. Слабак, девчонка, а не нохч. Вот пусть теперь Ибрагим покажет этому… Ибрагим – настоящий мужчина, Ибрагим убивал неверных, он знает, как делается это. Сейчас он вобьет обратно в глотку щенку нанесенное им всем оскорбление.

Пашка спокойно смотрел на приближающегося к нему на всех парах противника. Перчатки тот уже снял, но кисти оставались обмотанными эластичными бинтами. Какой все-таки крупный экземпляр – мощная грудная клетка, литые плечи. Выдержать бы… Впрочем, злой напор, застилающий глаза, в бою только мешает. В голове пронеслась однажды сказанная Летехой фраза: самоуверенность любителей – предмет зависти профессионалов.

Больше он подумать ни о чем не успел. Бычок, как прозвал его для себя Пашка, налетел смерчем, черным и сокрушающим. Можно было бы встретить хорошим встречным, вломить тренированный кулак в грудину, чтобы внутри оборвалось это утробное рычание, перешло в сдавленный стон. Нет, боюсь, силы не те. Слаб я, чую, пронеслось в мозгу. Даже если в лицо, и то ведь отмахнется, мотнув головой. Придется уходить…

Град ударов обрушился на Пашку, скрыв его с глаз наблюдателей. Боевики визжали от восторга, как дети, забираясь друг другу на голову. Вах, Ибрагим, замолоти чужого, преврати в бараний кровавый фарш, мы сожрем сырым теплое еще мясо.

Ибрагим бил, бил слева, справа, снизу, прямо, бил всюду и везде – ничто не устоит перед такими сокрушительными ударами. Только через какое-то время глядящие во все глаза бандиты почуяли неладное. Ибрагим все так же, как и в начале, крушил воздух кулаками, но… воздух. Русский стоял. Вернее, как раз и не стоял.

Пашке пришлось применить весь свой арсенал уходов, уклонов и нырков, чтобы не попасть ни под один из могущих стать последним ударов. И Бычок уже не хрипел, посылая руки в противника. Шквал апперкотов и хуков ослаб. Пашка решил – пора.

Перестал отступать, разогнулся, как сжатая пружина – деньш, деньш – два резких удара костяшками в голову и ухо заставили Бычка остановиться.

Расчет был верен. Ибрагим, заревев, как раненый бык, кинулся на дерзкого. Но стоявший прямо перед ним Пашка внезапно присел столь резко, что даже наметанный глаз на мгновение потерял его. Пробежав пару шагов по инерции, Ибрагим почувствовал, что под коленку ткнулось ему что-то жесткое, заставляя ногу согнуться, а другая, левая, попала словно в капкан. Да откуда здесь капкан, мелькнуло в ошеломленном мозгу, и Ибрагим полетел вниз, в траву, за периметр, чуть не сбив головой вбитый в землю колышек.

В толпе яростно застонали. Кто-то из старших захохотал радостно и удивленно. Пашка снова вскочил на ноги и, отбежав к центру, посмотрел в сторону, где сидели главари. Невероятно – ни одного сидящего, даже Султан, раскрыв рот и дергая себя за бороду, во все глаза смотрел на происходящее.

Ибрагим вскочил, не успев даже покраснеть, и бросился к центру, клокоча бешеной злобой – раздавить! И вроде уже попал кулаком в лицо обидчику, воображение услужливо опередило реальность, представив вбитый внутрь нос русского и залитое кровью лицо. Но попал вновь в пустоту, в оставленный ветерок рванувшейся в сторону головы. Проводил ее взглядом, не потерял. Ударил на опережение, туда, где она должна сейчас быть, но голова, как волшебная, резко остановилась и пошла вверх, а Ибрагим уже пролетел мимо, уже не достать…

Вот он, верный момент. Его-то Пашка и ждал. Раскрытый бок проносящегося уже мимо противника. Замечательно. Н-на!.. Правая нога обманчиво легко оторвалась от земли и маваши влетела навстречу подставленному животу. Послышался хлесткий удар, полувдох-полувсхрип Ибрагима. И тот так же по инерции шел вперед, но все, кто видел, поняли – удар был точен и попал куда надо. Кто-то даже поморщился, почувствовав сжавшуюся в немом крике печень Ибрагима, видя, как того перекосило. Вот вроде опять он повернулся лицом к врагу, стоящему в центре, как заговоренный, но видно, что не спешит он погребать того под своими молотилками. Не искажается лицо в бешенстве – лицо думает. А прижатый к правому боку локоть говорит ой как о многом. Но и уходить с поля нельзя, хоть и надо сейчас отдохнуть, помассировать несчастные внутренности, подышать глубоко и ровно, переждать эту боль.

А нохчи кричат, требуют крови, называют его, Ибрагима, братом, только чтобы скорее он прикончил этого русского. Для этого его надо поймать. А как его поймать, если даже взгляд не успевает за этим танцором. И зачем только поперся на ринг, просили, что ли… Отдышаться бы. Такие удары случайными не бывают. Все рассчитал, продумал, показал себя не сильнее, нет, но умнее его, Ибрагима. С таким надо поаккуратней. Но ничего, я больше, тяжелее. Сейчас обману его, повалю, а когда окажется подо мною, будет визжать, как неохотная девка, но там уже не вырвешься.

Ибрагим усмехнулся. Печень по прошествии нескольких мучительных секунд, затуманивавших от боли сознание, прошла. Он неторопливо, покачиваясь из стороны в сторону, словно разминаясь и раздумывая, подходил к стоящему на середине тощему парню. Тот стоял расслабленно, только повернутые немного носками внутрь ноги, слегка согнутые в коленях, и руки у груди выдавали его готовность. Слегка опущенная голова не двигалась, лишь синими огоньками грозно вспыхивали глаза под сдвинутыми выгоревшими бровями, провожая каждое движение чеченца.

Грозно!.. Только не для него, Ибрагима.

Пашка отметил про себя, что Бычок быстро оправился. То ли природное здоровье, то ли удар потерял свою сущность, а может – и то, и другое…

Бычок подошел поближе и неожиданно резко сорвался на Пашку. Уже без рева, без крика. Лишь ноги напряглись, и глаза сверкнули. Это Пашка заметил. А-а, да Бычок решил обмануть – вроде бьет левой, а правая тянется пятерней к Пашкиной руке.

От удара отмахнемся, свою руку от захвата отдернем, всего делов-то.

Бычок напирал, однако, и пришлось отходить, пока неожиданно Пашка не ударился пяткой о вбитый угловой колышек. Вздрогнул, подумав, что сзади еще кто-то, рванулся вбок, желая уйти от раскинутых рук Ибрагима. Не удалось. Секундное замешательство помогло чеченцу – как клещами, зажал Пашкино запястье, не заросшее еще до конца новой кожей на местах, где были кандалы.

Пашка словно не ожидал этого. Замешкался, будто умелое тело не мгновение потеряло рассудок. Позволил протащить свою руку Бычку под локоть. Тот почти счастливо – получилось! – начал брать руку на излом, разворачиваясь спиной к Пашке.

Тело опомнилось. В голове прояснилось. Тело знало, что делать. Выходов из такого положения не так уж и много. И Пашка, отчаянно сам себе выламывая связки, прыгнул, опираясь на Ибрагимову же руку. Кувырнулся в воздухе по нему, стоящему, и мягко упал спиной на землю.

Ибрагим смешался – то, что он хотел сделать, враг сделал за него. Секунды хватило, чтобы увлечь Бычка за собой. Ибрагим присел на колено, и не желая этого, над лежащим Пашкой.

Чеченцы вокруг взорвались восторгом, не разобрав сначала, что происходит. Пашка тут же развеял все радужные надежды. Кувырок назад – только босые грязные ноги мелькнули в мокром воздухе – и вот уже он на ногах, а Ибрагим, не выпуская его руки, неожиданно громко охнул. Запястье пленника резко крутанулось в руке, выламываясь из захвата, а поросшую черными волосками кисть ухватила Пашкина свободная рука. Никто не успел понять, что же случилось, а Ибрагим уже лежал на земле. Русский держал его за выпрямленную и выгнутую неестественно руку. Побелевшие пальцы Ибрагима мелко подрагивали от напряжения, и кровь отхлынула от лица – черная борода очерчено выделялась на коже. Кто-то в толпе горестно ахнул.

Из такого положения Пашка мог навскидку назвать около десятка вариантов добивания противника. Пяткой в область сердца, носком – в переносицу, подбородок или раскрытое солнечное сплетение. Или, например, малейшего усилия хватило бы наступить всей ступней на лицо и всего-то и дернуть за руку на себя – как славно хрустнули бы шейные позвонки и мятущиеся от боли черные глаза потухли бы, выпуская из себя остатки жизни.

– Валла бела доу!* – изумленно воскликнул Султан, выдрав несколько жестких волосин из своей бороды.

Долго такое положение длиться не могло. Обычно от боли захваченные хлопают ладонью по земле, не желая лишиться руки либо не в силах выдавить ни звука. Однако Ибрагим, окончательно побелев лицом и стиснув зубы, молчал. Пашка зарычал от ощущения перетекающей в него силы Бычка, внутри гневом прорвалось – не хочешь признавать поражение, так я тебе ее сломаю. За Андрюху, который тоже не мог тогда вырваться. Только его тогда вы держали чуть ли не всей толпой, а тебя – я один.

Видимо, в синих глазах что-то мелькнуло, потому что со взгорка послышался голос Усмана, размеренно выговаривающего русские слова:

– Отпусти его!..

Что, Рыжая Борода, не нравиться смотреть, как твоих бойцов калечат? Но отпустил, на миг усилив нажим, отчего застывшее тело Ибрагима выгнулось еще сильнее. Разжал хватку и отбросил онемевшую руку, обмотанную бинтом. Глянул в сторону главарей – оба так и стояли там, где подняло их изумление.

Усман смотрел на пленного и даже, как на миг показалось Пашке, одобрительно.

Настоящий молодой волчонок. Рыжебородый поймал себя на том, что смотрит на него с невольным восхищением. Связанный, на палке, с кляпом в ощерившейся пасти и избитый коваными сапогами охотников, он свирепо огрызался, стоило лишь на минуту снять кляп. _____________________________________________________________________________________

* – Ну ничего себе! – свободный перевод с чеченского

Тем временем Ибрагим скучно встал, глядя в землю и ощупывая неподатливую руку – сильно ли повредил. Поглядел в спину отвернувшемуся Пашке. На тощей, покрытой пятнами и багрово-черными кровоподтеками от побоев и старыми ранами спине прочитал пренебрежение. Он даже не смотрел на него, проигравшего. Ибрагим обвел взглядом товарищей. Некоторые сочувственно отвели взгляд, кто-то с досадой махнул рукой, словно говоря – а что вы от него ожидали? Несколько бойцов помоложе издевательски, как показалось Ибрагиму, засмеялись. Это переполнило чашу унижения никогда не отличавшегося терпением Бычка. Лицо вновь вспыхнуло, белизна с лица враз ушла. Он прекрасно знал, что он дерется лучше многих, стоящих сейчас в этой куче, а они позволяют себе смеяться над ним. Конечно, не они пытались словить эту ядовитую змею на ринге, а со стороны все смотрится куда как просто. И увидели только, что Ибрагим сам себя поймал в ловушку, оттого и весело. Хорошо… За оскорбление платят кровью. Ибрагим отыскал глазами Ахмета и крикнул ему, стараясь сдерживать клокочущую в груди ярость:

– Ахмет, дай кинжал, мой там остался.

Ахмет, стоящий чуть поодаль и без всякого выражения наблюдавший схватку, слегка поднял брови. Рука непроизвольно потянулась к голени, где находился в ремнях его старый добрый горский нож, доставшийся ему еще от отца, а тому – от деда. Через секунду до него дошло, зачем Ибрагиму понадобился кинжал, и рука на полпути остановилась. Ахмет отрицательно покачал головой и отвернулся. Ибрагим вскипел:

– Ахмет, брат, дай мне кинжал, я его зарежу.

Пашка так и стоял в середине импровизированного ринга и настороженно ждал, чем же все это закончится. Вот кто-то из боевиков выдернул свой кинжал и понес Ибрагиму, держа за сверкающее на солнце ярко отточенное лезвие.

– Нет, Ибрагим, это не дело, – вновь послышался голос Усмана.

Боевики возмущенно загудели. Один из младших командиров сел обратно на траву и спросил удивленно:

– Чего ты, Усман? Пусть он его зарежет, разве не для этого его привели?

– Не для этого, – подал вдруг голос Султан. Он был явно раздражен. Продолжил громко, для всех, – его привели для того, чтобы проверить мужество наших парней, подготовить их к священной битве. А наши доблестные бойцы не могут завалить безоружного, замученного щенка! Хороши воины, нечего сказать, – он помолчал. На поляне тоже было тихо. После минутной паузы продолжил, – этот ублюдок дрался честно и не отвернулся ни разу. Кто-то из вас заподозрил его в нечестном, недостойном мужчины приеме или ударе?!

Пристыженные бандиты загудели. Пашка стоял, отскребывая с локтя старую засохшую ссадину и слушал непонятную речь.

Командир полевого отряда тем временем заканчивал:

– Вот пока не сможете победить хотя бы этого ребенка, страдающего дистрофией, вы мало чего стоите, и пускай Аллах отрежет мой язык, если это не так!

Отряд взорвался. Отовсюду слышались негодующие голоса обиженных словами командира. Кто-то соглашался, кто-то хохотал. Некоторые уже полезли было на ринг, чтобы восстановить нарушенную справедливость. Остановил рыжебородый:

– Два боя для одного в один день – этого достаточно. Попробуете свои силы в следующий раз. Ведите пока второго.

Пашку усадили на траву неподалеку от темнеющего землей квадрата, где он достаточно непринужденно одержал две победы подряд. Он удивился, что его оставили в покое, но напряжение только усиливалось. Особенно когда он увидел идущего без наручников Виталю. Того так же заставили раздеться, и втолкнули в ринг.

Несмотря на то, что очень многие рвались сейчас на середину, Султан указал на еще одного молодого, крепенького чеченца лет двадцати. Остальным пришлось с этим смириться и занять наблюдательные позиции за периметром.

Виталя даже не заметил сидящего поодаль Пашку. Его всего колотило, безумный взгляд метался от лица к лицу. Когда противник бросился на него, он, видно, и не понял, что нужно сопротивляться, пока сам чеченец не объяснил ему это на жестах и ударах. Он был, как и Руслан, в одних лишь накладках, и не прошло и минуты, как Виталя свалился на землю с окровавленным лицом. Несколько раз он поднимался, но снова и снова был сбит жесткими ударами. Бывший студент не умел драться, но честно отмахивался от наседавшего на него оппонента. Боевики ревели от воодушевления, требовали смертного исхода. Пашка смотрел на происходящее, а от переживания у самого даже плечи подрагивали. Встать бы да пойти на третий раунд… Он-то знал, каким образом можно усмирить не в меру агрессивного нохча. Но, конечно, это была бессмысленная затея. Твоя очередь прошла, и радуйся, а что решат с Виталей, хочешь не хочешь, но от тебя это зависеть не будет.

Еще парочка прямых в лицо, и Виталя вновь внизу, капая на траву красным из снова разбитого носа. Чеченец пнул его, приказывая на картавом русском:

– Вставай!..

Но послышался голос Султана, и все разочарованно загудели.

– Хорошего понемногу, – заявил командир, – на сегодня с них достаточно. И вы тоже заканчивайте. Намаз скоро…

Усман наклонился к нему:

– Дорогой, но у тебя же были определенные планы на них именно сегодня…

– Пусть еще поживут, – скривился Султан, – мне хочется на того еще посмотреть, – он небрежно мотнул головой в Пашкину сторону, – второй-то овца, а с этим хочется понять, что это было, повезло ему или как?..

Он пальцем подозвал Абу.

– Отведите их обратно. Да, скажи Ахмету, что может их покормить. И смотри за светлым, пока идете. Ты видел поединки?..

Абу самоуверенно хмыкнул, но к Пашке подошел, держа автомат в руке, а не за спиной.

Виталя поднялся сам, отплевывая вязкую красную слюну. Он увидел Пашку, только когда его выпихнули с ринга и сунули в руки одежду. Пашка за своей сходил сам под настороженным взглядом автомата Абу. Встретился взглядом с Виталей, кивнул головой: как ты?

Что-то вроде радости появилось у Витали в начавших заплывать глазах, когда он понял, что на сегодня их, кажется, оставили в покое.

Их уже было повели по направлению к яме, но тут Султан коротко каркнул, и Пашка ощутил тычок автомата в спину:

– Туда!

Главари уже поднялись, тоже собираясь уходить с поляны. Пашку подвели к Султану, и тот задал один только вопрос на своем ломаном русском:

– Откуда так биться можешь?

Пашка предполагал, что его спросят именно об этом. Напустив на себя вид деревенского простачка, ответил, пожав плечами:

– Так у нас в городе секция бокса была, я ходил туда немного.

– А ногами дерешься… – встрял Усман.

Султан молчал, глядя куда-то мимо Пашки.

– Так там в соседнем зале еще секции были, карате там, дзюдо всякое, – мрачно ответил Пашка, – у нас там делать все равно нечего, я туда тоже заходил иногда.

– И что? – подозрительно прищурился Усман, – тебя там вот так… научили?

– Я сам научился! – сказал Пашка, нарочно впуская в голос нотки гордости. Он заметил, что чеченцы любят выражаться именно таким образом, с плохо скрываемым тщеславием, граничащим с заносчивостью. Самому ему претила такая форма общения, достаточно глупа, конечно, но тут уж не до приличий – поверили бы.