Текст книги "Рехан. Цена предательства"

Рядом с лежавшими в темноте лазутчиками тоже простучало, выбивая кирпичную крошку из стены.

Прервав беседу, «угловые» встали и, подхватив свое оружие и брезентовые пояса с магазинами, поспешно скрылись на лестнице, ведущей вверх, наверное, в основное здание. Судя по выкрикам и плотной стрельбе, там наверняка находилась если не основная, то, во всяком случае, достаточно большая часть боевиков.

Как показалось Пашке, Летеха довольно крякнул. Повернул голову к своему бойцу, показал молча на место, куда следовало двигаться. Коротко ткнул пальцами в обрезанных перчатках на свои глаза, потом на лестницу. Пашка показал – понял, слежу за лестницей, прикрою.

В неверном свете падающей за окном осветительной ракеты блеснуло лезвие. Летеха бесшумной тенью двинулся к окну.

Пашка тем временем быстро переместился на угол пристройки, откуда просматривался темный проем лестницы и выход на улицу. Оба боевика оказались сейчас прямо перед ним, в нескольких метрах. Стоило одному из них обернуться…

Втянул дрожащими ноздрями морозный воздух, пропитавшийся гарью пороховых газов и еще чем-то, присущим только заводским зданиям. В окно напротив завывала усиливающаяся метель, закидывая в промерзшую пристройку порции крупного жесткого снега. Покружившись, тот укладывался по полу и углам в странном, ему одному ведомом порядке.

Руки начали дрожать. Этого еще не хватало, одернул себя Пашка. Выдохнуть бы да вздохнуть полной грудью несколько раз, это помогло бы, но сейчас как раз этого делать не стоит. Глаза бегали по сторонам, прислушиваясь к посторонним звукам, но все время держали в поле видения лейтенанта и двух бандитов впереди. Снайпер снова выстрелил. Убрал голову, сдвинулся вправо на полметра. Что-то сказал пулеметчику…

Большая тень скользила по бетонному полу. Пашка подивился, что под огромным телом Летехи не брякнула ни одна из множества гильз, ни звякнул ни один осколок из множества битых стекол. Как ему это всегда удается – и по снегу он ходит бесшумно…

Летеха полз до того момента, пока было возможно. Его «Гроза» была закинута за спину. Только один кинжал…

Снайпер перевернулся, часто моргая глазами. И сразу же раскрыл их широко – из темноты на него быстро, очень быстро надвигалась призрачная тень. Дернулся за винтовкой, понял, что не успеет, рука метнулась за тесаком, лежащим рядом. Видимо, чтобы не мешал стрельбе, выложил рядом.

У Пашки внутри сжалось – успеет, нет? Придется стрелять. Начал ловить задергавшейся мушкой снайпера, но тут тень взвилась с бетонного пола и боевика закрыла мощная спина Летехи. Штык-нож полоснул темноту наподобие молнии и наемник, захлебнувшись, повалился на спину, подставляя разрезанное горло гуляющему ветру.

Второй успел заорать истошным голосом и почти уткнул свой пулемет в невесть откуда взявшегося русского головореза, но тот только дернул за ствол, пнув боевика в грудь ногой. Пулемет остался в руках у лейтенанта, но он не стал с ним заморачиваться, просто выкинул одним движением в окно. Ищите потом. Сам же бросился за резво вскочившим на ноги и, догнав, несколько раз быстро ткнул ножом в открытую шею. Отскочил в сторону, от брызнувшей крови.

Возник перед еще стоящим, но уже умирающим боевиком и с оттяжкой воткнул ногу тому в живот. Голова с руками мотнулись вперед, как у куклы, и наемника унесло вслед за пулеметом, в кружащую за окном метель.

Бесшумно все-таки не получилось. На лестнице наверху послышались встревоженные голоса. Пашка опомнился, только когда темные силуэты появились на площадке этажом выше. Ствол в их сторону – длинная очередь, сметающая лишних с площадки. Несколько фигур упали, остальные исчезли в темноте. И сразу же поверх их теней замелькали рваные огоньки. Над головой дробно застучало.

Было слышно, несмотря на весь шум, как всколыхнулось все здание. Запаниковали, черти, с некоторым злорадством успел подумать Пашка и бросился за Летехой, который быстро вылетел на улицу, не забыв дернуть Пашку за рукав маскхалата. Скрываться уже не было смысла. Надо было уносить ноги.

Летеха рявкнул:

– Уходим! – на прощание с разворота выстрелил два раза за Пашкину спину. Два щелчка, почти неразличимые в общем шуме, и еще две тени остались лежать на полу, осаженные точными выстрелами. И исчез в набирающей силу вьюге на улице. Пашка нырнул за ним щучкой, выставив автомат перед собой.

Позади в помещении раздался взрыв, еще один. Летеха закинул внутрь третью гранату и, хохотнув, рванул своего бойца за плечо, указывая направление:

– Туда.

Понеслись по руинам и камням, пригибаясь к земле и петляя. Вокруг дробно застучали пули – им вслед палили, скорее всего, наугад. Быстро реагируют, черти, надо отдать им должное, не теряются. Одна из пуль, противно проверещав рикошетом, прошла рядом с Пашкой, еще одна высекла из кирпичной стенки осколки, один из которых больно ударил по костяшке ноги, обутой в берцы.

Не очень интересно. Пашка несся что есть мочи вслед за Летехой, уже забыв про зигзаги. И все равно не поспевал за своим офицером – тот классически пригибался, дергал тело то в одну, то в другую сторону. По такой мишени и не прицелишься.

Отбежали уже неплохо, вот-вот должны были начаться постройки, где они будут уже вне зоны досягаемости чеченских пуль. В небе взвилось сразу несколько осветительных ракет. Причем с обеих сторон. Одни ловили лазутчиков, вторые пытались углядеть, что же происходит на другой стороне.

Светло, как днем, блин. Если бы не плотный сухой снег, они были бы как на ладони в этих развалинах.

Выскочив за очередную стену, Пашка чуть не полетел лицом вниз. Навстречу им возникло несколько фигур. Явно не наши. Откуда они взялись здесь?.. Тоже разведчики, или просто с поста возвращались на базу, кто ж теперь скажет.

Выстрелы раздались одновременно. Чужие двигались осторожно и были готовы к неожиданностям. Летеха же среагировал моментально – «Гроза» щелкала, разряжая своим щелканьем свистящий ветер и сбивая темные колышущиеся по снегу тени. Ракеты в небе не гасли, зажигаясь одна за другой.

Пашка даже не успел выстрелить. Вскидывая свой АКС, почувствовал, как неожиданно его разворачивает, и только секундой позже почуял ожог в плече и боль, немотой охватившей всю правую руку. Ставшая неверной кисть разжалась сама собой, и автомат ненужно повис на обмотанном вокруг предплечья ремне.

Он присел. В глазах потемнело. Вроде бы несколько боевиков успели уйти, но это было непонятно. Как непонятно уже было, откуда ждать нападения и куда уходить. Здоровой рукой размотал ремень, положил автомат перед собой на снег. Быстрее, быстрее ты… Дрожащими пальцами нащупал в разгрузочнике гранату, выдернул чеку зубами, ломая клыки. Швырнул в ту сторону, откуда появились боевики. Достал вторую.

Со стороны кафе стрельба тоже усилилась. Преследующие спецназовцев залегли, стреляя в две стороны. Надо же так, между двух огней попасть. В неверном, но достаточно ярком для зимней ночи свете было видно, как распахивается снег от множества чужих пуль. Похоже, немногие, как и сам Пашка, видели явного противника, паля наугад по руинам.

Где Летеха? Пашка сквозь болевую, мутящую пелену всматривался по сторонам. Никого…

Его охватило отчаяние. Вокруг уже ничего не было толком видно, кроме вспыхивающих огоньков и камня, за которым он нашел ненадежное убежище. Вот приплыли, пронеслась шальная мысль.

Падающий вниз круглыми медленными лампами свет наконец погас, и прежде чем в небе с шипением зажглись новые, совсем рядом знакомо защелкала «Гроза» и послышался Летехин рык:

– Хули расселся!? Туда! – и в очередной раз дернул его за халат, указывая направление. Пашка бросил куда-то назад вторую гранату, схватил автомат в левую руку и бросился в темноту.

Уходили другим путем, все сплошь по развалинам, и эта дорога была не столь спокойна, как та, по которой они сюда пришли. Пробежав метров пятьдесят, оказались перед каналом, который растекался здесь довольно широко. Летеха в один прыжок, не останавливаясь, оказался на другой стороне. Мгновенно развернулся, присев на колено и целясь в тыл, прикрывая этим Пашкину спину.

Пашка же несколько замешкался, отвлекся на боль в руке. А может, просто росточком не вышел, но, отчаянно прыгнув над исходящим паром ручьем, понял на лету, что не дотягивает. И приземлился у противоположного края по колено, разбрызгивая по сторонам пахучую жижу. В глазах стало еще темнее от отдавшейся в раненой руке боли. Свободной он уперся в берег, помогая себе автоматом, словно посохом, и выбрался несколькими рывками на схваченную морозцем землю.

По водной поверхности канала, вздымая высокие фонтанчики, пронеслась очередь. Из виду их еще не потеряли. Это подстегнуло Пашку и, разогнувшись, он бросился вверх по берегу вслед за вскочившим Летехой.

На взгорке они оказались почти на открытом пространстве, простреливаемом со всех сторон. Пропетляв зигзагами между руин, в какой-то момент пришлось броситься на землю и ползти дальше, пригибая голову от жужжания в морозном воздухе.

Ползти было тяжело – на одном здоровом локте за Летехой особенно не угонишься, приходилось напрягать все силы, порядком истощенные этой командировкой, но получалось плохо. Все время отвлекался на раненую руку. Что там, блин – кость ли раздробило, еще что? Рукав набряк кровью, и не оставляла мысль – не истечь бы по дороге, быстрее уже до своих доползти…

Заползли на заводскую территорию, с обратной стороны примыкающую к территории кафе. Проползти эти разгромленные цеха с сорванными крышами и стоящими в разные стороны стенами – и мы, можно сказать, дома…

Внезапно Летеха остановился. Пашка ткнулся ему лбом в каблуки и замер. Что там еще? Ползи ты быстрее, черт долговязый, устало подумал он и прикрыл на секунду глаза. Внутри мутило, голова кружилась. Не истечь бы… Руку он уже не чувствовал, начинало неметь все плечо.

Что-то не так…

Несколько раз Летеха пытался двигаться вперед, и каждый раз перед ним с тяжелым визгом по бетону чиркала пуля, с противным смешком уносясь рикошетом дальше. Понятно, снайпера вычислили. Хрен пройдешь там теперь. И не понять, откуда стреляют, все в поземке, темно, в глаза летит, забивает жесткий мелкий снег. А позади Пашки по наклоненной, сломанной надвое стене нервно стучали пули, откалывая куски от бетона, пытаясь достучаться до невольных пленников. Попробуй сунься обратно, нашпигуют свинцом, как… Даже думать не хотелось. Ходу не было ни назад, ни вперед. А сверху и снизу шли ровные плиты бетонных панелей. Подними голову – и упрешься в верхнюю. Ровная такая коробочка получилась. Все видят теперь, что они там, только достать не могут. Вот и попали.

Сквозь относимые ветром недалекие выстрелы и свист ветра можно было расслышать торжествующие выкрики. Конечно, как не понять, что они в своем ненадежном укрытии практически обречены. Дернешься в любую сторону – тут же достанут, не дернешься – так и будешь лежать здесь до окончания грозненской войны.

Летеха массивным телом немного развернулся к лежащему позади Пашке. Неподалеку тут же пронеслась пуля, отозвавшись на легкое шевеление, с фырканьем стукнула в камень и исчезла в поземке.

– Нормально! – как показалось Пашке, Летеха крикнул это нарочито бодро, – можем лечь поспать. Сюда они уже не доберутся. Не пойдут…

– Угу, – выдавил из себя Пашка, прислушиваясь к безжизненной руке. С безысходностью подумал про себя, что теперь-то уж точно кровью он истечет. Вроде как уже не текла так бурно, как минут пять-десять тому назад, но все равно чувствовалось, как каплями стекает по локтю, как непослушная правая кисть липко присыхает пальцами, испачканными красным. Рукав набух, стал тяжелым. Нормально… С каждой каплей из раны выдавливается жизнь. Его собственная, не чья-то. Не Летехина… И наконец стало страшно. Тело внутри словно ждало этого страха, заныло в груди, сжалось в нехорошем предчувствии сердце. Вот те на… Ему лет всего сколько?.. Как по-дурацки получается все. Для чего жил-то?.. Помучиться и все?..

Пашка замер на ледяном бетоне. Как же так-то?..

Из этого ступора его вывел на удивление ровный и спокойный для сложившейся обстановки голос лейтенанта:

– Ну чего у тебя там с рукой? Навылет?..

Когда только он успел заметить, подумал Пашка. Помолчал, ответил непослушными от холода губами:

– Навылет, кажется. В плечо…

– Кость не задел? – поинтересовался командир, словно добрый дядечка доктор в своем теплом и светлом смотровом кабинете. Очень медленно и очень осторожно еще придвинулся к Пашке боком, чтобы увидеть в темноте лицо своего бойца. Над головами прожужжала пуля, будто неторопливо пролетая над попавшими в ловушку.

– Нет. Не знаю, – подумав, ответил Пашка, – онемело все. И течет…

– Ясно, – Летеха неудобно выгнулся, нашаривая что-то у себя за спиной. На движение опять не замедлили отреагировать – сразу две пули черканули впереди него по бетону и унеслись прочь.

– Жгут держи! Затянешь сам?.. – спросил он у Пашки, разрывая зубами прорезиненную оболочку МП, – я не смогу помочь, сам видишь, здесь не развернуться.

– Попробую, – пропыхтел Пашка, осторожно переваливаясь на левый бок. Прощупал рану, пытаясь выискать отверстие. Ничего не нашел, только сквозь немоту коротко прорезалась боль и в плече нестерпимо зажгло. Стиснул зубы, чтобы не застонать. Еще этого при Летехе не хватало. Аккуратно перекинул резиновый жгут, пахнущий больницей, поверх рукава, у самого плеча, затянул его неловко, помогая зубами.

– Крепче тяни, – посоветовал Летеха, – ничего с ней не станется.

С чем именно не станется – с рукой или с раной, Пашка не стал уточнять. От боли в глазах потемнело, показалось, что все вокруг в разноцветных разрывах пуль. Потом темнота неохотно отошла, а руку он вообще перестал ощущать. Было холодно, очень холодно, тело промерзало под легким маскхалатом и бронежилетом, который изначально не мог его спасти ни от чего, если только от тычка ножом. Так, легкая психологическая защита. Намокшие при прыжке через ручей штанины сковало корочкой льда, кажется, в самих берцах тоже уже захрустело.

Здоровая рука окоченела от холода, и он, положив автомат рядом с собой, постарался припрятать ее в воротнике, поближе к шее, там теплее. Голову стало тяжело держать, и, распрямившись телом, он положил ее прямо Летехе на ботинок. Тот не шевельнулся. Да, так легче.

Чуть погодя Летеха сказал серьезно:

– Держись, Пашков. Не засыпай только.

– Ладно, – сипло отозвался Пашка.

Сколько они так лежали в этой темноте под пулями, Пашка не мог сказать. Потом уже, восстанавливая хронологию ночи, насчитал около трех-четырех часов.

А пока он просто лежал, прижимаясь к ледяному бетону и равнодушно ощущая, как тело пронзают беспощадные морозные иглы. Да, этот мир достаточно беспощаден, устало думалось Пашке.

Летеха время от времени что-то говорил ему, приказывал, но Пашка даже уже и не слышал, что именно. Кажется, он все-таки засыпал, глаза заволакивало мутной, сладостной пеленой. В это время свист ветра приглушался, потом снова становился нестерпимо резким, пение пуль по камню сливались с шорохом снега по колом вставшему от мороза маскхалату. Бетон неудержимо высасывал тепло из коченеющего тела и Пашке казалось временами, что хорошо ведь лежать вот так – в безопасности, засыпая, и делать ничего не надо больше. Хорошо…

Видимо, он все-таки действительно заснул или отключился, потому что Летехе, чтобы докричаться до него, пришлось стряхнуть его голову со своего ботинка и пихнуть несколько раз каблуком.

Пашка с трудом поднял голову, разлепляя склеенные инеем ресницы. О Летехин же каблук поправил наползшую на глаза шапку.

Метель уже переходила в бурю. Свист ветра становился все более устрашающим. Крутящаяся по земле поземка превратилась в снежный вихрь, заметающий все вокруг. Через продырявленное снарядом отверстие в плите уже не проглядывало черное чеченское небо – все заволокло белым. С трудом он расслышал последние слова Летехи:

– … стрелять мешает! Сейчас со следующим порывом уходим отсюда, они не успеют, не видно ни хрена. Иначе, Пашков, мы здесь еще надолго останемся… Так что, сынок, давай, грейся! Понял?…

– Понял, – шепнул Пашка неподатливыми обмороженными губами, и повторил громче, – понял!

Начал активно, как ему показалось, разминать оледенелые конечности. Как же тяжело, больно, блин. Лучше бы лежать так, не двигаясь. Пускай бы Летеха один валил отсюда, да оставил его наконец в покое. Но нет, даже если он не пойдет опять за ним, ведь вернется, может, не один, так со всей группой, отбивать будут душару. Такого позора не надо. Сам справлюсь. Нефиг залеживаться. Лучше уж пулю в спину от чехов, в случае неудачи.

Вот где-то по спине пробежал теплый робкий огонек. Вспыхнуло болью плечо поверх наложенного жгута и тело, примерзшее к бетону, с болью начало двигаться.

– Готов?! – свирепо обернулся офицер к солдату.

– Так точно! – рявкнул в ответ Пашка.

Тело сразу начало двигаться быстрее, через силу. Торопливо потерев нечувствительную ладонь здоровой руки об онемевшее лицо, схватил автомат, наматывая ремень. Не выронить бы, а то потом долго бить будут…

Летеха подобрал под себя ноги. Крикнул назад:

– Сейчас! На счет «три»! Раз!..

С хрустом оторвался от бетона обледенелый маскхалат.

– Два!..

Подбираясь, сжал скользкий ледяной АКС непослушными пальцами.

– Три!!!

И ноги лейтенанта, скрежетнув по бетону, скрылись из виду. Осталось только темное пятно, свободное от снега.

Пашка рванулся вперед, стараясь не выронить оружие. Выкарабкаться бы быстрее из этой коробки… Две секунды показались вечностью. На занятиях за такую медлительность раз пятьдесят туда-обратно бегал бы. Вот щелкнула пуля при выходе. Еще одна, рикошетируя от стены к стене, погналась за ним – как только не догнала? Несколько штук пропело, но уже где-то сбоку. Прав был Летеха, потеряли их в этой снежной буре.

Ушел!.. Ушли!

Правая рука болталась безжизненной плетью вдоль тела. Он ее совершенно не чувствовал, он с ужасом будет смотреть на нее чуть позже, спустя какие-то минуты. А пока он бежал, несся что было мочи и оставшихся сил, выглядывая в непроглядной вьюге мелькающие пятна Летехиных берц. Ледяной ветер с хрипом залетал в легкие вместе с колючими льдинками, реющими в воздухе, и тут же вылетал, не успевая согреться.

Бежали всего-то минуты две, перескакивая через разрушенные стены, битые камни и оледенелые трупы, но Пашка выдохся. В какой-то момент показалось, что он может, так и умрет на бегу, как казалось в первые недели службы, но вместо этого просто налетел на широкую спину лейтенанта, застывшего у стены. И не оглядываясь по сторонам, уже понял, что они у кафе. Чередил темноту трассерами внешний пост. И ему уже даже совсем неинтересно, кто там сейчас из наших… Не упасть бы…

Летеха осторожно выглянул из-за угла. Долго всматривался в темноту, потом громко позвал:

– Бабай!

От поста прекратилась стрельба и все затихло. Наверное, переводили стволы в их сторону.

Летеха кашлянул и произнес, обращаясь не то к Пашке, не то к самому себе:

– Рацию надо было взять. Пригодилась бы раньше. Торчим здесь, как идиоты.

И крикнул громче:

– Бабаев, щенок, оглох там, что ли!?

– Никак нет, – отозвался неуверенный голос Бабая, но его тут же перебил другой, властный голос Ротного.

– Руслан, волчара, где вас носит, черт бы вас драл! Стойте пока, я скажу, чтобы не стреляли.

Приказ Бабаю, и быстрые шажки по снегу. Через минуту все окна и посты затихли, и Летеха с Пашкой беспрепятственно преодолели последние пару десятков метров. Шагнули в двери кафе, мимо раскрывшего свой чумазый рот рядового Бабаева. После жесткого морозного ветра со снегом внутри показалось по-райски тепло.

Ротный, раздув свирепо ноздри, отчитывал Летеху, как мальчишку:

– Куда тебя несет вечно!? Почему не доложил опять? Приключений не хватает, романтика взыграла? Я уж думал, грохнули тебя чечены наконец, словил железку бестолковой своей головой!..

Так говорил Ротный, но в голосе прорывалось сдерживаемое с трудом облегчение, и все понимали, конечно, что это так, положено. Что Ротный безмерно рад, что они вышли живыми и…

– Пашков ранен, – виноватым тоном, словно извиняясь, что вынужден перебить, произнес Летеха, кивая на своего солдата.

– Ты мне всех бойцов угробишь, – в сердцах сказал Ротный и зычно рявкнул на все кафе, – фельдшер!!!

Тем временем с Пашки уже стягивали маскхалат, разрезали камуфляж и расстегнули лямки бронежилета. Через минуту окровавленный халат валялся ненужной тряпкой в стороне, откинутый чьей-то ногой, а рядом с Пашкой уже суетился молчаливый прапорщик-десантник, стирая спиртом присохшую кровь и обрабатывая рану.

– Придется на отправку, – поморщился Ротный, оглядев раненую руку.

Пашка взвился:

– Никуда я не поеду!

– Поговори еще, -пригрозил Ротный, а Летеха выразился еще проще:

– Рот закрой.

Андрюха, с самого начала не отходящий от товарища, утешал его, как мог:

– Да ладно, здорово же! В часть поедешь, отпуск домой возьмешь…

– Да нахрен надо, – слабо вырвалось у Пашки, – я здесь хочу… – и от волнения или чего-то еще отключился.

Ротный покачал головой:

– Тоже отморозился, сердешный. Как и ты, – при этом он посмотрел на Летеху. Тот только усмехнулся, пряча лицо. Ротный устало потер щетину ладонью, – у десантуры одного тоже задело. Тоже вывозить надо…

С утра Пашку запихнули в госпиталь вместе с раненым десантником и повезли в госпиталь, располагавшийся в аэропорту.

Пожилой усатый хирург заявил, по новой обрабатывая рану:

– Сквозная хреновина… Повезло тебе, парень. Через неделю уже дрова колоть сможешь. Прошла под кожей плеча и вышла через мышцу-разгибатель. Кость не задела, вену не порвала и сама, можно сказать, продезинфицировалась. Чудом не отморозил, вот здесь тебе повезло вдвойне. Еще бы немного…

– Так меня не отправят никуда? – с надеждой спросил у него Пашка, с трудом моргая слезящимися глазами.

– В госпиталь все равно надо, – объяснил хирург, – у нас-то здесь просто перевалочный пункт и срочные операции. Работы уйма… А там отлежишься, пролечат как следует, мало ли что…

– Можно меня не отправлять, а?! – с отчаянием воскликнул Пашка, – на мне все как на собаке заживает, честное слово!

– Ну-у, не знаю, – с сомнением протянул медик, – была бы погода летная, я бы тебя сегодня же грузом «триста» перевел… А так все равно несколько денечков придется у нас побыть.

И оба глянули за оконное стекло, где бесновалась снежная вьюга, один мрачно и с досадой, а второй – с надеждой во взоре.

Пашка честно пил все прописанные лекарства, что ему давали, неплохо питался – после передовой с ее вечно недостающим сухпайком пресная больничная еда казалась пищей богов. К тому же «гуманитарка» перепадала. Да, в госпитале и отношение немного другое. Слабости поймали аэродромные… Вместе с гуманитарной помощью приходили письма. Много писем. Подавляющая часть от школьников всех школ, наверное, России. Несколько писем Пашка прочитал, но потом зарекся – горло перехватывало. Он-то думал, что они здесь одни, и кроме как очередной гадости о них никто не скажет, а тут.. Одни только журналисты, причем не только иностранные, а вроде свои же, о тебе такую погань говорят… А ну их… Покормили бы сами вшей в окопах на передовой под обстрелами, суки купленные, да на одной банке мерзлой жратвы в день… Пацаны там на голом бетоне по два-три часа в сутки спят, и даже не знают пока, что вы тут о них пишете.

Ходил на перевязки, гладил раненую руку, чуть ли не уговаривая ее – заживай, миленькая, давай быстрее…

На четвертый день, заметив, что метель стихает, бросился в кабинет к главврачу.

– Во!.. – гордо говорил он, демонстрируя, как рука в локте свободно гнется в любую сторону и сжимается-разжимается кулак, при этом отчаянно стараясь сдержать выступающие от боли слезы, – спасибо Вам, совсем как новенькая.

Военный медик устало поглядел умными глазами на испарину, покрывшую Пашкин лоб. Сказал только:

– Дурачок ты… – и выписал сопроводиловку с выпиской до места расположения полка с пометкой «годен к дальнейшей…».

Ближе к вечеру Пашку на опасно трясущемся по выбоинам фургоне «ГАЗона» подвезли к своей группе в полуразрушенную школу, где они базировались. Сдержанно радуясь при дедах, навстречу вывалились Головастик с Андрюхой. Обнимая, старались не задеть раненое плечо. Здесь же Бабай, Кузя, Грег, Сеня… Пацаны…

Ротный молча выслушал доклад о прибытии, задумчиво поглядел на солдата и кивнул:

– Ночью заступаешь в дозор, подготовь оружие.

– Есть! – радостно рявкнул Пашка.

Кто-то из дедов хмыкнул:

– Ну, разве я не говорил, что Пашков – конченый придурок?..

Но большинство дедушек группы спецназа были все же на стороне Пашки и, оборвав реплику, сдержанно похвалили:

– Молодчага, Пашков. Мужчина… Не оставил своих.

Пашку изнутри распирало…

***

Вчера за ними не пришли. Пашка вообще-то предполагал, что тренировочные бои теперь будут проводиться каждодневно. Тренировочные – они, конечно, для местных, а для него с Виталей это широко распахнутые врата на тот свет. Именно поэтому некоторая эйфория по поводу своих недавних побед сменилась угрюмостью и подавленным настроением. И сейчас он сидел на окончательно высохшем дне своей ямы, хмуро разглядывая свои руки. Тыльные стороны ладоней были в неприятных саднящих цыпках. Хоть и вчера, и сегодня их кормили, можно было сказать, прекрасно, но цыпки не проходили. И неплохие порции уже неплохой еды были не в радость. Кормили их в буквальном смысле на убой. Для хороших боев нужны были хорошие куклы, особенно раз уж они умеют драться. Еда не приносила радости, лишь только легкое удовлетворение, тем более что есть все равно хотелось постоянно.

Наверху послышались приближающиеся голоса. Может быть, сейчас поведут, отстраненно подумалось ему. Поднял опасливо голову кверху Виталя, глянул на хмурого Пашку.

Над зинданом, в котором играло полуденное такое редкое уже солнце, появилось несколько теней.

Сегодня рыжебородый занимал главенствующее положение. Он стоял над самым краем, деловито поджав губы и с непроницаемым видом перебирая в руках какие-то бумаги. Султан стоял рядом, прищуриваясь и заглядывая ему через плечо. Чуть поодаль мелькала чалма вечного Абу.

Пашка посмотрел вверх и равнодушно опустил глаза, сосредоточившись на цыпках. Мало они тут шарились, что ли. Потрещат на своем да опять свалят.

На бумагах был хороший шрифт, на солнце просвечивался. Вряд ли у них здесь есть компьютер. Хотя кто его знает, что у них тут есть. Скорее всего, недавно принесенные. Особенно если учитывать четвертого присутствующего, по повадкам – чуть ли не третий командир в этом отряде. Боевик лет тридцати, молодой и спортивный, скорее можно было назвать его парнем. Высокий, подтянутый, держался очень уверенно, что было редкостью при стоящем рядом Султане. Обычно в присутствии главаря люди тушевались, это ясно виделось Пашке. Этот же только высокомерно разглядывал сидящих внизу и насмешливо улыбался одним уголком губы. Одет он был в хороший камуфляж, сидящий на нем как на заправском военном. Камуфляж был несколько грязноват, казалось, его обладатель вот только вернулся с дальней дороги. Об этом говорили и запыленные ботинки, и обросшее многодневной щетиной лицо (этот-то наверняка брился), и потерявшая блеск шевелюра на голове, в солнечном свете отливающая каштаном. Свой автомат он держал за рукоятку, положив его удобно себе на плечо.

Пашка помнил его по дороге сюда. И если он не ошибался в должностях, то этот насмешливый гордец, которого очень хотелось назвать не иначе как князем, являлся старшим Султановой охраны. Он даже несколько помыкал верным Абу, временами отсылая куда-нибудь от командира. Интересный тип, он всегда был такой, даже в дальнем переходе не переставал улыбаться и, кажется, сам переход ему был в радость, чего не скажешь о других. И на пленных он тогда не обращал ровным счетом никакого внимания. Скорее, не удостаивал своим вниманием. Ну ни дать ни взять – Князь. И что интересно, Пашка так и не понял, кто он. Парень не был похож на чеченца, ни капли. И в то же время он не был похож на русского – ни капли. И не был он похож ни на одного из всей этой банды. Тем он и запомнился Пашке. А так – телохранитель да и хрен-то с ним…

– Пашков!

Собственная фамилия хлестанула Пашку сильнее любой плетки. Он вздернул лицо кверху, вглядываясь в рыжебородого. Наверху отметили его реакцию. Да и черт с вами, что мне теперь, своей фамилии стыдиться? Я ее сам вам называл.

Усман наконец разложил бумаги в нужном ему порядке. Султан довольно почесал бороду, старший охранник продолжал безмятежно улыбаться.

Рыжебородый удовлетворенно кивнул, что-то сказав Султану, и продолжил:

– Пашков Павел Валерьянович, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, уроженец… – дальше назывались город, область, где родился и жил Пашка, школа в которой он учился, его полный адрес. Имя матери, ее место работы. Здесь Пашка заскрежетал зубами, не сдержавшись.

– …Кандидат в мастера спорта по боксу, – здесь Усман поднял брови, сделав ударение, – неоднократный победитель районных и региональных соревнований… Призывался в армию в таком-то году, служил в пятой мотострелковой роте такой-то дивизии, такого-то числа был отправлен в район боевых действий Чеченской республики… Такого-то числа с четырьмя сослуживцами… – здесь Усман сделал многозначительную паузу и понимающе глянул на командира и вниз, – с четырьмя сослуживцами, захватив вверенное им оружие, силой увели прапорщика пятой мотострелковой роты Батманова и расстреляли его в близлежащем ущелье. Сами с места происшествия скрылись и, не возвращаясь на место временной дислокации своего полка, ушли в горы. По последним разведданным, перешли на сторону вооруженных бандформирований и скрываются в одном из зимних подготовительных лагерей… – рыжебородый замолк, бросил взгляд на скривившегося Султана и перебрал листы.

Продолжил зачитывать сухие строчки, пристально посмотрев вниз, на втянувшего голову в плечи Виталю:

– Богданов Виталий Сергеевич… – дальше шли короткие данные, все по тому же шаблону, что и у Пашки.

Закончив чтение, Усман аккуратно сложил листы. Скривил уголок губы, глянув вниз.

– Ну что, Пашков да Богданов, можно теперь сказать, что вроде как познакомились, да?

Из ямы ему никто не ответил. Впрочем, ответа он и не ждал. Продолжил:

– Знаете, откуда это все? – он потряс пачкой документов в руке, – это, знаете ли, выписка из вашего уголовного дела. Заведенного на вас… Вы сейчас разыскиваетесь в связи с изложенным на бумаге как особо опасные преступники. Ищут вас и в ваших родных городах. Будьте уверены, что теперь каждая собака там знает, что вы… кто вы такие. Не буду объяснять, сами подумайте.