Текст книги "Рехан. Цена предательства"

– Я – кандидат в мастера спорта по боксу! – довершил он, вскинув голову, по которой сегодня так никто и не попал.

Не попали… А ведь шли убивать.

Чуть поодаль Виталя, согнувшись и опершись руками о колени, размазывал кровь по разбитому лицу. К разговору он, кажется, даже и не прислушивался.

Султан тоже больше не подавал голос. Хватило того, что из-за презренного солдатишки ему пришлось прикрикнуть на своих людей. Все правильно, да. Просто у командира была очень развита интуиция. Раздражение своих бойцов мало трогало его, но волновать их лишний раз приватной беседой с обреченным, грязным неверным тоже не стоило. Вождь не имеет права на ошибки, пусть и незначительные. Сегодня лучше побольше помолчать и побольше подумать. Разговаривать можно и нужно будет потом, когда мысли обретут ясный и точный ход.

Тем временем рыжебородый продолжал изъясняться с пленным на своем хорошем, немного странном русском:

– КаМээС, значит? Молодец какой… А откуда ты, в какой роте служил, я что-то подзабыл? – резко сменил он тему, и по огоньку, бегающему в глубине черных умных глаз, Пашка понял, что ничего Рыжая Борода не забыл; и не забудет, даже несмотря на свое дурное пристрастие к зелью.

– Я же говорил, в пятой мотострелковой, – терпеливо разъяснил Пашка. Игра в дурачка становилась уже напряженной, сохранять беспечный тон становилось тяжело. Ведь видит этот Усман, что не такой уж и дурачок этот Пашка.

– А город твой где? И что за часть? – допытывался рыжебородый.

На минуту Пашка смешался. Правда, скрывать такие вещи в этой войне не имело смысла – боевики всегда прекрасно и без него знали, где какая часть стоит и что делает. Не секрет, что «черти» вечно тусовались на их частотах даже по рации, имели все армейские карты и знали о планирующихся операциях федералов раньше самих федералов.

– Ладно, – по некоторому размышлению Усман махнул рукой, – идите, спите дальше.

Потом добавил:

– В следующий раз не бойся, бей как умеешь. Наши воины могут терпеть боль. Им это будет полезно.

Пашка согласно кивнул в ответ и их повели обратно по краю лагеря к их тюрьме. Хорошо говорить – бей, а вот начал бы он с этими двумя рубить в полную силу, отправил бы в нокаут Руслана, размолотил бы лицо Бычку – остановили бы чеченцев заступничество командиров, и стали бы сами командиры заступаться за такого опасного наглеца? Чего уж проще – убрать да и не думать о нем. Вот и эти идут не как в первый раз к поляне, насторожены оба конвоира. Абу, так тот и вовсе глаз не сводит, стволом в спину тычет, чтобы не забывался. Один Ахмет расслаблен внешне и с виду всем доволен. Вроде даже напевает что-то.

– Ахмет, – повернулся Пашка к чеченцу, – нас сегодня покормят?

Прекратив мурлыкать себе под нос, Ахмет нахмурил густые ровные брови и глянул на Жука. Тот отвернулся в сторону.

– Э-э, хм, не знаю…

С поляны расходились бандиты. «Физуха» на сегодня закончилась, угадал Пашка. Пленных провожали взглядами, в которых можно было прочитать и удивление, и злость, но чаще мелькала просто досада. Спортивная такая – надо же, наши проиграли. Ну, вот и познакомились, мысленно усмехнулся им Пашка.

Некоторые бойцы плескались в горном ручье внизу, даже отсюда можно было слышать веселое уханье, фырканье и подначки товарищей. Блин, сейчас бы помыться, окунуться пусть в ледяную, но чистую воду, смыть с себя все нечистоты.

Ахмет поднял багор, так и лежащий у ямы, и показал глазами на проем. Ладно хоть, что прыгать не заставили. Ствол конвоира смотрел в ему в спину то тех пор, пока Пашка не ухватился руками за железный крюк. Легко спустился вниз. За ним немного коряво спустили Виталю. Обратно потребовали наручники с ключами. Вот радость-то, хоть не сидеть прикованными друг к другу. Хоть какая-то, но все-таки почти свобода.

Наверху обезлюдело, только Абу еще какое-то время разговаривал со старым постовым, потом ушел и он.

Пашка сразу осмотрел товарища. Разбитые губы вспухли, под правым глазом растекалась плотная набухающая синева. Незаживший нос совсем не свернули, но задели хорошо – внутри хлюпало, и из ноздрей так и текло, не унимаясь. Виталя пытался остановить ее, задирая голову кверху и зажимая нос пальцами, отчего перемазывался еще больше.

Пашка оторвал ему от нательной рубашки полоску ткани и разорвал ее надвое.

– На вот, заткни носопырки, – протянул тряпочки.

Тот взял их, осторожно скосив глаза. Впихнул в каждую ноздрю, страдальчески изогнув брови.

– Кости целы? – спросил Пашка.

– Да вроде целы, – прогнусавил Виталя, – все в голову метил, гад.

– Ну, – утвердительно произнес Пашка, – откровенный мордобой был. Я думал, ты совсем сляжешь, а ты держался, молодчага.

– Да уж, – Виталя криво усмехнулся. Потом вспомнил что-то, и повернулся к Пашке, отняв руки от носа, – а ты чего, просто сидел там?..

– Почему? Я тоже на ринг попал, я же первым пошел отсюда, ты забыл?

– Но у тебя ни царапины!

– Повезло, не достали.

– А с кем дрался?

– Да, с малолеткой тем, помнишь, подбегал? Боролись они тут еще…

– Помню, – Виталя вздохнул. Вздох получился несколько судорожным, – везет же некоторым. И чего, ты его не очень там?

– Не-а, – Пашка стянул китель и начал счищать присохшую грязь, – так, по пузу зарядил разочек…

– Начинается, – испуганно произнес Виталя, – теперь точно грохнут. Не мог ты, что ли, помягче?

– Куда уж мягче, – Пашка встряхнул китель, в яме поднялось облако пыли. Добротная ткань камуфляжа легко выбивалась, возвращая одежде первоначальный цвет, – тем более, они сами просили не цацкаться с ними. Может, мне его поцеловать надо было еще?

– Попадем мы с твоими штучками. И хорош пылить, дышать нечем.

– Дыши носом – воздух фильтруется, – усмехнулся Пашка. Настроение было приподнятым. Пережитый за утро адреналин еще гулял в крови, взбадривая. Организм встряхнулся, каждая клеточка пела. За себя постоял, и как постоял! Чистая двойная победа! Показал чеченам… Впрочем, повезло, что не самые лучшие бойцы попались, у них наверняка имеются очень опасные экземпляры. Не могут не иметься…

Еще бы пожрать… Аппетит разыгрался неимоверный.

Словно прочитав его мысли, где-то через полчаса пришел один из конвоиров, без Ахмета. Молча спустил на веревке полное ведро воды и полотняный мешочек с едой. Пашка так же молча принял ведро, на лету ухватил мешочек и развязал веревку. Хотелось спросить, где Ахмет, но не стал. Да и дался тебе этот Ахмет, оборвал он сам себя, друга нашел себе, что ли?..

Виталя тем временем уже заглядывал в съестное.

– Нормально, – только и сказал он.

Внутри были бобы. Не сырые, а вареные, сытные, хорошие бобы. Много, с килограмм, наверное. Наверное, с завтрака еще осталось. Пашка заурчал, почувствовав голодную пустоту в животе. Но перед тем, как наброситься на еду, напился вволю воды и умылся. Ополоснул себя по пояс, промыл раны на ногах. Встряхнул мокрыми ступнями и натянул шерстяные носки, уже потерявшие свою форму. Обулся. Отыскал в грязи под ногами забытую фляжку, отмыл горлышко и залил доверху водой, а оставшуюся потратил на Виталю, заставив того умыться.

Виталя вяло проделал водные процедуры, подрагивая от холода. Спросил только:

– А если больше не принесут?..

– Принесут, – уверенно ответил Пашка, – теперь принесут.

И принялся за бобы, внутри еще сохранявшие тепло. Виталя присоединился к нему. У него явно не было того радужного настроения, какое было сейчас у его сокамерника. Несмотря на то, что бобы приходилось жевать, исчезли они непозволительно быстро, почти моментально, а аппетит разыгрался еще больше.

– Дожить бы до вечера, не протянуть ноги с голодухи, – посмеялся Пашка сам над собой, и растянулся на подсохшей немного земле.

Виталя переживал зря. Уже в обед наверху появился Ахмет, принес с собой вместительный сверток с едой. Там были традиционные лаваши, лук и еще по целой банке тушеной говядины.

– Ого! – Виталя не мог сдержать радостного удивления.

– Это вам Султан сказал дать, – Ахмет саркастически изогнул уголок губы. К чему относился сарказм, к Султану или к приказу накормить их получше, Пашка вдаваться не стал, с ходу принявшись за опустошение банки, откусывая прямо от лепешки огромные куски.

– Приятного аппетита, – усмехнулся чеченец и ушел.

– Угу, – промычали ему вслед пленные с набитыми ртами.

Вечером, помимо хорошей еды и термоса с чаем, Ахмет приволок еще и два одеяла – тощих, продранных одеяла, но это были все же одеяла. Тем более если учитывать то, что первое, принесенное им в начале дождей, уже просто расползалось от ветхости. Пленники поели вдоволь, старое одеяло постелили вниз, чтобы от земли не шел этот ледяной холод, а сверху укрылись принесенными.

Пашка залез в свое, как в спальный мешок, с головой, лишь ноги в ботинках остались неприкрыты. Затаился, блаженно ощущая, как разливается по телу драгоценное тепло. Сейчас он чувствовал себя почти сытым. Как мало нужно человеку для счастья… хотя счастье очень и очень относительная штука. На собственном опыте Пашка убедился, что просто так никто никого не кормит. В группе тоже была двойная порция, яйца и сок на обед, постоянно мясо давали, но и требовали ого-го… «Хавку нужно отрабатывать. Что, сынки, жрать полюбили?!.»

Поросят тоже кормят…

Уже засыпая, вспомнил цепкий взгляд Усмана. Как внимательно оглядывал он Пашкины старые шрамы, белеющие на грязном теле. И хотел, но не спросил – откуда они, солдат? Почему не спросил? Может, уже знает, или уверен в том, что узнает позже? Или сам свое любопытство сдерживает, потому что умом понимает, что этим двоим все равно умирать, так что и лишняя информация просто ни к чему. Сам-то Пашка что ему может сказать? Так, стреляли ночью, вот… попало. Эх, знал бы ты, Рыжая Борода…

Впрочем, недалеко от правды, так оно все и было – ночью.

***

Группа специального назначения вот уже четвертые сутки держала линию не то обороны, не то наступления в старом трехэтажном кафе промышленного района. О прошлом сего славного заведения напоминало сейчас немногое – вывески на полу, растащенный на дрова бар, котлы и кастрюли, чудом уцелевшие, осколки битой посуды и несколько аккуратных кокетливых столиков с гнутыми ножками. Уцелевшие взяли себе офицеры. Им, как старшим, достались небольшие комнатки, где можно было поспать и перекусить. Остальные ютились прямо на полу в вестибюле на первом этаже и в зале самого кафе там же. Второй и третий этажи занимали десантники, пришлый какой-то батальон, уже несколько поредевший за январь месяц.

Все дыры в стенах кафе после обстрелов и бомбежек были заткнуты мешками с песком. Окна заставлены ящиками из-под боеприпасов с песком, цементными блоками и теми же мешками. Оставались лишь маленькие бойницы для стрельбы. А стреляли тут постоянно.

На этой линии города, где стояло здание бывшего кафе, пролегала так называемая передовая. Буквально метрах в ста-ста пятидесяти за широкой канавой канализационного стока шли укрепления боевиков. Они зацепились там за идущие сплошняком производственные здания и крайне неохотно отдавали каждый метр, понимая, что если их выбьют и отсюда, то из города придется уходить. Впрочем, из города им все равно придется уходить, это их последний шанс выжить, это знали все. Но «чехи» упрямились, упорно не желая отдавать свой город военным. «Свой» – это громко сказано, среди боевиков уже тогда появилось очень много наемников со всех концов континента и бывшего Союза.

И круглые сутки эти метры пересекали линии красных зажигательных и зеленых трассирующих пуль, обозначая направления стрельбы. Особенно красиво это смотрелось с наступлением темноты, а ночью стрельба регулярно переходила в сплошную трескотню с обеих сторон.

Вот и сейчас, глухо придыхая, заговорил пулемет Головастика. Пашке почудилось спросонья, что Саша сел прямо на него и установил свой поганый грохочущий ПКМС у него на голове. Застонав так, что любой мало-мальски тактичный и интеллигентный человек счел бы за лучшее извиниться и уйти, Пашка перевернулся на своем спальном мешке и завернул голову в бушлат, стараясь заткнуть теплой толстой тканью свои уши. Спали в одежде. В бронежилетах и с оружием в руках. Да и не спали, так, на пару часов проваливались в черную яму, и тут же из нее выдергивали «заботливые» руки товарищей, требующих, чтобы их сменили, или при особо сильной стрельбе.

Впрочем, никакая стрельба сейчас Пашку не трогала бы. Вот только угораздило же Головастика приладиться именно к этому окну, рядом с Пашкой, будто других в этом поганом кафе не было.

В очередной раз убедившись в отсутствии какой-либо интеллигентности в Сашкином характере и в том, что очереди его пулемета вряд ли смолкнут сами по себе, он сдернул бушлат с головы и захрипел, чуть не плача:

– Головастик, урод, уйди ты куда-нибудь! Что, мест нет пострелять?..

– А?.. – к Пашке обернулось закопченное лицо товарища. Красные от недосыпа и напряжения глаза вгляделись в темноту на полу, – о, Паха, ты?

– Нет, бля, грозный чечен! Хочет тебе зажигалкой задницу подпалить, – взорвался Пашка, даже не вставая. Спать хотелось неимоверно. И ругаясь, его уже уносило куда-то, и смотрел на окружающее через подрагивающую дымку.

– Да че ты, Паха, спи, – примирительно произнес Головастик, – просто их отсюда лучше видно…

– Да мне… – Пашкины глаза заволакивала красная пелена, – дай поспать, короче! – раздражение кипело и выплескивалось волнами наружу.

– Хорош спать! – рявкнул Летехин голос у дальней бойницы в стене. В сгущающейся темноте Пашка разглядел высокую фигуру. В другое время этот рык привел бы его в ужас, но сейчас и это въевшееся чувство притупилось. Прав был тот писатель, которого как-то в детстве читал Пашка. Там девчонка задушила вверенного ей младенца только из-за того, что очень хотела спать, а тот, падла, орал ночью. Совсем как Летеха… Ой как я ее понимаю. Пашка сейчас тоже бы с удовольствием придушил кого-нибудь. Спать-то как хочется… и холодно ужасно. Пол только что снегом не заметен, а ветрюга так и гуляет. Так и гуляет… И до ветра бы сходить, но поднять себя невозможно, хоть в штаны обдуйся…

Пашка молча, очень осторожно натянул бушлат обратно на голову. Понадеялся, что товарищу старшему лейтенанту не до него, и уже через секунду почти спал.

Но Летехе было дело до всего. Пашка не видел, как тот молча выудил откуда-то баллончик с «черемухой» и бросив на пол, вскинул свой АКМ и выстрелил. Пуля настигла баллончик катившимся к Пашке. Раздался громкий хлопок и пуля впилась в покрытие пола в нескольких метрах от лежащего. Не проснувшись до конца, Пашка взвился с автоматом в руках. В ноздрях тут же защипало, а в глаза вцепились тысячи крохотных муравьев.

– Газы! – деловито скомандовал Летеха. Сам довольно уселся на край подоконника, подставив голову под сильную струю холодного воздуха, врывающегося в отверстие между мешками, баррикадирующими окно.

Пашка в панике бросил себя к вещам. Противогазы они с собой брали всегда, как положено, другое дело, что ими здесь не пользовались. Не открывая глаз и стараясь не дышать, Пашка нащупал брезентовую сумку со знакомо брякнувшим содержимым. Здесь… Будем надеяться, что это мой противогаз и он цел, очки не разбиты и банка с фильтрующим «углем» не отвинчена. Натянул одним движением и осторожно вдохнул пару раз. Вроде нормально, успокоился он и открыл глаза.

Стекла слегка помутнели от влажного дыхания и обстановка сразу показалась темной и мрачной, но в общем-то все было видно. Глаза, успевшие пару раз сморгнуть «черемухи», слезились, но утираться было поздно.

Все вскакивали, со всех сторон бежали, кашляя на бегу, к сложенным в предметы не первой необходимости вещам. Отыскивали свои противогазы и лихорадочно натягивали их на головы. Через несколько секунд вся группа, находившаяся на первом этаже, походила на небольшое стадо мутировавших слонов.

Сам командир, хоть и находился под сквознячком, утирал глаза и дышал в воротник бушлата.

Этажом выше забегали, на лестнице появилась всклокоченная плачущая голова одного из десантников. Обведя вспухшими глазами одетых в противогазы бойцов, спросил, поминутно чихая:

– Чего это у вас тут… а… спецназеры?

– Спецназовцы! – грубо оборвал его Летеха, – пока вы там все дрыхнете, чехи уже химическое оружие применяют.

– Так это… не вы? – поинтересовалась голова, не переставая чихать и плакать.

Летеха устало произнес, обращаясь к Головастику:

– Головастиков, проводи мальчика.

– Есть! – глухо ответило из противогаза и Сашка угрожающе двинулся к лестнице.

Голова тут же исчезла. За короткое совместное пребывание десантура уяснила для себя, что порой этих парней лучше вообще не трогать.

Неизвестно, что именно доложил десантник своим, но оба верхних этажа разом ощетинились сплошной стрельбой из окон.

Летеха довольно засмеялся, выглянув в темноту снаружи. Вдохнул осторожно воздух, убрав от лица воротник и сказал:

– Отставить газы! Проветрилось.

Группа рывком сорвала противогазы с голов. Замешкался один Бабай. Поднятый со сна, он умудрился вновь уснуть в противогазе. Андрюха двинул его локтем в бок и, глупо поводя резиновой мордой по сторонам, Бабай стянул маску, осоловело хлопая глазами. Лейтенант, может и заметил, но на этот раз ничего не сказал. Произнес лишь только:

– Давайте повнимательнее тут, особенно это касается тех, кто ходит на внешние посты и в дозор, – обвел всех взглядом, – остальным спать, – несколько фигур тут же рухнули на пол и завернулись в тряпки, торопясь досмотреть прерванный сон.

Летеха соскочил с подоконника и потягиваясь, бросил протирающему стекла противогаза краем бушлата Пашке:

– Со мной пойдешь.

От неожиданности Пашка чуть не выронил противогаз из рук. Только этого и не хватало. Ему еще спать полчаса. Да и вообще… Вчера Летеха брал с собой на ночную вылазку Андрюху. Пришли через несколько часов. Андрей трясущимися руками скинул автомат, вытер окровавленный штык-нож и только и сказал:

– В рот бы я все это греб…

Насчет всего остального промолчал.

А еще перед тем две ночи подряд Летеха уходил в темноту один, каждый раз с разным оружием, но неизменными двумя штык-ножами от АКМа. Исчезал в темноте, так же бесшумно появлялся, умудряясь не вызвать огонь своих же и обойти все растяжки и посты.

И вот теперь этот человек хочет взять с собой Пашку.

Деды в дальнем, более теплом и защищенном от ветра углу загудели. Послышался голос Старшины:

– Товарищ старший лейтенант, может, мне пойти7.. Или из дедсостава кому, а то чего там молодежь…

– Да, да! – поддержало его сразу несколько голосов.

Что ж, Пашка был бы и не против.

Лейтенант усмехнулся:

– Вот уж нет. Вы думаете, я забыл, что у вас дембель скоро? Три месяца осталось, помолчали бы… – в углу притихли, – а учебному взводу еще пахать и пахать, им ничего не светит и терять им пока тоже нечего. Так, Пашков?

Он грозно глянул на Пашку.

– Так точно! – крикнул Пашка, вытягиваясь.

Возражений больше не поступало.

Летеха заставил Пашку немного переодеться – снять шуршащий осенний «склон» и одеть поверх камуфляжа просторный зимний маскхалат. Вместо тяжелого бронежилета кинул ему свой, легкий, на шесть килограммов, плотно облегающий торс. На головы натянули по вязаной шапочке и вымазали лицо сажей. Как раз под цвет черно-белой ночной местности.

Пашка шел со своим оружием, взяв лишь дополнительные четыре магазина и по паре гранат в разгрузочный жилет, на него же привесил штык-нож. Сзади кто впихнул ему еще один пакет медицинского прорезиненного комплекта.

Лейтенант критически осмотрел бойца:

– Бронежилет подтяни. Попрыгай…

Пашка попрыгал. Ничто не звякало, плотно пригнанное к тело. Брякнул еле слышно ремешок штык-ножа, но, кроме Пашки, его никто и не услышал.

Сам Летеха оделся практически так же, только бронежилет не одевал и запасной кинжал вложил в ножны на голени, плотно стянутой ремешками. Из оружия выбрал спецназовский пистолет-пулемет ОЦ-14 -4М «Грозу» с оптикой и несколькими рожками. Табельный пистолет и несколько гранат.

– Мы ненадолго, постовых предупредите.

– Хорошо, – Буйвол хмуро проводил уходящих к выходу.

– Заодно «Грозу» пристреляем, опробуем в городских условиях, – взвесил оружие в руке и передернул затвор.

Летеха лукавил – все оружие, взятое им с собой в командировку, было давным-давно пристреляно, выверено и опробовано.

Провожаемые взглядами бойцов, вышли наружу. В лицо ударил жесткий морозный ветер, стреляя в лицо мелкими снежными иглами. Пашка поежился. В непродуваемом «склоне» с капюшоном да в большом тяжелом бронежилете было бы куда как теплее.

– Хороша погодка, – крякнул офицер и, пригнувшись, скользнул вдоль бетонной плиты, положенной перед вывороченными дверями на раскромсанный бок. Пашка последовал за ним, опасаясь отстать хотя бы на шаг.

В десятке метров от кафе находился внешний пост. Громоздилась гора бетонных обломков, выложенная полукругом. Она была укреплена мешками с цементом, притащенным сюда из соседнего завода. Внутри этого поста всегда находились двое бойцов группы. Вот и сейчас Пашка узрел в темноте две знакомые тени – Грег с учебного взвода, и Миха Комякин, солдат второго боевого взвода, рослый парень с правильными чертами лица. Грег примостился у камня на колене, всматриваясь в темноту перед собой через прицел ночной оптики СВД. Время от времени винтовка хлопала выстрелом, а Грег замирал, снова выглядывая кого-то в снежной буре напротив. Ночная стрельба была делом не только обязательным по причине военных действий, но еще и непременным условием. Таким образом, все знали, что постовые не спят, а находящиеся на противоположной стороне боевики делали свои выводы и не спешили предпринимать активных действий.

По всему городу шла стрельба, в небе то тут, то там взвивались осветительные ракеты – желтые, красные, зеленые. Вот и сейчас одна из ракет хлопнула в ночное небо и местность вокруг кафе и прилегающие окрестности озарились неясным, плывущим светом. Грег сразу прижался поплотнее к огромному куску бетона, стараясь слиться к камнем. Рядом спокойно сидел на мешке Комякин и покуривал сигаретку, укрывая ее огонек в ладони.

Летеха привидением возник перед ним и двинул кулаком сверху по «сфере».

– Что, Комякин, это мы так на посту стоим? – хотел знать лейтенант, – почему на посту курим, у противника под носом?

– Так я же в кулак, – попытался оправдаться Миха, – на пару затяжек.

От неожиданности он смял тлеющий огонек прямо в пальцах.

– Понятно. Придем – поговорим… – невозмутимо пообещал Летеха, будто уходил в штаб за зарплатой.

Миха сразу сник. Где-то в глубине души он уже не хотел, чтобы лейтенант возвращался.

Между тем Летеха раздавал указания:

– Мне нужно от вас минута тишины, а затем двадцать секунд плотной стрельбы. Прикроете нас, всех отвлечете. Стреляйте, пока патроны не кончатся, а потом по обычному плану.

– Есть! – пристыженный Комякин ловил сейчас слова на лету, желая оправдаться.

– Пашков, за мной!

Грег удивленно поглядел в Пашкину спину.

Когда ракеты в небе на короткое время погасли, две тени метнулись вдоль стены в развалины соседнего дома.

– Отсюда и двинем, – вполголоса произнес Летеха, – дорогу видишь?

Стволом, на который был наверчен глушитель, указал на прогалину, уводящую в сторону вражеских позиций.

Пашка кивнул.

– Через пятнадцать метров я пойду большими шагами, двигайся след в след – там заминировано. Дальше ручей этот вонючий, там тоже смотри поаккуратней, не свались. Черти про тот брод еще даже не знают. Мы по камням пройдем, они под водой скрыты. За говнотечкой все передвижения только ползком. Понял? – глаза грозно сверкнули, – и крайне осторожно. Там уже ни слова, и действуем по обстоятельствам. У них там каждый раз может быть по-разному. Наша предположительная задача – скрытно и желательно бесшумно свалить часовых – все! Если что, действуем в связке по обстоятельствам. Держись меня, сынок. Без крайней необходимости не стреляй, перепугаешь всех, – Пашка опять не понимал, прикалывается Летеха или как. Во рту уже пересохло, а лоб под шерстяной шапочкой ужасно зачесался.

– Двинулись, – скомандовал лейтенант и с первыми звуками отвлекающей стрельбы скользнул на прогалину.

Сбоку, от поста уже вовсю трещали выстрелы постовых, Комякин, наверное, перевыполнял норму. Летеха впереди кивнул головой и Пашка расслышал что-то вроде: «Заставь дурака…». Стрельбу, как это обычно бывало, интенсивно поддержали со всех этажей старого кафе. Невысоко над прогалиной пронеслись несколько трассирующих очередей, вспарывая темноту зелеными черточками.

От прямых стрельб прогалина была защищена с обеих сторон, но все равно Пашка чувствовал себя не очень уютно. Понятное дело, что здесь никого нет и руины зданий хорошо прикрывают их, но все же… Тем более если не забывать о том, что здесь все наглухо заминировано. Откуда только Летеха эти тропки вычислил?.. С миноискателем ходил тут, что ли?

Раздумывая таким образом, Пашка уже успел позабыть про мороз и ветер, стараясь размеренно и точно ступать след в след за своим командиром, длинные ноги которого вычерчивали зигзаги, безошибочно выискивая безопасные места.

Вышли к воде. К Пашкиному удивлению, им удалось пересечь грязную канаву не сверзившись и даже не особо запачкав ноги. Дальше Летеха залег и, помня наказ, Пашка последовал его примеру и пополз, время от времени замирая и прислушиваясь к происходящему вокруг. Слух обострился, как с ним частенько бывало в особо критические моменты.

Вообще заход в тыл врага пока был достаточно обыденным. Думать особо не приходилось – знай поспевай за своим командиром. Так пацаны во дворах в войнушку играют. Один тихо старается зайти в тыл другому, который типа в засаде. Оказавшись за спиной, громко и неожиданно заорать: «Туф-туф-туф, я тебя убил – падай!». И тот, повинуясь неписанным правилам игры, постарается красиво упасть, выдавливая из себя «последнее»: «А-а-а…» и слабеющей рукой пытаясь поднять деревяху, служащую автоматом, чтобы застрелить последней очередью «врага». Или же начнет усиленно, до крика доказывать, что такой подход был нечестным, что он его уже давно видел, и вообще…

Пашка натянул шапочку на брови. Отчего-то он успел пропотеть, и сейчас капли на лице быстро высыхали под морозным ветром, доносящим из-за города запах горелой нефти.

Они оба двумя неслышными гусеницами подползли наверх, к каким-то руинам. Здесь Летеха остановился и ткнул пальцем в обрезанной перчатке в проем разбитого бомбежкой кирпичного домика. Пашка пригляделся.

Ветер усиливался, уже больше похожий на метель. И в шуме этого ветра Пашка скорее расслышал, нежели увидел подрагивающую, звенящую проволочинку. Растяжка…

Лейтенант уходить не стал. Пригляделся вокруг, одна ли здесь она такая. И просто добрался до присыпанной снегом «Ф-1». Придерживая вытащенную наполовину чеку, перекусил тонкую проволоку зубами, выделявшимися белым на черном лице. Осторожно вполз внутрь, держа «Грозу» перед собой. Пашка – за ним, почти утыкаясь носом в рубленые подошвы спецназовских берц.

Обдирая руки по раскрошенному бетону и стеклу, примерзшему к полу, тихонько устроились под стеной. Внутри было темно, даже несмотря на то, что противоположной стены просто не было. Она лежала чуть поодаль на улице, несчастно поджавшись искореженным телом. Иззубренные арматурины горько смотрели в черное небо.

За разрушенной пристройкой сразу шел небольшой кирпичный домик, примыкающий к большому зданию, что-то типа проходной завода. Вползли туда, очень медленно, очень осторожно.

Летеха поводил длинным носом по сторонам, словно принюхиваясь. Но Пашка уже и без него слышал, что в этом домишке кто-то уже есть и без них. Кто-то разговаривал с таким же невидимым собеседником. Слов не разобрать, они доносились урывками, когда ветер на секунду замирал, чтобы с новой силой задуть вновь. Но речь явно не русская, и это все объясняло.

Если приподнять голову, то в дыру в стене можно было увидеть верхний этаж оставленного позади кафе, вспыхивающие в нем огоньки выстрелов. Звуки выстрелов относило в сторону ветром, поэтому треск доносился не сразу и очень приглушенно, сквозь снежную пелену.

Здесь в домике не стреляли, во всяком случае, пока. Интенсивная стрельба велась чуть дальше, а здесь у них типа форпоста какого-то, что ли.

Летеха без всяких изысков показал Пашке кулак и сдвинул брови. Тот в ответ кивнул понимающе головой и облизнул пересохшие губы. На игру в «войнушку» это уже не походило. Не издавая ни шороха, Летеха двинулся по руинам вглубь сектора, как полупрозрачная тень. Пашка даже не смог бы сказать, в какой момент времени началось движение, настолько плавно он ушел. Сам он, стараясь нести свое тело на одних лишь локтях и коленях, пополз за ним, отчаянно стараясь не шуршать по неровной поверхности и даже не дышать.

В одну из растянувшихся в вечность секунд наконец увидели тех, к кому подбирались. В темном углу кирпичной пристройки на корточках сидели двое и о чем-то оживленно разговаривали. Спорили о чем-то. Один смеялся негромко и только покачивал кудрявой головой, тогда как второй возбужденно что-то доказывал ему. При этом перехватывал из руки в руку свой АКС. Вот он остановился и достал пачку сигарет. Оба закурили, старательно отвернувшись от окон, фронтально выходящих на кафе. Курили, прикрываясь полами просторных полевых бушлатов.

У самих окон лежали еще двое. Один сидел за РПКСом, глядящим натруженным стволом в темноту перед собой. Второй с СВД. Первый стрелял редко, выискивая точечные цели, посылал коротенькие очереди по два-три выстрела, после чего хватался за бинокль ночного видения и подолгу всматривался вперед. Снайпер стрелял еще реже. После очередного выстрела он переворачивался устало на спину и тер слезящиеся глаза руками.

Да, и чертям нелегко дается эта война. Вот только хавают они наверняка получше нашего. И спят. Несмотря на всю необычность происходящего, Пашка все равно хотел есть. Все всегда хотят есть. Даже не есть, а – жрать. Именно, нажраться бы сейчас до отвала мяса с молоком да со свежим вкусным хлебом, пойти да поспать часов так двадцать. Если дадут поспать тридцать, будет еще лучше. Но… про «поспать» еще очень долго можно забыть, а пожрать… хорошо если к утру подкинут еще сухпайка, тогда можно будет открыть ножом баночку перловки с тушенкой и с наслаждением, этим же ножом отковыривать куски прихваченной ледком пищи и отправлять ее в рот… Пашка сглотнул слюну. Начал злиться. Чего там Летеха выжидает, он уже примерзать начал к бетонному полу. Когда мысли заходили о сне и еде, а главное – о их крайней недостаточности, Пашка против своей воли всегда начинал злиться.

Пулеметчик послал очередную очередь в сторону кафе, оттуда ответило сразу несколько окон. Находившиеся у окна пригнулись, а сидевшие в углу сжались еще сильнее, заслышав щелканье по стенам.