Текст книги "От мыльного пузыря до фантика (сборник)"

Шкатулка с секретом

Теперь редко где встретишь шкатулку с секретом, это раньше они были чуть ли не в каждой семье. И стояли на почётном месте, и обязательно запирались на ключ, а отпирались очень редко – потому что если узнавать секрет ежедневно, то какой же это тогда секрет? Вовсе никакой не секрет, скажете вы, и будете совершенно правы!

Одна такая шкатулка с секретом – старенькая и потому особенно загадочная – дожила до наших дней. Никто не знал, какой именно в ней секрет, потому что давным-давно потерялся ключик, а без ключиков секреты не открываются.

Но все про секрет по-разному говорили.

Бабушка, например, клялась и божилась, что помнит, как шкатулку открывали при ней. И появлялся оттуда пёстрый букет живых цветов, благоухавших, как целый сад. И вились над букетом пчёлы и бабочки, собиравшие нектар.

– Бабушка, ты что-то путаешь! – протестовали в доме. – Ни благоухающих цветов, ни пчёл с бабочками не могло быть в шкатулке, они бы погибли там! Ну, сама подумай, как бы им удалось выжить, если шкатулка почти все время закрыта?

– В том-то и секрет! – сердилась Бабушка. – Не зря же говорят: шкатулка с секретом!

А послушать Соседей (Соседи ведь обычно всё лучше нас знают, о чём ни спроси!), так никакой в шкатулке не букет. Кто-то видел, дескать, как выпрыгивал оттуда маленький паяц – и со страшным хохотом запрыгивал обратно под крышку. Этот маленький паяц, значит, и был тот самый секрет.

Имелся ещё один Часовых Дел Мастер, человек серьёзный и любитель разнообразных механизмов. По его словам, не букет и не паяц содержались в шкатулке, но хлопушка. Откроешь крышку – хлоп! – и вся комната завалена конфетти. И немножко пахнет порохом. А секрет, стало быть, в том, что откуда-то всякий раз бралась в шкатулке новая хлопушка. Однако тут Часовых Дел Мастер лишь разводил руками и с уважением говорил:

– Умели люди мастерить в старину!

Только это, конечно, было никакое не объяснение.

Один Дедушка отмалчивался и сетовал, что память у него совсем плохая. И что не помнит он, какой в шкатулке секрет заперт. А сам почему-то улыбался, хотя ничего особенно весёлого в его сообщении не было. Тогда-то и возникали насчёт Дедушки всякие по-до-зре-ни-я.

– Дедушка, – умоляли его все, – особенно толстощёкий Карапуз, вечно вымазанный вареньем, – вспомни! Ты ведь старше всех, ты не можешь не знать, что там за секрет в этой шкатулке. Букет? Или паяц? Или хлопушка? Сосредоточься, Дедушка!

Но Дедушка всё не сосредоточивался, а только улыбался и приговаривал иногда:

– Букет, паяц, хлопушка… какие же это секреты! Секрет, Карапуз, дело серьёзное, на то он и секрет. И каждому секрету – своё время.

…вот, значит, как проходила жизнь. И стояла на почётном месте молчаливая шкатулка с секретом, никому не выдавая секрета своего, и клялась и божилась Бабушка, и судачили Соседи, и разводил руками Часовых Дел Мастер, и чему-то улыбался Дедушка. А вечно вымазанный вареньем Карапуз рос. И когда он вырос достаточно, он прямо так и сказал:

– Я вырос достаточно. Пришло время узнать секрет.

– Надо бы ещё подождать, – возразил Дедушка. Он больше не улыбался – наоборот, стал серьёзным и даже каким-то торжественным. И добавил: – Это секрет не для карапузов.

– Я уже перестал быть карапузом, – возразил В-Прошлом-Карапуз. – Сегодня мне исполнилось семь лет.

И тогда Дедушка пообещал, что вечером откроет ему секрет шкатулки.

– Мы сломаем её? – спросил В-Прошлом-Карапуз.

– Секрет должен быть открыт, – твёрдо ответил Дедушка. – Открыт, но не взломан.

В-Прошлом-Карапузу ничего не оставалось, как дожидаться вечера. Но до вечера было долго, и, чтобы не терять времени, он принялся пред-вку-шать.

Может быть, в этой шкатулке джинн, как в волшебной лампе Аладдина? Он вылетит и скажет: «Приказывай, о мой повелитель!» Или там карта, на которой точно указано, что в десяти тысячах миль отсюда на расстоянии восьми шагов к юго-востоку от старого дерева в форме буквы «У» зарыты несметные сокровища, награбленные пиратами…

Вечером, когда все в доме отправились спать, они с Дедушкой подошли к шкатулке с секретом. Дедушка снял с шеи тоненькую цепочку, на которой оказался крохотный совсем ключик.

– Что-то ты никогда не показывал мне этого ключика, – подозрительно заметил В-Прошлом-Карапуз.

– Не время было. Да и сейчас, боюсь, не время, – вздохнул Дедушка.

И вот наконец – щёлк!..

Ничего не оказалось внутри – только тихая музыка заиграла. Заиграла и стихла.

– Музыка? – разочарованно спросил В-Прошлом-Карапуз. – Музыка – и всё? Тоже мне секрет! Музыку я сто раз слышал!

– Музыка, – отозвался Дедушка. – Музыка и всё. Поспешил я с секретом-то…

Совершенно разобиженный, В-Прошлом-Карапуз поплёлся спать. Ему снились волшебные лампы и пиратские сокровища.

А Дедушка всё сидел и сидел возле шкатулки – время от времени осторожно открывая и закрывая её. Уж он-то не сомневался в том, что в целом мире, до отказа полном всякой всячины, есть на самом деле лишь один настоящий секрет, и это – Музыка.

Слон в полном смысле этого слова

Вы мне сейчас сразу скажете, что слон и вообще бывает только в полном смысле этого слова, – иначе он просто не слон. А вот и нет!.. Хотя, чтобы это понять, надо, конечно, знать о том, что имело место в зоопарке.

В зоопарке же имела место Новая Метла. Раньше место это занимал неказистый один Веничек. Его привыкли не замечать: подметает клетки – и ладно. Но Веничек состарился и устал. На работу приняли Новую Метлу, а Веничка проводили на пенсию и забыли.

Новая Метла представилась строго:

– Так, – сказала она. – Я тут Новая Метла. Я буду следить за порядком. И чтобы мне – ни-ни!

И все в зоопарке немедленно сделались ни-ни: и Зверски Грустный Верблюд, и Невыносимо Печальная Лошадь Пржевальского, и даже те, кто раньше были просто ого-го –

Безумно Старый Лев и Безумно Молодой Тигр: оба они из ого-го сразу же превратились в ни-ни.

Ни-ни – и всё тут! Вот оно как…

Уже на следующее утро Новая Метла отчитала Зверски Грустного Верблюда:

– Что ж это Вы, милейший, колючек по всему загону накидали? Я, конечно, уберу за Вами сегодня, но чтобы с завтрашнего дня Вы у меня – ни-ни!

А Зверски Грустный Верблюд и так уже был ни-ни – куда ж больше-то?

– Почему кости везде? – стукнула Новая Метла по полу клетки, где жил Безумно Старый Лев.

– Я мясо ел… с костями, – пролепетал Безумно Старый Лев.

– Аккуратнее есть надо! – почти заорала Новая Метла, а Безумно Старый Лев смутился.

Одним словом, полное ни-ни.

Интересно, между прочим, что даже Слон стал ни-ни, хотя он-то уж вполне бы мог продолжать оставаться ого-го – как самый большой в зоопарке! Но теперь, значит, и он тоже был ни-ни.

И настолько ни-ни, что в один кошмарный день Новая Метла, войдя к нему, сказала:

– Пожалуй, довольно Вам уже быть слоном. Увольняю Вас из слонов. Не слон Вы отныне.

– А кто я отныне? – не без испуга спросил тот, кто только что был Слоном.

– Отныне Вы бабочка. – И Новая Метла принялась мести, как если бы Слон уже стал бабочкой!

– Какая же я бабочка? – уточнил бывший Слон.

– Не все ли Вам равно? – проворчала Новая Метла, но потом сказала. – Капустница Вы, понятно? Белая Вы и летаете, понятно?

– Понятно… чего ж тут теперь не понять? – вздохнул экс-Слон и замахал ушами, как крыльями.

Уши у слонов, конечно же, сами по себе очень большие, но по отношению ко всему телу они всё же не очень большие… Так что если новоявленной Бабочке как-то и удалось взлететь, то, мягко говоря, с грехом пополам.

Тем не менее, Бабочка наша перелетела ограду из шипов и в нерешительности повисла над клумбой.

– Садитесь на цветы! – скомандовала Новая Метла. – Так положено бабочкам!

И Бабочка плюхнулась в клумбу: э-эх!.. Конечно, таким образом она передавила все цветы – но, надо сказать, тут же и разрыдалась, вспомнив, как любила цветы ещё в те времена, когда была Слоном.

В ответ на это около клумбы раздался очень приятный голос – довольно-таки бархатный… как минимум – фланелевый:

– О чём Вы, Слон, плачете?

Плачущий поднял заплаканную голову и увидел Божью Коровку.

– Меня назначили бабочкой, – сказал он сквозь слёзы, – а мне ею трудно быть.

– Это кто же Вас назначил? – сразу чуть не умерла со смеху Божья Коровка.

– Новая Метла… Она сказала: Капустница Вы, понятно? Белая Вы и летаете, понятно? С тех пор всё так и пошло…

– Глупость какая! – фыркнула Божья Коровка. – Даже моим – невооружённым – глазом видно, что Вы серый и толстый невподъём! И потом… капустницы – они капусту едят всё время. Разве Вы едите капусту всё время?

– Всё время? – переспросил Серый-и-Толстый-Невподъём. – Нет, всё время я капусты не ем.

– Значит, и не Капустница Вы никакая! – заключила Божья Коровка. – А Вы вообще-то подчиняетесь мётлам?

– Выходит, что подчиняюсь… Это ведь Новая Метла распорядилась, что отныне я бабочка.

– Кто Ваши родители? – на всякий случай спросила Божья Коровка.

– Слоны, – смущённо призналась Бабочка. – Но они отдельно от меня живут.

– Неважно это, отдельно или нет, – прямо-таки вскричала Божья Коровка, – важно другое! А именно – что они ещё раньше распорядились, чтобы Вы были слоном, причём Слоном в полном смысле слова!.. Мои родители распорядились, например, чтобы я была Божьей Коровкой. Заметьте, Божьей Коровкой, а не коровой, так сказать, в полном смысле слова… Дабы никому в голову не пришло меня доить, поскольку молока давать я всё равно не могу.

– А если Вам прикажут давать молоко? – в слоновьих глазах Бабочки засветилась надежда.

– Тогда я скажу: кто Вы такой, чтобы приказывать мне давать молоко? Я не Ваша корова, я Божья Коровка. И повернусь к нему спиной в крапинках. И всё.

Тут Божья Коровка поцеловала собеседника в лоб и улетела, а собеседник поднялся с клумбы, от всей души извинился перед цветами и, перемахнув шипы, обрушился по другую сторону ограды прямо перед Новой Метлой, как раз закончившей уборку.

– Значит, так… – Он собрался с духом и произнёс по памяти. – Кто Вы такая, чтобы приказывать мне быть Капустницей, быть белой и летать, когда я Слон – причём Слон в полном смысле слова? Я вот возьму и повернусь к Вам спиной в крапинках! И всё.

Так он и сделал. А от себя ещё добавил:

– И чтобы Вы у меня, Новая Метла, больше ни-ни!

Почему-то этих его слов вполне хватило, чтобы Новая Метла немедленно сделалась ни-ни. При том, что Зверски Грустный Верблюд и Невыносимо Печальная Лошадь Пржевальского – не говоря уж о Безумно Старом Льве и Безумно Молодом Тигре! – опять стали ого-го…

Как, в общем-то, и должно быть в зоопарке – если у нас, конечно, всё ещё о зоопарке речь.

Целая тонна песку

В песочнице забыли Лопатку, Ведёрко и Полосатый Мячик. Они немножко полежали молча, а потом решили поговорить, но не нашли, о чём бы таком… Между прочим, это довольно опасная ситуация, когда не о чем говорить: именно тогда в голову приходят всякие глупости. Так случилось и на сей раз.

– Нами больше не играют, потому что игры закончены, – строго сказала Лопатка, ни к кому конкретно не обращаясь. – И теперь, когда игры закончены, надо начинать дело делать. Ибо делу время, а потехе – час! – Она осмотрелась по сторонам и закончила: – Ишь, как весь мой песок по песочнице разбросали!.. А кому его перелопачивать? Опять мне!

– Разве это Ваш песок? – удивилось стоявшее у краешка песочницы Ведёрко. – Разве у нас здесь не общий песок?

– Здесь у нас весь песок мой, – коротко, но не ясно сообщила Лопатка и воткнулась в самую середину песочницы, чтобы вопросов больше не возникало.

Потом она посмотрела на Полосатый Мячик, который молчал, потому что у него не было слов, и распорядилась:

– Катитесь отсюда!

– И не подумаю, – надулся тот. – Я катился весь день – и теперь отдыхаю.

– Отдыхайте, пожалуйста, в другом месте. Вы всю песочницу собой заняли – другие тоже отдохнуть хотят!

И Лопатка даже ручкой задрожала от возмущения.

– Другие – это кто? – полюбопытствовал Полосатый Мячик.

– Я, скажем, – привела себя в пример Лопатка. – А Ведёрко пускай убирается отсюда – предварительно высыпав из себя мой песок!

– Какая-то Вы на редкость глупая Лопатка, – в раздумье произнёс Полосатый Мячик. – Представьте себе, что кто-нибудь потребует, чтобы я выпустил из себя весь воздух: дескать, воздух не твой!.. Весь воздух, конечно, не мой, но та часть воздуха, которая во мне… – она моя.

– До воздуха – причём как до всего, так и до его частей – мне дела нет. А вот до песка есть! – сказала Лопатка и воткнулась теперь уже непосредственно около Ведёрка.

– Это несправедливо! – разволновалось Ведёрко.

– Хватит разговоров! – отрезала Лопатка. – Я начинаю перелопачивать песок, а Вы… – она с презрением взглянула на Ведёрко, – Вы можете оставить себе свою жалкую горсть! Лишь бы Вы вместе с этим полосатым как можно быстрее покинули песочницу.

Песок полетел в разные стороны – Ведёрко и Полосатый Мячик закашлялись и выскочили из песочницы. И даже одна Собака, которая грелась на солнышке, закашлялась. И даже все прохожие, которые прогуливались во дворе или шли через двор по делам, закашлялись – вместе с Ведёрком, Полосатым Мячиком и Собакой. А потом и весь мир закашлялся, и ничего не стало слышно. Услышать между тем было что: Лопатка, неизвестно с какой целью перелопачивая песок, на чём свет стоит ругала своих бывших соседей.

– Наглецы какие! – бурчала она. – Весь песок испокон веков принадлежит нам – лопаткам, лопатам и лопатищам, так что ни песчинки никто у меня не получит…

При этом песок она перелопачивала так яростно, что песочница мелела на глазах.

– Аккуратнее, Вы же оставите детей без песка! – надрывался Полосатый Мячик, но из-за того, что все ужасно кашляли, никто не мог его услышать. А потом настала ночь.

Утром песка в песочнице не было. Только горстка и осталась на дне Ведёрка, стоявшего в стороне. Из горстки этой не то что кулича – и пончика нельзя было слепить. Понятно, что дети расплакались – да так громко, что одна добрая Грузовая Машина в дальнем конце города услышала их и изо всех своих лошадиных сил помчалась на помощь.

Она неслась по улицам города к плачущим детям – и все машины расступались перед ней, как перед «Скорой помощью». Въехав во двор, добрая Грузовая Машина улыбнулась детям и вывалила в песочницу целую тонну – нет, даже больше! – песку. То-то было радости! Дети захлопали в ладоши и уже хотели нагружать песок в Ведёрко, да вот… нагружать-то оказалось нечем.

– Простите, дорогой Полосатый Мячик, – сказали тогда дети, – не знаете ли Вы, куда исчезла отсюда Лопатка?

Полосатый Мячик, стараясь не глядеть на Ведёрко, ответил:

– Боюсь, что она теперь на дне песочницы… Попробуйте покричать ей.

– Лопатка-а-а! – тут же позвали дети. – Вы где?

– Зде-е-есь! – послышался из-под целой тонны песку слабый голос. – Доста-а-аньте меня отсюда, мне тут стра-а-ашно!

Дети растерялись: они не могли представить себе, как разгрести столько песку просто руками…

– А попробуйте вычерпать песок мной, – стараясь не глядеть на Полосатый Мячик, предложило Ведёрко.

– Целую тонну? – ужаснулись дети.

До самого вечера дети и Ведёрко спасали Лопатку, а Полосатый Мячик пел им бодрые трудовые песни, чтобы не унывали. Когда же Лопатку наконец извлекли на поверхность, вид у неё был настолько кислый, что её даже не стали просить пересыпать песок обратно в песочницу. Попросили об этом Оранжевый Экскаватор.

После того, как Оранжевый Экскаватор закончил работу, Лопатка сказала ему:

– До чего же мило с Вашей стороны, что Вы так долго возились с моим песком! Одной бы мне нипочём не справиться.

Услышав слово «мой», Ведёрко и Полосатый Мячик тревожно переглянулись, а дети спросили их:

– Почему, Ведёрко и Полосатый Мячик, вы тревожно переглянулись?

– Да так… – ответили те. – Не обращайте внимания.

Узенькая полоска света

Что речь у нас пойдёт об Узенькой Полоске Света, вы уже и так поняли. Но, может быть, не поняли пока, какая это такая Узенькая Полоска Света, – когда у света, вроде, и полосок-то нет… Ведь свет – он не тигр и не тельняшка!

Полосок-то, может быть, и нет, но вот одна полоска точно есть. Она появляется, если, например, входную дверь не закрыть, а только прикрыть: тогда-то и поселяется в щёлочке Узенькая Полоска Света, проникающая с улицы…

И скучные люди говорят: закройте наконец, говорят они, эту проклятую дверь – сквозит! Или: закройте наконец эту проклятую дверь – свет прямо в глаза бьёт! Хотя тут, конечно, явное преувеличение: узенькие полоски света существуют совсем не для того, чтобы сквозило или чтобы свет в глаза бил, а совсем наоборот: узенькие полоски света существуют для того, чтобы манить.

Только не все ещё, к сожалению, знают, что такое манить. А манить между тем – это притягивать и обещать…

– Вы, Узенькая Полоска Света, сами научились манить – или на курсы какие-нибудь ходили? – спрашивала Узенькую Полоску Света одна Форточка, которая манить не умела, а умела только помещение проветривать.

– Нет, я ни на курсы не ходила, ни сама не училась – у меня это просто так получается! Я возникаю в щёлочке – и маню.

– И куда же Вы маните? – подозрительно интересовался Плинтус, которому почему-то не нравилось само слово «манить»: слово это не вызывало в нем никаких полезных представлений.

– Ах, я не знаю… просто маню – и всё, – откликалась Узенькая Полоска Света, кротко улыбаясь.

– И… идут за Вами? – удивлялся Плинтус.

– Кто идёт, а кто – нет, – честно отвечала Узенькая Полоска Света и – манила.

Плинтус не любил Узенькой Полоски Света: когда она появлялась в щёлочке, он просто весь выгибался от неприязни. Его и вообще-то раздражало, когда дверь не закрывали, потому что снаружи всегда неслась какая-нибудь пыль, которая обожала забираться под него и там – находиться. Из-за этого пол начинали мыть – и потом Плинтусу приходилось лежать мокрому и сохнуть, что довольно противно! Ну, и древесина, понятное дело, портилась: Плинтус даже треснул в одном месте. А всё потому, что Узенькой Полоске света угодно было поселяться в щёлочке и – манить!

– Вам не кажется, – обращался Плинтус к Порожку, – что это какое-то до ужаса глупое занятие – манить? Манить – и даже не знать куда!

– Нет, – откликался Порожек, который тоже умел манить, но не так хорошо, как Узенькая Полоска Света. – Если знать, куда манить, то это уже называется не «манить»… это уже называется «приглашать», потому что приглашают всегда в определённое место. Странно было бы сказать: «Я приглашаю Вас», – и не добавить, куда именно! Если этого не добавить, то получится, что никуда и не пригласили. А манить можно просто так… Вы разве не слышали выражения: «Меня манит неизвестное»?

– Не слышал! – огрызался Плинтус, хотя, конечно же, слышал, – просто притворялся, что не слышал.

– Мне кажется… если бы я постаралась, я тоже могла бы начать манить, – признавалась Форточка. – И ещё мне кажется, что мне бы это нравилось – манить!

«Они тут сумасшедшие все! – злился про себя Плинтус. – Вот соберу чемодан – и уеду на север! Там двери всегда закрывают – и понимают: двери существуют для того, чтобы их закрывать. А тут, в этой дурацкой южной местности, все двери только полуприкрыты! Вот на днях вошла в комнату какая-то совершенно посторонняя собака и нагадила на меня. Так потом пришлось даже бензином меня оттирать… до сих пор иногда чихаю! Нет, уеду. Уеду на север. Вот только чемодан соберу».

У Плинтуса, конечно, чемодана никакого не было: у плинтусов и вообще чемоданов не бывает, поскольку им в чемоданах хранить нечего! Про чемодан же Плинтус себе нарочно говорил – чтобы получалось, будто ему перед отъездом ещё кое-какие дела сделать надо. Говорил он себе это часто – и в конце концов даже сам начал верить, что ему сначала чемодан собрать надо, а только потом – ехать.

В один особенно светлый летний вечер, когда дверь, как всегда, стояла полуприкрытой, Узенькая Полоска Света опять поселилась в щёлочке и принялась манить. Порожек, кстати, тоже ей помогал чем мог. А Форточка смотрела на них и тихонько завидовала: как она ни старалась манить, по-настоящему это у неё не получалось. Единственным, кого ей до сих пор худо-бедно удавалось манить, был толстый чёрный кот, который иногда с тоской смотрел в направлении форточки, как бы желая выскочить на улицу, но был такой ленивый, что всегда откладывал…

А вот Порожек и особенно, конечно, Узенькая Полоска Света – те манили как полагается! Причём настолько сильно манили, что дети давно уже выскользнули из своих кроваток и тихонько прокрались через щёлочку на улицу. Увидев это, мама и папа неслышно отправились за ними – через ту же щёлочку, а потом даже бабушка и дедушка не удержались: Узенькая Полоска Света, оказывается, манила и их!

Но если бы только их! Даже толстый чёрный кот не устоял – и Форточка, манившая его изо всех сил, разочарованно вздохнула, увидев, как ленивец с трудом выволакивает свою тяжёлую тушу за дверь… Сразу после кота решился выпорхнуть из своей клетки – тоже, наверное, обнаружив в дверце какую-нибудь щёлочку, – сине-зелёный попугай. А потом произошло и вовсе невероятное: выпрыгнув из аквариума, отправились на улицу рыбки – стройной шеренгой и крепко держась друг за друга плавниками! Промаршировали в направлении двери стулья – щёлочка становилась все шире и шире, проковыляли столы, пару раз осторожно топнул и тоже отправился в путь диван, а за ним протиснулся в дверь, оставив её нараспашку, и сам платяной шкаф. Вот уже в дверном проёме видны очертания ванны, раковины, газовой плиты…

Скоро в квартире не осталось никого и ничего, кроме пола и стен да усталой старинной картины, изображавшей битую дичь. Но даже битая дичь, подумав-подумав, тряхнула всё-таки молодостью – и унеслась в дверной проём, подхватив по пути огромную золочёную раму.

– Я так и знал! – сам себе сказал Плинтус. – К этому всё шло. Когда «манят» – особенно неизвестно куда – ничем хорошим дело не кончается.

Оглядев пустую квартиру, Плинтус вздохнул, выгнулся покруче – так, что все гвоздики повылетали, – и, даже не собирая чемодана, отправился на вокзал. Пора было уезжать отсюда на север, где всегда закрывают двери и где понимают: двери существуют для того, чтобы их закрывать. За-кры-вать.