Текст книги "Стрела Парменида"

Инстинкт смерти, о котором говорил в свое время старик Фрейд, здесь проявится в полную силу, – и блестящая, полная всевозможных цивилизационных открытий, жизнь человечества прекратится просто-напросто из-за того, что человек перестанет хотеть жить, быть просто живым и биологически самоидентичным существом высшего порядка, понимающего, что его внешне как бы эфемерные и тонкие истины вроде веры, любви, добра, радости бытия превышают всякого рода технологические победы и научные прорывные открытия. Простая и понятная гносеология, жажда познания, присущая человеку, оказывается, несет в себе импульс саморазрушения, вплоть до самоуничтожения, в том случае, если утеряна культурная регуляторика, когда цивилизация отмахивается от ненужных вопросов – а к чему приведет бесконтрольное, к примеру, расползание по миру атомного, бактериологического и, возможно, химического оружия, трудно и вообразить.

Человечество нуждается в выработке некоторых предохранителей, какие помогут сохраниться самому человеку, как это парадоксально ни звучит для современного момента. Но это правда. Самым уязвимым элементом человеческой цивилизации становится как раз сам человек; вовсе не он оказывается помещенным в центр того совершенного мира, какой он стремится создать (якобы, но представим, что именно так!). Этими многочисленными центрами становится слабые отражения человеческих потребностей приобретательства, крайнего эгоистического поведения в получении все большего количества удовольствий откровенно плотского и материального толка, даже и не прикрываемых никакими попытками это как-то объяснить и приукрасить. На место взыскующего истины и любви человеческого существа, привыкшего мыслить о неких высших целях развития его самого и человеческого сообщества в целом, чтящего мадонну Рафаэля, фрески Микеланджело, великие книги Шекспира и Достоевского, упивающегося гармонией мелодий Моцарта и Баха может появиться (практически уже появился) человек, не нуждающийся в культуре, жаждущий освоения всех материальных возможностей, какие ему дает современная цивилизация. В его внутреннем мире (если можно говорить об этой его характеристике) современный обыватель не нуждается ни в Боге, ни в семье, ни в продолжении собственного рода, ни в чувстве прекрасного, ни в умении разделять добро и зло. Вся прежняя история развития человека оказалась напрасной. Путь, какой начинался от древних мудрецов, от создателей алфавита и языка, литературы и философии, наук и изобретателей колеса и орудий обработки земли, говоря сокращенно – путь от Сократа до современного посетителя Макдональса оказался практически ненужным, если он привел в итоге к образцу поведения и пустоте внутренней жизни современного человека. (Конечно, по счастью, это не носит тотального характера, и множество существует в современном мире и святых, и жертвенников, и истинных поэтов, философов, но тенденция ужасающе очевидна, и кажется сегодня, что она не собирается сворачивать куда-то в сторону).

Какого рода может быть система предохранителей, о которых мы сказали чуть выше, автору доподлинно неизвестно. Для него, безусловно, что культура в своем самом прямом виде и существе может способствовать гуманизации человека; вера может помочь, глубокое и широкое образование позволит развивать в человеке и критический взгляд на мир и общество, подталкивать его к поискам и открытиям – человечество уже выработало многочисленные приемы и обработало громадные поля культуры, на которые просто-напросто необходимо вернуться, припасть к прежним источникам. Цивилизационными победами эту онтологическую проблему тупикового развития человека и человечества в целом не решить. Цифра – не эквивалент любви, любой гаджет не заменит Бога, компьютер не гармонизирует душу человека. Здесь нужны другие истории, вроде истории о Ромео и Джульетте, о братьях Карамазовых, о Жюльене Сореле, о Вертере, нужны великая музыка и великое искусство в целом. Чтобы человек не забывал о своем длительном и победительном пути – от варварства к культуре.

«Цифра» не обладает памятью, ею обладают материальные и духовные предметы воплощенной культуры: письма, дневники, книги, храмы, дворцы, полотна живописи, скульптуры, мелодии, вся совокупность бытовой практической жизни человека, составляющую реализованный контекст его бытия, его реализуемой жизни. «Цифра» не обладает ни запахом, ни цветом, ни индивидуализированным оттенком воспоминания и соотнесения той или иной эмоции, чувства, мысли, отношения с данным человеком. Только память человека, оформленная через опредмеченную его конкретной жизнью, материальными деталями, вещами, предметами, имеющими двойную природу – вещественную, объективированную, и духовную, идеальную, – становится квинтэссенцией его существования.

Только память является тем «клеем» культуры (но не цивилизации), который скрепляет воедино самое существо проходящих через каждого человека этапов развития человеческого существа как представителя разумной земной жизни.

«Пропажа», растворение в процессах современной цивилизации тех вещей, предметов, какие аккумулируют в себе «вещество памяти» – слово как таковое, эмоции и чувство как таковые (какие включают в себя всю совокупность переживаемых человеком состояний – от любви до веры и надежды) – неизбежно постулирует и уничтожение самой культуры.

Прежние наблюдения над соотношением культуры и цивилизации, по нашему мнению, отчетливо показывают, что без культуры, ее развития и дальнейшего усложнения применительно к историческому времени, цивилизация по существу обречена. Без питательной почвы культуры цивилизация, как особый способ существования совокупности людей в рамках тех или иных громадных агломераций, какие к тому же крайне далеко отодвигают человека от природы, не сможет продуцировать тот набор смыслов и идей, то представление о красоте, чувствах привязанности, милосердия, сочувствия, любви, гуманности, без которых «ружье, висящее на сцене» в процессе развития цивилизации как таковой обязательно «выстрелит», что приведет к безусловной гибели рода человечества.

Меньше всего автору этих строк хотелось бы, чтобы его слова с апокалиптическим оттенком воспринимались «скверным» пророчеством в русском духе. Но такова логика развития человечества как некоего умозрительного и, тем не менее, духовно целостного единства, соотносимого с тем существом, какое мы именуем человеком разумным.

Место России в борьбе культуры с цивилизацией.

Россия как надежда человечества?

Очевидно, что Россия не может свернуть с выбранного ею исторического пути, она не может изменить своему цивилизационному (культурному!) коду, стать за какое-то короткое время в чем-то похожей на Запад. Да это и не нужно и не интересно ни России, ни Западу, ни человечеству в целом. Всегда необходима альтернатива и иные пути движения человечества по путям своего возрастания. Ведь мы, люди, скорее всего, неповторимые и единственные в ближнем космосе и нам не на кого опереться или брать с кого-либо пример, поэтому для выживания нам необходима вариативность и многообразие путей нашего развития.

В добавление к тем соображениям, которые были нами ранее высказаны и разобраны в предыдущих главах об особых культурных константах России, укажем еще на один нюанс. Говоря об особом типе субъективности в русской культуре в целом, разбирая, как объясняется и помещается ментальность русского человека в общественное пространство, как выглядит субъективность всякого рода – от человеческой до субъектности самого государства, стоит обратить внимание и, тем самым, решить одно логическое противоречие, какое постоянно вылезает из рассуждений на этот счет. Постоянные отсылки западной мысли к тому, что главной особенностью русской ментальности является ее склонность к коллективным, общим суждениям и категориальным оценкам и что это закономерным образом приводит к явлениям тотальности в русском сознании, от которой рукой подать до общественного ее обличья в виде социального тоталитаризма, то есть ограничения свободы существования человека (внешней и внутренней) в обществе данного типа – читай, советского, коммунистического и пр. надоели уже до крайности.

Не обращая внимания на известную упрощенность, если не сказать примитивность, подобного хода мысли, надо сказать, что русские мыслители в прошлом, безо всякой подсказки со стороны, говорили об особом характере соединенности русских людей в одно целое, говорили о формах коллективной психологии и поведения русского народа, о специфике в этом отношении русского православия, наконец, само понятие соборности подробно разбиралось в русской религиозной философии, как в известном отношении проявление высшего уровня коллективного самосознания народа.

Но вопрос все равно остается. Каким образом русская культура, так решительно и безапелляционно отказывая человеку в его избыточной индивидуальности и предпочитая этой выделенной субъективности иные формы человеческого общежития, тем не менее, блистательным образом воссоздала целую плеяду замечательных героев-индивидульностей? Почему русская цивилизация постоянно порождала выдающихся деятелей своего – русского – Возрождения, реформаторской деятельности, в творчестве и науке, и особенно ярко – на бранном поле?

Одно перечисление этих сфер жизни, в которых замечательно проявили великолепные персоны, человеческие характеры, невиданные герои – говорит о том, что феномен и существо индивидуальности не были вымыты из русской культуры, просто они созревают и проявляются совершенно по-особому и в особых же обстоятельствах, по сравнению с западной традицией. Автор предлагает в качестве дискуссионного посыла посмотреть на возможность известной замены столь приевшейся категории «коллективности» русской души, самого русского человека и сведения именно к ней всех достижений и побед отечественной истории. Вполне возможно употребление термина интерсубъективности (или парасубъективности), в которых не убирается в сторону, но и не выносится на первый план исключительность субъекта как такого, а делается акцент на соединенность различных субъектов в общую целостность, в которой они постоянно взаимодействуют друг с другом. Эти связи носят больше горизонтальный характер, проявляются через чувство семьи, отношений с родителями, с близкими родственниками, друзьями и товарищами, со своими соседями по селу, по дому, по месту рождения и проживания (земляки), по природным (ландшафтно-географическим) особенностям своей малой родины (волжанин, сибиряк), наконец, это собирается в понятие своего– русского народа, своей родины – России. Такая взаимосвязанность очень характерна для русских людей, для которых отдать жизнь «за други своя», за свою родину, за народ – это не пустой звук, а естественная форма осознания себя как части громадного целого, от которого никак нельзя отколоться, чтобы не потерять себя окончательно[25]25
  Конечно, автор отдает себе отчет, что современные признаки глобализма достигли и культурной ойкумены России, от чего все эти ментально-культурные особенности и стереотипы уже несколько стушевались, стали не столь яркими и ясно видимыми. Но, без сомнения, если наступит, как и в прежние времена, тяжкие минуты для родины, для России, весь этот слой подлинных качеств русского человека выйдет на поверхность и будет проявлять себя, как и в прежние времена.


[Закрыть].

Драма русской послереволюционной эмиграции и состояла в прерывании этих внутренних, парасубъективных связей с другими русскими людьми, русской культурой – всем тем строем жизни, какой одним казался плохим, другим – замечательным, но был родным, понятным, близким ментально, и никакие бытовые преимущества и удобства не могли заменить это внутреннее чувство родины, какое чрезвычайно сильно проявляется у русских людей именно в этом несубъективированном в западном стиле смысле. Шпенглер размышлял на эту тему: «Дословность убеждений никогда не служит масштабом действительной убежденности. Редко бывает, когда человек знает, во что он собственно верит. Лозунги и доктрины всегда несут в себе толику популярности и не идут ни в какое сравнение с глубиной любого рода духовной действительности» [1, с. 533]. Поэтому-то умение или возможность артикулирования каких-то национально-духовных ценностей не совпадает с истинным и очень глубоко помещенным внутрь самого человека чувством патриотизма, любви к своему отечеству. Это замечание философа имеет форму упрека своей культуре и человеку этой культуре, который переводя все то, во что он якобы верит, на язык силлогизмов, придавая своей вере словесную убедительность, на самом деле от этой верификации удаляется максимально далеко. Отсутствие убежденности в правоту самого слова никак не может превратить его в убедительный инструмент описания такой тонкой материи, как вера, тем более религиозного содержания.

Русские изначально, в силу своего особого типа эпистемологического подхода к действительности, не могут вверять столь важную сферу своей жизни как вера ненадежным словесным формулам, какие, тем более, могут быть созданы на ином, нежели русский, языке. Не случайно, русские разделяли языки на православные и неправославные, то есть не могущие выразить истину как таковую, тем более имеющую отношение к изъяснению символов веры (русский язык, разумеется, считался настоящим – то есть православным). Но и собственному бытовому языку в этом отношении русские не особенно доверяли при оформлении своих отношений с Богом, пользуясь в богослужении церковнославянским языком, справедливо считая, что в общении со столь серьезными метафизическими сущностями, обыденному языку доверять особенно не приходится.

Эта безотчетность и естественность внутренних интенций по отношению к своей почве, питательной среде своей культуры крайне характерна для русских и всегда раздражала западного, «аполло-нического» человека, требующего выработанной позиции и ее представления в форме определенного рода тезисов или логизированной системы убеждений. Подобный подход не «работает» и рассыпается при встрече с архаически-целостным и неразвернутым отношением человека русской культуры к самим основам своего бытия.

* * *

Феномен постмодерна, объявившего о всевозможных «концах» и завершениях процессов развития человеческой культуры во всех ее формах – от истории, искусства, литературы, автора, самого текста до всего набора культурных архетипов, выработанных человечеством на протяжении своего многотрудного и – все же – культурно разнообразного пути, – крайне любопытен. Это «восхождение нигилизма» в культурном сознании современного западоцентричного индивида подпитывается многочисленными методологическими причинами. Истощение теории, отсутствие перспективы развития в связи с потерей представлений о том, что необходимо человеку из культурной сферы, какая очередная идеальная отвлеченность выходит на первый план сегодня и становится питательной средой для появления новых талантов и производства новых художественных ценностей.

Все это сменилось угрюмым бормотаньем о завершении культурного пути, об изжитости внутреннего пространства человека, о бессмысленности попыток продуцировать фантазией человека и инстинктом прекрасного произведений разного рода искусства – поскольку, по мнению адептов постмодерна, все основное уже было произнесено, записано, нарисовано и исполнено в музыке, а сам человек оказался в гносеологическом тупике, из которого нельзя выйти, так как слишком узок был тот коридор и развернуться в нем и лечь на «обратный курс», нет никакой возможности. Остается тупо стоять перед воображемаемой каменной стеной этого тупика и повторять бесконеченое количество раз, что все это было, было, было.

Разумеется, легко иронизировать над постмодерном, тем более, что как таковой он перестал быть интересен и для самых отчаянных его приверженцев, любопытно другое – разобраться в процессах вырождения культуры в глобальном смысле и замены ее многочисленными эрзацами, слабыми подражаниями и тусклыми копиями. О гениальной открытости бытию, какую мы обнаруживаем в культуре античности, в свободном дыхании художников эпохи Возрождения, каждый вдох которых приводил к созданию шедевров, в полете художественного милосердия русской классики по поводу «униженных и оскорбленных» с одновременной заботой о духовных поисках всего человечества, какую явила миру литература XIX века, да и о фигурах, подобных Данте, Шекспиру, Гете, Бальзаку, – мы может только мечтать, что они, может быть, появятся позже.

Увы, не появятся, им подобных больше никогда не будет. Человечество истощило свой золотой запас культуры и добирает последние крохи его, созданные на самой грани XX и XXI столетий. Что же ожидает нас? К чему нам готовится? Что будет подпитывать внутреннюю, духовную потребность человека в самосовершенствовании, в выработке идеальных целей, в сохранении моральных ценностей, в поддержании неугасающего чувства прекрасного?

Смерть культуры и цивилизации – их замена всемирными информационными сетями

Собственно, смерть культуры практически уже объявлена безо всяких подробных предупреждений. Ее пространство сокращается подобно шагреневой коже и, кажется, что практически этот процесс не остановим. Вместо тех явлений культурной деятельности, какими человечество привыкло «измерять» свое духовное возрастание и открывать людям какие-то новые горизонты своего развития – книги, сложные музыкальные произведения, живопись и скульптура в их эстетической предметности и связанности с «человеческим» началом в принципе; дальнейшее развитие и упование человека на моральные постулаты, которые удерживают человека в рамках разумного и истинно культурного поведения, независимо, чем и как это поддерживается: самим искусством, религиозными представлениями, этическими требованиями определенного рода поведения; выработка все более сложных, но базирующихся на справедливых основаниях социальных взаимоотношений в обществе; синергетическое взаимодействие всей культурной продуцирующей работы человечества по улучшению условий существования каждой цивилизации как части всемирного единства людей.

Этот перечень трехтысячелетней культурной деятельности человека (берем только те культуры и те их аспекты, какие являются базисными для иудео-христианской культурной ойкумены) можно было бы продолжить и указать, к примеру, на созданные условия по преодолению безграмотности и поднятию отсталых народов из варварства в цивилизацию и предоставлению им равных возможностей в текущей современности. Можно назвать целый ряд из многочисленных сфер гуманитарной работы в области культуры по известному совершенствованию и шлифовке человеческой природы. Многое можно было бы добавить в этот перечень. Но убывание и сокращение реальных объемов такой культурной активности говорит о том, что силы, ее поддерживающие, на издыхании, и подлинная культура, которая была устремлена на улучшение человека и условий его существования практически исчерпаны. Вместо этого можно говорить о появлении такого феномена, какой прозорливые исследователи назвали еще в 90-е годы прошлого века Культура-2, то есть «ненастоящая», неподлинная. Сейчас же мы каждый наблюдаем за выплеском «культур» уже невесть какого порядкового номера – 3, 4, 5 и далее до бесконечности.

Подобия подобий, симулякры уже созданных симулякров – все то, что мы по «милой» привычке называем культурой, давно уже не имеет к ней никакого отношения, и новые гении появляются (на краткое, правда, время) по назначению журнальных или газетных публикаций в изданиях, какие считают себя новым категориальным и оценочным аппаратом и определяют на текущий «культурный сезон» тех, кто, по их мнению, находится в «тренде». Узок круг этих определителей моды и кураторов как бы культурных процессов, но это наименее интересное в нашем анализе, в конце концов, и Толстой категорически отказывал Шекспиру в драматургическом умении и выдвигал на первый план совершенно иных персонажей из мира литературы, о коих не помнили уже год спустя в самой России. Дело не в этом, а в том, что культура как таковая, как принципиально важный для человека набор ценностей, идеалов и представлений, связанных с его внутренним миром, с превышающей его частную индивидуальность духовностью, отмирает за ненадобностью.

Жизнь современного человека, воспринимающего реальность через призму разнообразных фильтров, какие предлагаются ему разнообразными социальными сетями, среди которых определяющую роль играют (в глобальном масштабе, но есть и серьезные региональные фильтры, идентичные общемировым) фейсбук, ютуб, инстаграм, твиттер, телеграмм и ряд других. Именно при их посредстве сегодня индивид получает основной массив информации, в том числе культурного характера (если, конечно, ее можно назвать культурной). При этом, сложные программы по нашим поисковикам, по нашим запросам в интернете – от рецепта пирогов до биографии Черчилля, начинают интенсивно предлагать целые потоки информации, какие мы не заказывали сами и, по большей мере, в них не нуждаемся. Но мало помалу над человеком начинает довлеть эта, навязываемая ему искусственным интеллектом в виде усложняемых почти ежечасно программ, информация[26]26
  Это еще одна из оборотных сторон, условно говоря, приходящей «новой цивилизации». Информация, поступает к человеку при посредстве социальных сетей и интернета в целом. Генерируемые при этом при помощи искусственного интеллекта предложения для «потребителя» происходят все же по программным задачам, сформулированным человеком. Эти программы сделаны таким образом, что невозможно различить истинность и ложность предлагаемой к усвоению информации. По большей части, особенно то, что касается общественной жизни, реальное перепутывается с вымышленным, непроверенным, фейковым. Человек просто потребляет этот информационный поток, практически никак его не структурируя и не оценивая (за исключением того, когда эту якобы оценку предлагает ему совершить сама сеть). Субъективная активность, критичность подхода, независимость оценки напрочь отсутствуют в данном процессе восприятии информации сегодняшним посетителем интернета. Культура в старом, привычном виде всегда опиралась на иерархичность создаваемых ценностей и авторитет производимых оценок. Исчезновение этих критериев делает сознание современного человека похожим на ментальный миксер, в который без разбору закладывается разного рода информация, включаемая, время от времени, по какой-то внешней команде в процесс смешивания, но получаемый продукт не может быть употребляем ни в духовную пищу, ни для какого-нибудь другой цели, что, в общем, не очень-то и волнует субъектов управления сетями, контентом закладываемой в них информации и программами их потребления «клиентами».


[Закрыть]. По существу в рамках такого виртуального существования человек лишается не просто права выбора – смотреть или не смотреть, читать или не читать, обратить хоть какое-то внимание на то или иное явление или нет – он уже увяз как муха в смоле дерева, чтобы в будущем превратиться в артефакт украшения отмирающей общечеловеческой цивилизации. Связанная с этими монстрами реклама добавляет нам несвободы, так как мы ее не заказывали и не просили о ней, и время, какое уходит на ее выбрасывание из контента, складывается в месяцы и годы утраченной жизни. Сознание человека становится фрагментарным, лишается личностной целостности, оно определяется теми вбросами совсем не запрашиваемой человеком информации, какие приводят к атрофии его субъективной воли, к беспомощному барахтанию в протухшем бульоне хаотической информации, какая, тем не менее, формирует из человека зависимое и несамостоятельное существо безо всяких культурных, эстетических, моральных и иных собственных предпочтений, так как те изначально уже присутствуют в том содержании сети, в какой он находится. И они не имеют к человеку никакого отношения. К его личности и сознанию.

Отсутствие свободы выбора делает невозможным культурный процесс, убивает самое культуру. А это влечет за собой и вполне ожидаемую деформацию цивилизации, какой остается в этом случае существовать всего лишь как набор определенного рода технологических и строго технических преимуществ существования человека в условиях громадных агломераций. Человека, имеющего громадные преимущества перед своим предшественником еще вчерашнего дня, но не имеющего при этом никакого представления, зачем, для чего и почему в таком ложно индивидуализированным виде он живет.

Смерть культуры неизбежно повлечет за собой и смерть цивилизации, как об этом писал и Шпенглер. Организм, лишенный жизненной цели своего органического развития, может двигаться только в одном направлении – к гибели. Телеологичность развития человеческой культуры и цивилизации всегда определялась формулированием мифологических (на заре цивилизации у Древнего Египта, или в античности, неважно) или продуманных и четко сформулированных идеалов и целей (Возрождение, Реформация, Великая французская революция, русская революции XX века), при этом не суть было важно, насколько удачным и осуществляемым был набор этих идеальных проекций, насколько они были жизненными или утопичными, но они формировали базу для возрастания человека, для его самосознания, для самоуважения, в конце концов, в планетарном масштабе. Появление мировых религий, борьба против рабства, несправедливости колониальной системы, высвобождение человека из пут государства, открытие невиданных духовных возможностей человека в сферах искусства, науки, создания цивилизационной среды – человеку есть чем гордиться перед своим создателем. Но что же делать дальше?

Разрушение основных констант и форм существования современного человека и человечества в виде основных «носителей» и глобальных форм самоосуществления человечества как разумной универсальной целостности людей разумных, приводит к тому, что их место замещается совершенно неизвестными прежде и с неизвестными же последствиями для дальнейшего развития человека и человечества феноменами.

Культура и цивилизация сменяются всемирными информационными сетями, количество которых увеличивается с каждым – не годом, но месяцем, многократно. Собственно, именно они структурируют сейчас экономику, определяют основные линии ее развития, меняют образовательные процессы, кардинально исказили систему просвещения и получения всякого рода информации, они заместили человеку религиозные сообщества, – вместо этого он довольствуется набором «друзей» в каждой из сетей, где он присутствует; они, эти сети, по существу, отменили культуру как таковую, так как любой артефакт мира искусства, спектакль, созданный в прошлом, комментарий, лекция, набор суждений – все это можно получить (и почти в ста процентах случаев) через сеть и с ее непосредственным активным участием в «поисках ответов» человеку. Об этом мы написали чуть выше – и это важнейший момент: сеть активно вмешивается в процесс нахождения и предоставления человеку той информации, в какой он как бы нуждается, но одновременно с этим он получает информацию, какая ему навязывается и формирует его новые мыслительные стереотипы и, в конечном итоге, социальное поведение. Хотя и последнее становится весьма условным фактором – само поведение человека в сети и есть наиболее полное отражение его социального статуса и адаптированности к принятым социальным нормам, даже в том случае, если они изначально противоречили его убеждениям.

Интернет не просто стал заместителем прежней кровеносной системы культуры, состоявшей из многочисленных ручейков, рек, океанов и опредмеченных в книгах, музыкальных произведениях, полотнах художников, короче – во всем объеме культурной деятельности человека, – особого типа информации – смысловой, содержательно-сложной, соединенной с предшествующей традицией и опирающейся на ценности, сгенерированные через нее. Цифровой информационный поток, какой несется по интернету и находит нас в каждом месте, где бы мы ни были – дома, в парке, в бассейне, на Луне, в конце концов, лишен той прозрачности и чистоты, какая ранее зависела только от нас, нашего выбора, нашего желания или нежелания знакомиться или отвергать ту или иную книгу, спектакль, фильм и т. д. Человек сам формировал свой информационный контекст (и не только в сфере культуры), который создавал из него определенную, индивидуализированную личность со своими мировоззренческим предпочтениями, особым набором эмоций и сантиментов. Сейчас все это формируется независимо и помимо нас, и большая часть нашей драгоценной и единственной жизни уходит на сепарирование потоков информации и нахождении того, что нам необходимо.

Разумеется, что мы сами выбираем в нашем компьютере то, что нам интересно или необходимо, но всемогущий искусственный интеллект в виде определенных программ подсовывает нам мириады битов ненужной информации, какая, как ему «представляется» (то есть алгоритм программы делает выбор или ориентирует нас на получение той или иной информации без нас), необходима нам, что мы в ней нуждаемся.

Прежнее медленное, доверительное отношение человеческого сознания к объектам изучения предполагало сложный процесс позиционирования субъекта культуры (цивилизации) и объектов, кои человек желает изучить, познать и естественно, оценить. Все сменилось «мутным потоком» неструктурированной с глубинной смысловой точки зрения информации, какая подавляет активность сознания человека, умаляет его когнитивные способности и делает его в определенном смысле программируемым под необходимый для программы код, субъектом. Частотность знакомства с теми иными сайтами, обращение к тем или иным блогам, знакомство с выборкой ваших предпочтений делает структуру Вашей личности прозрачной и управляемой – для кого, правда? Для алгоритма программы?

Запроектированная определенными группами людей, действующими через социальные сети, установка на потребление человеком специфически отобранной информации, приводит к тем эксцессам, какие были еще немыслимы прямо вчера – программирование истероидного и агрессивного поведения людей практически по любому, хотя и не вполне рациональному поводу – от случайного убийства человека другой расы до борьбы за права сообщества ЛГБТ, от нерациональных, принимающих подчас оттенки всеобщего помешательства, форм борьбы за сохранение климата до поисков врагов мировой цивилизации исключительно в пределах одной религии или одной (максимум, двух-трех) стран и культур.

Манипуляция и управление сознанием людей, формирование их новой ментальности происходит на наших глазах именно что с помощью глобальных информационных сетей, какие отучают человека мыслить самостоятельно, проводить критическую оценку тех или иных позиций и точек зрения, и все эти процессы, какие приводят к серьезным социальным последствиям (при том, что они страшно похожи на «процессы ведьм» в Средневековье), крайне опасны в век распространения оружия массового поражения и предельной компьютеризации практически всех аспектов существования человека, что вполне допускает незапланированный сбой системы и развитие наихудшего сценария по самоуничтожению человечества.

Следствием этих процессов, какие мы обозначаем как «двойная смерть» – гибели культуры и цивилизации, может стать обратные явления автаркии, возвращения к национальным государствам, уход от глобалистики и замыкания человека и человеческих обществ на том уровне, какой они давно достигли. Но подчас кажется, что это чуть ли не единственный путь спасения мира.

* * *

Мы многократно употребляли слово (понятие, термин, концепт) «культура», время от времени оговаривая какой-то оттенок его значения, важный для нас в конкретном рассуждении о тех или иных аспектах эволюции, как мировой, так и отечественной культуры. Однако стоит несколько соображений высказать о той внутренней, чаще всего уже не видимой и соответственно не осознаваемой человеческим сознанием коннотации, связанной с тем, что «культура» это не только та деятельность человека, какая добавляет к жизни человечества и созданной им особой среды существования, не зависящей от природы, но ориентированной прежде всего на потребность самого человека изменить и улучшить свой бытийный контекст, но и нечто иное.

Культурная деятельность человека – это деятельность, какая не вызвана никакими его биологическими потребностями, но исходит из ценностей и особых смыслов, какие заставляют его преобразовывать реальность вокруг себя. При этом сферой применения этих его творческих и интеллектуальных сил может быть любая сторона действительности. Таким образом, развивая и испытывая потребность в производстве духовных ценностей, человек создавал внеприродную традицию, какая носила чисто человеческую, независимую от физичности, природу по своему генезису. Поэтому-то внутри этого понятия гнездится еще один смысл, почти пропавший к сегодняшнему дню, как мы написали выше, – это соединение культуры как особого типа деятельности с «культом» (cultus) некоего божества, который позволил человеку углубиться в творческую сторону своего обыкновенного существования. Культ как поклонение некой фигуре, способствующей такому поведению человека, что позволило ему лучше справляться с природной средой и окружающим миром в целом, стал еще и важен для психологизации, углубления внутреннего мира человека.