Текст книги "Стрела Парменида"

Таким образом, этимология данного понятия связана не только с «обработкой», улучшением человеком среды всякого рода, но и поклонение этой деятельности, почитание ее как высшего поведения человека, создающего ценности уже почти самостоятельно, а не только по наущению богов. Можно сказать, что культура – это в известной степени саморазвивающаяся программа (выражаясь современно) по порождению смыслов в жизни человека. Человек очень рано, на заре цивилизации, понял, что без данного рода программы он был обречен находиться все время на уровне пещерного человека, не изменяя и не улучшая свою жизнь. Собственно, слово «понял» не очень подходит к описанию тех процессов, какие совершались в процессе развития человеческого общества. Это была «тонкая» эволюционная настройка, учитывающая особенности психики человека, его продвинутость в освоенной уже материальной среде – сделанные открытия в области одомашнивания диких животных, развития земледелия, в изобретении колеса других вещей, облегчающих жизнь человека, понимание значения родоплеменных отношений.

Это были «закладки» в основание будущей цивилизации, но процесс странным образом ускорялся, когда возникали в сознании человека некие идеальные модели представлений об окружающем мире, о природе, о месте человека в ней, соображений о том, кому подчинен сам человек и кто управляет данной историей. Все это требовало воплощения в примитивных, но, тем не менее, отвлеченных от непосредственной жизнедеятельности человека, идеальных орнаментах, в создании подобий человеческих и животных фигурок из глины, в нарисованных на стенах пещеры животных и самих людей. Это были проявления той культуры, которая начала уже свое собственное развитие в формах искусства и иной художественной деятельности человека, и преображала жизнь человека в плане высвобождения его внутреннего мира и направлении его в сторону идеального жизнетворчества.

Конечно, главнейшую роль в этом процессе играли примитивные религиозно-мифологические представления об устройстве окружающего мира, о космосе, о совокупности предметов и явлений материальной и природной жизни, какие даны человеку в реальности. Безусловно, что идентичность этих первоначальных форм становления культурной деятельности характерна для всех ответвлений общечеловеческой цивилизации, независимо от континента, расы, особенностей развития. Дифференциация начинается значительно позже, где-то к пятому-четвертому тысячелетию до нашей эры. Разделение связано с иными исходными мотивами, какие, прямо скажем, не совсем понятны современной науке: внезапное появление достаточно сложных и изощренных представлений об устройстве космоса, о началах науки, о социальной организации человеческого сообщества; непосредственно художество становится ни с того, ни с сего изощренно сложным, обретающим непреходящую художественную ценность (вплоть до сегодняшнего дня). Достаточно вспомнить искусство Древнего Египта, Древней Греции.

Скажем, известные нам предметы культа и искусства в захоронениях древнеегипетских фараонов, дошедших до нас в неразграбленном состоянии, как гробница Тутанхамона, к примеру, поражают тонкостью и сложностью художественной работы, обретенных вновь в более поздних культурах Средиземноморья, Ближнего Востока и Европы.

Этот момент отвлечения от текущих потребностей человека, связанных с сохранением им своего биологического существования – жилище, огонь, одежда (сохранение тепла), пища, продолжение рода, сохранение своей жизни. Весь набор инстинктивно-рефлекторных потребностей человека с какого-то момента начинает сопровождаться идеальной, проективной деятельностью, не имеющей, даже и в первоначальный период своего становления, какой-то функциональной прилаженности для обеспечения «базовых» условий выживания человека.

Такого рода качественный переход от борьбы за физическое существование к воссозданию, хотя бы и в примитивных формах, иных своих потребностей – определение цели существования, понимание связи с окружающим миром, осознание ценностей отдельного художественного акта – по сути, тогда уже начинается выведение человеческого существа за пределы ограничивающей его физической жизни. С другой стороны, оказывалась, что проводимая человеческим сознанием работа по «идеализации» действительности, понимаемой как осознание ее в каких-то проективных моделях, помогали человеку в его практической деятельности, совершенствовали ее.

Поэтому самым значительным антиэнтропийным процессом, какой совершался древним человеком, был процесс, проходивший внутри сознания человека, а не вне его. От этого столь значительную роль приобретали люди, обладавшие более высокими когнитивными способностями, чем обыкновенные члены общества, именно они становились жрецами, волхвами, хранителями культа в разнообразных вариантах и обличиях у разных племен и родов.

Понятие смысла в русской культуре по сравнению с западной

Разговор необходимо начать с соображения, какое приходит в голову именно сейчас в эпоху так называемой цифровизации. Мы знаем, что одна из задач культуры в целом, всех видов деятельности человека, какие можно объять этим понятием, это борьба с энтропией, хаосом в окружающем человека пространстве – как природном, так и в искусственном, созданном уже самим человеком. (Об этом мы рассуждали в предыдущих эссе). По крайней мере, на данном этапе своего развития мы можем именно таким образом интерпретировать данные эпистемологические возможности объяснять и преобразовывать окружающую человека реальность во всех ее видах.

Преобразование природы, производимое человеком на протяжении тысячелетий, с позиции некоего «природного разума» вовсе не является необходимой и требующей своего постоянного развития константой – она сама по себе является совершенным и законченным органическим явлением, какое существует само по себя, невзирая на ураганы, землетрясения, цунами и пр. Это, с точки зрения человека, является «недостатками» окружающей его среды, природы, но сама данная нам среда обитания не является объектом, нуждающемся в исправлении или корректировке теми или иными действиями со стороны человеческого субъекта.

Таким образом, появившаяся субъективность человека во всех видах его деятельности – от сельскохозяйственной, производственной до художественной и эстетической – есть по существу процесс вмешательства и насильственного преобразования своей среды существования для улучшения условий своей жизни, что подчас было необходимо для выживания и поддержания процессов эволюции. Поэтому тот антропный фактор, включенный с появлением человека разумного во всю экосистему Земли, становится ключевым, и все действия человека, какие мы обозначили как преодоление и регулирование энтропийных процессов являются таковыми только с его, человека, позиции. Вне этого фактора понятие энтропии и ее преодоление является абсолютно неразумным и не имеющим смысла процессом. Вполне вероятно, что человек включен неизвестной нам программой в процесс преобразования планеты Земли по исходным импульсам, пока нам еще неизвестным, но это теоретическое допущение никак не влияет на характер деятельности человека.

Это преодоление энтропии, казалось бы, совершаемое человеком по более-менее понятным векторам развития – от примитивных способов ирригации, строительства дамб, пирамид, громадных дворцов, простых жилищ, дорог, изобретения множества орудий труда и иного рода приспособлений, особенно начиная со второй половины XX века, – до создания виртуальных способов удвоения реальности, создание разнообразных симулякров разного рода – все это, так или иначе, уничтожает природное, физическое пространство человека и способствует преодолению непознанного, энтропийного.

Какие разрушения при этом человек причиняет самой природной среде, причем безвозвратно, что особенно касается уничтожения флоры и фауны планеты, – мы сейчас не говорим, нас волнует методологический аспект этой проблемы.

Но вот искусство, созданное человеком, какое вначале возникло как нечто помогающее человеку в его практической деятельности, в его труде, и из жеста, крика, сопутствующих трудовым усилиям человека, возникло нечто особенное, не связанное напрямую с преобразованием материального, природного мира человека. Параллельно с художественной деятельностью человека – в его неразвернутых, примитивных формах на первом этапе, развивалась и другая когнитивная (мыслительная) деятельность человека, появлялась потребность человека в отвлеченных представлениях об устройстве окружающего его мира, о законам природы, месте человека на земле и в космосе, из них развились как точные, так – как мы сейчас говорим – гуманитарные науки, в целом стал развиваться отвлеченное мышление, возникли представления о других мирах, о высших существах, управляющих этим миром человека[27]27
  Мы сейчас не стараемся формализовать хорошо изученную сферу развития человека разумного, человеческой цивилизации на ее ранних этапах, читателя отсылаем к классическим трудам Фрэзера, Леви-Стросса, других великих антропологов и историков цивилизации.


[Закрыть].

В этой своей отвлеченной деятельности человек также производил акты уничтожения энтропии, боролся с неизведанными областями непознанного им, непонятого ранее. И эта задача вскоре стала чуть ли не основной, несмотря на свою параллельную, подчиненную природу по отношению к преобразованию природной, материальной среды.

Когнитивное осознание действительности требовало от человека (человеческой культуры в целом, хотя это обобщенное, универсальное представление о такой задаче не сразу вышло на первый план) создания, прежде всего, ценностных ориентиров – что же является благом, необходимым для развития человека (хотя и в этом случае на ранних этапах такая рефлексия и не возникала). Представления (а далее понятия) о целях, смысле существования человека в итоге и формируют тот аксиологический багаж деятельности человека, без которого дальнейшее движение представляет собой слепое и беспорядочное движение даже не вперед, а по кривой, зигзагообразно.

Идеальная, продуцирующая все новые и новые смыслы для человека, его когнитивная деятельность носила в глобальном смысле весьма противоречивый (с точки зрения исторической перспективы – а куда, в итоге, мы пришли?) и непонятный характер. Для чего – человеку становится лучше, добрее, справедливее, эмоциональнее; для чего углубляться в тайны мироздания, психологию самого человека, для чего придумывать все новые и новые способы проникновения в тайны природы, изобретать нечто то, чего не было никогда в самой природе? Почему все это происходит, если существует на каждом этапе развития естественного человека необходимая для поддерживания его биологической жизни – среда?

Но, тем не менее, человек изобретает, придумывает колесо и порох, одомашнивает животных. А далее все идет по восходящей линии, вплоть до современных компьютеров и искусственного интеллекта, человек бесконечно создает предметы искусства, выстраивает громадные конструкции религиозных верований, философских теорий, погружается в такие глубины вселенной, в которых, кажется, уже практически и не осталось места для каких-либо тайн и недоговоренностей.

Замечательно то, что преодоление энтропии происходит уже в рукотворной, созданной самим человеком, среде – науке, искусстве, избретательстве, во всем, чего коснулись мысль и сознание человека. Человек все больше, все упорнее создает набор смыслов своего собственного существования. Часто кажется, что их количество избыточно, они противоречат друг другу, подчас они приобретают античеловеческий характер, почти людоедский (идеология и смыслы нацизма), но, тем не менее, они также были произведены человеческим сознанием и попали в общий реестр жизни, откуда их уже не вычеркнешь и легко не отмахнешься.

В силу вышеизложенного становится ясно, что главной деятельностью человека по внесению разумного, организующего, анти-энтропийного начала является производство смыслов. В русской культуре это всегда была особая статья взаимоотношений с действительностью, и, судя по всему, именно на этом поле более всего и преуспела русская культура. Однако рассмотрим некоторые важные для нас аспекты этого производства смыслов. Это тем более важно, так как русская цивилизация является в основном цивилизацией смыслов, живущей за счет не столько преобразования окружающей материальной среды, но за счет формирования все новых и новых смысловых полей в культуре, прежде всего, но не только (выше мы разбирали это достаточно подробно). Причем данный процесс является внутренней, имманентной задачей для самой русской культуры, он вовсе не вызывается какими-то внешними факторами и обстоятельствами. Хотя, не очень углубляясь в проблему, можно настаивать, что европейское Просвещение разбудило «русского медведя», что индустриализация в советской России была списана с западных образцов и т. д. И это будет отчасти справедливо, но основные линии развития культуры носили в России самостоятельный характер и регулировались более общими закономерностями – появлением исторической субъектности русского человека, трансформированием его ментальности и попытками создания принципиально новой картины мира.

И противоречия между Западом и Россией связаны именно с тем, что духовное развитие западной и российской цивилизаций совершается по разным векторам, чуть не в противоположные стороны. При всей объемности некой общей части – влияние христианства, гуманистические ценности культуры, совпадение по ряду линий технологического развития, существуют, и значительные, области несовпадения в развитии, формировании образа будущего, реализации проекта человека в обеих цивилизациях. А XXI век выступил разделительной чертой между (как период окончательного определения приоритетов) разными типами цивилизаций именно так, как они сложились к данному моменту.

И смыслы культуры – прежние и сегодня рождающиеся, определяют перспективы и выживаемость каждой из цивилизаций.

Литература и примечания

1. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Пер. с немец. М., 1993.

2. Свасъян К. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу. Предисловие к книге: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Пер. с немецкого. М., 1993.

Человек

Ошибка эволюции, или шутка Бога

Вопрос о человеке, вероятно, является главным не только для сферы философии, но и для культуры в принципе. Говорим ли мы, размышляем ли о бытии, времени, морали, жизни и смерти, Боге – в центр наших соображений, мыслей, интуиции, веры помещается именно он, человек. Человек выступает одновременно во всех мыслимых ипостасях. Он основной и единственный субъект жизни на земле, причем жизни разумной, и никакие примеры рядом с ним не присутствуют, чтобы мы могли произвести сопоставление, увидеть разницу, почувствовать преимущество или свои недостатки. Он, как верно говорил Протагор, «мера всему». Именно человек преобразует наше космическое тело – планету Земля, строит свою – человеческую – цивилизацию, причем попытки этой деятельности носят какой-то утопически безнадежный характер – уже не одна цивилизация была выстроена на земле, но всякий раз, созданная, цивилизация подвергалась разрушению и исчезновению с поверхности земли, да таким радикальным образом, что и впоследствии, с большим трудом, можно было обнаружить ее прежнее присутствие на планете.

Ведь, что ни говори, наше знакомство с цивилизациями майя, древней Индии и древнего Китая, Египта, античных Греции и Рима, во многом носит отрывочный, неполный характер, и возвращение человечества к ним произошло относительно недавно, особенно интенсивно пару веков назад, с развитием археологии и любопытства человечества к своему прошлому. Но и цивилизации Нового и Новейшего времени, какие сформировались совсем недавно, с учетом достижений человека в области науки и технологий, носящие индустриальный, а сейчас и информационный характер, существуют пока что, балансируя на грани выживания. Именно они, время от времени, устраивают заварушки абсолютно тотального свойства, когда судьба общечеловеческой цивилизации висит на волоске (и продолжает висеть на волоске именно сейчас, когда пишутся эти строки), как будто ничего не переменилось со времен Персии и Карфагена, Ассирии и Парфянского царства.

И главным, управляющим элементом этой многосложной конструкции цивилизации, ее развития, эволюции и балансирования на краю пропасти, является опять-таки человек. Но и результаты, к которым приходит человечество, также связаны с тем, как начинает себя ощущать в новых исторических условиях человек. Таким образом, он и субъект, и мера всего и объект приложения своих собственных сил.

Причем его субъективность предстает в многосложной мозаике разнообразной деятельности – исторической, экономической, социальной, культурной, научной, художественной. Короче, все, чем занимается человек, включая изучение им самого себя посредством философии, нейропсихологии, физиологии и много чего еще чем, делается исключительно им самим, безо всякой помощи сторонних сил.

Таким образом, у человека практически нет права на ошибку, и те из них, какие он совершает, он сам же и должен исправлять. Согласимся с тем, что человек как биологический вид полностью сформирован, и даже накопленные со временем генетические отклонения и сбои он должен поправлять не путем создания новой ветви эволюции, но инструментально, производя вмешательство в исходный хромосомный код человека, исправляя как бы ошибки природы. Так что он и экспериментатор и тело эксперимента и ему же необходимо изобретать подходы и методы исправлений совершаемых природой искажений.

Человек и самое загадочное существо на этой планете, суть существования которого трудно объяснить каким-то одним подходом или одиозным взглядом на него (скажем, как это предлагал марксизм, возводя человека к совокупности действия на него законов экономики и сопутствующих общественных структур, сформированных объективным, как марксизму казалось, образом). И он, марксизм, во всех своих ответвлениях не нуждался в субъективном, слабом, с точки зрения объективных законов экономической жизни, человеке, полном сомнений, психологических переживаний, находящемся в поисках некой истины. Но оказалось, что именно такой человек вышел на авансцену человечества, и его субъективность, его психологическая жизнь, его желания стали ведущими импульсами всей конструктивной (но не только) деятельности человеческой цивилизации.

Человек способен на удивительные акты художественного творчества, в которых торжествует красота как некое чуть ли не высшее свойство живого космоса, где симметрия и красота форм выступают одним из физических законов существования материи. Человек подлинно в некоторых своих проявлениях (целый ряд гениев, бывших у человечества) достигает уровня Бога, так как он проникает чудесным образом за внешние границы предметов и явлений и определяет суть жизнь самым прямым образом, быстрее, лучше и подчас глубже, чем это делает наука.

Человек создал для себя культуру, которая ворвалась в него самого и стала исправлять его внутреннее пространство смыслов и человеческого содержания, делая его более гуманным, нравственным и подлинно человеческим. Он создал для себя Бога, понимая, что ему необходим внешний регулятор его инстинктов и страстей и добровольно стал измерять свое поведение именно такими – сторонними, не зависящими от него самого – критериями.

Нельзя сказать, что человек безропотно перемещался по историческому времени, просто существуя и подчиняясь некоторому набору правил поведения и действия общих законов жизни. Нет, он неустанно работал над собой, желая и понять себя, и одновременно исправить. Но в человеке накоплено слишком много сущностей, чтобы он сам в них разобрался. И, как правило, обыкновенный человек и не стремится этим заниматься – он просто живет, исполняя свой жизненный урок.

По существу невозможно различить человека и его жизнь, они в любом случае переплетаются так тесно и таким странным образом, что провести границу, разделить их, – невозможно. Это, правда, выглядит чудовищно непонятным со стороны, каким образом все содержание человека перетекает в его жизнь? И вообще, что, жизнь людям раздается, как в какой-то деревенской лотерее для простачков, без всякого права возврата приобретенного билета или замены полученного приза?

Призом является подаренная тебе кем-то именно эта, а не какая-то иная, жизнь. Ее уникальность и конкретность в виде неотменяемости с того самого момента, когда ты издал первый крик после рождения, носят, по сути, ужасный характер. Где это видано, что тебя закинули в жизнь безо всякого твоего согласия и не дают тебе даже возможности и близко подумать об изменении правил ее проживания? Эта невообразимая по разнообразию случайностей судеб, характеров, эмоций, привнесенная – через миллиарды людей – жизнь в данное космическое бытие удивляет своей странной определенностью гарантированного тебе удела и невозможностью его изменить в самой основе.

Другое дело, если бы, к примеру, два рожденных мальчика во времена Гомера могли выбирать свою судьбу и определять ее по своим талантам и усердию – и тогда один из них становился бы – заслуженно – Одиссеем, с его шлейфом хитроумия и доблестей, а второй, скорее всего незаслуженно, – попадал в рабство и умирал от побоев в грязи, никем не поминаемый. Но ведь так и выпало им – одному стать царем Итаки, а другому – стать рабом.

Помимо этой лотереи рождения – раса, страна, этническое происхождение, социальное положение, богатство, способности и т. д., существует и другая, не менее метафизически непостижимая – распределение людей по времени и эпохам. Отчего автору, пишущему эти строки, довелось родиться в середине страшного XX века, а не в девятом или десятом веке, при крещении Руси, или – отчего ему не быть современником Пушкина? На все эти «детские» вопросы нет никакого ответа, кроме предлагаемого религиозной доктриной, предполагающей, что из сонма душ, находящихся в вечности, Бог отпускает именно твою «погулять на волю», как говорил В.Розанов, в тот момент, когда по неким высшим предположениям ты больше всего можешь и пригодиться в реальной жизни.

Автор понимает, что это ответ, какой не заслуживает особого внимания. Таким образом, всякий человек «пускается» в жизнь совсем не тогда и не там, где ему хотелось бы быть, будь у него хоть какой-то выбор. Изначально человек несвободен, и всякого рода этнические, языковые, культурные ограничения могут стать или его случайно полученным выигрышем, или его проклятием. Как проклятием стало для евреев их еврейство, и борьба за него и спасение уже народа в целом формализуют и придают крепость любому еврею, пришедшему в жизнь. Но какова цена, особенно уплаченная евреями и даже не в средние века, но в XX веке, мучениями и страданиями миллионов ни в чем неповинных людей!

Поэтому должна быть проклята всякая форма расизма, национализма, этнического превосходства. Но вернемся к многострадальному человеку. Вот его, не спрашивая, выродили в определенное историческое время, выбрали для него народ, страну, родителей, и он появляется на свет удивительно беспомощный, слабый, неразумный – просто комок живой плоти. Ни одно живое существо на земле не появляется таким зависимым от помощи других существ – матери, отца, иных людей. Если бы не они, он был бы обречен на быструю гибель. Сам новорожденный не обладает ни памятью, ни разумностью своего поведения – у него действуют простые инстинкты и рефлексы, прежде всего еды и сна.

Но одновременно рождение этого комочка тепла и живой плоти есть чудо. Продолжение жизни, передача генетической информации, бессмертие человеческого рода связано с этими бессилием и слабостью. Но возвращаясь к феноменологической стороне «позиционирования» человека во времени и пространстве, приходится просто-напросто оставлять этот вопрос в стороне как крайне существенный для самого человека (для каждого когда-то появившегося в прошлом, а как будет в будущем, мы еще точно не знаем, здесь возможны всякие коррекции), но абсолютно неважный для мировой истории, для процессов развития культуры, становления цивилизации. Это уже впоследствии нам становится ясно, что этот мальчик превращается в Микеланджело, а этот – в Шекспира, а третий – в Лейбница или Канта, а потом за ними идет другая череда гениев, которые разъясняет человечеству его цель, предназначение и смысл существования.

Малыш превращается в Эйнштейна и помимо эпохальных открытий в области физики и универсальных представлений о Вселенной, ее происхождении и устройстве, оказывается, что ему не хватает каких-то дополнительных представлений, какие навели бы порядок в этом хаосе случайностей и неопределенностей. Поэтому, вероятно, Эйнштейн так интенсивно, особенно в последние годы жизни, размышлял о Боге. Любопытно, что многие из великих ученых естественнонаучной сферы считали себя верующими, и они полагали, что идея Бога является важной для внесения глобального смысла в устройство мира, происхождение и предназначение самого человека. Эйнштейн не был в этом отношении исключением. Об этом мы рассуждаем, со ссылками на его дискуссию с К. Поппером, в других главах книги.

Человек беззаветно отчаян. Он знает, что отпущенный ему срок земной жизни крайне мал, что трудно в него уложить хотя бы и небольшой план изменения действительности, ее преобразования, но он это делает, зная, что результаты будут ему недоступны, и большой вопрос, будут ли потомки благодарны к его трудам.

Но, Боже, что за низкое, подлое, никчемное существо этот человек! На протяжении уже не варварства, но цивилизованной истории человечества невозможно назвать преступления и ужасных поступков, каких он не совершил. Этот человек абсолютно глух к любым разговорам или представлениям о гуманности, доброте, благородстве, любви – он может уничтожать себе подобных сотнями тысяч, миллионами, терзать, мучить их перед смертью, и сердце ничуть не трепыхнется в его груди. И это тоже человек (человеци, ибо имя им легион)?

Бесконечные войны, которые ведет человек на протяжении своей истории, говорят именно об этом, поскольку именно война позволяет человеку не быть человеком. Это, конечно, прежде всего, вопрос русской культуры и Достоевского в первую очередь. Он старался открыть, понять такого человека. И описывал их в своих произведениях.

Поэтому формулирование идеи человека, что в рамках христианской морали, что в рамках светского гуманизма не отменяет практики осуществления человеческого в реальности. Ницше восклицал, что «слишком человеческое» опасно для культуры, и был прав, ибо там, где человек не видит своих границ, забывает о морали и Боге, нет страшнее животного на этой земле.

Вот, с одной стороны – ребенок, малое человеческое существо, близкое к Богу и похожее на ангела, а с другой, какое-то время спустя, он самый страшный, пропитанный идеями национального превосходства субъект, попробовавший крови и поэтому готовый уничтожать себе подобных существ безо всякого сожаления и милосердия. Как же это так? – воскликнем мы, ведь этих двух совершенно противоположных существ, находящихся в едином теле, с единой душой, разделяет не небольшое число лет, но метафизическая пропасть, Коринфский разлом, который ни перепрыгнуть, ни обойти.

Мировая история не то что не дает нам ответа на этот вопрос, но загромождает наше сознание все большим количеством примеров подобного раздвоения, где человек вроде как человек, но в реальной жизни проявляет себя животным в том самом прямом и примитивном понимании этого термина, как отсечение от человека гуманистического и человеческого начала.

Человечество на протяжении своей истории создало несколько матриц человека, они, конечно, разнятся по своему конкретно временному и цивилизационному положению. И мы не будем сейчас усердствовать, желая обнаружить причины какой-то избыточной жестокости индейцев майя или какого-то гуманистического равнодушия японцев по отношению к другим народам, что проявилось у них в крайних примерах бесчеловечного и беспощадного обращения с китайцами в контексте событий второй мировой войны[28]28
  Стоит отметить в примечаниях, что здесь присутствует и определенная загадка, так как Япония очень много заимствовала у древнего Китая, но вместе с тем выработала свои собственные культурные коды, которые никак не стыкуются с вышеприведенными фактами о зверствах японцев по отношению к китайскому населению. Они сами утверждали, говоря о своих различиях с западной культурой, что для той «важнее идеи, действия и нравоучительность, тогда как для японской характерны эмоции, красота и размышления о природе и смене времен года» [1, с. 70]. Более того, стремление к «чистоте и красоте» определяет то, что можно было бы назвать изначальной ментальностью японца. Исследователь замечает: они (японцы) ценили «стиль и переживание красоты не меньше, а возможно, и больше, чем моральные принципы, воплощенные в китайской учености» [1, с. 87]. Н.Сталкер пишет, что особенно ярко эстетический код японцев проявлялся в написании писем друг к другу и в мельчайших деталях: К письму нужно было приколоть не просто подходящий по сезону цветок, но даже оттенок этого цветка должен был гармонировать с цветом бумаги» [1, с. 88].


[Закрыть].

И вот эти красота и изысканность несли в себе будущую жесткость по отношению к людям другой культуры, иной национальности, которых можно было просто не принимать во внимание, как не относящихся по разделу человеческого.

Таких примеров предостаточно во многих культурах и у многих народов, но здесь, у японцев, какой-то особый по изощренности феномен. Поэтому порассуждаем о матрице человека, исходя из практики европейской культуры и европейской же цивилизации. Мы вполне обоснованно можем выделить несколько крупных явлений, которые составляют из себя некий антропологический феномен, до сих влияющий на наше мировосприятие при посредстве тех научных, художественных и нравственных ценностей, какие европейцы поняли, освоили и постарались передать в будущее.

Вот, человек античности, причем состоящий из двух ярчайших примеров – Древней Греции и Древнего Рима. Это человек раннего христианства, когда служение Богу несло в себе безусловную жертвенность и высоко определенную идеологичность формирующегося человека, стоящего на фундаменте религиозной доктрины.

Это человек Средневековья с его первоначальными попытками устроения разумной жизни в городах с цехами и ремесленниками, определившими первые ростки будущего феодального производства. Человек Возрождения, на котором мы особо остановимся, так как в нем таятся многие разгадки сегодняшнего дня.

Человек периода религиозной Реформации и религиозных войн. Человек эпохи Просвещения, Нового времени. Наконец, человек Новейшего времени, куда включаются два подкаста – человек Модерна и человек Постмодерна.

Все эти концепты совершенно очевидным образом определялись в выделенные нами периоды. (При этом мы не предлагаем более дробную классификацию, указывая, скажем, на эволюцию в самом развитии Ренессанса, менявшем, в том числе, представление о человеке, или на «барочного» человека, предугадавшего многие явления более поздних культурных эпох).

Как только становится очевидным формирование новой, по сравнению с предыдущей, культурной среды, то начинается и активное обсуждение в обществе внутреннего содержания и поведения человека наступающей или уже наступившей эпохи. Философы, гуманисты, писатели, всякого рода религиозные мыслители пускаются в объяснения по поводу того, каким должен быть этот «новый» человек. Собственно художники, скульпторы начинают по-иному изображать человека на своих портретах и скульптурных работах.

Кстати, это интереснейшая тема – человек, изображенный на полотнах художников на протяжении, скажем, тысячелетнего периода европейской культуры. Становится, через эти изображения, понятным, что является важным для общества и времени в данный момент, какие черты характера, поведения, психологии выходят на первый план, а какие уходят напрочь, чтобы уже не вернуться вовсе. Умиротворенная красота портретов девушек Вермеера в большом времени искусства соседствуют с тяжелым трагизмом портретов Рембрандта, а изысканный аристократизм портретов прерафаэлитов, весь утопающий во внешних деталях и мелочах одежды и интерьера контрастирует с напряженными портретами эпохи Модерна, где взгляд изображенного повернут в основном на самого себя, и двойственность является самым точным словом, его описывающим.