Текст книги "Стрела Парменида"

К тому же, «мыслящему сообществу», как и отдельному человеку, свойственно загонять в свое подсознание то, что могло бы стать предметом рефлексии, по причине того, что или тема является крайне неудобной, или поведение части общества слишком разнится с идеальными представлениями об идеалах и морали. Такого рода «вытеснение» и отказ от рефлексии мы наблюдаем практически во всякой пост-истории тоталитарных обществ, да и больших государств, которые повели себя в каких-то обстоятельствах не так, как надо, с точки неких обобщенных представлений о морали и правилах поведения, как они сложились на данном историческом этапе[17]17
  Наличествование как бы универсальных принципов оценки поведения целых государств или даже отдельных цивилизаций (майя с их человеческими жертвоприношениями) теряет сегодня некую устойчивость, так как возможная морально-этическая база в виде христианской доктрины теряет свою актуальность.


[Закрыть].

Вытесненное – забывается, и вот уже практически невозможно понять, какого рода память должна служить строительным материалом исторического здания.

Есть и еще одна аберрация. Это случаи, когда то или иное историческое событие, значимое для этноса или ряда народов воссоздается в целом ряде наук или, напротив, подвергается описанию в художественном творчестве. Вот, к примеру, рефлексия русского общества над Отечественной войной 1812 года, взятая как память русским же сознанием и всей реальной памятью культуры через текст «Войны и мира» Толстого, но не через труды профессиональных историков, которые уже при жизни автора там обнаружили большое количество неточностей и исторических нестыковок. И что? Русская культура обратила на эти замечания какое-то внимание? Абсолютно никакого.

Рефлексия Толстого носила более универсальный и эмоционально выразительный характер, наконец, она отвечала пассионарному подъему страны в середине XIX века, так что «точности» истории всем были побоку, – они не отвечали той правде (исторической, в том числе), какую хотело видеть и знать русское общество.

Поэтому к слову «память» надо отнестись крайне осторожно, понимая, что чаще всего оно запутывает ситуацию еще больше, и каждый раз, в итоге, получается какая-то иная «история». Которую не только написали «победители», но у которой как бы и меньше прав на реальную объективность. Но потребность общества в ином, устраивающем большинство социума подходе и взгляде (историческом в том числе) превышает эту математическую точность перечня исторических фактов.

При этом не надо забывать странные «зигзаги» исторического развития, когда смысл и истинное содержание тех или иных исторических событий становятся отчетливо ясны какое-то время спустя, да и то в случае, если попадется проницательный историограф и он сумеет поймать ту самую, ускользающую нить исторического действия. История сама по себе эволюционна, если не забивать себе голову вопросом, для кого она важна и для кого в настоящем регистре ее осуществления открывается, как некая истина исторического развития.

Мы чувствуем, что она развивается куда-то вперед, что она к чему-то стремится; другой вопрос, что в текущей исторической действительности этих целей и не разглядеть, и не понять. Но даже приписанный истории какой-то смысл становится невероятной силой для громадных масс людей, свидетельством которой выступают узловые стяжения мирового развития, которые мы именуем революциями. (Что, в общем, также является случайным словом, не совсем объясняющим объединяющую парадигму борьбу греков с персами, ацтеков с испанцами, индейцев с белыми пришельцами на североамериканском континенте, Великую французскую революцию, русскую революцию и массу других событий в Азии, Африке, Европе, Латинской Америке более мелкого масштаба).

Но эти события, как правило, провоцируют ускоренное развитие региона, большого этноса, всего человечества. У каждого из них своя череда последующих событий, своя «лестница» с серьезными историческими «ступенями». Это, пользуясь терминологией Льва Гумилева, взрывы пассионарной человеческой материи, доказательство не видимых, а подчас и спрятанных весьма глубоко, преимуществ одной стороны (страны, народа) в историческом столкновении над другой.

Бывают и более запутанные сюжеты мировой истории с прыжками, замедлениями, провалами в историческом развитии тех или иных народов. Мы видим, что практически невозможно назвать народ, государство, которые не попадали бы в «историческую яму». В каждой ситуации, у каждого народа свой набор предпосылок, глубинных причин, свой выход и преодоление исторических кризисов. Как, собственно, есть предпосылки и для начала позитивного развития страны и народа.

В определенном отношении история может быть рассмотрена как одна из эволюционных линий развития человечества, как действие неизвестных нам в полном объеме сил антропоцена. В этой эволюции существует чуть ли не равновесие сил конструктивного, созидательного начала и потенций разрушения, уничтожения созданного ранее. Причем можно уподобить этот процесс некоему волновому явлению, который вначале дает возможность творения, строительства, создания многочисленных артефактов культуры, ложащихся в основание поднимающейся цивилизации, но потом наступает период разрушения созданного, исходя из идей созревающей новой культуры, нового человека.

Перемены в человеке заметнее менее всего, несмотря на усиление его психологических и когнитивных возможностей со временем. Хотя, рассуждая объективно, сравнивая человека периода древних культур, античности в Европе, потрясающих цивилизаций Азии, китайской и индийской, прежде всего, с субъектом Новейшей истории, никакого преимущества не было и нет у человека последних, по крайней мере, двух столетий. Самый слабый и «ненадежный» элемент истории – это человек. Это о нем сказано, что история учит тому, что она ничему не учит. Человеческая «оперативная» память, выражаясь современно, слишком быстро очищается от актуальной информации, связанной не с субъективностью самого человека, а с более объективными вещами. Здесь, правда, частичная разгадка связана с филогенезисом человека, то есть с теми неотменяемыми обстоятельствами, что каждый человек проходит свою собственную эволюцию развития, в которую никак не помещаются, что называется, «по рождению», знания об истории, об объективном мире во всех его проявлениях. Данный филогенетический процесс каждый человек продуцирует индивидуально, и в зависимости от состояния культуры эпохи его жизни, уровня образования, из индивидуальных когнитивных способностей. Именно так происходит обретение и закрепление сверхличностной информации (в том числе и исторического содержания) в сознании человека.

Чаще всего такого рода содержание онтогенетических аспектов развития человека разумного происходит весьма выборочно, индивидуализирование и не носит массового характера. Сейчас, с общим упадком среднего образования думать об углублении данного процесса совершенно не приходится. Таким образом, реконструкция, рекультивация историко-культурных процессов в психике (сознании) человека носит совершенно случайный и необъективированный характер.

История проходит сквозь человека, да так, что он ее не замечает. Он фиксирует лишь внешнюю канву событий – государственные праздники, памятные даты, воспоминания об исторических перипетиях, какие повлияли непосредственно на его судьбу. Спросите у парижан (мысленная проекция), разрушавших Бастилию – мыслили ли они о своем «делании» истории не только Франции, но всей Европы, да и западной цивилизации? Или у советских граждан, попавших под каток «перестройки и гласности», что они и есть непосредственные участники исторических перемен?

Осознание причин, результатов и наступивших последствий приходит позднее, да и то не в полном объективном содержании для большинства людей. Подчас верное понимание случившихся событий, какие подпадают под определение «исторических» и вовсе недоступно ни науке, ни расхожим представлениям людей в течение значительного времени. Вот и сейчас Россия мучается выбором вектора своего исторического развития, так и не совершив исторической рефлексии ни над смыслами существования советской империи, ни над периодом постсоветским, какой «стоит» перед всем народом, как кость в горле, которую уже и не выплюнешь, но и проглотить не получается.

Особая история (иронически заметим мы) возникает в том типе общества, который сознательно выстраивает искаженный нарратив исторического дискурса, и гражданам данного социума преподносится намеренно и сильно искаженная историческая парадигма. Это вам не пример Алкивиада, который мог в своих речах смело ссылаться на Гомера, Гесиода и Фукидида, твердо зная, что они были объективны и точны во всем том, о чем они рассказывали, а главное – в этом же были уверены и жители Афин. Никакого когнитивного диссонанса в этом случае не наблюдалось.

Что же говорить о сегодняшней реальности, когда пропаганда и прямая ложь являются заместителями объективной информации не только об истории, но и о реальности как таковой. Продолжая нашу аналогию, можно сказать, что «жесткий диск», на котором записана вся информация о развитии человека и человечества – это его культура, взятая в идеале во всех ее проявлениях и реализованная в формах той или иной цивилизации. Разрушение, «стирание» информации на этом диске приводит к катастрофическим последствиям. Но думается, что мы находимся как раз на данном этапе «уничтожения» своей памяти как главной основы истории.

«Бремя истории», о котором говорил Гегель, заместилась сейчас «освобождением от прошлого» (Дж. Арнольди), но это не прибавляет ни убедительности всем тем, кто повествует о прошлом, ни уверенности тем, кто на него ссылается, желая предупредить трагические казусы впереди, в будущем. «Русская» история пересекается с «немецкой», та в свою очередь немыслима без истории «французской», и все разделы мировой истории живут как бы сами по себе, но их суть открывается в столкновении с историями других народов и стран. Все это создает сложный ковер переплетающихся линий развития отдельных этносов и стран, в котором постоянно приходится разбираться, так как нерешенные вопросы провоцируют все новые и новые конфликты.

Но пока еще мы, люди, не нащупали тот самый объединяющий модус сосуществования всех населяющих землю народов, чтобы окончательно согласиться с тем, что существует общая судьба человечества, то есть существует «всемирная» история.

* * *

Будущее как бы постоянно занимает у прошлого, подозревая или будучи уверенным в том, что многие ответы ad futurum содержатся в ушедших эпохах, но в абсолютном большинстве случаев это оказывается иллюзией, и этот займ будущего у прошлого так и остается непогашенным и добавляет еще одну тяжесть на шагах прогресса развивающегося человечества.

Конечно, небольшое пока еще время глобального понимания и представления о единстве человеческой истории во всей совокупности ее вариативных проявлений, уже завершается, и незаметно, но уверенно человечество возвращается в период, когда на первый план выходит национальное, этническое, субъективно-уверенное, и почва для глобализма медленно, но верно уменьшается. И по убеждению блестящего мыслителя Ля Гоффа мы потихоньку в этом отношении возвращается опять к старому принципу создания историй (истории): это повествование о том, что «я видел, я слышал, как говорили», о том, что случившееся было таким, как рассказали, а не другим. Хроника, последовательность изложения этого «увиденного, услышанного, как-то понятого» ложится в основу истории, и современный историк протягивает свою руку Фукидиду и Тациту, Геродоту и Плутарху.

Другая тема – смерть «большой истории» – заключается и в том, что отдельный, выделенный человек, который в современное время приобрел предельную самостоятельность и уровень индивидуальной выживаемости, не нуждается в большой истории, она помещается на самом краю его интересов и потребностей. Исторический горизонт человека постмодернистской, постхристианской эпохи сузился до пределов его двора, района города, в лучшем случае страны, воспринимаемой всегда однозначно неправильно – ложно-патриотически и ограниченно.

Жизнь человека вне истории приводит в итоге к тому, что мы уже наблюдали на просторах XX века, – какая-то сила тащит такого человека за воротник и возвращает его во всеобщую историческую жизнь, но она, к этому моменту, имеет, как правило, трагический или, в лучшем случае, драматический характер. Индивидуализм, субъективность, кажется, уже добили все большие и главные для человека Нового времени категории и представления, в том числе и чувство истории. Но ее, истории, возвращение, тем не менее, происходит, и этот перелом, разрушение прежних форм жизни, и торжество настоящего без обращения и к прошлому, и тем более к будущему, какое на данный момент трагического возвращения в историю также перестает быть – становится неподвижным и мертвым предметом. Вся эта история отказа от прошлого и невозможность оперировать с сущностями будущего нуждается в жертвоприношении и, к сожалению, чем дальше, тем больше гекатомб требует для себя истинная, не подменная история всего неразделенного человечества.

При создании данного эссе, как читатель мог обратить внимание, нас интересовало сразу несколько аспектов категории «история»[18]18
  Бердяев писал: «Философия истории, попытка осмыслить исторический процесс, есть некое пророчество, обращенное назад». (Н.А. Бердяев. Смысл истории. М., 1990. С. 32).


[Закрыть].

Разумеется, для сознания первобытного человека вопрос об истории носит бессмысленный характер. Отражение действительности, носящей сложные формы, приобретающей признаки культуры, ложащейся в основание тех или иных основ цивилизации, – вот тот момент эволюции человека, какой нуждается в исторической позиции и точке зрения.

Плодотворной по характеру анализа и по предполагаемым результатам представляется параллель между западным и российским пониманием истории. Во-первых, мы избежим дилетантских, во многом, рассуждений о восточно-цивилизационном историческом взгляде, а во-вторых, сможем углубиться в исторический материал, опираясь на многочисленные источники и конкретные примеры, в том числе русские.

Говоря о Западе только – а здесь, сразу заметим, что без анализа истории западной мысли и становления западной цивилизации никак не обойтись, если рассуждать о России. Тайны русского исторического развития невозможно объяснить простой логикой или даже логикой обыкновенной истории; приходится всякий раз открывать какую-то особую историческую хронику для объяснения России. Существенно и то обстоятельство, что Россия расположилась между западной и восточной ойкуменами Евразии. Без оценки истории России невозможно обойтись, анализируя сегодняшнее развитие цивилизаций, появившихся на Востоке (Индия и Китай в первую очередь), и которые, без сомнения, будут определять судьбу человечества в ближайшие пару сотен лет. Разумеется, невозможно также игнорировать их (восточных цивилизаций) собственную предысторию и внутренние исторические импульсы, какие вынесли их сейчас на вершину мировой цивилизации. Но эти вопросы не будут являться предметом нашего внимания.

* * *

Разумеется, что одной из загадок мировой истории являет все то, что произошло с Россией в XX веке. Любопытно именно сейчас, по прошествии почти тридцати с лишним лет после крушения СССР, посмотреть на труды современных исследователей, пытающихся понять феномен русского развития прошлого века и выносящих определенные оценки русской истории. Разнобой здесь носит просто неприличный характер. Западные исследователи, не очень пускаясь в детали и историософскую аналитику, все как один пишут об историческом проигрыше советской модели развития, о победе Запада в «холодной войне». Серьезных работ выходит мало. И совсем нет никакого желания рассмотреть всю ситуацию в общемировом контексте, беря историю Советского Союза как историю части европейской цивилизации и – шире, мировой.

Тем более, как мы неоднократно писали в своих работах и весьма подробно, советская модель методологически и в плане идей была взращена на западном интеллектуальном продукте, и именно поэтому она никак не могла быть прилажена исключительно к русским традициям, формам государственности, политического устройства, ментальности и духовного своеобразия российского человека. Смысл этого тезиса заключается в том, что создание советской империи, опиравшейся во многом на западную интеллектуальную мысль, было изначально чревато некоторыми внутренними разрушительными тенденциями. Органическая линия русского начала, если можно так выразиться, находилась даже не на втором плане, а вообще в загоне. И все, что было связано с прежней, императорской Россией, искоренялось после революции 1917 года самым зверским образом, особенно в начале становления государства (СССР). Но сам градус тотального отрицания почти всего, что «раньше» было – от людей, привычек, достижений в науке и пр. был исключительно высок. Только Отечественная война 1941–1945 гг. поменяла этот подход и заставила обратиться к ценностям прежнего общества. Но урон преемственности в развитии был нанесен очень сильный. Скажем, исключение православия из матрицы развития советского социума был чуть ли не самой громадной ошибкой власти. Так что крах СССР с сопутствующим предательством и интеллектуальной нищетой элиты был как бы и предопределен. С большей или меньшей убедительностью данная ситуация была рассмотрена нами в труде «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды» (СПб., 2021).

Однако существует другой аспект этой проблемы – оценка исторического пути России в прошлом, включая и интегративные мотивы по европейскому направлению. Необходимы усилия по приведению в логический (и исторический) порядок всей парадигмы прожитых страной столетий, по крайней мере, начиная с Петра Великого. С добавлением советского периода существования России. Детская привычка отмахиваться от проблемы или откладывать ее решение «на завтра», какую можно наблюдать в современной российской историографии, приводит в искреннее изумление. С одной стороны, существует целый пласт исторической литературы, и ее поток в последнее время усиливается, в котором 80 с лишним лет жизни русского государства интерпретируются исключительно в негативном ключе. Причем набор аргументов весьма и весьма скромный, последовательного описания истории как истории, а не как хроники Коммунистической партии СССР, в принципе отсутствует.

Нет ответа (понимая его как общепринятую и авторитетную точку зрения) на вопрос, что же делала Россия вот в этот, советский, период развития, почти век? Только ли то, что она совершала всякого рода ошибки, преступления, применяла репрессии по отношению к собственному народу, «отставала» от культурного Запада, от мировой цивилизации и все остальное в подобном духе, что приходится читать в разнообразных публикациях?

В приложении к данным эссе, чтобы не искажать жанровую структуру повествования, я дам некоторые комментарии по поводу наиболее любопытных публикаций такого рода. Но основные тезисы придется высказать сейчас.

«Укрупнение истории» в глазах историка или человека, пытающегося осмыслить «большие шаги» развития общества, происходит только тогда, когда в его сознании присутствует хоть какое-то, но связное понимание единства человечества, человеческой культуры, цивилизационных форм общественной жизни от древности до сегодняшнего дня. Все остальное будет попытками с негодными средствами, так как пытаться на расстоянии вытянутой руки от воображаемой карты мировой истории разглядеть что-то обобщающе-верное, абсолютно невозможно. Это все равно, если уткнуться носом (в прямом смысле) в картину Рафаэля «Мадонна в креслах» и не увидеть там ровном счетом ничего, кроме цветовых пятен, как бы случайным образом нанесенных на полотно. Не увидеть, как в этом полотне дышит и живет вся европейская и христианская культура, живут непередаваемо глубокие содержание и смысл веры, милосердия, жертвенности, нескончаемой любви к ближнему своему.

Необходима дистанция, расстояние между субъектом (историческим сознанием) и объектом наблюдения и изучения, чтобы создать адекватное представление о последнем. Это расстояние и есть культура, накопленный объем знания, расширенные когнитивные возможности человека. (Такая же ситуация сейчас возникает перед человечеством, когда оно настоятельно стремится проникнуть в далекий космос, видя перед собой всего лишь одну триллионную его часть или того меньше). Поэтому-то, в случае с историей, так редки настоящие исторические прозрения, помогающие частично обнаружить черты будущего в умершем прошлом и совершенно безобразно совершающемся настоящем.

Вот и топчется современная российская, да и не только, историческая наука перед феноменом русской истории XX века. Одна десятая часть (по времени) существования громадной и сложной цивилизации, которая, как теперь очевидно, оказывала воздействие на все человечество. И при этом, советская Россия XX века, понимается самым примитивным, отвратительным образом не только в мировой историографии, но и в российской.

Она понимается как один громадный набор случайностей и несуразностей, сводимых большей частью к персоналиям – от Ленина до Горбачева, с игнорированием сложной и саморазвивающейся жизни громадной России, ее народа, который, несмотря ни на что, двигался в истории дальше, и б ы л на глубине чувствования истории независимо от всех усилий «тонкошеих вождей», как писал Мандельштам. Представить себе, что вот эта почти двухсотмиллионная громада людей, с их ментальными установками и предпочтениями, с их чувством православной веры, хотя и загнанной в подполье, преодолевающая невиданные завалы на своем историческом пути – от революции и гражданской войны до нашествия Гитлера с угрозой потери своей независимости, их духовное возрастание и эволюция, воспитание детей, любовь к родной, никуда не исчезнувшим, природе и земле, к собственному языку, великой литературе, к своим преданиям и победам прошлых времен – это что, не существовало все эти годы, э т о г о не было?

Но об этом смешно и думать. Россия продолжала жить, развиваться, хотя формы и содержание ее жизни были отличны от того, что происходило в остальном мире, частично было не похоже на раннюю, собственно русскую, традицию. Но все было живым, в итоге никак не угасшим. Русский народ в период своего советского развития совершил невиданное количество подвигов и преодоления преград, о которых приходится только мечтать другим народам.

Это удивительная история. Это все оказалось подобно древнегреческой цивилизации, которая была светочем и маяком для всех окружающих ее народов, даже варваров, какие стремились ее покорить. Но желая ее завоевать, они знали, что настоящая культура, идеалы человека, развития мира – все это там, в Древней Греции. И разрушая, покоряя Элладу уже в период эллинизма (время угасания великой истории), победители склоняли свои головы перед духовным началом, представленным в той цивилизации. Даже Древний Рим при всей спеси и уверенности в собственном праве руководить завоеванным им видимым миром, создав почти совершенное по их представлениям общество, изобретя продвинутые по тем временам технологии, особенно в строительстве городов, считал себя в культурном смысле учеником древнегреческих открытий в науке и философии.

Но та же самая история произошла и с СССР. Это же удивительно, как он сильнейшим образом повлиял на новое устройство мира в политическом и национально-освободительном отношении. Карта мира в XX веке была переписана не по воле Запада, а по факту существования СССР с его новыми правилами организации общества, с его принципами (пусть и утопическими и далекими во многом от реальности) справедливости на земле для всех людей. Наконец культурная и образовательная революция, совершенная в большой России, была уникальна по воздействию на развитие всей тысячелетней русской цивилизации и по своему влиянию на весь остальной мир. (Ведь уже сейчас очевидно, что гибель Запада кроется не в том, что объединенные Китай, Россия и Индия будут владычествовать над миром, а потому, что образование и элементарные когнитивные навыки исчезают из образовательной системы многих западных стран, за исключением небольшого числа частных заведений. Выпускники американских школ не умеют читать, элементарно считать, они не знают ничего из мировой истории и пр. и пр. Уже ряд серьезных западных деятелей бьют тревогу по этому поводу).

Считать, что жизнь двухсот миллионов человек (а в СССР было около 300 миллионов, и их всех можно было числить по одному и тому же цивилизационному коду) прошла даром, незаметно, в ошибках и раскаянии, что они поддались сладкозвучным сиренам коммунистических лидеров, не просто смешно, но поразительно неумно. Но ровно это и приходится наблюдать сейчас при, якобы, исторических попытках описать жизнь России в XX веке.

Пока не понято, не угадано то главное в жизни громадного народа, имеющего тысячелетнюю хронику исторической жизни, что продолжает держать его как некую целостность, определяет его единство и противится всяческим попыткам и тенденциям распада, не имеет никакого смысла обращаться к тем или иным фактам, историческим периодам и т. п. существования России. Такой подход будет односторонним, компилятивным и не открывающим главного, что соединяет русский этнос воедино, делает его неразделяемым субстратом, не только региональной, в нашем случае европейской, а мировой истории.

Что же это за глубинные законы сохранения единства России, которые так не даются к пониманию западным критикам и недоброжелателям? Иначе говоря, каков цивилизационый код России, что входит в его состав? Это главные вопросы и наших дней. Мы разбирала эти вопросы в наших предыдущих работах, поэтому отсылаем любопытного читателя к ним. (Библиография работ автора представлена в конце книги).

* * *

Однако посмотрим на всю ситуацию, связанную с Россией, с другой стороны. Со стороны всемирной истории, которой нет никакого дела до соображений заезжих коммивояжеров от науки, раздающих свои ярлыки с громкими названиями – либеральность, демократия, тирания, авторитаризм и нечто подобное. Мировому духу неинтересно знать, какого рода политическая платформа и какие соображения легли в основание существования того или иного общества: он смотрит в корень, – что произошло с тем или другим народом, выжил ли он, сохранил ли свое этническое ядро, развил ли свою культуру, каков идеал человека в нем, каких ценностей придерживаются люди в данном типе общества.

Человечество, к сожалению, движется вовсе не по неотклоняемой прямой, все время поднимающейся ввысь. Никакой прогрессизм не объясняет всей той логики и закономерностей, совокупности ключевых событий мировой истории, какие нам известны на сегодняшний день. В конце концов, и демократия Эллады даст много очков вперед любой форме сегодняшнего демократического режима, который таковым может быть обозначен именно что в кавычках. Прямое волеизъявление граждан, решение всех вопросов общественной жизни в непосредственном обсуждении на площади без всяких отсылок к знатности, уму и другим личным достоинствам – вот вам демократия в своем «чистом» виде. Так именно и погиб Сократ, когда за его смерть проголосовало абсолютное большинство граждан Афин.

Россия последних трех веков (от XIX до XXI) представляет собой потенциальную возможность уяснить, наконец, каковы намерения мирового духа и мировой истории. По не завершению, нет, но по приведению хоть в какой-то порядок дел всего человечества.

Для начала надо понять, а почему, собственно, XIX век стал в России веком русского Возрождения. Отчего внезапно страна, находившаяся на культурных задворках Европы, стала ее же, Европы, да и всего мира лидером в художественном творчестве, прежде всего в литературе. Если кому-то кажется, что это чистая случайность, игра высших сил и пр. и пр., то тот самый мировой дух, на которого мы здесь ссылаемся, рассмеется таким критикам прямо в лицо. Нет, это была подготовка к каким-то этапам развития и даже не столько России, но, как выяснится впоследствии, и всего мира.

Представим себе, что у России не было Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова, Чайковского, Мусоргского, Скрябина, русского балета, – кому такая Россия была бы нужна! Это были бы провинциальные территории Европы, на которые не стоит обращать особого внимания.

Но Ренессанс в России случился, к тому же он сопровождался невиданным ростом пассионарного элемента страны (русского человека) после того, как величайший император Европы, Наполеон, потерпел именно в ней сокрушительное поражение, а Россия после этого руководила Европой как своей вотчиной. Вплоть до 1855 года, до Крымской войны, когда Россия в очередной раз проспала технологический рывок Запада и была жестоко за это наказана.

Однако это поражение в Крымской войне, а также, в начале века в русско-японской не было тем значимым историческим элементом, какой существенно повлиял бы на генеральную парадигму ее истории.

Уже тогда было понятно, что Россия беременна каким-то новым содержанием и новыми формами не столько исторической, но цивилизационной жизни. Ведь очевидно, что величайшие русские гении, почти без исключения, на протяжении всего века работали над тем, чтобы создать в России, а потом, как выяснилось позднее, и во всем мире новую ментальную матрицу человека. В ней слабый и униженный субъект защищался бы не государством, но новыми ценностями морали и нравственности, в которых много и от христианства, но и от собственно русского взгляда на человека, его перспективы и возможности.

Розанов и Бердяев были правы, говоря, что великая русская литература внесла основной вклад в разрушение императорской России, а не какие-то там большевики. Но это разрушение при всем трагизме громадного числа личных судеб было живительным явлением и для России и для мира. Именно в России было объявлено, что народная толпа, безгласная и бесправная масса людей – это и есть главный элемент будущей жизни.

В русской истории есть черта, по которой государь, властитель, чувствуя этот ход истории, почти безропотно сдает свои позиции, расстается с троном. Так сделал и Николай Второй. Его жертва, конечно, достойна мученического венца и ореола святости.

Но чем же была беременна старая, дореволюционная Россия? Сейчас можно твердо говорить, поскольку это свершившийся исторический факт – советской империей. Однако тут же возникает сразу несколько вопросов. А что такое советская Россия. Этот эпитет, как голубой, желтый, красный говорит всего лишь о внешних свойствах явления. Если бы в той России, какая наступила после 1917 года, была осуществлена «власть советов» в том ее идеальном представлении, о котором думали не только в греческой античности, но в период Просвещения в Европе, то Россия, да и весь мир, сегодня жили бы в другом состоянии. А так, это определение – советская, не реализовавшись в полном объеме за 70 жизни Советского Союза, – осталось всего лишь «окраской», деталью, но не сутью явления.