Текст книги "Нефть и Холод"

Ночью мне опять не спалось. Организм был истерзан муками холода, голода и недосыпа, накапливающихся с прошлого дня. Уснуть не получалось, и я стал думать о том, почему люди боятся умереть.

Мне вспомнилось утверждение мудрецов прошлого, которые говорили, что самое большое мучение для человека – увидеть, каким он мог бы стать, но так и не стал. При медленном, как в нашем случае, приближении смерти, человек понимает, что еще не успел многого сделать, не успел раскрыть в полном объеме свои таланты и способности, не успел стать мужем, отцом или дедушкой, не успел достичь профессиональных высот, не успел построить дом или дачу, не успел побывать там, где хотел побывать, не успел стать таким, каким он мог бы стать. И все это разом накатывает на него и начинает давить. Он осознает, что не делал в жизни того, что стоило бы делать, что не работал над собой так, как стоило бы, что не стал тем, кем хотел бы запомниться следующим поколениям. От этого становится одновременно и невыносимо больно, и немного стыдно. И хочется все исправить, получить вторую жизнь, начать все сначала, сделать все правильно, но уже нет возможности.

Именно этим и объясняется, почему некоторые старики уходят из жизни со спокойным сердцем – они понимают, что сделали все, что хотели и могли сделать. Больше им ничего уже не нужно, и они с чувством исполненного перед самими собой долга покидали игру под названием «жизнь».

Я долго лежал так и размышлял, а под утро, сам того не заметив, уснул. Спал я, однако, недолго. Через час мое тело начало бить тревогу и пускать сигналы «SOS» в головной мозг. Я проснулся и испытал неприятно ощущение, точнее его отсутствие. Судя по всему, во сне я вытащил левую руку из-под двойного одеяла и на сорокаградусном морозе она быстро обмерзла. Такого я раньше не чувствовал. Бледная рука висела и совершенно не слушалась моих команд. Мне стало страшно, сердце в груди бешено забилось, в висках застучало, я быстро сел и испуганно взял левую руку правой. Что было делать? Я начал резко растирать плечо и предплечье. От шума и возни проснулся Вовчик и начал молча помогать мне согревать руку. Резкий стресс стал разгонять чуть теплую кровь по моему ослабшему телу, но рука все еще не ощущалась. Это странное чувство невозможно передать. Часть твоего тела становится похожей на волосы – вроде и растет из тебя, но никак не чувствуется. Только волосы мы никогда и не знали, как ощущаются, а вот руку я почти тридцать лет знал, и теперь было крайне беспокойно и необычно видеть ее, но не чувствовать. Я попробовал пошевелить пальцами, но они отказывались слушаться. Я начал паниковать.

Прошло еще минут двадцать непрекращающихся растираний, прежде чем я впервые почувствовал какое-то пощипывание слева. Я был рад этой боли больше, чем любому подарку, который когда-либо получал в жизни. Как же это было странно. Пару часов назад я плакал от боли, а сейчас до слез рад ей. Воистину, все относительно.

К рассвету половина пальцев на руках и ногах уже не слушались моих команд. Мне было больно и страшно, но я знал, что должен оставаться сильным. Когда стало посветлее, я увидел измученное Вовкино лицо. Он сказал, что уже почти не чувствует ног, а руки тоже скоро перестанут его слушаться. Мы продолжили лежать уже не в силах помочь друг другу.

Хотелось пить, но вода в бутылке на полу перемерзла. Сил на то, чтобы разрезать ножом пластик и отколоть кусочек чистого льда, уже не было. Да и, честно говоря, из-под одеял, хранивших последние остатки тепла наших тел, не хотелось вылезать. Так мы и лежали, мучаясь от голода, холода и жажды.

Все мое тело оцепенело и уже не могло разогнуться. Я был похож на магазинную мороженую рыбу, застывшую с согнутым хвостом. Нотка черного юмора дала мне повод улыбнуться, и я почувствовал, как больно стянулись мои губы. Я уже не был способен даже улыбнуться, не порвав растрескавшейся сухой кожи.

В этот момент я приложил все усилия, чтобы абстрагироваться от происходящего, взглянуть на все как бы со стороны. Мысленно я стал смотреть на себя и на Вовчика с улицы, с высоты птичьего полета. Это оказалось хорошим способом отрешиться от боли, которую тело продолжало ощущать, но мозг уже не воспринимал, отфильтровывая эту информацию как ненужную.

Я лежал, и мне чудилось, как я парю над бескрайними снежными просторами Севера, где кроме холода и вьюги ничего больше нет. Я летал и летал, радуясь зимнему солнышку. Взмах крыльев поднимал меня высоко вверх, и чувство бесконечной свободы и полноты жизни переполняло меня. Это была эйфория! Я наслаждался и упивался полетом. Взмывая вверх и пикируя вниз. Какое это удовольствие – летать как вольная птица! Летишь ты над тундрой, а камаз, полный боли и смерти, стоит под тобой, а ты летишь и ни о чем не беспокоишься. Нет никаких мыслей – есть только свобода и полет!

И вот я снова лечу над зимником возле застывшего в снегах грузовика, и подо мною начинают проезжать различные машины – одна, другая, третья. Я парю в воздухе и вижу, как вереница машин останавливается возле завалившегося на бок камаза и из нее высыпает дюжина разноцветных человечков. Они бегут к замерзшему грузовику, отворяют двери контейнера и кабины, исчезая внутри…

Я очнулся и увидел, что лежу внутри машины, похожей на скорую помощь. Вокруг сидит несколько человек. Мы быстро едем, и меня слегка трясет. Одного из сидящих я узнал – это был Олег. Радость. Несказанная радость переполнила меня в тот момент, и я попытался крикнуть ему «Олег!», но вышло только бессвязное мычание.

Сидящие всколыхнулись, и лицо Олега оказалось близко ко мне.

– Держись, Женек! Все будет хорошо, мы уже едем в Усинск. Тебе нужно беречь силы. Соберись, будь сильным.

Я хотел спросить про Вовчика, но рот словно сшили, а во рту все пересохло. Олег, однако ж, увидел мой ищущий что-то среди окружающих лиц взгляд и догадался, о чем я думал:

– Вовка в соседней скорой едет. Он жив, с ним все нормально. Расслабься. Выспишься сегодня ночью в теплой больничке на просторной чистой кроватке, а с утра я зайду, и мы с тобой обо всем поговорим. Договорились?

В ответ я лишь понимающе моргнул глазами и слегка качнул головой. Я попытался пошевелить руками и ногами, но не смог… Все будет хорошо. Я верю в это.

Я проснулся. Вокруг было тепло, просторно и светло. Ах, как я отвык от такой роскоши! Мои руки и ноги пронзала жуткая боль, но, вспоминая случай с левой рукой, я сквозь стиснутые зубы и влажные глаза радовался самому факту наличия ощущений. Я чувствовал, а значит, жил. Пальцы были все замотаны бинтами, и я не видел, что с ними случилось.

Минут через десять в палату заглянула медсестра, поинтересовалась моим самочувствием и, получив положительный ответ, поспешно скрылась за дверью. Через минуту пришел доктор и Олег, одетый в белый халат. Мне не терпелось узнать, что все-таки случилось с Саней и как себя чувствует Вовка.

Олег сел на стул рядом с койкой и начал рассказывать. Оказалось, что Вовчик лежал в соседней палате, его вчера прооперировали. Он, к сожалению, остался без обеих ног и большинства пальцев на руках, но жить будет. Сашка погиб, замерз насмерть. Его тело нашли примерно в тридцати километрах от нас. Увидев мое удивление, шеф начал рассказывать о том, что же на самом деле с нами произошло.

Оказывается, мы поехали не той дорогой. Каким-то непонятным образом мы умудрились проскочить на недостроенный зимник прямо перед его закрытием. Это был какой-то новый проект, но в бюджете на следующий год не нашлось денег на его дальнейшее финансирование, и работы были приостановлены, а рабочую технику вывезли в тот же день, что мы и заехали на эту тропу смерти. Как мы успели заскочить – не совсем ясно. Въезд должны были перекрыть сразу же после ухода последнего трактора. Мы ничего такого не заподозрили и не подумали, потому что этот зимник, как недостроенный, еще не был отмечен на карте зимних дорог, и мы приняли его за существующую дорогу.

Сашка же умер страшной смертью. Он прошел весь путь, но так никакой буровой и не нашел, потому что ее там не было. По этой же причине никто не видел наших сигнальных костров.

Тела Димки и Сани лежали в морге.

– А что со мной? – спросил я тихим голосом, повернувшись к врачу.

– У тебя воспаление легких, обморожения по всему телу, и в общей сложности семи пальцев на руках и ногах нет.

Олег добавил:

– Тебе стоит благодарить Вовчика. После того как ты начал терять связь с этим миром, он продолжал заботиться о тебе еще целые сутки, прежде чем мы приехали за вами.

Ого. Оказывается, я целые сутки в небе птицей парил.

– Ну так а кто же про нас вспомнил? Как вы нас нашли? – стал с нетерпением интересоваться я у Олега.

– Простите меня, ребята. Виноват я, забыл про вас, забегался. У меня конец месяца, квартальные и годовой отчеты готовить надо. На корпоративе тоже какие-то алкаши к нашим драться полезли. У меня голова кругом шла. На остальных скважинах из-за холодов тоже разные накладки пошли. Я по три часа в день спал – еле как разруливал. Да еще жена с детьми дома. В общем, я как вспомнил, так сразу кинулся вам звонить. Ни сотовые, ни спутниковый не были доступны. Тогда я разволновался не на шутку. Мало ли что с вами в такой мороз могло случиться. Начал звонить на сорок шестую скважину, там сказали, что вы несколько дней назад уже уехали. Звоню на первую разведочную, а там говорят, что вы еще не появлялись. Спрашиваю, почему они не переживают из-за отсутствия геофизиков, а у них, оказывается, из-за холодов работы до минимума свернули и они только-только добуриваются и к забою подходят. Я звоню на сорок седьмую, спрашиваю, видели ли они вас. Получается, видели, но давно. Я тогда всех наших порасспрашивал, кто когда с вами последний раз общался, и понял, что вы уже несколько дней как пропали. Драгоценного времени терять не стал, сразу позвонил Владимиру Петровичу, попросил его у своих узнать, на каких КПП наши машины проезжали и когда. Минутой позже мне входящий звонок приходит с сорок седьмой, где вас заправляли. Звонил мастер, сказал, что вас по ошибке зимней соляркой заправили, причем, как я понял, чуть-чуть разбавленной. Принял извинения с сорок седьмой и их совет поскорее начать поиски бригады. Не успел положить трубку, как вижу звонок с незнакомого номера. Оказалась, Вовкина жена. Так, мол, и так, волнуюсь, говорит, переживаю, сердцем неладное чую – завтра утренним рейсом Москва – Усинск прилечу. Хорошо, отвечаю ей, встретим. Кладу трубку, звонит уже Владимир Петрович и сообщает, что машины заехали, но не выехали. Причем кроме как на сорок шестой и сорок седьмой их больше нигде не видели. Поблагодарил его. Позвонил в МЧС – так и так, нужна помощь. Они ребята вообще молодцы, мгновенно среагировали и выслали на предполагаемый маршрут вертолет. Я сижу, мысли в кучу, а тут работа со всех сторон давит. Кое-как успеваю вертеться. Через пару часов звонок на сотовый. Это МЧСовский борт. Говорят, видели один грузовик с надписью, похожей на «SOS», на крыше и на снегу. По описанию понял, что это наша ивека. Кладу трубку, снова звонят с того же номера – нашли вторую машину и следы костра рядом. Ну все, теперь понятно. Надо срочно туда ехать и спасать! Ухожу с работы в разгар рабочего дня и еду вместе с МЧСовцами за вами. Как я перенервничал пока до вас доехал! Шутка ли – такой мороз! Думал, седой уже весь приеду. Ты бы знал, как я радовался, когда тебя и Вовчика живыми нашел! Жаль Диму и Сашку уже не вернуть…

Мы замолчали, а спустя минуту Олег сказал, что пойдет повидает Вовку и его жену. Шеф улыбнулся и ушел. Вместо него вошла медсестра и принесла мне завтрак. Ох, какое это лакомство – горячая манная каша с маслом!

Пару дней спустя после ампутации части пальцев на ногах я уже прыгал на костылях и по нескольку раз в день заглядывал к Вовке, пока меня наконец не отпустили домой. Через неделю выписали и его. В честь ребят, не вернувшихся с полей, Олег устроил на своей квартире ужин памяти.

Ну а жизнь продолжается, и мы говорим спасибо всем, кто не жалея себя трудится на месторождениях нашей страны!

Поделитесь своими мыслями и впечатлениями о прочитанной книге, оставив свой комментарий на блоге автора: [битая ссылка] http://evgenykozionov.com/kniga-neft-i-holod