Текст книги "Нефть и Холод"

А сейчас я благодарю ребят за хорошую подготовку к работе и сообщаю им, во сколько собираемся завтра. Они прощаются и уходят в раздевалку, а я ухожу в инженерскую комнату, чтобы закончить с последними бумажками и ответить на пару писем, пришедших за день. Закончив со сборами общими, приступаю к сборам личным.

Любая поездка на скважину требует внимательной проверки не только оборудования, но и собственного рюкзака и сумки. Опытные ребята приучили меня сборам по принципу «едешь на день – собирайся на неделю». Беру спутниковый телефон и зарядное устройство к нему, беру пару ручек, проверяю собственные пропуска и документы, складываю в сумку боевой комплект рыльно-мыльных, бутылочку питьевой воды, пачку печенья, запасные очки, теплые носки, зарядник для мобильного, ноутбук, внешний жесткий диск, на котором хранятся все файлы с калибровками приборов, записную книжку и папку со всеми документами по предстоящей работе.

Уложив ноутбук и застегнув рюкзак, смотрю на экран мобильного – «21:27». Еще есть минут десять, чтобы выпить чашечку крепкого чая и скушать пару печенек. Подкрепившись и стряхнув крошки с комбинезона, беру сумку и рюкзак, выключаю свет в инженерской комнате и закрываю дверь на ключ. Вокруг тихо. Еще работает только механик Паша, срочно готовящий один из наших внезапно сломавшихся пикапов. По таким дорогам и по таким морозам любой технике приходится очень непросто, а потому без механика с золотыми руками здесь не выжить. Прощаюсь с Пашей и иду к Олегу.

Зайдя к начальнику, понимаю, что если ему не отключить интернет и телефон, он будет работать круглосуточно. Увидев меня, Олег сдвигает рукав на левой руке, смотрит на часы и, растопырив все пальцы правой руки, дает понять, что ему надо еще пять минут, чтобы закончить разговор. Я присаживаюсь и смотрю на белую доску, висящую напротив и сплошь исписанную черным маркером. Слева аккуратно выписаны все скважины с указанием информации о том, какая где бригада, техника, приборы, а справа все усыпано пометками с различными делами, о которых надо не забыть.

Наконец Олег заканчивает телефонный разговор и, продолжая держать руку на телефоне, торжественно говорит:

– Все! Поехали! Тебе перед ответственной работой надо по возможности хорошо выспаться – ведь неизвестно, когда в следующий раз выдастся возможность вздремнуть.

– Поехали, Олег, поехали.

Мы берем свои вещи, выключаем свет и покидаем офис, попрощавшись со скучающим в одиночестве охранником.

На улице похолодало. Садимся в припаркованный напротив выхода пикап и наслаждаемся прогретым салоном. «Вебасто» нынче стоит у нас в каждой машине – без этого никуда. Дизель успокаивающе тарахтит, и под эти гипнотизирующие звуки Олег начинает рассказывать.

– У ребят на сорок шестой скважине прихват инструмента, а вертолет с Баяндысского вылететь не смог из-за плохой погоды. Все работы затягиваются и откладываются, людей не хватает, техники не хватает, а нам сегодня еще три заявки на работу по факсу скинули. Как все успеть, не знаю. По контракту мы им обязаны услуги оказать, а у меня завтра, после вашего отъезда на базе хоть шаром покати. Но ничего, прорвемся! Ты, главное, свою работу делай, не тяни.

– Хорошо, Олег, я понял ситуацию. Как будем заканчивать с каротажем, я тебе отзвонюсь.

– Да, твой машинист Димка, кстати, ко мне на днях подходил, хочет повышение. Посмотри, как он работу выполняет – на совесть или тяп-ляп.

– Хорошо, буду смотреть в оба. А вообще, мне нравится, как он работает – без суеты, не спеша, но всегда все готово и вовремя. Мне с ним нравится работать.

Мы ехали по промзоне, по длинной дороге, спускавшейся с горки и ведущей прямо к высокой трубе ТЭЦ. Ночь стояла морозная и ясная. Все небо было усыпано звездами, среди которых блином висела яркая луна, заливавшая землю холодным, похожим на освещение светодиодного фонарика, светом. В этом ночном свете четко прорисовывался неспешно и величественно вздымающийся к небесам столб серого дыма из трубы ТЭЦ. По этим признакам можно было, не глядя на градусник, сказать, что погода стоит ясная и морозная, а следующее чудесное утро будет прямо по Пушкину.

– Холодает, – сказал Олег. – Говорят, морозы в этом году будут очень крепкие. На работу поедете – генератор не глушите, а то потом не заведете. Гидравлику в приборах на морозе не запускай. Двигайтесь колонной: камаз, потом ивеко, да так, чтобы не выпускать друг друга из виду. Хотя, что я тебе рассказываю, ты и так не первый раз замужем.

– Да, Олег, не переживай, все будет хорошо.

Мы уже ехали по центру города мимо красиво подсвеченных зданий. В преддверии новогодних праздников улицы были богато украшены яркими гирляндами. Разноцветные лампочки, перетянутые от одного фонарного столба до другого, висели зигзагом над опустевшей на ночь центральной улицей. Было очень красиво!

Удивительно, но всего десять лет назад люди отсюда бежали, обменивая свои квартиры на видеомагнитофон или продавая за копейки. А сейчас все поменялось, и многие из тех, кто вернулся в Усинск, теперь кусают локти, будучи уже не в состоянии купить себе жилье.

Слева на площади, припушенный снегом, стоял памятник комару. Я таких железных комаров с начала работы геофизиком уже трех по нефтяным городам повидал. Выглядят они впечатляюще. Представьте футуристическое изображение злого комара, выполненное из металла, в два человеческих роста высотой! А ведь такого можно увидеть только в сибирских городах, да еще и не одного! Усинский комар размерами поменьше будет, но зато стоит на более почетном месте. Все гости города обязательно рядом с ним фотографируются. На Севере без юмора жить нельзя.

Шеф свернул во двор, и наш пикап застучал колесами по выложенной в две плиты дороге, двигаясь по направлению к моему подъезду. В ночной тишине было четко слышно, как снег под шипованной резиной заскрипел и машина остановилась. Я взял рюкзак и сумку, пожал Олегу руку, и мы распрощались.

Набрав трехкнопочную комбинацию на старом дверном кодовом замке, я отворил тяжелую железную дверь и вошел в сумрак подъезда. Внутри было тепло, но лампочка на первом этаже не горела. По памяти поднимаюсь и прохожу к лифту. Нажимаю оплавленную хулиганами кнопку вызова и жду, пока двери передо мной раскроются. Приехавший лифт неспешно, но с шумом раздвигает свои створки, постепенно озаряя в темноте подъезда меня и пространство вокруг. Прежде чем войти, я внимательно изучаю пол, на который собираюсь шагнуть, дабы избежать неприятных сюрпризов. Потом лишь захожу внутрь, жму на выковырянную кнопку своего этажа и, дернувшись вместе с лифтом, еду вверх.

Внутри кабинки все исклеено объявлениями с предложением интим-услуг. Бумажки эти размером со спичечный коробок, и на половине из них вообще ничего кроме телефона не написано – все и так знают, что тут рекламируют. Иногда даже на автобусных остановках и фонарных столбах такие объявления клеят, чтобы проезжающие могли видеть. Смотрится очень забавно. Белый лист формата А4, и на нем только цифры телефона. Такое ощущение, что в городе у всех на уме лишь одно, поэтому нет смысла тратиться на разъяснение сути объявления. Однако такое положение вещей многим не по душе и эти наклейки регулярно обдирают, что в свою очередь заставляет подъездных рекламодателей размещать свои объявления все выше и выше.

Я приехал на свой этаж, отворил двумя длинными ключами черную стальную дверь и вошел. В квартире было тепло, даже жарко. Я снял куртку и услышал, как от трения одежды затрещали искры. Все вокруг стремилось ударить меня статическим электричеством, расплодившимся в сухом климате Усинска как кролики в Австралии. Тут тебя, с одной стороны, усыпляла полнейшая темнота за окном, пониженное содержание кислорода в воздухе и расплавляющая любые мысли и желания жара, а с другой – резкие и больные выстрелы электрических разрядов мгновенно отрезвляли похлеще нашатыря. Получалось как в реанимации: то ты как овощ, то в тебя разряд электричества попадает, и ты тут же оживаешь.

Мысли о статике и сухом воздухе напомнили мне о выигранной в прошлом месяце на спор бутылке пива. Тогда я поспорил с другим инженером о том, что же является самой сухой точкой на нашей планете. Он, так же, как и многие другие люди, думал, что сухо там, где жарко и слепит солнце и, поэтому, считал пустыню Сахару правильным ответом. Однако, он был удивлен, узнав, что правильный ответ – Сухие долины Антарктиды, а вовсе не знойные африканские пески.

Поужинав тем, что осталось после завтрака, я собрал запасные трусы, майку и носки в сумку, быстренько принял душ, завел будильник на пораньше и лег спать. Меня терзали сомнения насчет электронной платы телеметрии, которую должны были из Сургута прислать. А вдруг она не заработает? Что тогда? Отменять работу и с понурым лицом извиняться перед заказчиком?

Рано утром зазвенел будильник. Я вскочил и сразу пошел умываться. Есть еще не хотелось. Взглянул на часы – через три минуты за мной уже должны были заехать ребята на машине. Оделся, обулся и вышел. Дизельный пикап уже стоял напротив подъезда и своим тарахтением нарушал идеальную тишину двора. Я сел в машину и поздоровался с еще сонными парнями. Пристегнулся, и мы поехали. Автомобильный термометр показывал минус сорок один. Свежо. Главное, чтобы ветер не поднялся, а то эти сорок как пятьдесят покажутся.

Несмотря на то, что машина была полная, разговаривать никто не рвался, все предпочитали тихо вглядываться в ночную мглу за стеклом и думать о своем. Так незаметно мы приехали на освещенную прожекторами базу. Охранники грелись в теплом КПП и долго разглядывали наш авто, перед тем как нажать кнопку открытия шлагбаума. Мы припарковали пикап, и с открытием дверей открывался новый рабочий день.

Переодевшись в раздевалке, мы бросились кто куда. Я пошел в цех – в единственную комнату, в которой горел свет. Наш электронщик Сергей полночи не спал, но, судя по тому, как спокойно он со мной поздоровался, результат ремонта телеметрии уже окончателен и неизменен. Либо все работает и все окей, либо ничего не работает и нам надо срочно связываться с заказчиком. Сергей не стал создавать интриги и сразу сообщил мне, что, как он и предполагал, замена платы решила проблему с прибором.

– Серега, ну ты и молодец! Всех нас спас, спасибо! – сказал я обрадованный больше всего тому, что избежал необходимости звонить, объяснять ситуацию и выслушивать в ответ гневные речи заказчика.

Сергей тем временем запитывает телеметрию и показывает мне ее работоспособность. Убедившись в исправности модуля, я забираю его и отношу в камаз к остальным приборам. Потом иду дальше во второй наш грузовик ивеко и забрасываю в него свои сумки. Ребята тем временем получили у медика путевые листы, и мы все вместе идем к Олегу за благословением.

Олег сидит в офисе, погруженный в сотни электронных писем. Убирая со стульев, стоящих за соседним столом администратора, большие картонные коробки со сладкими новогодними подарками для детей сотрудников, мы все присаживаемся.

– Ну что, бойцы, готовы?

– Да, Олег, все готово. Телеметрию Сергей починил.

– Ага, он мне уже позвонил, сообщил.

– А что там с контрактом на заправку? Надеюсь, нам пойдут навстречу?

– Боюсь, что не могу вас обрадовать. Договор будет подписан с первого января следующего года, а оставшиеся две недельки как-нибудь на своей солярке доездить придется. Вы ведь заправились под завязку?

– Да, полные баки, – ответил сидящий рядом со мной Вовчик, одновременно кладя ладонь на лежащую на его коленях каску, как будто давая клятву на ней.

– Солярку на нашу заправку арктическую должны были завезти. Такая до минус шестидесяти не замерзает. Так что вам нечего бояться, – сказал Олег и добавил. – Правда, мне у вас придется пикап забрать и отправить только на камазе и ивеко. Сегодня бригада с семьдесят первого куста возвращается, а завтра они уже на следующую заявку поедут. У них скважина подальше вашей, и оборудования и людей придется отправлять больше – им нужнее.

Новость была неприятная, но не принципиальная. Уточнив еще пару деталей по предстоящей работе, мы закончили разговор.

– Ну, ребята, удачи! Не замерзните там! Как приедете – отзвонитесь.

– Спасибо, позвоним, как до скважины доберемся, – ответили мы начальнику и пошли обратно в цех, к своим грузовикам.

Тут хочется сказать, что до работы геофизиком мне никогда не доводилось ездить на машинах со столь высокой посадкой. Сидишь, а внизу под тобой все остальные машины копошатся. Первый раз непривычно было. Потом понравилось. Особенно в станции, у которой сзади на платформе огромный барабан с кабелем намотан. Эта машина весит все шестнадцать тонн, на крыше у нее стоит оранжевый проблесковый маячок, и еще она очень басисто рычит, когда тянет на себе эту ношу. Правда, из-за большой массы у нас часто возникали проблемы с перевесом по осям и приходилось оформлять в ГИБДД дополнительные пропуска и разрешения на проезд по дорогам общего пользования.

Мы открыли большие ворота для выезда обеих машин из ангара. Ледяной воздух тут же хлынул внутрь, и я поморщился. Первым, за рулем камаза, выехал Димка, а за ним следом неспешно, скрипя широкой черной резиной по укатанному снегу, выехала геофизическая станция ивеко. Обе машины остановились в нескольких метрах от ангара, ожидая, пока я и Саня закроем ворота. Засов, замок, готово! И мы быстро расходимся по машинам.

Запрыгнув в кабину нашей станции, я снял каску и кинул ее на спальник, находящийся в кабине сразу за сиденьями. Дорога предстояла дальняя, километров 300 по гололеду да по зимникам. Я посмотрел на наручные часы и записал в блокнотик время выезда. Стоящий перед нами камаз громко фыркнул и дернулся с места. Вокруг все еще было очень темно, и никого кроме нас на базе не было. Мы не спеша выехали за ворота базы и двинулись на месторождение. Через минуту нам навстречу проехало пустое такси – наверное, его вызвал электронщик и поедет высыпаться на квартиру, после ночной починки телеметрии.

Мы двигались по промзоне. Огромная труба ТЭЦ оставалась справа, и из нее непрерывно валил густыми клубами молочно-серый дым. В декабре в Усинске, если слишком медленно моргнуть, можно все солнце за день пропустить. Светило восходит перед обедом, а сразу после обеда уже садится. Круче этот эффект можно ощутить только где-нибудь в Мурманске. Поэтому мы ехали по дороге, освещаемой только светом собственных фар и луны. Нам предстояли два дня напряженной работы на скважине.

Дорога была двухполосная, асфальтированная и, по большей части, уходящая прямо вперед до горизонта. Чем дальше едешь от города на север, тем меньше становятся деревья, которые вскоре совсем исчезают. Даже рядом с городом сосны и березы растут непривычно низкие, а после часа езды становятся высотой с человеческий рост. Выезжая из Усинска по единственной дороге, ведущей на все месторождения, минуешь ароматный завод, где круглосуточно пахнет сероводородом. Причем пахнет только на небольшом отрезке пути. Иногда над новобранцами, впервые отправившимися по этой дороге на первую работу, опытные водители подшучивают, упрекая их в испорченном воздухе. Может, и негуманно, но зато поддерживает разговор и не дает водителю уснуть.

Работа на скважинах не останавливается ни днем, ни ночью, ни в мороз, ни в метель, ни в жару, ни в праздники, ни в выходные. Никогда не останавливается труд на месторождениях. Нефтяники и газовики работают, не преклоняясь ни перед усталостью, ни перед погодой. Так же беспрестанно и самоотверженно трудятся и все подрядчики, обеспечивающие месторождения материалами, едой и дорогами. Поэтому движение по главной транспортной артерии не стихает никогда. И даже в этот морозный утренний час нас уже обогнала пара машин и несколько встречных, переключая свет с дальнего на ближний, промчалось в противоположную сторону. Пышные клубы пара вырывались вверх из труб наших грузовиков, делая их похожими на паровозы. Мы мчались вперед – на север.

Мы уже порядочно отъехали от города, и радио перестало нормально ловиться. Вовчик, сидящий рядом со мной за рулем ивеко, вытащил откуда-то аудиокассету и засунул ее в магнитолу. В каждом грузовике у нас имелся свой запас кассет, сформированный из выходящих из употребления и уже не нужных записей, принесенных всеми нами на работу – в общую, так сказать, копилку. Кассеты гуляли по грузовикам, а в пикапах уже стали появляться CD-магнитолы.

Магнитофонные аудиозаписи обычно были очень низкого качества, зачастую пережеванные и заслушанные до дыр, но все же это было лучше, чем ехать в мертвой тишине или слушать практически полностью превратившееся в помехи радио. Кассета создавала веселый фон для общения, так как большинство из этих кассет были типичной попсой. Однако после нескольких часов прослушивания зацикленной автореверсом по кругу кассеты поездка превращалась в утомительное музыкальное испытание. Песня про сникерсы и йогурты, поневоле прослушанная мною раз десять по пути на скважину и раз десять по пути со скважины, намертво въелась в подсознание. Учитывая то, что фонд аудиозаписей у нас обновлялся крайне редко, каждый геофизик за год выучивал наизусть тексты пары сотен высокоинтеллектуальных шлягеров и потом легко мог выступать в любом караоке-клубе. Кассеты с хип-хопом Вовчик мне слушать не давал, говоря, что это не музыка, а собачий лай – какой-то «гав-гав» сплошной. Ну, как говорится, кто ведет машину, тот и музыку заказывает.

Было скользко, и мы ехали не спеша. Звуки попсы дополнялись тихим гулом автомобильной печки, приятно обдувавшей нас теплым воздухом.

Таким размеренным темпом мы добрались до стоящего прямо вдоль дороги символа, обозначающего начало владений господина Холода – северного полярного круга. Памятник был выполнен в виде большого глобуса и своим размером – в три человеческих роста – внушал уважение. Все, кто ездит этой дорогой, хотя бы раз в жизни сфотографировались на его фоне. Возле памятника сделан редкий на нашем маршруте асфальтированный парковочный карман, на котором установлен, возможно, единственный на сто километров в обе стороны мусорный бак. В этот раз мы решили проехать глобус без остановки. Примечательным мне кажется то, что вдоль этой главной дороги, соединяющей город со всеми месторождениями, стоит неподалеку друг от друга сразу два различных памятника, обозначающих границу северного полярного круга – один старый, другой новый. В стране, которая не может определиться, Азия она или Европа, а символом которой является двуглавый орел, это, наверное, нормально.

Через два часа пути мы остановились, чтобы покрасить придорожный снег в желтый цвет. Обе машины неспешно съехали на обочину, и мы повыпрыгивали наружу. Леденящий ветер очень быстро сдул с нас тонкий покров сотканного автомобильной печкой тепла, и мы поспешили расстегнуть молнии на своих комбинезонах. Закончив, мы быстро оглядели машины, чтобы убедиться, что с ними все в порядке, и запрыгнули обратно в спасительное тепло кабин. Вовчик вытащил полуторалитровую пластиковую бутылку лимонада, сделал пару глотков, убрал бутылку, потянулся, сел в кресле поудобнее и, повернувшись ко мне, сказал своим басистым голосом:

– Ну что, погнали?

– Погнали! – ответил я.

Вовчик пристегнулся, посмотрел по зеркалам и, заметив приближающуюся сзади зеленую девяносто девятую модель жигулей, решил пропустить ее. Машина промчалась мимо нас, оставляя за собой вихрь снежной крошки, танцующий по стеклянной корке льда на дороге. Я достал карту месторождений и начал в сотый раз ее изучать. Мы проехали, может быть, минуту, как вдруг Вовка крикнул:

– Смотри!

Я оторвал глаза от схемы местных дорог, но кроме идущего впереди нас камаза, застилающего белыми клубами пара все вокруг себя, ничего не увидел, но зато долей секунды позже услышал удар. Камаз, медленно продолжая движение вперед, включил поворотник и стал помаленьку забирать вправо на обочину. Тут я увидел в клубах дыма и пара две сцепившиеся воедино машины – те самые жигули и уаз-патриот, двигавшийся навстречу. Кроме нас и двух столкнувшихся машин вокруг больше не было ни души.

Поравнявшись с попавшими в аварию автомобилями, из нашего камаза выскочили Сашка с Димкой. Санек держал в руке огнетушитель и тут же кинулся обильно засыпать белым, как снег, порошком перекореженный капот жигулей. Внутри находилось два человека – водитель и пассажир. Сидевший за рулем мужчина в меховой шапке с трудом открыл дверь и тяжело вышел. В уазе находился только водитель, который, держась одной рукой за окровавленный лоб, другой стал отстегивать ремень, спасший его от серьезных травм. Пассажир смятого жигуля со скорченным от боли лицом продолжал сидеть в салоне. Мы с Вовчиком подошли к нему и открыли дверь. Нашему взору предстала выломанная из ноги белая кость, торчавшая из окровавленной дырки в черных штанах. От такого зрелища сразу стало не по себе, я ощутил слабость в ногах и легкое головокружение. Даже морозный ветер не мог взбодрить меня, и я прислонился к искореженному автомобилю.

– Одну ногу сломал, вторая нормально, – сказал сквозь зубы пострадавший.

Мы начали звонить в скорую помощь, но сотовой связи, можно сказать, не было. Одно деление на экранах наших телефонов то появлялось, то исчезало. Ситуация осложнялась, с одной стороны, тем, что нам надо было ехать на работу, где рублем наказывают за опоздание, которое потом, невзирая на причину твоей задержки, конкуренты или злые языки припомнят тебе во время следующего тендера, а с другой стороны – тем, что стоял сорокаградусный мороз, обе машины разбиты и через полчаса полностью остынут. До города больше сотни километров, а вокруг, как на зло, ни одной попутной машины.

Ребята начали осторожно вынимать пострадавшего из жигулей. Я отвернулся, чтобы не смотреть на эту окровавленную кость и не видеть искореженного болью бледного лица. Даже глядя в сторону и набирая номер медиков, я не мог не слышать стонов и боли в момент, когда пострадавшего доставали из помятой машины. Так мы и стояли в утренних сумерках посреди ледяной пустыни – кто, пытаясь замерзшими пальцами дозвониться до скорой, кто, оказывая первую помощь при переломе. Мертвый холод неспешно выдавливал из наших зябких душонок последнее тепло. Мы чувствовали себя подавленно, но продолжали попытки дозвониться в ГИБДД и скорую. И вот я уже собрался лезть за спутниковым телефоном в станцию, как к нашему большому счастью Димка наконец-то дозвонился в ноль три и назвал им километр дороги, после которого произошла авария.

Скорая выехала, но до момента ее прибытия пройдет не менее полутора часов, а за это время пострадавший может совсем замерзнуть. Что делать – не совсем понятно, но что-то делать надо. В такие моменты холод сдувает с людей маски и обнажает их истинное лицо. Становится видно, кому что в этой жизни важно и каков он внутри, в ком есть мужество и стойкость, а в ком это лишь поверхностный налет бравурных эмоций.

Стоишь ты посреди бездушного, промерзшего насквозь пространства, до горизонта устланного серым снегом, и понимаешь, что жизнь проверяет тебя. Сядешь ты в теплую машину и поедешь по делам или будешь терять время и силы на то, чтобы помочь совершенно незнакомым людям.

Быстро посовещавшись, мы выбрали вариант занести раненого на задние сиденья уаза и накрыть его одеялами из наших спальников. Заносить человека с болтающейся и кровоточащей ногой в высокую кабину грузовика было бы крайне сложно. Двое других участников ДТП, до сих пор даже не попытавшихся выяснить причины и виновных в аварии, залезли на передние сиденья джипа, чтобы морально поддержать товарища и хоть чуточку согреть своим теплом салон остывающего внедорожника. Мы сели по кабинам и стали ждать либо попутки до города, либо прибытия скорой помощи. Я растер замерзшие на сорокаградусном морозе пальцы и начал думать, сколько времени мы еще можем тут простоять так, чтобы не опоздать на скважину для выполнения заявки на работу. Получалось не более получаса.

Я решил на всякий случай отзвониться начальнику и сообщить, что мы совершили вынужденную остановку. Ситуация серьезная и представляет опасность для жизни и здоровья людей, поэтому я считаю себя обязанным остановить нашу поездку до момента, когда она получит свое разрешение. Выбрав номер Олега в адресной книге телефона, я уже собрался нажать кнопку вызова, как вдруг на горизонте появился автомобиль, двигавшийся с месторождений в сторону Усинска. Я отложил телефон, потому что с самого утра отвлекать начальника на плохие новости, на которые он не может никак повлиять, стоит только в крайних случаях.

Вовчик и Димка вылезли из камаза и встали посреди дороги, ожидая приближавшуюся машину. Это была крайне популярная в этих краях пятидверная «Нива» цвета «гранат», бледно протыкавшая темноту зимнего утра светом своих круглых желтых фар.

Машина подъехала и остановилась возле искореженных уаза и жигулей. Из нее вылез парень лет тридцати. Одет он был в черные штаны и куртку, на голове – черная меховая шапка-ушанка.

– Мужики, помощь нужна? – спросил нас только что подъехавший.

– Да, очень нужна. Одному ногу крепко переломило, лежит в «Патриоте», истекает кровью и ждет скорую, вызванную минут десять назад из города. Отвези пострадавшего навстречу скорой, тебе по пути, а ему на час раньше помощь получить очень важно, – попросил у незнакомого парня наш Димка, и каждое произносимое им слово сопровождалось клубами белого пара.

– Не вопрос, давайте мне на заднее его положим.

Мужики открыли дверь уаза и начали выносить человека с окровавленной ногой. При виде белоснежного, смирившегося с болью и страданием лица, издающего глубокие приглушенные стоны, мне стало жаль человека, пострадавшего в такой глупой аварии в таком неудачном месте в такое мертвецки холодное время. И жалость эта была какого-то более глубокого уровня, не знаю даже, как это выразить словами. Вот всем жалко пострадавшего, но пока ты с ним не провел время и не стал соучастником происходящего, до тех пор ты не можешь прочувствовать всей глубины сострадания, сочувствия и переживания за другую человеческую жизнь.

Учитывая, что в Усинске кроме как до месторождений не существует ни одной другой полноценной автомобильной дороги, а есть только железная дорога, которая, собственно, и заканчивается в этом городе, жители чувствуют себя тут как на острове. Вокруг болота, ручьи да речки. Сюда только самолетом или поездом. Москву тут часто называют большой землей, подчеркивая тем самым оторванность этого северного городка от остального мира. Чтобы выжить на этом «острове», покрытом снегом, нужно держаться вместе, жить дружно и действовать сплоченно. Люди здесь лучше чувствуют свою прямую зависимость друг от друга, поэтому взаимовыручка и взаимопомощь развиты здесь намного сильнее, чем в большинстве городов России. Жизнь в таком месте меняет человека. Всех, у кого душа гнилая, становится сразу видно – они тут не задерживаются.

Отправив пострадавшего на «Ниве» мы продолжили движение. В этот раз Вовчик не стал включать музыку. Долго ехали в тишине, и каждый думал о своем. Взяв руль левой рукой, а правой одновременно держа и откручивая крышку на своей бутылке лимонада, Вовка сказал безразличным голосом:

– Плохой знак…

Я не знал, ждет ли он от меня ответа, или хочет таким странным образом просто завязать разговор, просто вслух согласился с ним:

– Да, ничего хорошего…

И мы продолжили молчать. Я смотрел в свое окно направо на бесконечные поля снега, которые начали приобретать белый цвет в первых лучах восходящего солнца. Обледеневшая дорога шла прямой линией посреди абсолютно плоского пространства. Кругом, сколько можно было видеть, не было ни одного объекта – только снег, снег и снег. Зимой эта картина выглядит необычно, немного футуристично и напоминает кадры безлюдной планеты в апокалиптических фильмах. Летом же тут, напротив, крайне жизнеутверждающий пейзаж с бескрайним голубым небом и таким же бескрайним покрывалом зелени, кое-где залитой блестящей на солнце речушкой или прудом. Моим любимым временем года, однако, являлась осень, когда тут такая природа, что только ради одного этого пейзажа сюда можно прилетать. Нигде больше таких картин я не видел. Все то, что сейчас покрыто снегом, в сентябре превращается в одеяло из мхов, раскрашенное в самые разнообразные пестрые цвета. Тут тебе и ярко-красный, и насыщенный бордовый, и темно-синий, и небесно-голубой, оттенков желтого и оранжевого не счесть, зеленых тонов больше, чем звезд на небе! И все это богатство красок устилает многие и многие квадратные километры северной земли. Причем это не тот куцый зеленый мох, который вы видите на северной стороне березы, это огромный пушистый кустик причудливой формы высотою иногда аж по колено, и мириадами таких шедевров природы усыпано все—все-все вокруг. Каждый мох, как и морской коралл, обладает своей уникальной и неповторимой раскраской и формой. Многие люди летят за тридевять земель, чтобы, ныряя, предварительно заплатив за снаряжение, сквозь мутную воду и запотевшие очки взглянуть на красоту подводного царства. Но еще большую красоту осеннего Севера они не знают. Кто хоть раз увидит взрыв красок осеннего Севера, еще не испорченного линиями электропередачи, придорожными кафе, мусором и рекламой, тот не сможет остаться равнодушным. Такая красота сбивает с ног. Может, и хорошо, что туристы не едут гулять по бескрайним девственным полям мхов, ведь некоторым из них нужны десятки лет для восстановления в случае повреждения.

Вот так я и ехал, глядя на серый снег и одновременно видя под ним яркий ковер пестрых красок. Думая о мхах, я вспомнил прошлогоднюю историю, когда работников конторы, расположенной через дорогу от нас, экологи поймали на повреждении многолетних мхов. Тогда они на своем вездеходе по тундре сто метров не там проехали, свернув с накатанной дороги и срезав угол. Они срезали угол, а экологи им потом так рублем «срезали», что мало никому не показалось. Экологи тут вообще суровые – бегают и за каждую капельку нефти на земле бумагу пишут. Наверное, так и должно быть, хотя нам всем это жизнь существенно усложняет. Получается такой здоровый баланс сил.

Воспоминания о красочной осени пробудили во мне желание съесть одну из ярко-оранжевых мандаринок из прозрачного целлофанового пакетика, одновременно прислоненного к лобовому стеклу и лежащего на пластиковой решетке автомобильной печки. От рвущихся из-под пакета вверх жарких потоков системы обогрева края его судорожно колыхались в воздухе.

Я заглянул внутрь, выбирая глазами, какую бы съесть. Определившись с выбором, я засунул руку в пакет. Однако прикоснувшись пальцами к кожуре, понял, что несколько часов пути, проведенные у ледяного стекла, вытянули все тепло из фрукта и он стал холодный, как ледышка. Тогда я начал одну за другой щупать остальные цитрусовые: ледышка, ледышка, горячая, как печеный картофель, ледышка… Получилось так, что в пакете из семи мандаринок четыре замерзли, а три сварились, потому что лежали на печке. М-да. Урок мне на будущее.