Текст книги "Нефть и Холод"

Я достал одну холодную мандаринку, а остальные отложил в сумку, лежавшую сзади на спальнике. Медленно очищая кожуру, вспоминал новогоднюю елку и Деда Мороза. Съев кисленький мандарин и выплюнув из него пять косточек, я решил посмотреть на карте, сколько нам осталось сначала до КПП и потом до самой скважины. Изучив схему зимников и дорог, я понял, что мы уже проехали половину пути и скоро свернем с основной дороги и двинемся в сторону.

Грузовики исправно пыхтели и выпускали вверх клубы белого дыма. Спрессованные комочки снега вылетали из-под задних колес идущего перед нами камаза. Вставшее солнце осветило местность, но белая луна все еще была отчетливо видна на ослепительно чистом куполе голубого неба. В воздухе царил мороз. Лучики солнца стали ярко отражаться от лежащего повсюду снега, и Вовчик надел темные очки.

Через пять часов нам уже надо будет приступать к работе на скважине. Мысленно я начал перепроверять, все ли мы взяли и все ли у нас готово к работе. Ход моих мыслей прервал Вовка, ткнувший пальцем в сторону и громко сказавший:

– Смотри! Вон! Северные олени пасутся.

Я пригляделся в направлении указующего перста и действительно заметил на горизонте стадо свободно пасущихся животных. Их было полтора-два десятка, и никто за ними не присматривал, по крайней мере, я не заметил поблизости людей. Хоть я и видел северных оленей несколько раз до этого, но по-прежнему радовался встрече с ними. Сам не знаю, почему они мне так поднимали настроение – может, просто потому, что самим своим присутствием среди этого мертвого холода они давали понять, что жить здесь все-таки можно, а своей безмятежностью и спокойствием они вселяли уверенность в тех, кто на них смотрел.

– Мы на прошлой неделе вечером, когда со скважины возвращались, ехали в полной темноте и только фарами дорогу впереди себя освещали, так нам неподалеку от третьего моста одна куропатка за другой дорогу перелетать стали. Бросаются на свет что ли? Не знаю. В общем, представляешь, едешь ты такой, никого не трогаешь, а то слева, то справа тебе дорогу белые куропатки перелетают! А вокруг темно, и белых птиц на белом снегу хрен увидишь. Едешь и боишься сбить или задавить ненароком, – стал рассказывать очередную историю Вовчик и, сделав небольшую паузу, продолжил. – Друган мой из отдела цементажа в этом месяце случаем одну куропаточку бампером на лету оглушил, так решил подобрать и супчик сварить. Говорит, как курочку почистил, ощипал, так там вообще почти ничего не осталось – только на суп. Но зато знатный ужин у него вышел.

Тут он опять на мгновение замолчал, а потом обеспокоенно спросил:

– Если ты по дороге едешь, а она тебе прям под машину кидается, это ведь не твоя вина?

Я немного задумался.

– Думаю тут как в городе, когда тебе под колеса собака или кошка бросается. Ты должен сделать все, чтобы избежать ДТП, но если двигаешься по правилам и физически не можешь избежать печальных последствий, то вины на тебе нет, – попытался ответить на морально-этический вопрос я.

– Но все же мы вторгаемся на их территорию, и у них нет возможности выучить правила дорожного движения…

– Да, верно. Именно поэтому вся деятельность человека в этих краях жестко ограничивается всякими разными правилам, нормами и прочими документами. Опять же – экологи за каждым твоим шагом следят. Так что мы приходим только за тем, что нам жизненно необходимо. Строим скважину, трубопровод и сворачиваем свое присутствие до минимума. Нефть и газ для выживания человека в самом прямом смысле сегодня необходимы. Ты ведь не станешь упрекать индейца лесов Амазонки за то, что тот убил кабана? Так и мы – берем только жизненно необходимое.

– Жизненно необходимое? А вон чукчи и алеуты да многие прочие северные народы живут без электричества, без машин, без супермаркетов – вот они действительно берут только необходимое. А мы-то много берем, если так-то подумать. Живут же за Полярным кругом в домах, изо льда вырубленных, или из оленьих шкур смастряченных, и ничего.

– Да, Вовчик, так-то оно так, только вот ты забываешь, что все эти чудесные народы живут под защитой и опекой нашей армии, потребляющей нефтепродукты за здорово живешь, а вот армия, обеспечивающая существование северных народов, ими из картины жизнедеятельности выброшена. Ты сам подумай, сколько просуществует в современном мире племя рыбаков и охотников, у которых в руках ничего опаснее ножа, выточенного из кости нет, а вокруг них сплошь оружие массового поражения, танковые батареи, эскадроны истребителей, авианосцы и баллистические ракеты? Да таких любителей природы сметут с лица земли в два счета. Если элементарно хочешь выжить, ты должен искать и извлекать нефть с газом, так же, как ищешь еду и воду. По-моему, тут все очень просто, даже выбора нет. Хочешь жить – извлекай полезные ископаемые, собрался помирать – иди в лес, сруби шалашик и питайся корешками да ягодками, пока не замерзнешь в одну из студеных зимних ночей.

– Хм… Ну, так-то ты прав, получается. Я что-то только не знаю, нормально ли выкачивать ограниченные ресурсы, как там это слово называется, забыл. Ну, в общем, не плохо ли то, что мы сейчас расходуем нефть, а нашим детям может не достаться уже? Они будут нас проклинать за то, что мы все израсходовали.

– Невозобновляемые ресурсы это называется.

– А! Да! Точно, невозобновляемые, на языке уже вертелось, только вспомнить все никак не мог.

– Ну, так вот, Вовчик, – стал отвечать я на поставленный вопрос, – я вижу два варианта: либо твои правнуки в каком-то неопределенном будущем когда-нибудь тебя вспомнят, либо ты можешь гордо помирать на всем этом богатстве, сохранив его для детей других племен и народов. Нефть и газ – это наше конкурентное преимущество, и совершенно глупо им не пользоваться.

– Да, но что если они кончатся? Что тогда?

– То, что через пять лет кончится вся нефть и газ, в разных газетах печатают уже лет пятьдесят, а они все не заканчиваются. Почему? Да потому, что надо знать, как прогнозы составляют. Берут, сколько нефти мы уже нашли, и делят на скорость, с которой мы ее выкачиваем и потребляем, а за то время, что мы последние капли черного золота из-под земли выкачиваем, человечество еще столько же этого добра находит. Да ты еще учти, что технологии постоянно совершенствуются и позволяют извлекать запасы, которые в момент составления всяких там прогнозов вообще не учитывались из-за того, что считались невозможными для извлечения. У нас на планете углеводородов еще столько, что дай бог человечеству дожить до того дня, когда они иссякнут, и не уничтожить самих себя в войнах или от выведенного в какой-нибудь секретной лаборатории бактериального оружия. К тому же технологии извлечения энергии из возобновляемых ресурсов постоянно совершенствуются и к гипотетически возможному в отдаленном будущем моменту условного иссякания нефти и газа достигнут приемлемого уровня, и человечество просто совершит логичный шаг к новым видам ресурсов. Но сейчас мы к этому не готовы.

– А почему ты говоришь – условное иссякание? – спросил с непонимающим лицом Вовка, переводя взгляд с ярко слепящей солнечными лучами дороги на меня и потом обратно.

– Да потому, что всю нефть из-под земли извлечь невозможно. Что-то всегда остается. Там ведь под землей как оно устроено: нефть – она, как вода, пропитавшая тряпку, а мы приезжаем и начинаем эту тряпку выжимать. Ты когда-нибудь выжимал тряпку так, чтобы она совершенно сухой оставалась?

– Не-а…

– Ну вот. Даже если очень крепко отжать, влага остается. А ведь не всегда технологии позволяют отжать хорошо, а иногда и люди отжимают неаккуратно. Так что в «отжатых» месторождениях еще много нефти осталось. Будут развиваться технологии, будем возвращаться на старые месторождения и забирать то, что при подсчетах мировых запасов уже посчитали за ноль. А! Или вот еще хороший пример. Помнишь, мы летом ездили вокруг Усинска на старые скважины, писали углерод-кислородный каротаж? Так там после интерпретации наши ребята заказчику нашли пласт нефти, который тридцать лет назад первопроходцы сочли за пласт воды. А мы сейчас новыми, в сто раз, а то и в тысячу раз более точными методами исследования совсем другую картину увидели. Заказчик, следуя нашему совету, сделал перфорацию и получил много нефти там, где уже считали, что ее и нет вовсе.

– Слушай, ну а если все так радужно, то какого лешего мы в такую даль едем нефть искать? Раньше вон в Баку нефть ведрами с поверхности черпали, а сейчас сам видишь, куда нас занесло – ни души вокруг, сотовый уже даже не ловит, за бортом минус сорок…

– Твоя правда. Легкой нефти уже почти не осталось. За ней теперь тяжело приходится охотиться, но это не значит, что нам надо перестать ее качать. Напротив, надо лезть глубже, дальше, сложнее и дороже. Но тот, кто первый научится осваивать более сложно лежащую нефть, тот будет иметь преимущество над теми, кто до такой нефтяры добраться не умеет. Надо лезть за самой тяжелоизвлекаемой нефтью и газом. Надо искать новые месторождения, надо вкладывать деньги в нефтегаз. Надо не давить на нефтяников и не упрекать их, а наоборот – помогать им. От их успехов во многом будут зависеть успехи страны и ее будущее, если не сказать больше – само ее существование.

– То есть получается, что нефтяники в некотором смысле защищают страну?

– Да, именно. Подумай сам, как бы союзные войска против Гитлера воевали во время Второй мировой, если бы сплошные охранники невосполнимых запасов странами управляли? Да коричневая чума на весь мир бы распространилась, если бы у наших стран не было нефти. Ты хоть весь танк солнечными панелями обвешай, а он дальше казарм не уедет. Да и на какие деньги ты танки будешь строить, если нефть и газ продавать не будешь? Говорят, надо развивать промышленность и высокие технологии. Это верно. Но вот только живем мы здесь и сейчас, в этом реальном мире, где имеем то, что имеем, и где нужно сначала суметь выжить, а потом думать над тем, как выживание сделать более эффективным, легким и экологичным.

– А ты не думаешь, что если мы будем добывать все более глубокую и сложную нефть, то ее цена будет постоянно расти и скоро станет слишком высокой?

– С тем, что нефть дешевой уже никогда не станет, я готов поспорить. Так что ты можешь мечтать сколько угодно, но по всему миры цены на бензин неустанно ползут вверх. По-другому и быть не может, поэтому лучше принять это как факт, как и то, что день сменяет ночь. Ты же на это не жалуешься? Если цены будут слишком высокими, то в определенный момент мы воскресим уже имеющиеся, кстати, еще со времен Второй мировой войны, технологии перегона угля в нефть или изобретем еще что-нибудь получше. Когда и это перестанет помогать, появятся принципиально новые технологии. На планете уже живут миллиарды людей, ты что думаешь, ничего не придумают? Будет как у студента перед сессией: как только почуял реальную необходимость – так и сразу все понял, выучил и экзамены сдал. Не переживай, глобальный рынок все скорректирует, а люди придумают более эффективные технологии. Это все будет через много лет, а сейчас нам надо извлекать максимум природных ресурсов – у нас просто нет другого выхода. Что-то я расфилософствовался. Если ты меня еще и дальше продолжишь расспрашивать о судьбах человечества, так я тебе порекомендую почитать нашего великого ученого Вернадского, который говорил, что сама планета поощряет выживание тех видов, которые максимально ускоряют процесс горения «зеленого огня», то есть выживают те виды, которые максимально активно и масштабно пожирают ресурсы Земли. Это проверено веками, и это закон жизни, на который мы не в силах повлиять.

– Интересная мысль. По телеку как раз недавно смотрел передачу про то, что американцы больше всех в мире потребляют. Получается, что это правда. Самый сильный на планете – он же и самый большой потребитель.

– Ладно, Вовчик, хватит нам о судьбах человечества беспокоиться, надо бы и о теле своем бренном позаботиться. Пора по «Дошираку» заточить.

– Эт точно, время подкрепиться. До скважины пока доедем, уже всякий обед закончится, только на ужин успеем.

Вовка включил поворотник, чтобы дать ребятам в камазе понять, что мы останавливаемся. Пейзаж вокруг был все тот же. Плоские поля, устланные снегом, большое голубое небо и морозно-яркое солнце. От клубов пара из выхлопных труб оба грузовика покрылись белым налетом. Я застегнул комбинезон, натянул шапку и перчатки и вылез из кабины. Все вчетвером мы собрались сзади камаза, возле двери в двадцатифутовый контейнер с приборами, стоявший на грузовике. Димка залез на подножку, открыл навесной и врезной замок и распахнул скрипучую металлическую дверь. Один за другим мы полезли следом за ним внутрь. Дизельный генератор, стоявший в отдельном отсеке контейнера, тихо тарахтел и обеспечивал электричеством как освещение, так и чайник, в который мы налили воды из пятилитровой бутылки и поставили закипать. Левая сторона контейнера представляла из себя стеллажи с приборами от пола до потолка. Справа была длинная рабочая поверхность, на которой были установлены две пары мощных тисков, а внизу – различные полочки, шкафчики и ящички, в которых хранился рабочий инструмент да расходники. Сверху над всей рабочей поверхностью тянулись навесные шкафы с более легким барахлом. Там хранились все походные кружки, ложки, пачка с сахаром, рядом с которой была большая упаковка чая «Липтон Yellow label», большая банка слипшегося в единую химическую гранулу быстрорастворимого кофе, пакет с буханками хлеба и несколько упаковок сока. На полу стояла обычная картонная коробка, в которой лежало несколько палок вареной и сырокопченой колбасы, головка сыра в импортной упаковке, несколько стаканчиков йогурта, сцепленные по четыре, пара бело-синих банок сгущенного молока, пачка лосося, три банки маринованных огурчиков и два больших полиэтиленовых пакета с разным простецким печеньем. Рядом стояла еще одна картонная коробка, в которой хранились «горячие блюда» – пачки лапши «Доширак» с различными вкусами да белые пластиковые стаканчики с картофельным пюре быстрого приготовления. Рацион практически не менялся год от года. В пути жаркое не приготовишь, пирогов не напечешь. Еда должна быть такой, чтобы долго хранилась да мгновенно готовилась – ведь зачастую не знаешь, когда у тебя выдастся минутка перекусить. Все это добро выкладывалось на своеобразную скатерть из отрезанного от большого рулона куска ветоши. Только ветошь эта была белоснежной и чистой, более походя на огромный рулон вафельных полотенец. Кусок нужной длины отрезали канцелярским ножиком, он же использовался для нарезки хлеба, сыра и масла, зачастую приобретая эффект легкой негигиеничности. Эти ножи применялись и для выполнения работы на скважине. Главным их преимуществом было заправляющееся лезвие, причем пара ножиков имели автоматически задвигающееся лезвие, которое сводило риск порезов к минимуму. Может показаться странным, но, согласитесь, нефтяное месторождение это не дома на кухне – тут простой порез может сделать работника нетрудоспособным на несколько часов, а то и дней, и на буровой, находящейся за сотни километров от города, где каждый выполняет свою уникальную работу и заменить его зачастую нельзя, получать простой в размере десятков тысяч долларов из-за пореза ножом очень не хочется. Поэтому с целью свести травматизм к минимуму мы повсюду использовали ножи, похожие на обычные канцелярские.

Пока мы нарезали хлеб, колбасу и сыр, успел вскипеть чайник, наполнивший клубами пара холодный контейнер, напомнив мне о тепле русской баньки. К сожалению, от мыслей о парилке теплее не стало, и я опытной рукой распаковал и залил свою пачку нажористого «Доширака», остальные сделали то же самое, и все помещение наполнилось смесью странных, но очень аппетитных ароматов. Эх, что может быть вкуснее! Удивительно, как эта, казалось бы, простецкая лапша может так всем нравиться, вернее будет сказать не лапша, а пакетик с приправой. Иногда кажется, что поиски алхимиков увенчались-таки успехом и результатом стала магическая вкусовая добавка «Доширака». Если эту смесь добавить во всем известный по детской сказке суп из топора, и тот выйдет кулинарным шедевром. Когда лапша уже залита кипятком, но еще не готова, в воздухе повисает некое неловкое молчание. Пауза перед началом приема пищи достаточно большая, чтобы вызвать дискомфорт, но одновременно слишком короткая, чтобы начать что-либо обсуждать. Такие паузы обычно заполняются сальными шуточками и подколами друг друга либо продолжением обсуждения невесть когда начатых бесконечных тем, таких как автомобили. О них можно говорить когда угодно, с кем угодно и заходить к этой теме с совершенно любой стороны.

– Димка, ты своего фокуса получил уже? – спросил Вовчик у нашего юного машиниста.

– Не, еще едет. В той комплектации, что я заказал, во всем городе не было ни одной машины в наличии.

– Да лучше бы добавил да что получше купил. Камри, например, – вставил Санек.

– Ну конечно, раз у тебя камри, значит, всем на камри надо ездить. Вон у меня брат хендай купил и не нарадуется. Говорит, ничуть не хуже тойоты, только стоит заметно дешевле, – начал защищаться Димка.

– Ага, не хуже. Давай лет через пять или лучше пятнадцать с ним поговорим, посмотрим, что он тебе скажет, когда она ломаться начнет, – продолжал наседать Саня.

– Ну-ну, это все миф про хваленое японское качество. Корейцы уже машины ничуть не хуже делают, зато за бренд денег не дерут, – пошел в нападение Димка.

– Японцы, корейцы – это все машины без характера. Я вон себе почти нового бумера из Калининграда пригнал – вот это машина, сразу видно, кто на дороге главный. Стильная, красивая, выразительная тачка. Все девушки внимание обращают, – вклинился в спор Вовчик.

– Ой, да что это за девушки такие, которые на тачки ведутся? Это не девушки, это сам знаешь кто. А если тебе внимания не хватает, так ты лучше голый по улице ходи и кукарекай на прохожих – вот уж точно внимание тебе гарантировано будет. Думаю, даже в какую-нибудь местную газету попадешь. Ха-ха-ха! – рассмеялся Сашка.

Видя, как совершенно бессмысленный спор накаляет обстановку, я решил перевести внимание на уже готовый «Доширак».

– Народ, харэ спорить, готово уже, – сказал я и взял со стола свою пачку.

Открыв крышку и раздувая пар, из-за которого было плохо видно саму лапшу, я подцепил вилкой пару ломтиков сыра и вареной колбасы и кинул их в горячий «Доширак». Остальные тоже пооткрывали свои пачки и начали дуть на содержимое. Закончив обедать, я пошел к двери контейнера, чтобы выплеснуть остатки наваристого бульона, дабы потом пустую коробку можно было спокойно выкинуть в наш большой мусорный пакет. Я открыл дверь, и посыпавшийся сверху мелкий снежок так красиво заиграл в лучах низкого северного солнца, что я стоял и смотрел, пока сзади не раздался крик:

– Женя, не май месяц, двери закрывай!

Я быстро выплеснул еще горячий бульончик на снег и закрыл дверь. Ребята доедали свой обычный обед и потягивали чай с сахаром. Мысли о произошедшем всего пару часов назад ДТП уже почти не тревожили нас. Не случайно многие люди, что называется, «заедают» свои проблемы и заботы. Поел – и мир сразу кажется лучше. Ну а нам оставались последние километры до КПП по дороге на месторождение.

Закончив обед, мы снова включили чайник, а пока он закипал, убрали всю еду по местам. Кружки и вилки каждому предстояло помыть и сполоснуть кипятком – походная жизнь не для грязнуль. Если человек забывает поддерживать минимальную гигиену, то ему это быстро объясняют достаточно жесткими методами. Тут у нас все общее и все мы одними вещами пользуемся, поэтому требуется уделять чистоте особое внимание. Молодых, кто с двух раз не запомнил, что кружку надо за собой стерильно чистой оставлять, быстро приучают, просто выкидывая эту самую кружку в мусорку. Новичок сразу все понимает и видит, что с ним не шутили и что коллектив не потерпит антисанитарию в своих рядах. Это в определенном смысле инстинкт выживания. Даже в Библии сказано о необходимости соблюдать чистоту рук и посуды. Далеко за доказательствами необходимости таких мер ходить не надо. Пару лет назад на территории одного нефтедобывающего предприятия разразилась болезнь немытых рук. У нас как раз одна из бригад там каротаж в это время делала. Так все месторождение пришлось ставить на карантин. В туалет бегали один за другим. Ох и весело же там было! Только руководству было не до шуток – из-за распространившейся болезни работа могла встать, а это очень дорого стоит. В результате все обошлось, народ выздоровел и вспоминал те деньки с юмором, хотя все понимали, что произойди это на удаленной буровой, где медика поблизости может не оказаться, так все не так гладко могло бы выйти, а работа точно встала бы. Так что гигиена тут важна, и коллектив не допустит другого мнения по данному вопросу.

Мы выключили свет в контейнере и перебрались в свои кабины. На улице, кажется, стало еще свежее.

– Юра, поехали! – сказал я, и Вовчик, улыбнувшись, воткнул передачу.

В дороге более взрослые водители часто с целью поддержать веселый разговор начинали расспрашивать более молодых инженеров про особей женского пола, попадающихся им на глаза на работе. Инженер при этом больше волновался за совершенно другие вещи – за успех предстоящей работы, за то, чтобы все приборы хорошо отработали, за то, чтобы не залипнуть в скважине, за свои курсы повышения квалификации, на которые предстоит вскоре лететь, а он еще не купил билеты. Поэтому такие вопросики с подтекстом или с колкими намеками больше служили некоторым оправданием или, скажем так, возможностью для скучающего водителя помечтать вслух о какой-нибудь пассии, хотя времени в пути обычно было достаточно, чтобы каждый раз обсуждать по новой каждую из них.

– Женек, а как тебе Ленка? – спрашивает Вовчик.

– А? Что «как»? И какая Ленка? Из офиса или наша? – уточняю я.

– Да как какая?! Конечно, из офиса. Ты видел, какое у нее тело?! Ух! Гарна девчина! Ты видел, какие у нее груди! Каждая с арбуз размером! Тебе, Женек надо девушку найти. Вот Ленка, например, отличная баба. Жопастая, сисястая – что тебе еще-то надо? Такую бабу с вечера кочегарить начнешь, так только к утру разогреешь. Не то что эта новенькая, которую на втором этаже посадили через кабинет от начальника базы. Как ее там? Маринка! Вот, точно, Маринка. Та ж худющая, там даже и подержаться не за что, кожа да кости. Кому такие вообще нравятся?.. А Анька, помнишь, та, что на прошлый день рождения Олега в ресторан в красном платье пришла с таким вырезом, что на именинника никто больше не смотрел. Ох, хороша Анка. Тебе надо найти тут кого-нибудь. Смотри, сколько красавиц вокруг, я если б женат не был, так точно уже кем-нибудь, а то и с несколькими замутил бы. Ох, сколько их, с каждой бы погулять сходил. Там рыжая еще такая в офисе сидит, не знаю, как ее зовут, но когда бумажки шефу по коридору на подпись несет, то так бедрами раскачивает, что у меня аж вслед за ней голова туда-сюда, туда-сюда слегка покачиваться начинает. А эта, блондиночка-то, Катька, та вообще королева красоты, только вот на нас, простых работяг, даже не смотрит – ей начальников только в ухажеры подавай. Будто они любить крепче будут. Я че, хуже что ли? Денег, может, у меня и поменьше, но вполне на жизнь хватает. И что они все эти блондинки такие высокомерные? Зачем им директора да руководители, они даже любить не умеют. Ладно. А тебе-то, Женек кто больше нравится? – первый раз за последние пять минут фантазий обратился ко мне Вовчик.

– Ну, я не знаю, как-то не очень внимание обращал, – робко ответил я.

– Да, ладно! По любой кто-то нравится! – крикнул Вовка и повернулся ко мне своей ехидной улыбкой.

– Может, Ленка? Только вторая Ленка? Да нет, тебе, наверное, кто поинтеллигентнее нравится. Сонька, может? Она постоянно в костюмчике аккуратненьком да в очочках таких с черной оправой ходит. Так цок-цок по офису, – продолжил перебирать приятные воспоминания Вовка, покачивая плечами на словах «цок-цок» и продолжил: – Она мне тоже нравится. Я тоже думаю, что девушки в очках с красивой большой оправой сексуальнее выглядят. У Соньки и машина своя есть – я ее на парковке возле базы в Усинске по утрам частенько вижу. Отличная жена будет. Что тебе еще надо-то? Подойди к ней как-нибудь, предложи в «Тамлун» на выходных сходить потанцевать. Ох, она танцует, наверное, сексуально! Тело молодое, стройное, гибкое… И что ты с ней еще не познакомился только, не понимаю. Я бы на твоем месте с ней уже давно замутил, – продолжил заниматься своим вербальным онанизмом Вовчик.

– Вовка, да я сюда, на Север приехал не за женой, а за работой. Поработаю несколько лет на благо себя и Родины и в офис уйду. Вот тогда и подумаю о создании семьи, – изложил свое рациональное видение ситуации я.

– Ну-ну. Знаем мы таких. Мой отец так еще в советское время после института по распределению в Усинск попал, потом решил годик деньжат поднакопить – благо северные надбавки большие были, потом еще один год поработать и в Москву вернуться. Встретил маму, влюбился, женился, на работе помогли с квартирой. Остался в Усинске. Думал, когда я подрасту, он всю нашу семью с Севера увезет. Потом год прошел, другой. Уже друзья тут, на работе повышение получил, жена опять беременная. Решил еще немного подождать и потом точно уехать. Годы прошли незаметно, ему сорок стукнуло, и в тот день он понял, что никуда отсюда уже не уедет, что здесь он нужен, что здесь ему рады, что здесь его душа уже привыкла жить, что ему тут уже все такое родное стало, что домом он Москву называть перестал, а Усинск начал.

Под эти размышления о судьбах людей, уехавших на заработки на Север, мы свернули с основной дороги вправо и двинулись по зимнику. За последние пару часов нам встретилось не больше десяти машин. В такой мороз просто так не ездят, в таких краях вообще просто так не катаются. В лучах соскальзывающего за горизонт солнца зимнюю дорогу было уже сложно разглядеть, ведь, по сути, зимник – это укатанный поверх тундры, болот и ручьев многослойный ледяной пирог. Что-то вроде лазаньи, только холодный. Укатывают зимники специальными металлическими санками, которые в народе имеют множество различных имен. Так вот, наш многотонный грузовик должен строго держаться центра дороги – только эта узкая спасительная ленточка льда посреди бескрайних снегов достаточно тверда, чтобы выдержать его вес. Проблема заключается в том, что снежная обочина идет тут же, имеет тот же цвет и тот же уровень, поэтому отличить, где дорога, а где уже рыхлый снег, подчас бывает почти невозможно. Часто с целью указать направление зимника дорожники выставляют по обе стороны вешки – деревянные колышки с красными ленточками. Но не всегда тебе везет и иногда, например, в этот раз, спасительных указателей вдоль дороги не было. Нравится, не нравится, а до скважины добираться надо, тебя там ждут, и опаздывать нельзя.

Проехав минут пять, Вовчик напрягся. До нас недавно проехал трактор, укатывающий зимник. Он, конечно, нужное дело делает, вот только заодно и все следы от проезжавших до этого машин стирает. Ехать приходится, постоянно вглядываясь в мельчайшие детали текстуры снега возле края дороги. Один просчет или задумался – и можешь съехать с накатанной дороги вниз, в рыхлый снег. А там как повезет. Может, сам выберешься, может, придется дергать, а можно и вообще на бок лечь.

– Ладно, тут до КПП уже пара километров осталась, а там, глядишь, дорога получше будет, – высказал свою надежду ведущий тяжеленную и дорогую ивеку Вовка.

Зимник бывает получше асфальта, а бывает прямо пытка. Нам досталось второе. Начались сумерки, и водителям пришлось снизить скорость, чтобы не оказаться в сугробах. Мы медленно приближались к КПП. Продвигались трудно, потому что наши машины были очень тяжелые и на некоторых участках даже проламывали зимник одним только своим весом. Вовчик с Саньком пару раз останавливались, чтобы решить, какая из машин должна идти первой, а какая второй. Камаз был значительно легче ивеко и шел, соответственно, тоже гораздо лучше. Пуская его первым, мы почти гарантировали себе, что хотя бы одна машина будет свободна и сможет при необходимости выдергивать закопавшегося тяжеловеса. Если же камаз пускать вторым, то он начинает закапываться в колее проломанной мощной ивекой, и из такого положения выдергивать кого-либо ему уже будет намного сложнее. Это был один из множества доводов, приводимых ребятами при определении очередности движения по зимнику. Некоторые с ним соглашались, а некоторые считали его выдумками. Многое также зависело от качества самого зимника и опыта водителя. Ребята все считали себя хорошими рулевыми, поэтому всячески стремились избежать любых нестандартных ситуаций на дороге, чтобы не опозориться в коллективе, где водительское мастерство хоть и неформально, но сильно влияет на твой статус. Водить приходилось много, машины были тяжелы и неповоротливы, а дороги вернее было называть направлениями. На водителе лежит огромная ответственность не только за жизнь свою, пассажиров и других участников движения, но и за автомобиль как средство передвижения. Ведь не сено везешь, а контейнер, наполненный дорогостоящим оборудованием и приборами. Цена одной только нашей ивеки превышала полмиллиона долларов, причем ее оснащение включало в себя вещи, которые в магазине не купишь. Заглядись водитель на секунду на северное сияние, упусти малейший изгиб зимника – и вся эта высокотехнологичная громада может свалиться в рыхлый снег обочины. И что тогда? Где ты за полярным кругом посреди тундры, где даже сотовый не ловит, будешь кран искать? А если найдешь вдруг свободный «Ивановец», то сколько он к тебе добираться еще будет… А скважина не ждет – работу отменят или конкурентам отдадут. Так одна ошибка водителя на зимнике может стоить людям здоровья или даже жизни, может вылиться в повреждение техники и оборудования на миллионы, потерю заявки на работу, публичный позор как для человека, так и для компании. Поэтому за руль каротажной станции всегда сажали самых опытных водителей, которые смогут контролировать тяжеленный грузовик с очень высоким из-за пятикилометровой катушки кабеля на лебедке центром тяжести. К планированию поездок у нас в «УсинскСеверНефтеГазГеофизике» относились с повышенным вниманием.

Медленно крутя большими колесами по разбитому снегу зимника, подобно пароходу на реке Миссисипи времен Марка Твена, мы приплыли к контрольно-пропускному пункту на месторождение. Навстречу нам уже вышел автоматчик и стоял, прислонившись к шлагбауму. Камаз остановился, и к нему тут же подошел постовой. Саня открыл дверь и показал пропуск, выданный на этот грузовик. Охранник, внимательно изучив бумагу и проверив срок действия, полез в кабину, через минуту вылез и попросил открыть дверь контейнера. Саня с Димкой послушно исполнили эту просьбу и полезли вслед за проверяющим внутрь. Я наблюдал за происходящим из кабины остановившейся метрах в пяти ивеки.