Текст книги "Нефть и Холод"

– Тр-р-р! Тр-р-р! Тр-р-р! – раздается пробуждающий меня от ужасных видений грохот вибрирующего будильника.

– Вот черт! Я только уснул! – запричитал Вовчик и продолжил: – Димка, Саня долейте солярки в генератор.

Ребята, тихо матерясь, встают, застегиваются, одеваются потеплее и выходят на улицу с канистрой полузамерзшего дизеля.

Было ровно пять утра второго дня наших приключений.

На улице раздался грохот канистр, затем звук захлопнувшейся двери генератора. Через минуту дверь в наш контейнер открылась, внутрь первым ворвался жуткий холод, и лишь следом за ним залезли Димка с Саней. Один держал в руке фонарик, а другой пустую канистру. Войдя, они закрыли за собой дверь и вновь погрузились в пропитанный запахом дизеля и гари сон.

После их возвращения я спал крепко и без всяких видений. Внутри было холоднее, чем когда гудел тепловой пистолет, но все еще терпимо. После нескольких часов погружения в небытие я проснулся.

Когда просыпаешься сидя на замерзшем полу и видишь весь мир перед собой под углом в тридцать градусов, то можно смело делать ставку на то, что впереди тебя ждет незабываемый день. Вокруг было еще темно, но контуры предметов и людей были уже различимы. Остальные трое уже встали и копошились возле чайника. Я пошевелился и понял, что за ночь одна нога, на которой я сидел, совсем онемела. Я сел поудобнее и стал ее массировать. Она неприятно защипала. В горле – то ли от холода, то ли от гари – появилось неприятное раздражение: как будто у тебя болит горло, а ты при этом ешь песок с красным перцем. Я попробовал прокашляться, но это не помогло.

– О-о-о! Проснулся! Давай вставай, а то завтрак пропустишь! – раздался в темноте Димкин голос.

Я встал, прихрамывая на затекшую ногу, и снова осмотрелся. Только увидев, что я действительно встал, Саня включил верхний свет. В одно мгновение нам открылся весь хаос и разруха, в которых мы жили. Исходя из собственных ощущений и на основе увиденного, можно было предположить, что вчера тут была безумная вечеринка и все напились до беспамятства. Все тело ломило не то от холода, не то от того, что пришлось спать в неудобной позе.

Обогреватель явно не справлялся с объемом всего контейнера, поэтому мне захотелось побыстрее выпить вместе со всеми горячего чайку. Горячесть нашего чая полностью компенсировала отсутствие его вкуса. В этот завтрак мы доели последнюю колбасу и сыр. В шкафу оставались только «дошираки», печенье и пюре. Воды было еще четыре пятилитровки. На остававшихся запасах мы вполне могли бы прожить еще дня три.

После завтрака настало время обсудить план дальнейших действий. Посовещавшись, мы сошлись во мнении, что лучше будет сидеть на месте и ждать помощи. Чтобы привлечь к себе внимание, предлагалось, как только взойдет солнце поджечь оба запасных колеса – и согреемся и знак подадим. Для сохранения тепла внутри контейнера мы договорились максимально ограничить число открываний двери. При этом по возможности рекомендовалось совместить открытие двери ради выкатывания ивековской запаски, попыток позвонить по спутниковому, дозаправки генератора и походов в туалет.

Я посмотрел на часы. Было девять утра. В Усинске солнце в конце декабря восходит примерно между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами. Учитывая, что мы сейчас оказались существенно севернее, солнце взойдет в этом районе не ранее одиннадцати утра. Если мы будем совмещать каждый выход наружу, то возможность сходить в туалет появится у меня только тогда, когда мне это уже будет не нужно. Объяснив ребятам ситуацию, я отпросился выйти на минутку по нужде.

Я вылез из контейнера на снег. На улице было так же холодно, как и вчера. Арктический ветер выдувал последние запасы тепла, бережно хранимые моим грязным комбезом. Чтобы сделать свои дела, требовалось раздеться по пояс. Опуская пикантные подробности, могу сказать, что если бы поход в туалет на время сделали олимпийским зимним видом спорта, то я бы, вне всякого сомнения, принес нашей стране золотую медаль.

Вернувшись, я внес на рассмотрение рационализаторское предложение устроить туалет в дальнем углу контейнера. И по запаху и по внешнему виду ведро с парашей очень гармонично вписалось бы в наш незатейливый интерьер после пожара. Так как до восхода солнца никаких дел у нас запланировано не было, ребята начали иронично обсуждать детали устройства туалета.

Долго не могли решить сложный тригонометрический вопрос: следует ли наклонить ведро для компенсации наклона всего камаза, или же каждый пользователь экстремального туалета должен сам вносить непростые поправки в расчет углов бомбометания и орошения. Так и не получив единого решения, вопрос эволюционировал в обсуждение выбора ответственного за уборку сего ароматного сооружения в случае его заполнения. Если назначать одного человека в день, то последний в очереди, скорее всего, вообще бы избежал исполнения обязанностей, ибо мы свято верили, что, заметив столб горящей резины, за нами сразу отправятся спасатели. Мы продолжали шутить и подкалывать друг друга. Все мы знали, что за нами вот-вот приедут.

Я внес хронику событий за ночь и утро в свой блокнотик и предложил начать собирать бумагу, картон и дощечки для розжига костра. Саня с Димкой прекратили спор о том, должен ли ответственный за парашу убирать упавшие мимо ведра снаряды, или это обязан делать сам неаккуратный пользователь туалета, и принялись собирать все, что горело. Для надежности мы взяли с собой пару литров солярки. До восхода оставалось около получаса – время действовать.

Мы открыли дверь и выкинули большое колесо в рыхлый снег обочины зимника. Оно с глухим стуком ударилось о землю. Следом вылезли мы сами. Димка пошел дозаправлять генератор, Саня начал снимать зажатую между днищем грузовика и снегом камазовскую запаску, Вовчик покатил ивековское колесо на место будущего кострища, а я начал как безумный кролик из «Алисы в Стране чудес» бегать со своим бесполезным спутниковым.

Поиски сигнала гоняли меня по всей тундре, но нигде я не находил спутников. Когда индикатор заряда батареи уже начал предупреждающе мигать я выключил телефон и огляделся. Я стоял метрах в десяти вперед по дороге. Передо мною не было ничего. Только бесконечное белое поле тундры, чуть заметная полоса зимника и столь же бесконечное, затянутое сплошными белыми облаками небо. Весь мир вокруг был белым. Даже взошедшее солнце оказалось ванильно-белого оттенка и светило нам сквозь пелену облаков уже остывшими лучами. Морозный ветерок переметал по земле снежную крупу. То, что открывалось моим глазам, тяжело описать. Казалось, что я попал в пустоту, в никуда. Кругом только плоская поверхность белой земли и белое небо. И ничего более…

Если бы не жуткий мороз, то я, наверное, простоял бы так еще долго, ну, или по крайней мере до того момента, когда смог бы определиться, какие же все-таки чувства у меня вызывает этот нереальный пейзаж. Свежий ветер дунул мне в лицо, и я тут же помчался поближе к костерку.

Вчетвером мы стояли вокруг разгоравшегося пламени. Главным топливом послужили доски, которые вчера ночью мы подкладывали под колеса камаза. Огонь уже окреп, и мы подвинул ивековскую запаску вплотную к нему. Для ускорения процесса мы полили резину холодцом замерзшей солярки. Костер уверенно разгорался.

Я посмотрел на набирающий силы столб черного дыма, оглянулся вокруг, и в этот момент у меня что-то кольнуло в груди. Стало так непонятно тоскливо и грустно от всех наших жалких усилий остаться в живых. Бесконечность мертвого холода давила на психику. Казалось, что противостоять этой мощи невозможно. Вокруг было угрожающе пустынно, и лишь мы, наивные, пытались развести костер в надежде, что это нас спасет. Думаю, если бы снежная пустыня имела голос, то мы бы слышали, как она смеется над нами. Я очень хорошо запомнил этот момент, потому что именно сейчас мне впервые стало по-настоящему страшно.

А что если наш сигнал не увидят? А что если Олег про нас забудет? А что если сломается генератор? А что если у нас кончится вся солярка? А что если кому-нибудь из нас потребуется срочная медицинская помощь? А что если снова загорится уже поврежденная проводка?

Человеческий мозг способен генерировать негативные мысли в десять раз быстрее положительных. Это защитный механизм, выработанный и закреплявшийся на протяжении тысячелетий. Вспомните, например, как вы сидите дома ночью один и вдруг услышали странный звук в коридоре. Ведь, прежде всего в вашем сознании проскочат все негативные варианты, на которые только способен ваш мозг – начиная вооруженными грабителями и заканчивая инопланетянами. И только после того, как мозг предложит вам подготовиться ко всевозможным негативным раскладам, он наконец даст вам и первое нейтральное объяснение. Наш мозг является сторонником поговорки «лучше перебдеть, чем недобдеть».

Но даже понимание того, что мозг, как обычно, сгущает краски, не развеяло мои опасения. Я начал переживать, что это могут быть наши последние дни. Негативные мысли невольно поглотили меня изнутри, а снаружи я продолжал быть уверенным в успехе нашего предприятия членом команды. Интересно, какие чувства сейчас испытывали все остальные?

– Ну что, вторую запаску сразу кидать будем или когда первая прогорит? Или, может, вообще на завтра ее оставим? – прервал поток моих печальных размышлений Димка.

– Кидай сразу второе колесо. Тут в полдень солнце в зените будет, а в час дня уже вообще зайдет. Итого солнечного дня полтора часа осталось. Жечь надо, пока светло и столб дыма видно издалека. На буровой сейчас народ на обед пойдет, по-любому хоть один да увидит, – ответил я.

Ребята подкатили камазовское колесо и облокотили его на уже горевший круг черной резины. Возле костра было тепло, и мы все стояли и наслаждались этим приятным ощущением. К запаху гари за сегодня мы уже привыкли, и он нас больше не смущал. Поэтому мы просто стояли и глазели на то, как огонь пожирает резину.

Столб черного дыма был густым и насыщенным. Поднимаясь высоко и величественно, он стал превосходным сигналом для любого, кто сможет его увидеть. На фоне белых снегов и белого неба наш знак просто бросался в глаза и был виден издалека.

Но вот бездушное белое солнце, проскользнув за два часа над горизонтом, утонуло в далеких северных снегах, а костер догорел. Что нам было делать теперь? Все залезли в контейнер и принялись ждать.

Каждый, кто в молодости пробовал просто сидеть и ждать оглашения результатов самого главного экзамена в своей жизни, знает, как это непросто. Казалось бы – сиди и ничего не делай! А ведь не получается. Начинаешь переживать, нервничать, обдумывать все возможные расклады. Так и мы, забравшись внутрь, принялись обсуждать дальнейшие пути развития событий.

Если до буровой двадцать пять километров, то доехать до нас они смогут за полчаса-час, плюс им понадобится полчаса на то, чтобы собраться в дорогу, получить разрешение на поездку у мастера и на что-нибудь еще. Таким образом, если они нас заметили, а не заметить нас мог только слепой, то в течение ближайших двух часов за нами приедут.

Все принялись симулировать внешнюю радость и уверенность в скором спасении, но под этой показной беззаботность явственно читалась взволнованность и напряженность. Мы напомнили заключенных, которым вынесли смертельный приговор, но за день или два до казни у них стал наблюдаться известный синдром, когда людям начинает казаться, что вот сейчас прямо перед исполнением наказания их внезапно помилуют. Также и мы почему-то слепо верили в то, что нас сейчас просто так судьба возьмет и помилует. Возможно, когда у нас кончится еда, вода и последняя капля топлива, мы закроем глаза, а откроем их, проснувшись дома, в своей теплой постели. Мы поймем, что это был всего лишь кошмарный сон…

Время текло медленно, и мы внимательно прислушивались к звукам, доносившимся снаружи – не едет ли кто? Но было тихо, и лишь завывания ветра нарушили тревожное молчание.

Вот прошло уже полных два часа с момента, как догорел костер, а за нами так никто и не приехал. Мы все стояли и пытались найти себе какое-нибудь полезное занятие, но никто не хотел первым признавать вслух провал нашей попытки привлечь внимание.

Тремя часами позже я спросил у Вовчика:

– Вов, а на сколько у нас хватит запасов солярки? Какой у нас расход генератора?

– Тяжело сказать точно, но думаю, литров двести двадцать – двести пятьдесят, если считать все вместе. Расход сильно зависит от нагрузки. Возьми пять литров в час для простоты счета. Глушить генератор для экономии топлива мы не можем, потому что нам постоянно нужен обогреватель и потому что иначе мы рискуем не запустить его снова.

– Ну, тогда, Вовка, у нас осталось двое суток на то, чтобы разрешить сложившуюся ситуацию. Двое суток…

Остаток дня мы провели в чуть теплом контейнере, рассказывая друг другу разные истории. Началось все с весьма банальных рассказов, но постепенно стали появляться интимные подробности, личные откровения, неприличные детали, неожиданные поступки и высказывания. Этот период нашей медленной смерти я назвал декамероновским – по аналогии с шедевром средневековой литературы.

Складывалось впечатление, что в каждом из нас накопилось огромное количество невыговоренных историй, которыми мы то стесняемся, то боимся, а то нам просто не с кем поделиться. И вот они копятся и копятся на протяжении всей нашей жизни в ожидании удачного момента. И однажды наступает тот самый день. Причем наступает он всегда неожиданно и незапланированно. Ты вдруг ощущаешь, что внезапно очень сильно хочешь выговориться, рассказать всем о том, что накопилось, наболело, накипело. Просто в один момент ты превращаешься в плотину, которую прорвало под мощным давлением изнутри, и, неспособный терпеть дальше, выпускаешь свои мысли наружу. Ты говоришь, говоришь и говоришь.

В обычной жизни не испытываем давления обстоятельств достаточного, чтобы прорвать нашу невидимую плотину молчания, поэтому мы ищем лучшего друга или подругу, чтобы одним вечерком за чашкой кофе просто взять и выговориться. Стравить давление, мучающее нас изнутри. Освободиться от оков мыслей и переживаний. Вспомните, как легко и приятно ощущали вы себя после того, как полностью выговорились кому-нибудь.

В нашем же случае внешние обстоятельства надавили достаточно, чтобы раскрыть нам души и рты. Мы почувствовали, что у нас появилось оправдание любым словам и рассказам, появилось также некоторое ощущение безнаказанности. Мы чувствовали, что находимся одни во всем мире и нет никого, кто мог бы осудить наши слова.

Много нового мы узнали в тот день друг о друге. Все мы воспользовались возможностью излить душу, раскрыться и показать остальным свои истинные мысли и свою настоящую натуру. Чего бояться, если через два дня ты можешь остыть до той же температуры, что и снег вокруг!

Несмотря на отвлеченные разговоры, к вечеру Саня вновь принялся рассуждать на тему нашего выживания. Он начал вслух обсуждать возможные причины, по которым со скважины за нами никто не приехал. Мы еще раз перепроверили свои расчеты и убедились в том, что до пункта назначения действительно остается не более двадцати восьми километров. Неужели огромный столб черного дыма, возвышавшийся до самых небес, оказался незамеченным? В такое верилось с трудом. Уж слишком много людей живет на буровой, чтобы ни один не заметил на совершенно однообразном белом пейзаже черной кляксы. А если заметили, то должны были понять, что, скорее всего, горит автомобиль, ведь вокруг кроме дороги ничего нет, а по дороге, считай, одни только грузовики да трактора ездят. Если горит машина, значит, она не сама там оказалась и у нее есть водитель. Ну а если машина сгорела, то водителю негде спрятаться от холода и ему нужно помочь. Это ведь закон Севера! Да и просто по-человечески нужно спасти нуждающихся! Не понимаю, почему за нами до сих пор еще никто не приехал.

– А я вот не понимаю, почему на буровую за двое суток не проехало ни одной машины и ни одного вертолета не пролетело… Они же там не просто так сидят. На буровой в любую погоду какие-то работы ведутся, – добавил Вовка.

– Да, действительно странно, – согласился я. – Надеюсь, Олег о нас уже вспомнил и собирает на наши поиски отряд и направил к нам МЧСовцев.

– Народ, у нас дизеля осталось только на две ночи. Сегодня переночуем в тепле и завтра сутки, а что потом? – засуетился Саня.

– К этому моменту за нами уже приедут, это точно. У нас и приборы, и машины, необходимые для выполнения работ. Куда они без нас? Да и из ребят наверняка кто-нибудь вспомнит про нас. Ты лучше подумай, как мы механикам, когда вернемся на базу, в глаза смотреть будем – вот мы им работенки на новогодние каникулы подкинем, – я старался перевести разговор в позитивное русло.

– Механики покричат, поругаются, а сами рады будут. Без техники геофизику не сделаешь, поэтому машины сразу чинить придется, а значит, им все десять новогодних выходных двойную зарплату платить будут. На первое января не расслабятся, зато на старый Новый год загуляют как следует, – ответил мне Санек.

Мы закончили обсуждение и решили поужинать. В этот момент мне показалось удивительным, что никого уже не смущали запахи солярки, параши и гари, царившие в нашем контейнере. Воистину, человек ко всему приспосабливается.

Закончив есть, мы потушили свет и легли спать. Краем глаза я заметил, как Вовчик украдкой вытащил свой нательный крестик и опять поцеловал его. Саня же меж тем долго суетился и ворочался, мешая уснуть остальным. Когда все уже начали клевать носом, он тихо задал в никуда свой риторический вопрос:

– Может, нам пешком дойти?

– Спи давай! – ответил ему Димка, не придавший этим словам особого значения.

Вскоре мы уснули. И был вечер, и было утро – день второй.

Ложась спать, мы не имели уже того предвкушения скорого спасения, которое нам вчера еще дарила идея с поджогом двух запасок. Поэтому мы спали долго и размеренно. Спешить было некуда, и ночь прошла спокойно – с одной дозаправкой генератора в пять утра.

Проснувшись, мы не спеша встали, потянулись и принялись готовить завтрак. Выглядели мы не очень презентабельно. Мятые лица, покрытые густой щетиной, растрескавшиеся губы, уставшие взгляды, шмыгающие носы, бледная, обветренная кожа.

До этого мы пытались экономить воду, но сейчас, поняв, что тепло закончится гораздо быстрее и что на крайний случай вокруг полно чистого снега, мы позволили себе пустить немного разогретой в чайнике воды на умывание. Выставив парашу наружу, мы поставили на ее месте большой квадратный железный ящик из-под инструмента. Какое же это удовольствие – ощутить горячую воду на своем лице и руках! Умывание вновь вернуло меня к мечте о горячей ванне.

Закончив мыться, мы понесли ящик, наполовину наполненный мыльной водой, по заледеневшему железному полу нашего контейнера. С углов ящика капало прямо на наклонную поверхность, по которой мы осторожными шажками продвигались к выходу. Открыли дверь, выплеснули воду и тут же закрыли дверь.

Завтрак наш сегодня был много скромнее предыдущих. В этот раз кубики сахара были уже не подсластителем чая, а чуть ли не самостоятельным блюдом. Из всех запасов у нас остались только лапша и пюре быстрого приготовления. Но мы не переживали по этому поводу, потому что солярки у нас оставалось меньше чем на сутки.

Перекусив, мы убрались со стола и занесли обратно ведро с парашей, висевшее на заднем стоп-сигнале камаза. Несмотря на наличие тепла, света, хороший сон и почти полный желудок Санек выглядел угнетенным.

– Надо идти! – вновь повторил он фразу, с которой вчера лег спать.

– Да куда идти-то? На улице мороз под пятьдесят! Тут расстояние двадцать пять километров, даже если по четыре километра в час – это семь часов пути получается. Мы на час даже когда на улице поработать выходим, и то все насквозь замерзаем, а ты семь часов думаешь продержаться! Ты чем думаешь-то?! – резко и громко заговорил в ответ Вовчик.

– Может, я и замерзну частично в пути, но все же я имею шанс дойти до буровой. Пусть я потеряю пальцы на руках и ногах, пусть лицо мое будет съедено морозом, но я хотя бы выживу! А вы останетесь здесь погибать от холода, теша себя надеждой, что за вами придут и спасут вас. Никто вас не спасет! Вы что не понимаете, что надеяться не на кого? Мы здесь одни! ОДНИ!!! Выгляните наружу, посмотрите, как со всех сторон к вам мчатся спасатели.

– Саня, а что ты будешь делать, если на полпути передумаешь или поймешь, что сил двигаться дальше или вернуться уже нет? Ты понимаешь, что залезть в контейнер и погреться уже не сможешь? – начал спрашивать его Димка.

– Да все я понимаю! Подольше тебя на Севере проработал! Тут иногда чем-то приходится жертвовать ради собственного спасения. Иногда приходится решаться на отчаянные шаги. А вы, походу, ненастоящие мужики, у вас, походу, кишка тонка. Вам бы сидеть да спасения ждать. Ну, ждите! – продолжил то защищаться, то нападать Саня.

– Санек, мы же тебе добра желаем. Ты что думаешь, мы сами не хотим побыстрее отсюда выбраться? Ты просто подумай о том, как такое расстояние преодолеть. Идти без остановок ты просто физически не сможешь. Натрешь мозоли, замерзнешь, проголодаешься. Идти с постоянной скоростью четыре километра в час ты тоже не сможешь. А что если ты с пути собьешься? Ведь тут двое суток метель метет. Предлагаю твое предложение оставить на рассмотрение как один из возможных вариантов. Его нужно доработать, продумать детали. А сейчас я предлагаю тебе просто прогуляться по свежему воздуху хотя бы полчасика назад по дороге и потом обратно к нам еще полчасика. Посмотрим, как ты свои силы будешь оценивать после часовой прогулки в реальных условиях. Сегодня выходить в любом случае не стоит, уже скоро солнце взойдет и у тебя просто времени не хватит дотемна добраться до буровой, – начал отговаривать Санька я.

– Санек, завтра или послезавтра может потеплеть, а значит, твои или даже наши шансы дойти до скважины сильно возрастут, – добавил Димка.

– Да, наверное, вы правы. Пока есть соляра, можно и подождать, вдруг потеплеет, – нехотя начал соглашаться взволнованный Сашка.

Мое предложение, однако, он воспринял как вызов и начал готовиться к часовой прогулке по зимнику. Чтобы его прогулка не прошла впустую, я всучил ему спутниковый – вдруг поймает сигнал. Если что, попросил его сразу звонить на мобильный телефон Олега, который я внес в память, в последние набранные и в быстрый набор для клавиши «1». Так, для перестраховки.

В качестве эксперимента Вовчик предложил Сане намазать лицо тонким слоем простой прозрачной силиконовой смазки, используемой в наших геофизических приборах. Вроде северные народы часто используют различный жир, чтобы защитить кожу лица, вот и мы попробуем высокотехнологичный вариант такого средства защиты.

Когда Санек вылез из контейнера, было около одиннадцати утра и солнце только появилось на небосводе. Мы закрыли за ним дверь в полной уверенности, что он прогуляется, освежится и вернется с полным осознанием схожести между его планом и самоубийством. Для экономии электричества и, соответственно, дизеля мы выключили свет в контейнере и стали в сумерках обсуждать возможные варианты развития ситуации.

Минут через двадцать после Саниного ухода мы услышали стук по двери камаза. У каждого из нас мгновенно ускорилось сердцебиение, и на ум пришла спасительная мысль: «Помощь приехала!». Мы тут же ринулись к двери в надежде увидеть там либо своих ребят с работы, либо МЧСовцев, либо буровиков с первой скважины. Однако когда мы открыли дверь, увидели Санька, стоявшего на снегу и смотрящего куда-то вверх и вдаль. Он поднял левую руку и, не переводя на нас глаз, воскликнул:

– Смотрите!

Для человека, стоящего в контейнере и смотрящего из двери вперед, солнце оказывалось где-то справа сзади, и его не было видно, пока не вылезешь. Я спустился посмотреть на нечто, произведшее такое неизгладимое впечатление на Саню. Может, у него крыша поехала, а может, там кто-то едет? Я поднял глаза и изумился. Сегодняшнее солнце было ярким и желтым, но самым интересным было то, что оно разделилось на четыре солнца. Я поморгал, но картина не изменилась. Я видел как бы верхнюю половину циферблата часов. В самом центре находилось настоящее солнце, а на девять, двенадцать и пятнадцать часов стояли уменьшенные в два раза копии небесного светила. Я знал, что это эффект гало, но наблюдал его воочию впервые. Это действительно впечатляет и доставляет удовольствие от созерцания даже в такой лютый мороз.

Я залез на подножку камаза, открыл дверь и предложил Димке и Вовчику тоже взглянуть на зрелище. Удивительно, что даже в такой ситуации мы тратим последнее тепло ради созерцания красоты. Если верно, что самый сильный инстинкт – это инстинкт выживания, то почему мы не продолжили сидеть в относительно теплом контейнере, а вышли наружу и, замерзая, стояли как зачарованные и наслаждались этим шикарным видом?

Насмотревшись на четыре солнца, я слазил за фотоаппаратом и сделал несколько снимков уже садящейся батареей. Затем мы все вместе залезли обратно в контейнер, и Саня рассказал, как он успел только отойти метров на пятьсот, обернулся и увидел это чудо. Потом он решил, что мы тоже будем рады посмотреть на четырехглавое солнце, и он вернулся назад, чтобы поделиться с нами этой радостью.

Судя по тому, как Сашка расхотел продолжить экспериментальную прогулку, и по тому, как воодушевленно он обсуждал увиденное, я решил, что он оставил свою идею отправляться в пеший путь до буровой. Однако я оказался неправ. Саня начал говорить что-то про знаки и про судьбу. Затем он увидел параллель между четырьмя одинокими солнцами на пустом небе и четырьмя одинокими нами на пустой равнине. Начал объяснять нам, что, также как и солнцу, нам надо идти вперед. Что это знак, посланный нам свыше, чтобы мы могли спастись.

– Нам нужно идти всем вчетвером, и тогда мы выживем! Завтра солярка уже кончится, и мы начнем замерзать. Без обогревателя мы продержимся максимум еще сутки, но будем уже просто не в состоянии физически пройти такое расстояние. Вы что, не видите, что это знак с небес?! Пойдемте завтра утром и вечером как-нибудь доберемся до буровой. Ждать нельзя! Вы что, тут замерзнуть хотите? – пытался убедить нас Саня.

– Может быть, и так, а может, мы все вчетвером замерзнем на полпути, сбившись с дороги, – ответили мы.

Нас Санины аргументы не убедили. Мы по-прежнему считали, что надо следовать первому правилу выживания и ждать на месте, пока тебя спасут. Пустой контейнер, может, и не греет, так хоть от ветра и от снега защищает.

– Санек, нас уже наверняка ищут. Не сегодня, так завтра за нами приедут. Если не Олег, так моя жена про нас обязательно помнит. Не суетись. Потерпи немного, и помощь придет, – пытался аргументировать Вовчик.

– А что если она вспомнит про тебя, когда ты уже со стеклянными глазами тут на полу лежать будешь? А? Надо действовать! Не случайно же нам знак послали! Не бывает таких совпадений, что ты всю жизнь такого не встречал, а тут – на тебе! И в самый ответственный момент такой символизм. Четыре солнца и четверо нас. Солнце не сидит на месте, а движется – значит, и нам нужно не сидеть, а двигаться! – начал убеждать уже самого себя Сашка.

Нам стало понятно, что просто так разубедить его у нас не получится. Что нам оставалось делать?

Тем временем Саня окончательно уверовал в то, что гало-эффект был ни много ни мало, а знак, посланный лично ему с небес. Он начал вести себя немного странно и держался несколько отрешенно. Демонстративно присев над ведром с парашей, он начал экспромтом декламировать стихи:

 
Зима!.. Нефтяник, торжествуя,
На Север обновляет путь.
Его камазик, снег почуяв,
Плетется рысью как-нибудь.
Бразды пушистые взорвав,
Стоит машина во снегах.
Санек сидит как на толчке
В комбезе, в черном сапоге.
Вот бегает наш старый Вовчик,
В камаз бригаду заточив,
Себя в божка преобразив,
Шалун уж заморозил пальчик.
Ему и больно и смешно,
А я грожу ему в ебло!
 

Вместе с последней фразой Санек задергал своим указательным пальцем перед лицом Вовчика. Я подумал, что сейчас завяжется драка, но опытный Вовка неслучайно был назначен главным в бригаде и умел контролировать эмоции. Хотя бы внешне.

Было печально смотреть, как быстро ситуация начала выходить из-под нашего контроля. Как будто нам и без этого проблем не хватало.

– Саня, давай, пожалуйста, помолчим. Я тебя лично прошу, – попросил я теряющего самообладание члена команды.

Он криво посмотрел на меня, ухмыльнулся, но замолчал. Такого уже никто не станет отговаривать от бредовых идей. Кто хочет, может идти и погибать в гордом одиночестве посреди снежной пустыни.

В непрерывном напряжении прошел весь день. Мы боялись любых неожиданных выходок со стороны Сани, который, судя по всему, окончательно решил следующим утром отправиться пешком в путь. На всякий случай я предложил ему написать записку для родных и близких, так просто, на всякий случай – все равно делать ведь нечего. Он согласился, взяв карандаш и заляпанный огрызок бумаги, чудом не пошедший вчера на растопку костра. Писал он долго, постоянно останавливаясь на длительные раздумья, что-то чиркая и время от времени грызя старый карандашик. Закончив, он распахнул комбинезон и положил сложенную в несколько раз бумажку во внутренний карман на молнии. О чем он писал и кому это следует передать, он не посчитал необходимым нам сообщить, а мы не стали его расспрашивать.

Далее время потекло очень медленно и почти ничего не происходило. Каждый думал о своем…

Настал вечер, а нас никто так и не спас. Димка и Вовчик перелили остатки солярки из ивековского запасного бака, стоявшего внутри контейнера, в канистру и ушли дозаправлять генератор. Топлива осталось чуть больше, чем на сутки.

И был вечер, и было утро – день третий.

Я проснулся от включенного верхнего освещения контейнера. Оказалось, что это Саня уже встал и собирался в путь. Вовка теперь тоже проснулся и не спеша поднимался. Димка поморщился, но продолжил спать.

На обед и на возможный ужин Санек забрал себе половину наших запасов рафинада и пару припасенных им со вчера кусочков хлеба. Воду он брать не стал – все равно в пути в лед превратится. Больше брать было практически нечего, да и в дальнюю дорогу лучше отправляться налегке.

Осознавая, что, возможно, не скоро еще выпадет случай нормально поесть, Саня заварил себе «Доширак» по-королевски, то есть в коробку с лапшой засыпал картофельное пюре. Чай тоже у него в это утро был необычный – из двух пакетиков, но мы не возражали.