Текст книги "Нефть и Холод"

Установка этой новой системы заняла у ребят много времени, и после окончания работ с ивекой Вовчик, вместо того чтобы идти помогать с камазом, залез в нашу кабину и начал отогреваться. На его руки было жалко смотреть. Они стали красные, как раки, только все в смазке, грязи и ссадинах. Лицо у Вовки пообветрилось, а на щеках горел румянец. Он просидел минут десять, согреваясь, потом вылез и пошел устанавливать новые патрубки на камаз. Димка и Саня быстро помогли справиться с этой задачей и вот мы уже вновь сидим в кабинах и греемся.

Когда задубеневшие пальцы ожили, Вовка поиграл педалью газа и дождавшись, когда поедет стоявший впереди камаз, двинул вслед за ним. Вроде помогло. Меня эта ситуация начала серьезно напрягать, но я старался держать эмоции при себе. Я сидел и надеялся, что сейчас все обойдется и дальше мы уже спокойно доедем до буровой. В голову лезли плохие мысли, а думать хотелось только о хорошем.

В этот раз мы проехали еще меньше, чем в прошлый. Обе машины сначала стали сбавлять скорость, а потом и вовсе остановились. Вовчик со злости ударил обеими руками по черному пластиковому обручу руля. То ли это был признак отчаянья, то ли чего-то еще, мне не суждено было понять, но было ясно одно – у нас серьезные проблемы.

Ребята снова вылезли из кабин, взяли инструмент и пошли проверять, что случилось. В этот раз с ними пошел и я. Мы начали смотреть ивеку и поняли, что на таком жутком морозе лед стягивает в камень любую жидкость. Трубка, ведущая топливо из бензобака, была вся забита льдом. Ребята быстро сняли ее и коченеющими на стуже пальцами стали откручивать проволоку, которой они прошлый раз притянули новые шланги к корпусу машины. Сняв все патрубки, мы начали ковырять в них отверткой, продувать их, мять, трясти, но ничего из этого не помогло. Тогда мы решили занести замерзшие шланги в контейнер-мастерскую и положить их на имевшийся там обогреватель. Обогреватель работал от стоявшего автономно генератора, у которого был отдельный топливный бачок, в котором плескались остатки нашей домашней хорошей солярки. Мы положили все трубки, снятые с ивеко, на нагревательные элементы и пошли снимать шланги с камаза.

На улице было чертовски холодно. Мороз в полсотни градусов так обжигал лицо, что мне вспомнилось, как я летом в шортах случайно забрел в крапиву и как она обожгла мне ноги. Проторчав на жуткой стуже еще десять минут, я заметил, что у меня от холода начали слезиться глаза. Я растер указательным пальцем правой руки горячие слезинки и решил вернуться в контейнер. Через несколько минут со шлангами туда залезли и Димка с Саней. Вовчик пошел греться в кабину ивеко. Мы уложили все эти застывшие шланги на обогреватель и начали ждать. У ребят руки тоже покраснели и замерзли. Они сидели на корточках возле единственного источника тепла и пытались согреться, время от времени шмыгая носами и прокашливаясь.

Минут через десять мы услышали, как на пол закапала струйка. Это потекло наружу растаявшее дизельное топливо. Проблема была в том, что потекло оно посреди одного из черных резиновых шлангов, который, скорее всего, был поврежден во время демонтажа задеревеневшей и ставшей очень хрупкой самодельной топливной системы.

Саня сразу понял, что к чему, и тут же полез в ящик за широким крепким скотчем. Липкая лента на таком морозе стала совсем не липкой, и ее тоже пришлось на время положить на обогреватель. Прошло еще минут десять, прежде чем мы смогли заделать обнаруженное повреждение. Разложив инструмент по карманам и взяв все в руки, мы полезли обратно – крепить шланги.

Вовчик, несмотря на то, что он нас точно видел, не стал в этот раз вылезать нам на помощь и остался в своей кабине. Минут через семь-восемь мы закончили с ивеко, Вовчик завел машину, и она зарычала здоровым рыком, указавшим на правильность предпринимаемых нами действий.

Теперь мы залезли на камаз. Саня с Димкой крепили и устанавливали, а я держал и подавал инструмент. Прошло еще минут десять, прежде чем мы завершили все работы. К концу процедуры у меня уже замерзли ноги, горело лицо, и пальцы потеряли чувствительность. Мы слезли с камаза на твердый снег зимника и разошлись по кабинам.

Весь перемерзший, я залез внутрь и увидел Вовчика, погруженного в какие-то мысли. Я не стал спрашивать его, почему он не вышел помочь, потому что понимал, что если Вовка не вышел, значит, не смог. Если бы было что важное ему мне сказать, то он это уже обязательно сказал бы.

– Надо звонить Олегу, – сказал тихо Вовка. – Сами мы не доберемся…

Камаз перед нами начал движение, и мы тронулись вслед за ним.

– Согласен, но давай сначала подумаем, какие у нас могут быть варианты, – ответил я.

– Вариантов немного. Мы, конечно, сейчас шланги прочистили, продули, но этого хватит еще максимум на километр или два. Впереди у нас меж тем добрых шестьдесят километров пустынного зимника. Вдоль этого зимника даже мертвые с косами не стоят– тут так холодно, что они все сами вымерли! – нервно попытался пошутить Вовчик, и сам засмеялся над своей шуткой.

– Так, давай лучше подумаем логически и последовательно. Нам надо добраться до скважины, расположенной в шестидесяти километрах отсюда. Для этого нам обязательно нужна солярка. Достать солярку у нас возможности нет, придется использовать только то, что есть. Можно, конечно, надеяться, что по этой богом забытой дороге проедет какой-нибудь спасительный трактор или машина какого-нибудь подрядчика, но в такой мороз это еще менее вероятно, чем в обычный день. Сколько и какой солярки у нас имеется? Во-первых, по основному и дополнительному баку в каждой машине, но топливо во всех них замерзло, потому что оно обычное зимнее и не рассчитано на минус пятьдесят. Вариантов использовать его мне не видится. Во-вторых, есть арктическая солярка в генераторах, но в них осталось литров по пять-семь и каждую минуту этот объем уменьшается. Выключить генераторы надолго мы не можем, потому что тогда уже рискуем их больше не завести. Можем выключить генераторы, слить плохую соляру из баков более легкого камаза в тяжелую станцию, а в пустые баки залить слитое с генераторов. Это даст нам литров десять-двенадцать. Так? Где еще дизель есть? Может, в канистрах каких?

– Не, Жень, канистр нету. Никаких. Знаешь, мы еще с автономной печки, с «Вебасты», что у нас стоит для автономного обогрева кабины, могли бы слить последние пару литров. В камазе почему-то «Вебасту» на прошлой неделе механики сняли, так что еще на пару литров рассчитывать не стоит. Вот он – закон подлости в действии! Когда печка нужнее всего, ее нет! Ладно, не время роптать… Таким образом, это даст нам в сумме литров не более четырнадцати. К тому же ты учти, что у нас тут не СТО, а мертвый холод тундры, мы все, что в баках есть, слить не сможем полностью, чуть-чуть да останется. А еще, мне кажется, в камазе генератор почти всю солярку уже съел. Там не будет и пяти литров. Максимум, что мы насливаем, это две пятилитровые бутылки. С таким запасом, по такому снегу, на такой широкой резине, с таким весом у нас расход литров сорок на сотню будет. Значит, на десяти литрах мы километров двадцать пять пройдем. При этом мы точно даже не знаем, где именно сейчас находимся, потому что тут ни одного указателя не стоит. Мы думаем, что осталось километров шестьдесят, а может оказаться больше. Назад возвращаться тоже не вариант, потому что туда хоть дорога и известная, но более далекая. Вывод – надо всеми мыслимыми и немыслимыми способами продвигаться к цели.

Минуты через две после этого разговора обе машины начали сбавлять ход. Все, как и предсказывал Вова.

– Давай-ка, пока есть тепло и свет, по-быстрому пообедаем, а то неизвестно, когда следующий раз выдастся, – предложил Вовка.

– Давай, – согласился я. – Вы идите, ставьте чайник, а я залезу в станцию, достану спутниковый телефон.

– Добро, – ответил Вовчик и вылез из кабины.

Я забрался внутрь станции и снял с подзарядки спутниковый. Вылез и включил его. Пока он искал ближайшие спутники, я решил еще раз посмотреть на наличие сигнала на своем сотовом. Хоть и было понятно, что в этой глуши ни о каком сигнале и речи быть не может, я все равно перепроверил. Как и ожидалось, сигнала нет. Даже неустойчивого не проскальзывает. Вообще глухо. Я попытался забраться повыше, залез на подножку ивеки и вытянул вверх руку, продолжая непрерывно и с какой-то детской наивностью смотреть на экран телефона. По оголившемуся от рукава комбинезона запястью ледяным огнем прошелся мороз. Я стоял и смотрел на экран, пока тот не потух, так даже и не моргнув хотя бы одной спасительной долькой сотового сигнала.

Дверь камазовского контейнера открылась, и Димка безапелляционным голосом крикнул мне:

– Жень, давай уже залазь к нам.

Я спустился с подножки и забрался в камаз к ребятам. Внутри было почти тепло. Горело электрическое освещение, дымился белым паром чайник на столе. Димка с Вовчиком уже пили чай, а Саня нарезал кривые ломтики колбасы и сыра. Нам нужно было хорошо подкрепиться, перед тем как браться за реализацию своих идей.

– Народ, давайте определимся, что будем дальше делать. Останавливаться чиститься каждый километр мы сможем еще раза два-три, не больше. Шланги начали рваться, солярки в генераторах, от которых питается обогреватель, которым мы растапливаем лед, осталось пара литров, каждый пройденный таким образом километр занимает порядка полутора часов.

– Да там уже не только шланги перемерзли, там уже и в баках холодец, его и по чистому шлангу не пустишь, – вставил Саня.

– Вот оно как. Ну, тогда у нас немного вариантов. На помощь нам никто не едет и в ближайшее время не собирается. Ожидать случайной попутки глупо и бессмысленно, тут даже в хорошую погоду одна-две машины в день, а сейчас вообще движение могли остановить во избежание происшествий. Связи с внешним миром по сотовому нет, а по спутниковому я буду сейчас пытаться, – я продолжил делиться своими мыслями. – Даже если мы и дозвонимся, то до нас целый день пути, так что надо очень аккуратно использовать имеющиеся ресурсы. Любая ошибка может нам очень дорого стоить. Выхода вижу два: один – принять ситуацию как есть, осознать, что до скважины мы сами вряд ли сможем добраться, сидеть здесь и ждать, пока о нас спохватятся и приедут спасать. Это будет в полном соответствии с канонами учебников по выживанию. Второй вариант – мобилизовать все силы, выкинуть все приборы и оборудование из мастерской, залить камаз остатками последней арктической соляры, слитыми из генераторов, взять с собой как можно больше плохой соляры из ивеко – ну, на всякий случай, – всем залезть в одну кабину и двинуть в сторону пункта назначения – скважины номер один. Если у кого есть идеи получше – сейчас самое время поделиться ими.

Народ молчал, размышляя над загадочными словами «на всякий случай». Надо было понять, есть ли у нас еще силы и желание двигаться вперед.

– Давайте еще запаску с ивеки снимем – сожжем ее, когда совсем замерзать будем, да и коптящий столб черной горящей резины издалека видать – может, кто нас и заметит, – предложил здравую идею Димка.

В разговор вмешался Вовка:

– Запаску возьмем, все теплые вещи возьмем, все горючие жидкости тоже надо взять. Прорвемся как-нибудь! – тут он вытащил из-под воротника комбеза свой крестик и поцеловал его.

После недолгих обсуждений мы приняли следующий план. Выливаем всю плохую солярку из основного бака камаза в дополнительный бак, глушим генераторы, сливаем с них топливо, в основной бак камаза заливаем последние капли арктической солярки. Для облегчения веса выгружаем все оборудование в станцию, загружаем запаску с ивеко в камаз, сливаем, сколько можем, солярки с ивеко в бочки, бутылки, канистры и берем ее с собой. Также со станции снимаем все шланги, которые могут пригодиться на камазе. В общем, надо с ивеко, которая останется стоять в тундре в ожидании нашего возвращения, снять все, что может оказаться полезным для достижения нами на камазе скважины.

Теперь что касается маршрута. Осталось километров пятьдесят пять – если бы не мороз, это расстояние можно за день пройти пешком. Мы уже близко, поэтому будем рваться вперед до победного. Имея литров четырнадцать хорошей соляры, можем пройти километров двадцать пять, а то и тридцать. Когда бак опустеет, останется всего километров двадцать пять – столько я летом на велосипеде за час проезжаю. Но пустынный зимник в минус пятьдесят – это вам не городской асфальт в солнечном центральном парке. Остаток пути будем разводить костры и растапливать застывшую плохую солярку. Другого топлива у нас нет и другого способа согреть ее тоже. Растопим несколько литров, зальем, проедем пару километров и снова встанем чистить забившиеся льдом шланги и греть солярку. Если за время пути нам придут идеи получше, мы ими воспользуемся, а пока будем действовать так. Время работает против нас.

Согласившись с планом, мы принялись за его исполнение. Ребята занялись многочисленными переливаниями из бака в бак, а я решил попытать удачи и связаться по спутниковому телефону с Олегом. Если получится дозвониться, то он организует за нами машину непосредственно с буровой, которая уже через час-полтора может быть уже тут. Это был бы наилучший вариант.

Я взял спутниковый в руки, повернул антенну и начал ходить вокруг в поисках сигнала. Пользуясь этим телефоном не первый раз, я осознавал, что в столь удаленных от экватора широтах спутников очень мало и вероятность поймать сигнал крайне низкая. Даже провайдер тактично называл эти широты «зоной неуверенного сигнала». Неуверенного – если не сказать больше. Я ходил и ходил с телефоном, поднятым на вытянутой руке, тщетно пытаясь поймать хоть какой-нибудь спутник. Мои пальцы уже онемели от мороза и продувающего перчатки ветра. Я попробовал забраться на возвышение и вскарабкался на кабину, а с нее – на контейнер камаза. Сигнала все не было. Я смотрел на экран как зачарованный, осознавая, что от этого звонка может зависеть и моя собственная жизнь. Правая рука уже окончательно окоченела, и я взял телефон в левую. От сильнейшего мороза батарейка, еще двадцать минут назад бывшая полностью заряженной, уже показывала половину. Я продолжал упорно расхаживать взад и вперед по крыше контейнера, продуваемый всеми ветрами, с теряющими чувствительность пальцами. Я то вертелся с телефоном на все стороны света, то, наоборот, вставал, застыв неподвижно в одном положении, но ничего не помогало. Связи не было.

Я положил телефон в карман и начал спускаться. Залезая наверх, я не подумал, что спускаться придется с руками, которые полностью онемевшими от холода, потерявшими чувствительность и вообще с трудом меня слушавшимися. Я спускался медленно и осторожно. Когда я слез, спутниковый уже мигал и предупреждал о разряженной батарейке. Требовалась подзарядка.

Зарядить телефон можно было либо от стационарного устройства, вмонтированного в станции, либо от зарядки на двести двадцать. Как хорошо, что я перестраховался и взял ее с собой. Требовалось найти розетку. С генераторов уже слили топливо и заглушили их.

– Санек, Димка, Вовчик! Телефон не видит спутник. Мы слишком далеко ушли на север. Шансы поймать сигнал очень малы, но есть. Я искал спутники пока телефон не сел, а сейчас его надо снова зарядить, поэтому надо запустить генератор в камазе. Генератор защищен от ветра и мороза стенами контейнера, да еще и сам себя обогревает. Думаю, он и на плохой соляре сможет поработать. Думаю, его вообще не стоит глушить, расход маленький, а неморозоустойчивой солярки у нас много.

Ребята, уже закончившие переливания из бака в бак и так же, как и я, успевшие замерзнуть, согласились:

– Да, что-то мы поспешили его глушить. Пусть себе работает. Скорее всего, он даже и в такой мороз сможет внутри своего маленького отсека температуру поддерживать.

Замершими руками кое-как нацедили с канистр и бутылок две пятилитровки еще не успевшего окончательно замерзнуть дизеля и залили его в бак генератора. Через пару минут мы грелись возле обогревателя внутри контейнера. Я воткнул зарядник в розетку и положил спутниковый заряжаться.

Все продрогли насквозь и решили для согреву выпить горячего чайку. Пока закипала вода в чайнике, мы наслаждались шумом работы генератора за стенкой, отделявшей его от мастерской, в которой мы сейчас находились. Следующим шагом надо было подогнать контейнер камаза дверь в дверь с ивековским котнейнером-станцией и переложить все три тонны приборов в него. Облегчение грузовика на три тонны должно позволить нам проехать дополнительно километр-другой. По крайней мере, нам так казалось.

Мы заварили чай. Мне очень хотелось согреть обмороженные руки, и я, дав минутку на остывание кружки, взялся за нее. Ощущение было такое, будто я схватился за расплавленное железо. Огонь обжег мои руки, и я отдернул их. Было больно.

Пока чай остывал до терпимого уровня, Димка предложил немного изменить план:

– Давайте наоборот – вместо того чтобы вторую запаску с ивеко брать, свою запаску в нее переложим. Как запаска она нам не пригодится – тут ни гвоздя, ни самоверта на зимнике не найдешь. Чтобы согреваться, ее хватит на час-два, но греться мы можем и от электрической печки в контейнере-мастерской, которая работает от генератора. Соляры для генератора у нас на несколько дней хватит. Если мы две тяжелые запаски выкинем, то на центнер облегчим камаз и сэкономим немного сил и времени на перекладывании ивековского колеса к себе в контейнер.

Я не согласился с этой идей:

– Запаска весит не так много, чтобы ее выкидывать ради облегчения. К тому же если ее поджечь, то не только согреешься, но и пустишь огромный черный столб дыма, который будет виден за многие километры и который, будучи замеченным, обязательно привлечет внимание. Я считаю, перекинуть запаску с ивеки в камаз надо.

Вовчик помолчал, сделал небольшой глоток из парящей кружки чая и сказал:

– Думаю, лучше взять. Мало ли как судьба сложится. А что если генератор заглохнет или сломается? Надо быть готовыми ко всему. Я тут еще подумаю над тем, как бы нам побольше хорошей солярки получить. Может, разбадяжить ее чем-нибудь? Как думаете? Рискнем добавить пару литров зимнего дизеля в 12 литров арктического? Каждый литр это дополнительные два-три километра. Учитывая, что нам осталось не так далеко, эти пара километров могут оказаться решающими, например, для того, чтобы приблизиться на расстояние, с которого на буровой заметят нашу горящую запаску.

Мне стало интересно, с какого расстояния нас вообще могут увидеть, если мы не будем жечь костер. Я взял листочек и карандаш и начал считать. Формулу для подсчета расстояния до видимого горизонта получить очень просто, построив подобные треугольники. Только чтобы воспользоваться ею, нужно знать радиус Земли, но я, к счастью, не зря в школе и университете физику учил и помнил, что он составляет чуть меньше шести тысяч четырехсот километров. Подставляя в формулу и считая на телефонном калькуляторе корень квадратный, я получил следующие значения. Для человека ростом метр восемьдесят, стоящего на снегу, горизонт будет примерно в пяти километрах, ну а что получится, если он заберется на буровую? Высота основания установки «Уралмаш-3Д» порядка семи метров плюс рост самого человека… Подставляя девять метров и высчитывая ответ, получаю значение десять километров. Еще полезно знать, с какого расстояния нас увидит верховой, находящийся на вершине установки. Подставляю пятьдесят метров в формулу и получаю порядка двадцати пяти километров. Не в нашу пользу играет жуткий холод, из-за которого на буровой могут приостановить работы, а значит, и верхового на своем месте в ближайшие дни может не оказаться. Итого получаем, что, подъехав на десять километров, мы уже попадем в поле зрения персонала буровой и, возможно, нас заметят и окажут помощь. Школьные знания бывают нужны редко да метко!

К концу моих расчетов все уже закончили пить чай и более или менее согрелись. Мы вылезли из контейнера и принялись за реализацию плана по перекладыванию приборов и оборудования из камаза в ивеко. Машины были подогнаны дверь в дверь, и мы начали перетаскивать железо в сжатое пространство станции. Места было мало, и некоторые приборы пришлось затаскивать по диагонали. В результате получилось, что сложнее разместить прибор внутри, нежели перетащить его из машины в машину. Прибор бокового каротажа был такой длинный, что нам пришлось оставить его, а все прочее мы все-таки перенесли в ивеку. Когда двигаешься, тело, конечно, согревается, но пальцы все равно мерзнут. И даже перчатки не спасают, когда в мороз целый час таскаешь железо.

Закончив с перетаскиванием вещей из мастерской, мы принялись переносить свои вещи и одеяла с постельным бельем из кабины ивеко. Теперь оставалось только слить со станции плохую соляру и забрать запаску.

Сливать было некуда. Основной бак камаза был заполнен хорошей арктической соляркой, а дополнительный быстро переполнился. Оставлять топливо посреди намертво промерзшей тундры было не просто глупо, а прямо опасно. Так как емкостей под полторы сотни литров жидкости у нас не было и мы максимум могли бы залить двадцать в канистру да пять пятилитровых бутылок из-под воды, нам пришлось искать альтернативные способы перевозки такого количества топлива. Способ забрать все с собой был предложен только один – снять один из баков станции и, затащив его в контейнер камаза, использовать как канистру. Время тикало, солнце садилось. Ковыряться в темноте никому не хотелось, поэтому, не придумав ничего лучше, мы начали выбирать, какой бак проще демонтировать с ивеки. Основной оказался замурован капитально, а вот дополнительный можно было достаточно легко снять.

Димка принялся сливать находившуюся в баке соляру, но она не хотела течь по шлангу, и после нескольких попыток было принято решение перетащить бак вместе с находившимся внутри дизелем. Вовчик начал кромсать ножовкой крепления на вверенной ему компанией машине. Мы не знали, правильно ли поступаем, но были уверены: чтобы выжить, надо действовать.

Тем временем я решил написать сообщение на покидаемой нами ивеке. Я нашел два листочка формата А4 и склеил их бок о бок длинной полоской промерзшего скотча. На получившемся большом листе я собрался написать сообщение толстым черным маркером. Я склонился над белой бумагой, и не мог сообразить, каким должно быть мое сообщение.

Нам нужна помощь, но вроде если машина поедет по этой дороге, то она с неизбежностью, наткнувшись на одну нашу машину, наткнется и на вторую. Может, вообще не стоит ничего писать? Хм… Ладно, пусть машина нам не поможет, а если на буровую тут вертолеты летают – может, ее сверху заметят? Надо на крыше контейнера написать «SOS»! Только прежде я все же напишу сообщение на этом листе бумаги и приклею его к лобовому стеклу.

Я подышал на черный стержень маркера и принялся со скрипом выводить следующее сообщение: «Помогите! Замерзла солярка. Поехали прямо по дороге на камазе. Нас 4 работника „УсинскСеверНефтеГазГеофизики“. Пожалуйста, свяжитесь с нашим руководителем». Далее я указал телефон Олега, привел ФИО всей нашей бригады, поставил дату, время и расписался. Текст, может, и не лучший, но на полировку стилистики времени не было.

Когда я вылез из кабины, Вовчик уже заканчивал высвобождать топливный бак. Я сказал ребятам, что после того, как мы перенесем бак в камаз, надо будет перед отъездом крупно написать самыми яркими красками, какие найдем, «SOS!» на крыше станции. Все согласились и приступили к финальному этапу снятия бака. Тут надо было действовать аккуратно, чтобы ставший хрупким от мороза полуторацентнерный бак не упал и не разошелся по швам. Чтобы не тащить его потом на своем горбу и чтобы его было легче поднимать в контейнер камаза, мы надели на него пару увязочных ремней с трещотками. На счет «три-четыре!» ребята плавно опустили бак на снег, и мы легко проволокли его до соседнего грузовика.

Нам всем уже хотелось побыстрее закончить с этой работой и начать отогревать свои измученные за прошедший день руки и ноги. Вовчик забрался внутрь контейнера и, зацепив увязочные ремни крючками, тянул за них наверх, а мы с Димкой и Саней поднимали бак со снега руками. Все дружно напряглись и не без труда запихали широкий и тяжелый бак внутрь. Уф-ф! Выдохнули с облегчением. Пролившаяся повсюду при переливаниях и перетаскиваниях солярка попала нам на перчатки и комбинезоны. Мы все теперь пахли солнечным маслом – именно так переводится с немецкого слово «солярка».

Оставалось только затащить запаску со станции. Этим пошли заниматься Вовка и Димка, а мы с Саней начали искать краску и все, что только могло бы быть использовано в качестве краски.

Мы начали обшаривать все ящики, все коробки, все углы. Открыв один из ящиков, я увидел коробку с тепловым пистолетом, который мы почему-то до сих пор не догадались использовать. Это была приятная находка, но все же целью поисков была краска. Мы искали и искали, но все, что попадалось под руку, было либо прозрачным маслом для прокачки гидравлики, либо застывшими насмерть смазками. Краски никакой не было.

– Блин, может, ну его, а? Зачем время терять на эти глупости? Мне кажется, мы лишнюю суету создаем. Запаску чтобы сжечь забираем, «SOS» на крыше написать хотим. Еще и дня ведь не прошло, как с сорок седьмой ухали, а уже паникуем. До первой скважины всего километров шестьдесят осталось, наверняка скоро кто-нибудь мимо нас поедет, – включил заднюю Сашка.

– Да, Санек, паникуем, потому что хоть и осталось шестьдесят километров, а вот преодолеть их у нас возможности нет. Автобусы тут, знаешь ли, не ходят. Пешком – замерзнешь насмерть. Попутки, говоришь, нас скоро выручат? Ну и сколько попуток ты за последние шесть часов видел? Молчишь? Правильно, потому что тут ни одной машины за целый день не проехало! Черт его знает почему. Может, вахту вертолетом возят, а грузовики подрядчиков решили от беды подальше попридержать. Попуток нет, и у нас нет оснований для веры в то, что они вообще появятся, – начал я убеждать сомневающегося Санька.

– Ну, может, попуток нет, но зачем такой цирк устраивать, как будто мы тут уже помираем. Если нас сейчас найдут, то над нами потом вся база, да что там база – весь город смеяться будет. Скажут, не успели еще машины остыть, а они уже «SOS!» кричать стали и покрышки жечь. Перепугались как дети малые!

– Саша, какой твой план?

– Ну, я не знаю… Но не паниковать – это точно! Давайте просто будем стоять и ждать, когда нас спасут.

– Саша, кто спасет?!

– Кто-нибудь. Например, Олег. Он же знает, где мы. Не получив от тебя звонка, он начнет беспокоиться, позвонит на первую разведочную, и ему там скажут, что мы не приезжали, потом позвонит на сорок шестую или сорок седьмую, узнает, что от них мы уже выехали. Олег умный. Он поймет, что что-то случилось и что нам нужна помощь.

– А кроме Олега кто еще нам на помощь может прийти?

– ДА НЕ ЗНАЮ! Кто-нибудь! Что ты пристал?!

– Вот в том-то и дело, что кроме как на Олега надежды особой больше ни на кого и нет. Только вот Олегу я вчера вечером отзванивался и сказал ему, что у нас все хорошо. Каротаж на первой скважине намечался на завтрашний вечер, но ты сам знаешь, что обычно они дают такие сроки с перестраховкой и реально работа может переноситься несколько раз. Особенно учитывая такие холода на буровой, все работы пойдут гораздо медленнее, если вообще не поостанавливаются. Соответственно, в пункте назначения о нас забеспокоятся только когда время геофизику делать настанет, а это дня через три, четыре, а то и через неделю случиться может. Ты говоришь – Олег помощь пришлет, но ты сам подумай, сколько у него сейчас дел и забот кроме нас. У него сейчас все бригады в полях на работах, у него заявок еще несколько, которые надо выполнить, у него часть людей улететь не может, у кого-то ловильные работы на скважине идут, у кого-то проблемы с приборами – у кого что! А еще заказчики постоянно звонят. Конец месяца на носу, да и конец года тоже. Ему за весь филиал надо отчеты и статистику подготовить. А еще праздники приближаются, корпоратив опять же, жене и детям надо подарки успеть купить. У него голова сейчас перегружена тысячами задач, планов и мыслей. А что если он выходил вчера из офиса, поскользнулся, упал и сломал ногу? Он ведь человек, а с нами такое случается. И как всегда в самый неподходящий момент. Что тогда? Думаешь, он первым делом о тебе вспомнит? Хорошо, да даже если и подумает, сколько, ты думаешь, времени пройдет с момента, как Олег о тебе забеспокоится и до момента, когда к нам приедут на помощь? Своих ни машин, ни людей свободных на базе нет. Под Новый год в никуда подрядчики никакие не поедут. Остается только заказчика напрягать или МЧС. Как ты думаешь, сразу ли Олег бросится, как ты сам говоришь, «паниковать как дите малое» перед заказчиком? А с этим заказчиком ему вскоре тендеры обсуждать. «Алло, Константин Петрович? Здравствуйте. Это Олег из геофизики звонит. Вы не подскажете где моя бригада? Вечно я все теряю».

– Хорошо, хорошо! Согласен. Давай дальше думать, как нам на крыше послание оставить, – принял мои аргументы Саня.

Все было бледных тонов и для написания броского крика о помощи не подходило. Тут я вспомнил про телеметрию. Тот самый модуль, который лежал сломанным в ожидании запасной платы из Сургута. На такие приборы мы клеили ярко-красные бирки, чтобы обозначить, что прибор сломан или находится в нерабочем состоянии по каким-то другим причинам. Такие бирки были и в нашей мастерской на случай поломок оборудования на скважине. Слава богу, пользоваться ими приходилось редко, и в одном из выдвижных ящиков я нашел целую толстую пачку таких наклеек. Я показал их Сане, и он сразу понял, о чем я.

– Да, отличная идея, – сказал он. – Ничего лучше мы все равно не найдем. Только этим наклейкам уже сто лет, да и на морозе они слабо держатся. Надо клей найти.

Мы собрали несколько разных банок и тюбиков клея и поставили их на радиатор отогреваться. Я достал недавно найденную тепловую пушку, воткнул ее в розетку и стал дуть ею на пока еще твердые, как камень, упаковки с клеем.

Минутой спустя дверь контейнера открылась, Вовчик с Димкой и Саней затащили огромное колесо от ивеки внутрь и стали его увязывать. Закончив, Вовчик посмотрел на то, как я грею тепловой пушкой клей, и сказал:

– И как же это я сам не вспомнил! У нас ведь вон что есть. Мы этот хитер-ган выведем наружу, и пусть он нам топливную систему в дороге прогревает. Глядишь, на километр-другой дальше проедем.