Текст книги "Нефть и Холод"

Осмотрев скважину и уточнив у буровиков, сколько минут у нас осталось до начала работы, я пошел подписывать акт приема. Ребята уже встали и шли в контейнер выпить горячего чайку и съесть по бутерброду. Мои ноги, обутые в обычные зимние рабочие сапоги, уже начали чувствовать, как тепло покидает их. Еще когда мы на базе собирались, я подумал взять с собой сверхтеплые «баффины», рассчитанные на морозы до минус шестидесяти, но как только представил эти черные чугунные сапоги по колено, в которых еле ноги ворочаешь, так сразу передумал. Вот если в них просто надо долго на сильном морозе стоять, например постовому ГИБДД, то им конкурентов нет, а вот если тебе надо на время бегать и гайки крутить, то это уже другая песня. Плюс при частой смене уличного холода и тепла нашей рабочей станции в такой обуви очень быстро образуется конденсат, и ноги мокнут и замерзают еще быстрее. Так что планирование поездки на буровую – это еще и грамотное планирование персональной сумки.

Поговорив с мастером, я поинтересовался температурой и вероятностью остановки работ. На что получил ответ, что если еще на градус упадет, то остановят. Он глянул в маленькое окошко на висевший за ним термометр, но почему-то градусники на вагончиках мастеров всегда чуть-чуть выше предела показывают.

Попрощавшись, я вышел и увидел, что Вовчик уже начал выставлять нашу станцию прямо напротив буровой так, чтобы кабель с лебедки мог ровно уходить наверх и затем в скважину. Саня подгонял задом к мосткам камаз, а Димка семафорил ему. Поднявшись наверх буровой установки, узнаю, что через пару минут буровики закончат. Иду назад, в уже установленную станцию.

– Все, скважина ваша, – махнули нам сверху.

Секундомер начал свой отсчет! Каждое следующее мгновение – это деньги и репутация. Я стою внутри рабочего контейнера инженера и машиниста, установленного на ивеко. Запускаю и настраиваю компьютеры. Затем проверяю работу только что установленных датчиков глубины и натяжения кабеля. После выхожу, выматываю дополнительно кабель, а Вовка теперь стоит внутри за лебедкой. Тянуть ледяной металлический кабель холодно даже в перчатках. Димка с Саней начали вместе вытаскивать приборы из камаза и выкладывать их на мостках. Пять утра, безлюдная снежная пустыня, вокруг тьма кромешная, мороз обжигает лицо, ветер задувает за шиворот и пронзает перчатки. Организм, привыкший в это время спать, нехотя мобилизует все свои силы, тяжелые приборы оттягивают руки, а часы безразлично отсчитывают каждую секунду: «Тик-так, тик-так». Монтаж оборудования и первой сборки – это самая физически тяжелая часть работы, представляющая от тридцати минут до двух часов интенсивной движухи. Все должно делаться быстро, слаженно и безопасно. Каждый член команды должен очень четко представлять свои обязанности и понимать, чем занимаются остальные, чтобы в случае чего помочь. Фанаты «Формулы-1» могут легко представить себе аналогию с пит-стопом. Конечно, не все буровые и геофизики работают в режиме прославленной «Формулы», зачастую довольствуясь ленивым темпом детского картинга – тут все полностью зависит от людей, но рано или поздно всех халтурщиков вытесняют молодые и целеустремленные специалисты.

Выложили все приборы из теплого камаза – и быстрее наверх их и в скважину. В минус пятьдесят электронику запускать негоже, тем паче гидравлику проверять. Для финального каротажа мы обычно используем две или три связки различных приборов, каждый весом в среднем килограммов восемьдесят. Собрали несколько приборов вместе, скрутили в одну компоновку и спускаем вниз на своем кабеле до забоя, а потом наверх. Тянешь и одновременно следишь за натяжкой на кабеле – как бы не залипнуть в этих километрах глины и песка, как бы кабель не зарезался, как бы не повредилась оплетка, как бы не перетерся где. Каротажные работы длятся примерно сутки, и каждую секунду этого времени все должны быть начеку. Отвлекся, не успел среагировать – авария. Увидел, но понадеялся на авось – авария. Нажал не ту кнопку – авария. Любое действие потенциально может привести к аварии с многомиллионными потерями, возможными травмами людей. Поэтому работа отнимает так много сил – потому что каждое мгновение ты должен быть в курсе всего происходящего и следить за всем сразу. Скважина передана тебе, она стоит огромных денег и сейчас все зависит от тебя и твоей команды. Время и ответственность давят. Мороз и темнота угнетают. Проблемы надо решать тут же, решения принимать – оперативно и уверенно. Если ты слаб, то ты быстро сломаешься на такой работе. Не выдержат ни психика, ни здоровье. Здесь место только сильным. С любым человеком, проработавшим несколько лет на северной буровой, я готов идти в разведку.

Монтаж первой сборки закончен. Мы все хорошо разогрелись, но при этом нахватались холодного воздуха и теперь начали прокашливаться. Саня и Димка пошли греться в контейнер-мастерскую камаза, а мы с Вовкой отправились в станцию, которую по аналогии можно было назвать контейнером-офисом. Внутри у нас было два кресла – одно для машиниста лебедки, другое для инженера. Хоть ивеко и была припаркована задом к буровой, она имела большое защитное смотровое стекло в полстены контейнера, дававшее нам отличный обзор на все происходящее вокруг.

Вовка майнал кабель, а я проверял работу приборов и в особенности – отремонтированной телеметрии. До приезда в Усинск мне не были известны слова «майна» и «вира», означающие соответственно «спуск» и «подъем» на профессиональном жаргоне буровиков. Иногда они очень смачно использовали эти слова в повседневной жизни. Помню байку о том, как один коллега, сильно засидевшийся на рабочей вахте, приехав домой, первым делом скомандовал жене майнать трусики.

К нашему общему облегчению, приборы нормально запитались и работали стабильно. Металлический кабель виток за витком разматывался в бездну четырехкилометровой скважины подобно ниточке с катушки. Я перепроверял параметры и режимы записи, заносил информацию по скважине, вел хронометраж работ, поглядывал за своим машинистом, ну а он, в свою очередь, – за мной.

Бывает, иногда человек начинает засыпать, клюет носом и сам этого не замечает, поэтому при ночных и длительных работах полезно следить за состоянием людей в твоей команде и при необходимости сменять их.

Работа инженера очень легкая до тех пор, пока все идет по плану и техника работает исправно. Мастерство инженера проявляется в умении оперативно находить и устранять или минимизировать проблемы. От мороза наш датчик глубины стал подозрительно проскальзывать, и требовалось предпринять меры. Глубина – это самый главный параметр измерения, который я обязан гарантировать клиенту. Посовещавшись, мы решили повесить мощную лампу-прожектор прямо над датчиком, чтобы она согревала затвердевающую при минус пятидесяти смазку одного из колес датчика глубины. Вовчик нажал на гудок, и через минуту к нам в контейнер заглянул Димка, получивший соответствующее указание.

Тут стоит пояснить, что верхние две трети нашей скважины внутри были обсажены металлической трубой – колонной, а нижняя и самая глубокая часть – это голая порода, или иначе – открытый ствол. В этом самом открытом стволе останавливаться практически запрещено, поэтому все остановки должны делаться еще при движении в колонне. Пока мы не дошли до низа обсадной колонны, называемой башмаком, надо было успеть установить лампу. Димка стоял уже наизготове и рукой дал знак к остановке. Лебедку поставили на тормоза, и уже через минуту лампа была крепко прикручена прямо над датчиком глубины. Сигнал «поехали», и лебедка вновь продолжила разматываться. Еще минута – и лампу уже подключили к сети. Минут через десять смазка датчика глубины нагрелась, и проблема оказалась решена.

На часах было восемь утра, когда к нам в станцию, постучавшись, зашел местный геолог. В отличие от нас всех он носил усы, которые выглядели очень празднично, покрывшись густым налетом белой изморози. Он снял каску и начал расспрашивать о том, как идет спуск, на какой мы сейчас глубине, все ли работает в штатном режиме и через сколько минут мы отобьем забой – достигнем дна скважины. Удовлетворившись ответами, он вышел, сообщив о своем намерении заглянуть к нам снова ближе к забою.

Не успел уйти геолог, как внутрь залез Димка и сообщил, что топлива осталось уже мало. Дизель молотит круглые сутки и съел уже все запасы. Если не заправиться, то у нас с трудом хватит на завершение работы. Я направил его к мастеру, обещавшему помочь хоть чем-нибудь.

Минут через двадцать Саня с Димкой уже тащили по двадцатилитровой канистре солярки. Хотя бы отработаем спокойно, а потом будем решать насчет заправки техники. Главное, чтобы соляра чистая была.

Вовчик снизил обороты лебедки, мы разгрузились на забое, отбив плюс-минус ожидаемую глубину скважины, и пошли вытягивать приборы наверх, параллельно ведя основную запись геофизических данных.

Натяжка на кабеле была три тонны, а подъем приборов шел гладко и без залипаний, чему геолог, наблюдавший за происходящим из-за наших спин, был несомненно рад. На двух моих больших экранах стали быстро появляться цифры. Один экран был для вывода графиков кривых, на другом я отслеживал основные параметры и отдавал команды приборам. Хороший инженер должен понимать суть, скрывающуюся за каждой разноцветной кривой на мониторе, и уметь видеть взаимосвязь между ними.

К нашему счастью, скважина была хорошо подготовлена и каротаж проходил спокойно. Обе печки в нашей станции молотили на полную мощность, дизель непрерывно тарахтел, и вентиляторы стойки с компьютерами дополняли шумовую симфонию заунывным гулом. Просто просидеть сутки в такой обстановке непрерывно пялясь в экран на цифры и кривые само по себе изматывало.

Запись первой компоновкой приборов успешно завершилась, мы зашли в колонну и продолжили подъем чуть быстрее. Пока мы шли на вира, Саня с Димкой успели позавтракать и принесли нам по кружке горячего черного чаю и печенье.

Шел одиннадцатый час, а северное солнце только сейчас начало вставать. До чего странное чувство испытываешь, когда утром встаешь в четыре часа и успеваешь заполнить его множеством событий еще до восхода. Глядя на первые ленивые лучи солнца, ты как бы заново начинаешь утро. Как будто в один день у тебя вмещается два утра. Возможно, так ощущал происходящее только я, хотя то, что во время производства длинных операций многие люди не могут отличить время суток, это точно.

А вообще многодневные операции сильно утомляют. Один инженер так перетрудился и столько не спал, что после работы залез под душ в рабочем комбинезоне и каске. Но ничего, выспался и вернулся в строй. На моей памяти были и другие случаи. Например, когда от усталости инженер упал в обморок неподалеку от буровой. Многие хотят получать зарплату как нефтяники, но мало кто согласится работать в таких условиях и с такой самоотдачей, какую демонстрируют эти люди.

Мы же были еще свеженькие, поэтому быстро справились с демонтажом одной сборки приборов и монтажом второй. Снова спуск, забой, подъем с основной записью, и вот уже очередная компоновка на поверхности. Солнце село, луна светит, звезды блестят. Геолог доволен и даже робко шутит, пытаясь поднять нам настроение. Мы вежливо улыбаемся, но нам сейчас не до смеха.

– Ну и морозяка на улице! – непроизвольно делится вслух своими очевидными наблюдениями Вовка.

– Это еще что! – решает поддержать разговор геолог. – Вот, помню, в семьдесят восьмом году, когда мы всей семьей сюда только переехали, такой мороз стукнул, что о-го-го! Тогда по всей Республике Коми рекорд минимальных температур поставлен был. Пятьдесят восемь градусов мороза! Представляете? Пятьдесят восемь! Вроде как до сих пор непобит остается, да и, надеюсь, таких рекордов на моем веку больше случится.

– Да, пятьдесят восемь это свежо… Правда, в Сибири похолоднее бывает, – начал хвастаться своими знаниями и опытом работ на месторождениях западной и восточной Сибири Вовчик. Там и за шестьдесят опускается!

– Вы правы, Владимир, я тут как раз недавно читал в журнале статью про двадцать самых холодных населенных пунктов России, и знаете, что мне в глаза бросилось?

– Что же?

– Да то, что больше половины этих городов и поселков так или иначе связаны с нефтегазом. То есть людям, работающим на нефтянку, достаются все лучшие курорты. Все эти солнечные места, напротив названия которых намертво застыли числа минус пятьдесят восемь, минус шестьдесят два, минус шестьдесят семь, минус семьдесят два и прочие не укладывающиеся в голове обычного человека температуры. Вот такая наша доля.

Пользуясь возможностью оставить компьютеры на время спуска проборов в колонне, выхожу по-маленькому. Далеко от станции лучше не отходить, да по такому жуткому холоду и не хочется. Оглядываюсь – вокруг никого, только клубы пара струятся то тут, то там. Оросив колесо грузовика, возвращаюсь назад на свое кресло.

Вовчик договорился с Саней, что на время ужина тот его подменит, и ушел. Пишем третью, заключительную сборку. Ребята тем временем сидят в контейнере-мастерской и обслуживают приборы с первых двух записей.

Кривые петляют перед моими глазами, даже когда отводишь взгляд от монитора. Проверяю качество записи. Все нормально, только в одном месте на большой каверне некоторые методы плохо отработали, но это скважинные условия, всегда в той или иной степени влияющие на каротаж.

Кончился ужин, вернулся Вовчик. Мы успешно закончили последнюю запись и поднялись в колонну. Геолог стоит рядом и не скрывает своей радости. Столь необходимые ему данные уже получены, а вот нам еще нужно быстро и безопасно поднять приборы, разобрать их и демонтировать ролики и прочее оборудование.

Приборы из скважины выходят все в грязном растворе. Пока тот не засох, стараемся быстрее протереть все тряпками. Вообще на буровой обычно бывает шланг с водой для этих целей, но из-за жуткого мороза что-то там сломалось или лопнуло и воды как назло не было. Вычищенные приборы надо тут же осматривать на предмет повреждений любого рода и тут же все фиксировать при помощи фото, свидетелей и письменных актов.

Спускаем приборы по одному сверху с буровой вниз на мостки, а затем затаскиваем внутрь камаза, где их уже ждут на полочках отработавшие приборы с первого и второго спусков. Все наше оборудование убрано с буровой, и мы отгоняем технику чуть в сторону. Все устали, но довольны успешно выполненным каротажем. Стоим в камазе, вокруг еще не убранные масла, смазки, отвертки, тряпки. Ждем, когда закипит чайник. Вот мы уже разливаем победный кипяток по стаканам и с легкой улыбкой на лице обсуждаем последние детали. Единственное, что меня напрягает, так это пустые баки наших грузовиков.

Пью обжигающе горячий чай, отчего у меня все очки запотевают. Еще раз осматриваю приборы. Все в порядке. Закончив с чаем, споласкиваю кружку и иду к мастеру – поговорить, узнать за солярку и отзвониться в город начальнику.

Олег был очень рад услышать, что мы успешно закончили каротаж, но насчет заправки не смог меня обрадовать. Сказал, что есть разовая договоренность с заказчиком о заправке нашей техники на соседней скважине. Также от шефа я узнал, что ехать нам придется не назад на базу, а прямиком на следующую заявку. Однако самое интересное было в том, что эта скважина, на которую нас направляют, была новой разведкой, находящейся еще дальше на север, почти на берегу Баренцева моря. Других вариантов быть не могло, потому что все остальные бригады заняты на своих заявках и тоже имели кто одну, а кто и две работы в ближайших планах. Вот так повезло. Сколько же там градусов, если даже тут под пятьдесят давит, а там еще и холодный ветер с Северного Ледовитого задувает.

Я вернулся в станцию, чтобы закончить обработку и оформление полученных данных, а ребята тем временем завершали обслуживание приборов с третьего спуска. В полночь мы закончили свои дела, сходили в баньку по-быстрому умыться и почистить зубы. Мороз не отступал.

Мы залезли в теплые кабины грузовиков и вот теперь-то в полной мере ощутили удовольствие от выполненной работы. Сижу я голодный, только что с холода, уставший, вокруг серость и пустота, а на душе тепло и приятно. В такой момент понимаешь, что оправдал возложенные надежды, справился с большим и тяжелым делом, целый день трудился на всеобщее благо. Специально об этом вроде не задумываешься, но как-то незаметно эти мысли проскальзывают в твоем сознании, и ты завершаешь день счастливым, потому что доволен собой, а это чувство подделать нельзя.

Когда я проснулся, сквозь черную занавеску, отделяющую спальники от остальной кабины, уже пробивались лучики морозного утреннего солнца. На поверхности тонкой ткани они выглядели как бегающие искорки, усыпавшие полотно шторы.

Да, правду говорят, что ночью мозг продолжает работать. В голове появилась мысль, которой не было вчера, – я опять пропущу корпоратив в городе… Что ни Новый год, так мы все в полях… Ну да ладно, праздник наступает для всех, независимо от того, где он тебя застанет. Переживем. Будет и на нашей улице праздник!

На часах было десять утра – время окончания завтрака в местной столовой. Мы все же решили попытать счастья и начали собираться. Я взял с собой фотоаппарат – на случай, если вдруг попадется на глаза местный песец, и вылез из кабины.

Уф! Ну и холодина! Даже дышать не хочется. Ледяной воздух тут же промораживает все внутри, создавая неприятное ощущение в горле. Обжигающий холод сковывает кожу на лице, и его тут же хочется прикрыть ладонями. Сколько же сейчас градусов? Вроде вчера уже холодно было, ну а сегодня как будто еще сильнее похолодало.

Я оглянул буровую и не заметил каких-либо движений. Вокруг все выглядело так, как если бы все вымерли. Кроме нас никого на улице не было видно, и только пар из вагончиков выдавал наличие жизни.

В уже закрывшуюся столовую нас пустили не сразу, ребятам пришлось применить все свое мастерство убалтывания и соблазнения на местной поварихе, прежде чем нам дали войти. На завтрак был выбор из двух каш, омлет, сосиски и кисель.

Рассчитываясь за съеденное, я стал расспрашивать кухарку о местном песце и узнал, что он уже давно повадился к ним бегать и некоторые даже не боятся его гладить, а тот, в свою очередь, позволяет это делать, хоть и не долго. За пушистый мех и белую окраску кое-кто стал называть песца Пушком. Приходит он обычно по вечерам, а утром его увидеть поварихе не доводилось.

После завтрака я пошел к мастеру попрощаться, а заодно узнать, почему работы не ведутся, да предупредить соседнюю сорок седьмую скважину о нашем скором приезде за соляркой. Мастер был приветлив и сообщил, что на градуснике минус пятьдесят два, что, с учетом поправки за ветер, ниже допустимого минимума и требует сворачивания всех несрочных работ на открытом воздухе. Пожелав друг другу удачи и поздравив с наступающим Новым годом, мы попрощались. Было время ехать на дозаправку.

То, что на улице очень холодно, ощущалось в первую же минуту нахождения тут. Шагая в сторону наших машин, я все диву давался рассказам о глобальном потеплении. Ну и где же оно? Или не такое уж оно и глобальное? В общем, я бы не сильно возражал, если бы тут сейчас градусов на тридцать потеплело – до минус двадцати двух. Да и вообще, в России от потепления, наверное, станет только лучше, так что я решил, что когда вернусь в Усинск, пойду куда-нибудь поесть и закажу огромный говяжий стейк или даже сразу два и внесу свою лепту в общее дело глобального потепления. Интересно, а что будет, если всех, кто твердит о глобальном потеплении, взять да и отправить к нам на буровую – за сколько минут они отрекутся от своих глупостей? Да даже если они и правы и на Земле температура растет на полградуса за столетие, то непонятно, в чем проблема? Как только почувствуем дискомфорт от высоких температур, так и понизим ее, благо дешевых и эффективных способов сделать это хватает. Тем, кто сомневается, стоит почитать научно задокументированные факты о воздействии крупных вулканов на понижение глобальных температур на всей планете и методов, разработанных на основе этих данных.

Из труб наших грузовиков уже валил белый пар выхлопов. Я залез в кабину, снял перчатки и стал ладонями растирать замерзшие щеки. Вовчик повернул колеса в сторону дороги, и, заскрипев сухим снегом, мы двинулись на соседнюю скважину. Ехать было всего с полчаса до развилки и полчаса по другой дороге.

Добрались практически без приключений. Только на самой развилке камаз переоценил ширину укатанной дороги, чуть-чуть не вписался в поворот и одним колесом ушел с зимника в снег. Скорости были минимальные, и Димка быстро среагировал, так что все обошлось даже без дерганья тросом.

На сорок седьмой стояла такая же буровая установка «Уралмаш 3Д», окруженная такими же вагончиками. Мы припарковались, и я пошел к мастеру. Тот уже нас ожидал и сразу позвал дизелиста, который, однако ж, все никак не шел. Сидевший с мастером человек сказал, что он может сам нам помочь и что ждать вовсе не обязательно. Я подписал документы о том, что получил четыреста литров дизельного топлива, и вместе с помощником мастера направился за соляркой.

В помещении дизельной нам выкатили две двухсотлитровые бочки. Мы подогнали свою технику поближе электрическим насосом стали перекачивать одну бочку в камаз, другую в ивеко. Теперь все быстро и цивильно – никаких отсасываний солярки через шланг.

Опустошив бочки, мы поблагодарили вызвавшегося помочь нам человека и, поздравив его с наступающим, двинулись в дальний путь. Чтобы добраться до этой первой скважины нового месторождения, требовалось сначала вернуться километров сорок на юг, а затем повернуть и ехать километров сто двадцать обратно на север. Нашей целью была точка практически на берегу Баренцева моря, примерно на сто километров восточнее солнечного Нарьян-Мара. Скважина была разведочная, и большую часть оборудования и людей туда завозили вертолетами. Вахту возили Ми-8, а оборудование – огромные транспортные Ми-26 из Архангельска. Зимник до месторождения построили совсем недавно, и машин по нему ходило очень мало.

– Ну и погодка. Скоро совсем холодно станет, – сделал странное замечание Вовчик.

– Как это – скоро станет? А сейчас еще не холодно?! – недоуменно поинтересовался я.

– Холодно, но бывало и похолоднее. Я когда в Ноябрьском филиале трудился, так у нас одна работа на Новом Уренгое была. Вот там было по-настоящему холодно. Помбур на мостках железный лом уронил, а тот взял и разбился. Вот так-то! Когда металл начинает трескаться, вот тогда мы говорим, что холодно. А сейчас только свежо, – начал хвастаться повидавший многое Вовка.

– Интересно, а сколько было градусов?

– Точно не знаю, у нас все градусники имели разметку только до минус пятидесяти, а дальше мы не могли узнать. Говорили, что около шестидесяти давануло в тот день. Помню, забавно было неделю спустя, когда стало минус сорок, нам они такими теплыми показались. Правду говорят: все познается в сравнении.

– Ну не знаю, как ты, Вов, а мне и сорока вполне достаточно. Давай лучше о чем-нибудь теплом и летнем поговорим. Расскажи, как вы летом в отпуск в Италию семьей ездили.

И Вовка с удовольствием начал рассказывать о поездке, а я с удовольствием слушал. На заднем фоне тихо играла какая-то очередная кассета с попсовыми песнями, а за окном потускневшее солнце сквозь сплошное белое покрывало туч освещало бесконечные просторы снежной пустыни.

Мы проехали до нужного поворота и теперь уже двигались по пути, напрямую ведущему нас к разведочной скважине номер один. Все шло по плану. Мысленно я уже спланировал, как мы приедем часов в пять вечера на скважину, поговорим с мастером, узнаем насчет актировки, поужинаем, может, даже и в баньку сходим. А на следующий день, если мороз спадет, примемся за работу.

Минут через сорок после поворота Вовчик вдруг сказал:

– Странно, зимники вроде одинаковые везде, а как на этот свернули, машина странно пошла как-то, тяжело.

Мы не придали этому особого значения, но насторожились. Проехав еще с полчаса, я заметил неподдельное волнение и страх в глазах Вовчика. Он перестал разговаривать, но зато начал нервно вертеть головой и сжимать губы. Наша ивеко пошла совсем медленно. Ехавший впереди камаз тоже еле плелся, а потом включил аварийку и вовсе остановился.

Я посмотрел на своего водителя в надежде получить ответ и объяснение происходящему, но тот опередил меня:

– Ну, все, блядь! Приехали! Залили нам то ли летней, то ли осенней солярки, то ли плохой зимней, но никак не арктической. Эта гадость замерзает в топливной системе, становится густой и перестает течь. Топливо не поступает в двигатель – машина не едет.

– И что нам теперь делать? Ты раньше с таким сталкивался?

– Попробуем что-нибудь придумать. У камаза, похоже, та же проблема. Пойду с ребятами поговорю, обсудим. Попробуем прочистить шланги и фильтра. Ты сиди тут, если помощь понадобится, мы позовем.

Вовчик застегнул комбез, надел шапку, натянул перчатки и выпрыгнул из кабины навстречу вышедшим Димке и Сане. Я сидел и надеялся на опыт ребят, на то, что им любая проблема по плечу.

Посовещавшись минуту, максимум две, все трое полезли в контейнер-мастерскую за инструментом. Минут через пять вылезли и направились к ивеке. За дальнейшим я наблюдал в правое зеркало заднего вида. Выйти и стоять там с ребятами, как говорится, за компанию, конечно, можно, но непонятно, будет ли от этого хоть какая-то польза, однако то, что замерзнешь, это факт. Нужна ли такая помощь? Я продолжал смотреть в зеркало, как Вовчик залез на подножку и начал что-то там крутить. Саня и Димка стояли рядом и то подавали разный инструмент, то что-то придерживали.

Провозившись так минут десять, они перешли на камаз, после чего вернулись в свои кабины. Вовчик уселся в водительское кресло, снял перчатки и сразу стал дуть на руки и потирать их. Я посмотрел на его обмороженные пальцы. Они были ярко красные и сухие, а ведь на морозе он поработал ими всего минут двадцать. Я продолжал смотреть на то, как он отогревается, и ожидал хоть какого-то комментария по состоянию наших дел.

– Ща попробуем, посмотрим, как пойдет. Мы все, что можно, продули, прочистили. Топливный фильтр не пускает солярку, потому что он весь перемерз. Но мы эту проблему обошли. Мы убрали фильтр вообще, и сейчас подача будет напрямую. Пару лет назад я уже попадал в такую беду с плохой соляркой, так мы тогда фильтр выкинули и до базы кое-как сами доехали. Правда, тогда не так холодно было. Нам одни черти тогда вместо зимней солярки залили летнюю, – сказал Вовчик и вновь завел двигатель.

Автомобиль издал какие-то не совсем обычные звуки и, прокряхтевшись, заработал в нормальном режиме. Вовчик, довольный тем, что не зря мерз, разбираясь с топливной системой, победно сказал:

– Ну вот видишь – все починили. Нам, походу, на сорок седьмой действительно плохую солярку дали. Мы-то ездим на арктической, рассчитанной до минус пятидесяти, а нам залили обычную зимнюю, которая годится только до минус тридцати пяти. А так далеко на ней мы смогли отъехать, потому что дали нам ее теплой, и потому, что у нас в баках еще немного своей морозоустойчивой соляры оставалось. На моем опыте такого раньше не было. Обычно если не то зальешь, так тут же и встанешь, а мы вон сколько проехали. Считай, уже на полпути к этой разведочной скважине.

Меня тот факт, что мы встали не возле буровой, где заправились, а проехав уже половину дороги, скорее смутил, чем обрадовал. Камаз, а вслед за ним и ивеко зарычали двигателями, и мы двинулись дальше. Напряжение начало потихоньку спадать. Полуденное солнце продолжало тускло светить, освещая бескрайние просторы белоснежной тундры. Что-то тут даже и оленей не видать…

Зимник был в хорошем состоянии, но без вешек и без единого встречного или попутного автомобиля. Это было непривычно и неприятно, учитывая наши проблемы. С другой стороны – было понятно, что по дороге, проложенной на новое месторождение, на котором пока что стоит только одна скважина, да и на ту до недавнего времени людей и железо завозили вертолетами, активного движения ожидать не стоит.

Примерно через полчаса движения без фильтров техника снова пошла как-то странно. Вовчик напрягся, но, ничего не сказав, сохраняя спокойствие, двигался вперед. До пункта назначения нам оставалось еще километров 70.

Проехав еще пару километров, ивеко сильно замедлила ход. Вовчик отказывался выдавать своим видом наличие проблемы и упорно продолжал ехать, пока парой сотней метров спустя машина не остановилась окончательно. Вовка откинулся на спинку кресла, запрокинул голову, закрыл глаза и в тишине салона ясно послышался его глубокий, долгий вздох…

Ребята снова оделись и вылезли посовещаться, потом снова залезли в контейнер-мастерскую, быстро взяли инструмент и пошли чистить промерзшую топливную систему. На всякий случай, а также, чтобы занять себя чем-нибудь, я по профессиональной привычке продолжал вести хронометраж событий. Мало ли что, а так смогу шефу показать, из-за чего мы на скважину опоздали, где и сколько времени на ремонт потратили.

Через те же минут двадцать, что потребовалось прошлый раз на снятие фильтров, ребята закончили продувку и прочистку шлангов и труб. Вовчик залез в кабину и снова начал судорожно греть руки. Теперь они выглядели уже ярко красными и распухшими от мороза. Судя по спокойствию на лице самого опытного водителя в нашей команде, ему вновь удалось справиться с проблемой.

Вовчик завел машину, и она, уверенно рыкнув, показала, что готова продолжить путь. Я вздохнул с облегчением, но Вовка, в отличие от прошлого раза, не выказал никакого оптимизма и лишь сосредоточенно поехал вслед за камазом.

– Все перемерзло. Еле как прочистили. Не знаю, на сколько нам этого хватит. Надо что-то придумывать. Так мы не доедем.

От таких слов мне стало не по себе. Именно в этот момент в моем сердце зародился страх.

Мы проехали в полной тишине следующие два или три километра и снова ощутили падение оборотов. Парой сотней метров дальше окончательно встали. Похоже, на этот раз в голове у Вовчика уже выкристаллизовался план действий. Он уверенно выпрыгнул из кабины и полез в третий раз за прошедший час в контейнер камаза. На сей раз, внутри ребята провели минут двадцать, а может, и двадцать пять. Когда они вылезли, у них в руках были длинные шланги и инструмент. Все вместе они направились к ивеке. Приглядевшись, я понял, что они пообрезали шланги с помп и оборудования, которое находилось внутри мастерской, и скрутили на скотч и проволоку новую топливную систему для обеих машин. Судя по всему, преимуществом этого решения было большее сечение трубки, позволяющее топливу дольше не замерзать.