Текст книги "Сборник произведений участников фестиваля «Аэлита», посвященного Иннокентию Анненскому и Жюлю Верну – «Аэлита». Часть 2"

Соколова Ольга

Ольга Леонидовна Соколова, родилась в Тюменской области. Окончила Челябинскую государственную академию культуры и искусств.

Первые стихи свои написала и прочитала в 10 лет в школе на общешкольном родительском собрании. Печаталась в сборниках: «Каждому городу нужен поэт», «Пласт – земля золотая», «О Пласте поэтическим пером», «Уральские рассветы», «Разнотравье» и в литературно-художественном и публицистическом альманахе «Новый век».

Презентации состоялись в городской библиотеке г. Пласт. Принимала участие в различных литературных конкурсах и фестивалях.

Дипломант регионального конкурса творческих работ библиотекарей муниципальных библиотек Челябинской области «Увлечённые Пушкиным», 2000 год, Лауреат творческого самодеятельного конкурса «Грани библиотечных дарований» в номинации «Литературное творчество», поэзия – 2001 год.

Присвоено звание лауреата в областном фестивале библиотечного творчества «Библиостарт в 21 век» в номинации «Литературное творчество» – 2001 год.

Номинант литературных премий: «Русь моя», 2016, «Поэт года», 2016, «Наследие», 2017. Приняла участие в конкурсе «На лучшее продолжение сказки БАЗАР В. Н. Кузнецова», активный участник проекта uralskaz.info, посвященного истории детских стихов на южном Урале.

Любимое занятие – краеведение.

Берёзонька

 
Берёзонька маленькая,
Стебель, что трава.
На дорожке жёсткой
Лесной проросла.
И не каждый объедет
Стебель – три листка.
Не она виновата,
Что дорога лесная
Стала людям узка.
Заберу я берёзку,
Посажу под окно.
Пусть встречает рассвет,
Провожает зарю.
Сберегу я кудрявой берёзки красу.
 

Санарский бор

 
В бору заблудилось эхо моё.
Папоротник лапой машет пушистой,
Чтобы я утопилась в объятьях его,
Утонула б, коль так суждено.
Но зовёт меня голос знакомый,
Рысью я мчусь с комариной короной
По тропе, где рассыпан
Брусники рубиновый бисер.
Охнул гриб под ногой,
Рядом треснул сучок.
Душа сразу болит,
Знать неведомый зверь
За мной жадно следит.
Пчёлы мудро жужжат
Над поляной в цвету,
Здесь в Санарском бору
Иван-чай великан
За два года нарос
По бедовым местам.
 

В 1961 году Санарский бор объявлен памятником природы Уникальность бора обусловлена его местоположением между степью и лесом. Отсюда удивительное богатство местной фауны и флоры. Большинство растений занесено в Красную Книгу России.

Борьба за жизнь

 
Борьба за жизнь, тревога всех.
Спасти же надо было лес.
А лес стонал, в огне шумел.
Дождь загасить огонь не смел.
 
 
Палило солнце свысока,
Не нужно здесь его тепла.
И ветер свежий, он мешал,
Пожар сильнее раздувал.
 
 
Горел Санарский бор три дня,
Горела с ним душа моя.
В деревню к нам за десять вёрст
Дым горький ветер долго нёс.
 
 
Всё чаще выл бродяга пёс.
Горел закат, светлела ночь.
И дед сказал: «Как на войне»,
Беда на нашей стороне!
 

Это случилось 12.09.1995.

Соловей

 
Выходили вечером послушать трель соловья,
Ах какая радость, уберечь такого «языка».
Соловей диковинною птицей на деревне стал,
Вместе с петухами рано он вставал
И своей песней, как бы вдохновлял,
Где ещё услышишь трель соловья,
Знать, как приглянулась ему эта земля:
С пышными лесами, с речкой каменистой,
За мостом кустами и травой душистой,
Где без пастуха стадом бегают овечки,
Насбирали на себя изумрудных брошек лопуха.
Разве будешь ты несчастлив с этим певуном,
Про себя на миг забудешь, станешь тоже соловьём.
 

Безуглый камень вместо дома

 
Снега, как двести лет назад –
Снежинки падают на крышу,
Где мы живём, шумел когда-то сад,
В земле застыли корни вишен.
Там, где дорога у моста,
Бревно лежало у забора – моя скамья.
Там, где по пояс выросла трава,
Безуглый камень вместо дома.
Держу щепотку серебристой пыли
И как в забытом сне
Мне двери в отчий дом, открыли
И я в него вхожу уже.
Лицо прабабушки и нет,
Горит, сияет и искрится,
И все знакомые черты,
Но всё во мне её боится.
Что приключилось вдруг со мной,
Зачем заговорила я с веками,
В себя гляжу и так слепа,
За воздух нет, не удержусь руками.
Белой хризантемы аромат,
Уж скрылся алый в зеркале закат,
А я, как та ночная птица,
Душа вся истомилась и не спится.
Спешу на чей-то зов,
Несусь на чей-то крик,
Не много ль мне дорог,
А ты зовёшь, к беде привык.
Что приключилось вдруг со мной,
Зачем заговорила я с веками,
В себя гляжу и так слепа,
За воздух нет, не удержусь руками.
 

Я ему рассказала на ушко

 
Я улыбаюсь рекой,
Люблю бегать босой
По шёлковой траве
При первой заре.
До сих пор
Я люблю голубей
Простых сизокрылых.
Ты меня не жалей.
Я ведь очень простая –
Только шляпа со мной,
Да отсыревшие спички
В кармане, на случай.
Иногда просто так
Я люблю пробежать
По траве-мураве
Босиком –
Вот такой не простой
Я на свет уродилась,
Без племени и без денег.
Голубь мой сизокрылый,
Из детства
Ко мне прилетает,
Совсем уже часто.
Мне говорят –
Он некрасивый,
Больной и старый,
Но у него очень доброе сердце,
Больше всех
Он меня понимает –
Я ему рассказала, на ушко,
Что платьице сшила
Сегодня из ситца.
 
 
«Голубь мой сизокрылый» – мой ангел-хранитель
 

У окна

 
Устала ждать тебя, устали и часы,
Позолоченные стрелки светятся в ночи.
Круглая в окно уставилась луна,
Обиделась, как будто на меня она.
 
 
Пугает тихий шорох, мяуканье кота,
Не скрипнет дверь и также бесшумны ворота,
Тяжелеют веки и часы ворчат,
«Не спи, не спи, не спи», – они мне говорят.
 
 
Устала я, уставший где-то ты,
Ждала, не дождалась тебя, прости,
И сладкий сон в ночи меня обнял,
И снилось: ты меня поцеловал.
 

Полюби всё заново

 
– Ты устал от старой осени,
Вот возьми и отдохни.
 
 
Подмети все улицы
И площади,
 
 
Полюби всё заново,
Полюби!
 
 
Полюби свой дом
И яблони,
 
 
Что засохли под окном!
Не смотри на облако
 
 
Пьяное, уплывёт,
Друга не зови,
 
 
Ему некогда,
Не придёт.
 
 
Осень, да она не старая –
Над мостом повесила
 
 
Радугу-дугу,
Позолотой-молнией
 
 
Блеснула вдалеке.
Вот они отметины,
 
 
Крапины в реке.
Это ты один,
 
 
Это я одна,
Это, может,
 
 
И не горе,
Просто накопилось
 
 
Листопада море.
Лист багряный закружится
 
 
И разбудит зарю,
Мы с тобою опомнимся
 
 
От осеннего сна
И начнём жить с полна.
 

Деревенька моя

 
КАК ОТРАЖЕНИЕ ЗВЁЗД В РЕКЕ НОЧНОЙ,
СУДЬБА МОЯ СЛИЛАСЬ С ТОБОЙ,
ДЕРЕВЕНЬКА МОЯ, ДЕРЕВЕНЬКА,
НА СКРИПУЧЕЙ СИЖУ Я СТУПЕНЬКЕ
И СТОЛЬКО ПОКОЯ В ДУШЕ,
СКОЛЬКО ЗВЁЗД ОТРАЖЕНИЙ В РЕКЕ
 

Старухина (Новак) Елена

Старухина (Новак) Елена Владимировна.

Режиссура, философия, путешествия, четверо детей.

Стихи, проза, путевые заметки, статьи, сценарии, научные работы, спектакли, импровизации, песни, живопись, фотовыставки, инсталляции, презентации.

Автор «Онтологического фанфика».

Статус: «Мне все равно, с чего начинать…» Парменид.:)

Как украсть дракона

Давным-давно в этих местах жили драконы. Я не о том, совсем давнем, что уральским хребтом заснул поперек материка, о том после потолкуем. Эти намного позже с неба стали падать и с хрустальным звоном взмеивались в землю уходящими вглубь разнопородными жилами. Кто в драконьей технике малость подсознательно смекает или чуем чует застывшую драконятину, укажет и направление жилы, и примерный объем месторождения. Опять же, слово «месторождение» прикольное какое-то получается, снизу идущее, само собой образующееся. Ха! Оно и неслучайно, верх и низ – одно и то же, здесь легенды встречаются: совсем древние, землеобразовательные, и те, что на поверхности, даже невооруженным глазом заметные. Мы пока о тех, что попроще, что у нас под ногами. Например, вот, слюда – ну чем не чешуйки дракона? Пришпорь воображение – и диву дашься неописуемой красоте летящего дракона, сияющего на солнце. А пещеры, вглубь уходящие, куда сигать по веревке – как в другую жизнь – ну чем не нутро драконье? Да и просто пещеры в скалах, слепо взирающие и зовущие своим молчащим многозвучием… Ух! Есть где фантазии раззвучаться! Есть где отделить фантазию от легенд и от реальности. А от какой реальности? И где она – «реальность»? И что такое реальность, если не совокупность всего, что имеешь? Ха-ха-ха! Прямо философия какая-то! Или мудрость житейская, простая, немудреная, вся какая есть, здесь, в ладошке. Но, возвращаясь к легендам, узнаем, что коснувшиеся дракона, если не сгинут, частичку драконьей мудрости обретут. От «человеческой» она чем отличается? Просто дополнительным знанием о мире, в котором живут все. Вроде и ненужным знанием, ибо всю душу вытамливает, не пригождается для простых житейских дел, а вроде как свет внутри появляется, и без него уже никак. Легендную дурь из башки вышибить просто – новой теорией или сказкой, или новой историей. О том, что не было ничего, все выдумки, и здравомыслящим двуногим нечего вместо работы загружаться всякой хренью. А «загруженных» можно просто объявить вне темы. Причем, этот прикол работает во все века, ничего нового. (За Родину, конечно, обидно, трактаты мудрецов из других стран по сей день изучаем, а своих ученых в игнор кидаем. Вот так как-то. Фиговастенько.) Только что до этого несущим свет… драконий??? Как-то не совсем правильно. Драконы и сами свет звезд хранят, не сами по себе его заимели «по драконьему велению, своему хотению». Здесь свет изначальный, первопричинный, из тьмы излученный и сотканный, светлинкой к светлинке пришпандоренный, во тьме любой самоявленный. Так-то он везде имеется, но ежели крепко кого зацепит, то измурыжит всего, иссияет наизнанку и немудреной звездной россыпью иссалютит на веки вечные. Поди – поживи с эдакой бездной в нутре, где все миры, что на твоей ладошке умещаются! Поди – найди сотрапезника для вкушения меда мировой гармонии! Поди – раззолоти хулиганскими прилагательными устаревшие догмы! Поди – свет в других оживи, раздраконь, да и слинять успей, чтоб под горячую руку или хвост не попасть!

Перебирая слюдненькие камушки, Лэйна поднималась на горку к тутошним конюшням, предвкушая предстоящую прогулочку по осеннему лесу. Вершина надвинулась на нее прикованным цепью к двум столбам бездно-черным конем, который вдруг при ее появлении вздыбился драконом метров на десять-пятнадцать, продолжал расти, нагнетая какой-то неземной страх и провал в иной мир в параллелку и одновременно с нашим. Мрак непонимания окучивал и заставлял высаживаться от бессилия противодействовать и безмыслия, прямо как во сне! Схватиться за реальность, где бегали дети, ехали верхом мужчины, было уже поздно. Дракон оказался внутри и установил с ней связь, при которой она сама была и этим драконом, и собой, и всем существующим внутри и вокруг. «Где-то я его уже видела! – с трудом перелистывая в сознании образы знакомых слонов, дельфинов, собак, волн, трав, деревьев, звезд, ветра и облаков, подумала она, – только откуда эта ненависть и желание меня убить? Это неправильная мысль, ведь я люблю его!». Он дрогнул и отпустил ее, наблюдая лошадиным глазом с лопнувшим от напряжения красным от крови сосудом, а потом брал и с жадностью ел хлеб и овощи, позволял себя гладить. Но при каждом прикосновении руки или мысли готов был убить, лягнуть, укусить, не делая этого! И она заплакала. Уже ее, а не его, связали здесь, не давая сделать ни шага. А недавно заставляли зайти в какую-то замкнутую коробку, а потом, сбивая с ног, везли на поезде, перемешивая дни и ночи в бесконечной нескончаемости предсмертия. Это она долго не могла есть и только недавно начала выходить на порог жизни, где увидела его глазами Ее! Он показал Лэйне свою Луну – белую в яблоках лошадь, катающую неподалеку детей. Ради нее он стал есть и жить, и к ней подтолкнул мордой ту, которая так смогла изнутри понять его. Лэйне стало жутко и трепетно от несокрытости Луны, являвшей собой олицетворение женского лошадиного начала, терпения, уютного дружелюбия и спокойной незатейливой красоты, слиться с которой не составляло труда, а седло даже мешало понимать друг друга. Потом Он показал Лэйне других лошадей и их разный нрав: от мясного бесхарактерья до орловско-рысаческой крути. И вдруг подхватил ее, взлетел и понес над желтками осенних холмов – то стратосферно вжуживаясь ввысь, то ввинчивая атмосферу в верхушки деревьев:

«Ну, как?» «А вот как!» И девочка, мысленно перерезав Его путы, побежала с холма мимо респектабельных «митьков и друидов» с хулиганским, откуда-то возникшим возгласом. Под ней несся, гулко втаптывая несвободу в землю, ее конь. Она украла Дракона.

 
Полет дракона – насыщенный покой
Меж небом и землей.
В полет дракона хочу ворваться я
Горящею душой.
Внизу бушуют океаны,
Горы стонут от вулканов,
Дарят ленты рек морям.
Земля зависима от плуга,
Люди плачут друг от друга,
Но за огненной стрелой летит заря.
 
 
В полет дракона влетаю как во сне –
Огонь во мне живет.
Я отрываюсь сам от себя теперь –
Сам Небо и Полет.
Мелькают Звезда и Планеты,
Свет и Тьма несутся в Лету,
Звоном Огненным глуша,
И нет ни время, ни пространства,
Ни конца всем этим странствиям.
Сквозь Огненный Прорыв
Летит Душа.
 

Супликова Елена

Супликова Елена Николаевна (Цепилова) родилась в городе Ревда Свердловской области 08.01.1963 года.

Окончила среднюю школу № 1 в 1980 году.

Окончила в 1984 г. Свердловское художественное ГПТУ № 42 по профессии художник-оформитель-витражист.

После окончания училища работала в бригаде художников на РОЦМЗ (Ревдинский завод обработки цветных металлов).

С 1987 г. по 1992 г. работала художником на РММЗ (Ревдинский метизно-металлургический завод) в прокатном цехе (пока не попала под сокращение).

С 1992 г. по 2007 г. работала в школе № 2 педагогом дополнительного образования В этот период создала школьный кукольный театр «Куклы-Шоу», которым руководила.

С 2007 г. по 2015 г. работала В Центре по работе с молодежью сначала педагогом дополнительного образования, а затем специалистом по работе с молодежью.

С 2015 года, по приглашению СЮТ, работаю педагогом дополнительного образования на Станции юных техников.

Писательская деятельность началась в 2003 году с детских повестей в стиле фэнтези. Издавалась только самиздатом для узкого круга друзей.

С 2016 года являюсь членом Российского союза писателей.

Зайк. Фантастический рассказ

Зайк, тяжело опустившись на песок, грустно вздохнул, провожая взглядом следы, исчезающие в той стороне, куда ушел Даргл.

Идти он больше не мог. Уставшие и обожженные лапы ныли. Голод мучил его с самого утра, глухим эхом отзывался в пустом желудке.

– Нет, я так больше не могу, – простонал он.

Сорвав сухую травинку, он пожевал ее и, сморщившись, выплюнул.

– Ну почему я такой невезучий? – вздохнув, сказал он. – И какого черта поплелся за этим Дарглом? Сидел бы сейчас в теплой норке у Майбл, и ел вкусную кашу из…. Кстати, а из чего это Майбл делала ему кашу?

В животе громко заурчало, и Зайк посмотрел на свое брюхо. За несколько дней пути оно значительно уменьшилось в размерах. Погладив его лапой, он опять тяжело вздохнул.

«Нет, он определенно сглупил, согласившись идти за Дарглом. И чего он забыл в тех краях? Тем более, как ему говорили, этих Бадлов просто так не возьмешь. Какой же он глупец, что поверил словам этого урода Даргла. Сип же говорил ему не ходить, нет, не поверил. А может, он был прав, когда говорил, что Даргл умеет убеждать и уговаривать, а еще обладает даром гипноза? Что теперь об этом говорить. Может, ему повернуть обратно и вернуться в деревню? Интересно, как они отреагируют на то, что он вернется? Дурак, какой же я все-таки дурак!»

Зайк оглянулся по сторонам. Повсюду голая степь. Изредка попадались чахлые фиолетовые кустарники, которые совершенно были не пригодными для еды.

«Дарглу хорошо, он может неделю ничего не есть. В его жирном горбу достаточно запасено жира».

Опустив голову, он понуро поплелся по следам Даргла. Через пару метров его внимание привлек ряд кустарников, которые голубели у влажной впадины.

«Вода! Там должна быть вода!» – пронеслось у него в голове, и он побежал к кустарникам.

Разгребая лапами влажный песок, он вырыл ямку, в которой стала скапливаться вода. Припав к ней, он с жадностью стал лакать мутную воду. Утолив жажду, Зайк улегся под уродливым кустарником.

– Эх, сейчас бы кусочек мяса или тарелочку каши, – пробормотал он, закрывая глаза.

Свернувшись клубком и уже сквозь сон, он пробормотал:

– Я немного, совсем немного вздремну и догоню этого жирного Даргла. Далеко он все равно не уйдет, ему тоже нужен отдых.

Его некогда серебристый мех за эти несколько дней забился песком и грязью. Шерсть начала сваливаться и свисать клочьями. В первый день он еще пробовал ее расчесывать когтями и вылизывать языком, но, наглотавшись песка, бросил это занятие. Постепенно его шерсть стала матовой и потеряла свой красивый окрас.

Зайк не любил мыться, но сейчас был бы не прочь принять теплую ванну. Он привык, что каждое утро Майбл начинала перебирать и расчесывать его мягкую шерсть, восхищаясь его необыкновенным окрасом. Мех искрился на солнце, и Зайк довольно урчал, получая удовольствие от такой процедуры.

Страшно вспомнить, каким он был, когда его нашел Сип. Тощий, с рваными ранами на спине, запекшейся кровью на шерсти и огромной шишкой на голове. Он совершенно не помнил кто он и откуда. Майбл всю заботу о нем взяла на себя. Откормив и залечив раны, она научила его своему языку. Имя Зайк он получил благодаря необычному, голубому цвету глаз и серебристому меху.

В деревне Зайк прожил около четырех месяцев. От обитателей отличался высоким ростом, окрасом и длинным пушистым хвостом. Майбл очень гордилась своим жильцом, стараясь угодить ему во всем. Это благодаря ей он стал толстым, самым упитанным во всей деревне. От сытой жизни Зайк стал ленивым и большую часть дня грелся на солнце. Из еды больше всего предпочитал мясо и молоко, которое выжимала из орехов Майбл.

Когда в деревню заявился Даргл и стал уговаривать идти вместе с ним воевать против бадлов, никто не слушал его. Один лишь Зайк, как ненормальный, ловил каждое сказанное им слово. Майбл плакала, уговаривая остаться с ними, но Зайк был непреклонен в своем решении идти с Дарглом. И что же получилось в итоге? Даргл ушел далеко вперед, не обращая на своего спутника никакого внимания. Зайк стойко сносил выпавшие на него невзгоды, преданно плетясь позади своего предводителя. Из-за перепадов температуры он то мерз по ночам, то изнывал от жары днем. И ради чего? В конце концов, признав свое поражение, он уже было сдался и решил повернуть обратно, но проклятая гордость не позволила этого ему сделать.

Вот и сейчас, в тяжелом сне, он отчетливо увидел странно знакомое лицо, но припомнить, кому оно принадлежало, не мог. Майбл говорила ему, что во сне он часто говорит на непонятном ей языке, но как Зайк не пытался, так и не мог ничего вспомнить.

Проснувшись, он потянулся и, напившись мутной жижи, посмотрел на желтое небо. Через пару часов солнце скроется за горизонтом, и тогда ему будет трудно найти следы Даргла.

Совсем уже выбившись из сил, Зайк нашел Даргла. Подвалив под его теплый бок, Зайк провалился в сон. Отдых его был коротким, так как только забрезжил рассвет, Даргл опять отправился в дорогу.

– Да пропади все оно пропадом! – закричал Зайк. – Стой, тупое животное! Так больше не может продолжаться! В конце концов, я хочу есть и пить!

Даргл тупо уставился на Зайка, не понимая, кто перед ним тут стоит.

– Ты кто? – спросил он.

– Я Зайк! Я единственный, кто согласился пойти с тобой воевать против Бадлов. Только теперь я понимаю, что совершил большую глупость, поверив тебе. Ты бесчувственное и тупое животное, и я ненавижу тебя!

Даргл с удивлением выслушал эту тираду и, постояв с минуту, равнодушно вздохнул. Буркнув что-то себе под нос, он опять пошел одному ему известной дорогой.

– Пропади ты пропадом! – крикнул ему в сердцах Зайк, и из глаз его покатились слезы. Проводив взглядом Даргла, скрывающегося за дюной, он поплелся за ним следом.

Лапы от хождения по раскаленному песку растрескались и ужасно болели. Каждый шаг доставлял мучительную боль.

Как-то Зайк увидел маленькую ящерицу, которая забавно бежала по песку, поочередно поднимая пару лапок в стороны, меняя их по мере нагревания. Зайк попробовал делать так же, но еще больше выбился из сил.

Через день он доплелся до оазиса и поклялся себе, что не уйдет отсюда никогда. Отлежавшись на песке у бившего ключика, он первым делом хорошо выспался.

Голод заставил его обследовать этот пятачок в пустыне. Зайк не гнушался ни жуками, ни маленькими ящерками, которых смог поймать тут же, набивая пустой желудок. Немного утолив голод, он стал опять подумывать, как бы найти Даргла. Через двое суток, решив окончательно покинуть оазис, он продолжил свое путешествие по пустыне.

Проклиная на чем стоит свет Даргла, он из последних сил залез на песчаный холм и, о чудо, увидел синюю полосу бурной растительности.

Скатившись по песку и преодолевая последние препятствия, он добрался только до жиденьких кустиков. Уткнувшись в синий кустарник, Зайк провалился в сон.

Три часа сна восстановили его силы, и он продолжил свой путь к синим зарослям.

С каждым метром растительность становилась гуще. Чахлая бурая трава сменялась кустарником, за которыми маячили карликовые деревца. Зайк старался как можно быстрее добраться до источника влаги, чтобы утолить жажду. Только рано утром он юркнул в густую сочную траву и закрыл от наслаждения глаза. Короткий отдых помог восстановить силы, а стрекот малинового кузнечика напомнил, что желудок у него пуст. Поймав кузнечика и жмурясь на яркое солнце, он с аппетитом захрустел его жирным тельцем.

Утолив первый голод, Зайк стал осматриваться, забираясь все дальше в заросли. Поймав еще пару кузнечиков, он полностью утолил терзавший его голод. На смену голоду пришла жажда. Задрав хвост трубой, он подбежал к самому высокому дереву и, взобравшись на него, огляделся.

В низине, в метрах в шести, он увидел проблески воды и бросился туда. Утолив жажду, Зайк продолжил обследовать местность.

Деревья менялись на глазах. Из низкорослых и корявых, по мере углубления в заросли, они становились прямее и выше. Растительность тоже менялась, стал попадаться папоротник с оранжевыми листьями. Сквозь просветы в листве он различил гнезда птиц, которые, распевая песни, порхали с ветки на ветку, ослепляя своим ярким оперением. Облизнувшись, Зайк залез на дерево и разорил одно такое гнездо. Урча от удовольствия, он укрылся в зарослях папоротника и уснул.

Ночь принесла прохладу, и Зайк, радуясь ее свежести, решил поохотиться. После ослепительного солнца в пустыне, его глаза еще не совсем хорошо видели, но слух все еще оставался отменным.

Шорох травы подсказал ему, что где-то поблизости сидит мелкий грызун. Крадучись, прижимаясь к самой земле, Зайк ползком приблизился к объекту своей охоты и стремительно бросился на него. Это оказалась жирная крымса, которая вышла из своей норки пощипать свежую траву.

Урча от с удовольствия, он вонзал свои клыки в нежное сочное мясо. Уханье кобы заставило его прислушаться, но от еды он так и не оторвался.

Утолив голод, Зайк пошел к ручью напиться.

За неделю он полностью пришел в норму. Мех его принял прежний блеск, только свалявшаяся шерсть на животе и боках так и висела клочьями. Поначалу он пробовал ее расчесывать, отрывая грязные сосульки когтями, но ему это быстро надоело, и он решил, что они сами собой отвалятся, после линьки. К концу недели, он полностью освоился и решил продолжить круг знакомства с местностью.

Его чуткое ухо уловило какой-то посторонний шум, не похожий на лесные звуки, к которым он уже привык за эти дни. Выбравшись из леса, он увидел большую поляну и странные строения, похожие на перевернутые бочки, только с отверстиями по бокам.

«Похоже, это жилища бадлов», – подумал он.

Из одной такой бочки выбежало существо женского рода. Оно, радостно напевая себе под нос, стало рвать фиолетовые цветы.

Зайку показалось, что раньше он слышал этот голос и что понимает слова ее песни. Странно, но и лицо ему было очень знакомым. Это лицо было из его сновидений. Зайк нахмурился и вышел на голос, разглядывая бадла.

Светлые волосы, голубые глаза и россыпь темных пятнышек на носу и щеках. Руки и лицо были полностью лишены растительности, а тело покрывала блестящая кожура, которую, как вспомнилось ему, они снимали, словно змеи во время линьки.

Почему его потянуло к ней, он не мог объяснить. Память вернула отчетливые картинки, где встреча с ней приводила его в восторг. Зайк остановился, рассматривая ее не желая скрываться в траве. Бадл женского рода между тем приближалась все ближе, и ее веселый смех рассыпался по поляне приятной музыкой. Вдруг ее взгляд скользнул по тому месту, где стоял Зайк, и смех оборвался. Ее глаза округлились и рот приоткрылся от удивления. Сделав пару шагов к Зайку, она тихо произнесла:

– Васенька, ты вернулся? Наконец-то, ты нашелся.

Зайк с удивлением посмотрел ей в глаза, и его сердце забилось быстрее от переполнявшей его радости. Он все вспомнил.

Алиса, его хозяйка, которую он безумно любил. Которой разрешал гладить себя и вычесывать шерсть. Громко мяукнув, он приблизился к ней и стал тереться о ее ноги.

Девочка гладила Зайка и приговаривала:

– Васенька, ты где так долго пропадал? Я тебя искала. Ах, ты бродяга, посмотри, на кого ты стал похож?

Подняв его на руки, она пошла к жилищу.

– Папа, посмотри, кто вернулся! – крикнула она.

Из проема выглянул человек в очках.

– Вот как? Я же говорил тебе, что он вернется. Кошки всегда возвращаются домой.

– Да, но он никуда не уходил, его унесла крикса.

– Ему повезло, что он остался в живых, – погладив кота по голове, сказал отец девочки. – Еще бы день, и он не застал бы нас здесь и навсегда остался на этой планете.

– Какое счастье, что Василий нашелся именно сегодня, – целуя в нос кота, произнесла девочка. – Бродяга, где же ты был так долго?

Василий тихо мурлыкал, жмурясь оттого, что наконец-то вернулся домой.

– Николай, что делать с этим верблюдом? – крикнул рыжебородый, высунувшись из загона.

– Да ну его, – махнул рукой отец Алисы, – прогони в лес, у нас и так места нет, а в зоопарке уже имеется пара таких особей. Да к тому же, он очень агрессивный.

Рыжебородый, громко крича и размахивая руками, стал выгонять из загона Даргла.

– Все, нам пора возвращаться на станцию, через пару недель, сюда прилетит другая экспедиция, – сказал Николай Петрович, обнимая дочь за плечи. – Федор, полетели, пора домой, на Землю, что-то загостились мы тут.