Текст книги "Георгий Данелия"

Маргиналии. Данелия и невоплощенные замыслы

Еще до «Не горюй!», в 1966 году, Данелия загорелся идеей экранизировать позднюю повесть Льва Толстого «Хаджи-Мурат». А после своего первого фильма с Бубой Кикабидзе режиссер понял, что лучшего кандидата на заглавную роль и желать нельзя.

Данелиевскими соавторами сценария по «Хаджи-Мурату» стали прославленный дагестанский поэт Расул Гамзатов и писатель Владимир Огнев. Последний дольше всех не терял надежды на то, что фильм по их сценарию будет поставлен. Увы, этого так и не случилось – картину не снял ни Данелия, ни кто-либо еще.

В статье «“Хаджи-Мурат” Георгия Данелия», написанной в 1982 году для сборника «Георгий Данелия», Огнев вспоминает: «Мы неделями говорили о замысле, соглашались друг с другом, и выходило, что ничего кроме того, что уже было у Толстого, сказать не могли. А ведь задумали мы не просто экранизацию. Перед нами были выписки из хроник, легенд, материалы вокруг русско-горской войны, труды, лежавшие в основе и самой толстовской работы!

Приключенческий фильм можно было сделать захватывающим. Но Данелия сразу же отказался от этого. Он не хотел ни скачек, ни убийства детей хунзахского хана, ни схватки в мечети, когда пал под ударами кинжалов имам Газмат, он не хотел ничего, что отвлекало от фигуры обаятельного, чуть прихрамывающего наиба аварского Хаджи-Мурата, его матери, его сына Юсуфа, его сдержанной симпатии к русской женщине, его детской хитрости и наивного честолюбия, его тоски по родине, его приступов дикой мстительности, его благородства и унижения в плену, его трагической смерти, в которой были повинны многие, а больше всего – он сам…

И как только стало проясняться, чего Данелия хочет и что он видит в повести Толстого, стала ясна и необычайная трудность этого пути и бесконечно захватывающая перспектива создания человечнейшего и современнейшего фильма о свободе, о пении соловьев, когда точатся кинжалы, о бегстве навстречу героической гибели…»

Но только из статьи Огнева «Скитания Хаджи-Мурата», опубликованной уже в 2015 году, стало ясно, почему фильм не был поставлен:

«Г. Чухрай предложил Гии Данелия работать со мной. Гия меня тогда знал мало. Зато, как и все, знал Расула Гамзатова. Расул предложил обсудить ситуацию в ресторане. Мой друг Расул предполагал уже тогда, что его участие будет чисто символическим, и, дружно поднимая бокал за бокалом в ресторане “Минск”, мы пришли к консенсусу: писать будем как бы втроем, на самом деле Расулу была уготована участь консультанта и главного толкача – что тема острая, в этом никто не сомневался. Но Гия уже потом сказал, что по вышеназванной причине надо “ввести Расула в титры”, и на том мы надолго расстались со знаменитым сородичем Хаджи-Мурата. <…>

Я, Гия, Юсов вылетаем в Крым. Студия. Натура. Потом – Гия, Юсов, группа – в аулы Дагестана. Натура. Кинопробы горцев. Шьются костюмы. Гия ищет актера на главную роль. Мечтает заполучить Омара Шарифа. Иннокентий Смоктуновский звонит Гии. Очень хочет главную роль. Я в восторге:

– Почему ты хочешь чужую звезду? У нас – своя. Это только на первый взгляд Смоктуновский абсолютно не подходит. Он – гений. Он гений перевоплощения!

Гия снисходительно улыбается.

Смоктуновскому он ответил так:

– Кеша, а ты не хочешь сыграть Анну Каренину?

В остальном все идет “штатно”, как говорят космонавты.

И вдруг рвется пленка, остановлен мотор…

Что случилось? Грубая, непоправимая ошибка Данелия.

Он, неисправимый грузин, решает отметить запуск в производство “Хаджи-Мурата”. В квартире его на Чистопрудном – высокий гость, заместитель председателя Государственного комитета по кинематографии Владимир Евтихианович Баскаков с молодой женой-венгеркой. Расул с Патимат, Юсовы, Павел Лебешев, некий Абдильбиев – знакомый Гии, я.

Чача из Тбилиси делает свое черное дело. Расул выбит из седла первым. Он, набычившись, долго смотрит, тяжело смотрит на Баскакова, пустившегося в исторический экскурс о горской войне. Тот неосторожно задевает святое святых Расула – имама Чечни и Дагестана. Это незаживающая рана. Некогда молодой Расул, студент Литинститута, согрешил – в согласии с официальной тогдашней позицией назвал Шамиля “английским шпионом”. Муки совести, попытка взять реванш, искреннее покаяние, культ имама в последующие годы…

И вот за праздничным настроением стола – резкий слом. Расул:

– Ты – жалкий чиновник. Ты умрешь, что после тебя останется? Шамиль – великий человек. Ты не можешь говорить как равный с имамом, даже с мертвым!

Я толкаю Расула ногой под столом. Но тот уже не может остановиться. Бледнеет Баскаков. И получает еще один удар. Расул говорит о чиновниках, которые ничему не научились. Гражданский пафос поэта неожиданно снижает молоденькая венгерка, смело вставшая на защиту мужа. Она напоминает поэту о его неразборчивости, за которой числится и лесть близким к власти. Она напомнила о надписи известному литературному палачу на подаренной Гамзатовым книге. Она цитирует автограф… Расул краснеет. Но тут вступает новый боец – Патимат, жена Расула. Обращаясь к мужу, она поет ровным, сладким голосом:

– Да, Расульчик. У тебя бывают ошибки…

Патимат умна. Она хочет снять напряжение. Но, увы, поздно. Баскаков встает и выходит из-за стола. Встает и венгерка-жена. Хозяин пробует препятствовать уходу, но тщетно».

После этого запуск фильма «Хаджи-Мурат» был навсегда остановлен. Данелия, Гамзатов, Огнев еще долго сражались за возможность получить разрешение на съемки, но ничего не добились. Сам Данелия Баскакова в этом не винил, считая, что картину закрыли по политическим причинам: даже спустя много десятилетий после написания повесть Толстого оставалась чрезмерно острой. «Когда мы начинали работу, все было сложно, – вздыхал Данелия в интервью. – Приходили письма от поклонников Шамиля с угрозами: если покажу его отрицательным персонажем, головы моих детей будут лежать у меня на лестничной площадке. Я понимал, что это не шутки. Готовился снимать и на всякий случай “улучшал” характер Шамиля…» На вопрос, что же послужило причиной закрытия фильма, Данелия только разводил руками: «Тема завоевания Кавказа». Что тут, мол, еще объяснять…

В 1960-х же Данелия впервые задумался о возможности экранизировать «Мертвые души». Соответствующий сценарий Георгий планировал написать вместе с Геннадием Шпаликовым, у которого была любопытная идея: ввести в фильм истории не только помещиков, но и крестьян, души которых приобретает Чичиков… Однако этой задумке тоже не давали ходу буквально годами.

«Быть может, я открою тайну Данелия, – писал уже в начале 1980-х Сергей Бондарчук, – но с каждым годом он все ближе подбирается к роману Гоголя “Мертвые души”. По-моему, он уже созрел для этой работы, но у него самого есть на этот счет внутренние сомнения. Он считает, что “Мертвые души” должен поставить русский режиссер».

Вскоре – в 1984 году – на телеэкраны уже вышли пятисерийные «Мертвые души» в постановке Михаила Швейцера. Это, кстати, был не первый раз, когда Швейцер невольно перебегал Данелии дорогу.

«Единственное, о чем жалею, – я не экранизировал “12 стульев”, как собирался после “Я шагаю по Москве”, – сетовал Данелия на склоне лет. – Остапа должен был играть Владимир Басов. Фильм даже закрепили за мной, но что-то не сложилось, и меня уговорили отложить съемки. И, как часто бывает, со временем к замыслу остываешь, азарт проходит, возвращаться к неосуществленным планам уже не хочется. И через семь лет я отдал свою заявку Гайдаю. Но до сих пор уверен, что молодой Басов сыграл бы блестяще! Он тоже жалел, что не сыграл Бендера. Это мог бы быть очень смешной фильм». Из другого интервью: «У меня было уже все продумано. Был гениальный Остап – Владимир Басов. Была музыка. Уже практически разрешили снимать. Тут приходит Хуциев: “Швейцер снимает ‘Золотого теленка’”. Картина Швейцера вышла. У меня было ощущение, будто на моей невесте кто-то женился…»

Иногда Данелия упоминал еще об одном кандидате на роль Бендера: «Я должен был снимать картину об Остапе. И видел в роли Остапа Владимира Басова или Никиту Михалкова. Но тут как раз получил согласие от киноруководства на мой авторский фильм “Не горюй!”, о котором давно мечтал. И потому отдал “Двенадцать стульев” Леониду Гайдаю. Я видел кинопробы многих актеров на эту роль. Лучшим был Никита Михалков. Его утвердили на Бендера, но велели сбрить усы. Никита отказался – сказал, что если мужчина отпустил усы, то не может их сбрить никогда, в чем я с ним согласен».

Впрочем, не меньше, чем Ильфа и Петрова, Георгий Николаевич мечтал экранизировать некоторых других авторов. Например Маркеса. «Знаете, о чем единственном я сегодня сожалею? – говорил Данелия в интервью 2005 года. – О том, какой бы я снял фильм – если бы дали денег и разрешили работать – по роману Маркеса “Сто лет одиночества”. Я считаю, это могла бы быть просто великая картина. Только, боюсь, не хватило бы умения».

Однако о некоторых непоставленных фильмах Данелия все же не жалел – ни о «Преступлении и наказании», ни о «Поединке» по Куприну: «Сама судьба все время распоряжалась так, чтобы я снимал именно то, что снимаю. Помню, как умный критик Маша Шатерникова, когда узнала, что я хочу экранизировать “Поединок”, сказала: “Я очень расстроена. Ты, конечно, сделаешь хорошую картину, может быть, даже очень хорошую, но ‘Поединок’ так же хорошо сняли бы и Климов, и Панфилов, а такие фильмы, как ‘Я шагаю по Москве’, ‘Не горюй!’ и ‘Мимино’, можешь делать только ты”». И Данелия прислушался к умному критику.

В 1960-е годы Данелия впервые прочел очень понравившийся ему роман Джона Стейнбека «Зима тревоги нашей». «Несмотря на грустные события, роман пронизан иронией и поэзией. Именно этим он и привлек меня. Герой романа все время дурачится, иронизирует, старается выглядеть оптимистичным, хотя на самом деле ему не очень уютно в этом новом для него мире. Рабочее название сценария было: “Грустный клоун”».

Однако к разработке этого сценария режиссер приступил лишь в 1990-е, когда ему показалась перспективной идея перенести действие романа из США 1960 года в постсоветскую Россию.

Стейнбековского ветерана Второй мировой Итана Хоули Данелия переделал в советского морского офицера Андрея Ермакова, который после перестройки ушел из флота и живет с семьей в приморском городке.

С большим трудом удалось уговорить вдову Стейнбека на передачу прав за приемлемую для российской стороны сумму в 30 тысяч долларов. Но перед самым подписанием соответствующего договора Данелия засомневался в этом проекте. Его смущало, что в сценарии (который он писал вместе со своим постоянным тогдашним соавтором Сергеем Дерновым) никак не получалось передать авторскую интонацию Джона Стейнбека. «А значит, не получится и в фильме», – решил Данелия и добровольно отказался от данной постановки.

Наконец, как и Эльдар Рязанов, Данелия на протяжении многих лет мечтал об экранизации «Мастера и Маргариты». Узнав, что заявку на такой фильм подал на «Мосфильм» опередивший его Игорь Таланкин, Данелия немедленно предложил ему во второй раз поработать вместе:

– Давай так: ты снимешь библейские сцены, а я – похождения Воланда и его свиты в Москве?

Ясно, что Георгия в романе интересовало именно последнее. Таланкин, однако, наотрез отказался от подобного предложения – но и ему самому, как многим прочим желающим, отказали в запуске фильма по «крамольной» книге.

У Данелии, впрочем, с самого начала имелось одно существенное сомнение в плане целесообразности перенесения «Мастера и Маргариты» на пленку. А именно – трудность с экранным воплощением кота Бегемота.

В последние годы жизни Данелию наконец озарило идеальное решение этой проблемы: «Сейчас, после того как я снял полнометражный анимационный фильм “Ку! Кин-дза-дза”, уверен, что по роману “Мастер и Маргарита” можно снять отличный анимационный фильм. И я знаю как, но на такой подвиг сил уже нет. Пока я снимал “Ку!”, понял, какой это тяжкий труд».

Остается только кусать локти, что вместо «Ку!» Данелия в середине нулевых сразу не взялся за мультипликацию по Булгакову. Сомнений нет – то была бы лучшая киношная версия «Мастера и Маргариты» из всех существующих и возможных.

Глава седьмая. «Токарева села за машинку…»

Серый, Токарева: «Джентльмены удачи»

«Токарева села за машинку, и мы начали:

“По желтой среднеазиатской пустыне шагал плешивый верблюд. На верблюде сидели трое в восточных халатах и тюбетейках. За рулем (то есть у шеи) восседал главарь – вор в законе и авторитете по кличке Доцент. Между горбами удобно устроился жулик средней руки Хмырь, а у хвоста, держась за горб, разместился карманник Косой”. <…>

Мы писали комедию. И я впервые дал себе волю – вставлял в сценарий проверенные репризы, – те, что всегда вызывают смех: двойники, переодевание мужчин в женское платье и т. д. И потом сценарий “Джентльменов удачи” расходился как бестселлер (кстати, во многом и благодаря Виктории Токаревой – так она лихо его записала). Напечатали восемьдесят экземпляров на “Мосфильме” для актеров, а через день уже нет ни одного – все растащили. Еще напечатали – опять растащили».

С начинающей писательницей Викторией Токаревой, которая была младше его на семь лет, Данелия познакомился еще до съемок фильма «Не горюй!». Тогда, в 1967 году, запустили в производство экранизацию рассказа Токаревой «День без вранья», опубликованного в журнале «Молодая гвардия». Эта публикация оказалась заметным событием в литературной жизни, вскоре с Токаревой связались представители «Мосфильма» – и заключили с ней договор на одноименный сценарий.

Снимать фильм должен был начинающий же режиссер Алексей Коренев. К неопытным кадрам решено было прикрепить опытные: так, художественным руководителем будущей картины стал Эльдар Рязанов, а доработчиком сценария – Георгий Данелия. Начало своих деловых, а потом и личных взаимоотношений с последним Токарева описывала неоднократно – в частности, в автобиографическом рассказе «Немножко о кино», где Данелия фигурирует под именем Доработчик:

«Он сочетал в себе гений и злодейство. Он работал, содержал семью, прославлял фамилию рода, обеспечивал положение в обществе. Но при этом болел запоями, и его запои образовывали в жизни дома трещины, такие же страшные, как во время землетрясения, когда лопается земной шар, земля разверзается и все летит в тартарары.

Я про запои ничего не знала, так как встретила Доработчика в период ремиссии, он тогда лечился. Был трезвым и мрачным. Мрак шел от душевного и физического состояния. А я принимала эту мрачность за загадочность. А когда разобралась, было уже поздно».

«Поздно» было потому, что Токарева влюбилась в Данелию – и чувство оказалось взаимным. Но об этой истории мы расскажем в соответствующем разделе («Данелия и любовь»).

Герой рассказа «День без вранья», от лица которого ведется повествование, – молодой учитель французского языка Валя, недовольный ни своей работой, ни своей жизнью, ни тем, что постоянно кого-то или чего-то боится, а потому непрерывно врет. Однажды утром он просыпается и принимает твердое решение весь сегодняшний день говорить только правду. Сам сюжет предоставляет богатые возможности для комедии и в какой-то степени является расхожим: скажем, в 1997 году вышла комедия Тома Шедьяка «Лжец, лжец», в которой герой Джима Кэрри – преуспевающий адвокат – попадает в вереницу идиотских ситуаций по той причине, что волшебным образом ровно на сутки лишается способности говорить неправду.

Трудность с написанием сценария по весьма кинематографичному (как большинство произведений Токаревой) рассказу состояла в его небольшом объеме. Из буквальной экранизации «Дня без вранья» получилась бы лишь короткометражка. Требовалось обогатить сюжет новыми ситуациями, добавить новых персонажей. В какой-то момент соавторы сценария уже затосковали, решив, что ничего путного здесь больше не придумать, как вдруг Данелию осенило:

– Нужно ввести третьего идиота!

Таковым стал комический любитель правды и принципиальности Савелий, которого главный герой случайно встретил на улице. Из учителя французского Вали протагонист-повествователь (в фильме часто звучит его закадровая речь) стал учителем литературы Костей – писалась же роль на Евгения Стеблова, который ее и исполнил. Небольшие роли сыграли также Евгений Леонов, Николай Парфенов, Андрей Миронов, но самым сочным персонажем оказался именно пресловутый Савелий в традиционно убедительном исполнении Леонида Куравлева.

С подключением этого «третьего идиота» дело у сценаристов быстро пошло на лад – и вскоре Коренев уже приступил к съемкам. Правда, от слишком «вызывающего», по мнению начальства, названия «День без вранья» пришлось отказаться и переименовать картину в безликое «Урок литературы». Но и под таким заголовком фильм в итоге не выпустили, посчитав историю рефлексирующего учителя – лжеца и неудачника – одиозной и порочащей славное звание работников советского образования.

После такого фиаско Токарева пригорюнилась и порешила не связываться больше с кинематографом. И, возможно, Виктория еще очень нескоро вернулась бы к сценаристской деятельности, кабы только Данелия не оценил ее большие творческие способности – что в сочетании с женской привлекательностью писательницы делало Токареву в его глазах идеальным соавтором.

Поэтому в конце 1969 года Георгий предложил Виктории написать сценарий комедии специально для режиссера Александра Серого. Бывший инженер Серый учился вместе с Данелией на Высших режиссерских курсах, где они и подружились. Однако вскоре после учебы Александр был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений (Серый едва не убил человека, которого приревновал к своей невесте). Несмотря на пять лет, проведенных в тюрьме, освобожденному Серому все-таки дали работу в кино. Но оба фильма, поставленные им в сотрудничестве с другими режиссерами – «Выстрел в тумане» (1963) вместе с Анатолием Бобровским и «Иностранка» (1965) совместно с Константином Жуком – были признаны неудачными – и Серый фактически был лишен возможности снять самостоятельную картину. Вот Данелия и решил спасти друга, обеспечив его «беспроигрышным» сценарием.

Георгий Николаевич вспомнил, как во время работы над «Тридцать три» он обсуждал с Валентином Ежовым идею еще одной комедии – про своеобразное перевоспитание преступников, которые работают, думая, что воруют. А Серый, конечно, мог привнести в такой материал многое из личного опыта.

Личности Александра Серого посвящен рассказ Виктории Токаревой «Один из нас», в котором режиссер именуется просто Аликом:

«Алик тоже внес свой вклад, почерпнутый из тюремной жизни: воровской язык, блатную феню, кое-какие подробности, которых мы с Доработчиком не знали и знать не могли. А именно детали и подробности делают искусство.

У Доработчика были свои творческие дела, которые он отодвинул из-за Алика. Доработчик торопился. Мы работали с утра до вечера.

Я могу сочинять только три часа в день. Приходилось – десять. Нормальные люди так не работают. Я уставала. Меня била нервная дрожь. Шапка Мономаха оказалась тяжела. Ее несут те, кто жаждет власти. Но ведь слава – тоже власть».

Столь напряженный труд, однако, окупился с лихвой – и слава не заставила себя ждать: причастность к созданию хотя бы одного настолько популярного произведения, каким стали «Джентльмены удачи», фактически обессмерчивает твое имя, даже если все остальное, что ты сделал в жизни, канет в Лету. Именно это произошло с Александром Серым: в дальнейшем он снял еще две комедии – «Ты – мне, я – тебе» (1976) и «Берегите мужчин!» (1982), обе с Куравлевым, – но они были забыты в мгновение ока; если кто-то сегодня и берется смотреть эти фильмы, то опять же по той причине, что их снял режиссер «Джентльменов удачи».

Ясно, что без Данелии, щедро делящегося с друзьями талантом и никогда не чурающегося выступать в качестве «серого кардинала», не было бы ни фильма, ни успеха, ни режиссера Серого. Сыграл свою роль и данелиевский авторитет, иначе саму идею комедии на скользкую уголовную тему руководство «Мосфильма» могло бы зарубить на корню. Ну а раз в проекте участвует такой талантище, как Данелия, мыслимо ли ставить ему палки в колеса?

Заявка Данелии и Токаревой на сценарий фильма, который планировалось назвать «Рецидивисты», начиналась такими словами:

«Мы хотим создать фильм, в котором будут участвовать лучшие комедийные актеры: Леонов, Никулин, Крамаров, Миронов, Ролан Быков и др.

Это будет комедия – не реалистическая, а условная. И сюжет в ней условен.

Вот о чем мы хотим рассказать.

Майор Леонов считает, что неисправимых людей нет и к каждому человеку можно найти подход. Используя свое сходство с вором по кличке Доцент, милиционер садится в тюрьму под его видом и пробует перевоспитать самых трудных уголовников…»

Официальное заключение по этой заявке гласило:

«Сценарно-редакционная коллегия творческого объединения “Время” киностудии “Мосфильм” обсудила заявку молодого кинодраматурга выпускницы ВГИКа В. Токаревой под условным названием “Рецидивисты”.

Сценарий комедии пишется на конкретных исполнителей: Леонова, Никулина, Миронова, Крамарова, Ролана Быкова. Сюжет и характеры, намеченные в заявке, должны дать простор для юмора, должны дать возможность интересным актерам проявить свои комедийные таланты в полной мере.

История перевоспитания нарушителей уголовного кодекса не совсем обычным, мягко говоря, способом, конечно, не могла произойти на самом деле – это остроумная выдумка, условность, заостряющая жизненные ситуации до анекдота.

Идеи социалистического гуманизма в воспитании, мысль об индивидуальном подходе в деле борьбы с правонарушителями выражены здесь в эксцентрической веселой форме.

Сценарно-редакционная коллегия высказалась за заключение договора по этой теме. Залогом успеха работы во многом является участие в ней в качестве художественного руководителя режиссера Г. Н. Данелия. Объединение надеется, что большой опыт Данелия в комедийном жанре, его профессиональный такт и мягкость творческого почерка помогут авторам обойти в будущем фильме ряд сложностей, связанных с мотивами тюрьмы, побега из тюрьмы и т. д.

Заключая договор, сценарно-редакционная коллегия просит автора внимательно ознакомиться с протоколами обсуждения и принять во внимание соображения, высказанные в процессе разговора.

Сумма договора устанавливается в размере 6000 рублей».

Руководство было согласно доверить постановку «Рецидивистов» режиссеру Серому только при условии, что Данелия будет приставлен к фильму в качестве худрука. 28 января 1970 года Георгий Николаевич подтвердил свое согласие с этим условием в заявлении на имя директора объединения «Время» Кирилла Ширяева:

«Уважаемый Кирилл Иванович!

В настоящее время я и В. Токарева работаем над сценарием “Рецидивисты” в содружестве с А. Серым.

Я обязуюсь при постановке фильма по этому сценарию активно помогать режиссеру Серому на всех этапах производства в качестве художественного руководителя.

Я беру на себя полную ответственность за производственное осуществление и идейно-художественное качество фильма».

Перед тем как приступить к сочинению сценария, Данелия и Токарева осведомились о том, не вызовет ли сам сюжет будущей комедии возражений со стороны МВД, без одобрения которого нечего было и думать о выпуске юмористического фильма на подобную тему. И сценаристы правильно сделали, что озаботились этим сразу, ибо в МВД их с ходу уведомили: милиция не может заниматься перевоспитанием, ее дело – ловить и сажать в тюрьму преступников; а ваш, мол, майор Леонов с какой-то стати решает, что нарушители заслуживают не наказания, а наставления на путь истинный…

После такой отповеди соавторы не расстроились, а попросту переквалифицировали главного героя из майоров в заведующие детским садом. Раз милиционер не может воспитывать, пускай это делает как раз воспитатель…

Можно с уверенностью утверждать, что такой сюжетный ход пошел сочинению только на пользу, поскольку буквально напрашивался на комические ситуации в духе: «– В угол поставлю! – Чего?! – То есть, это… пасть порву!»

Вслед за переменой сюжета произошел и добровольный отказ авторов от первоначального названия: «Рецидивисты» звучало слишком сурово и агрессивно. На замену ему из времен «Я шагаю по Москве» всплыл было заголовок «Верзилы», но вдруг Данелию осенило: «Джентльмены удачи»! Это и изящно, и романтично, и иронично. Под новое название был написан и следующий памятный монолог, который главный герой – теперь заведующий детским садом № 83 Черемушкинского района Москвы Евгений Иванович Трошкин – произносит, будучи в образе вора в законе и авторитете по кличке Доцент: «Он кто? Инженер рядовой, и всё. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил – в тюрьму. Украл, выпил – в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!»

Тюремный жаргон, используемый в фильме, в основном подлинный – подсказанный Александром Серым, который был, что называется, в теме. Обозначение «нехорошего человека» изначально тоже соответствовало уголовной действительности – «падла». Однако руководство «Мосфильма» дружно возмутилось, ознакомившись с первым вариантом сценария, буквально пестревшим столь грубым словом. Так и было изобретено несуществующее «блатное» ругательство «редиска», звучащее скорее по-детски, чем по-воровски. В словаре, которому сначала старший лейтенант Славин обучает Трошкина и с которого сам Трошкин дает потом «обратный перевод» Косому, именно неправдоподобная «редиска» прекомично диссонирует со всей прочей жаргонной лексикой.

«Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:

– Ну, вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться – с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить, без меня не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? – он обернулся к Хмырю.

– Гарик… Гаврила Петрович.

– Тебя?

– Федя… – сказал Косой.

– Тебя?

– Али-Баба.

– Я кому сказал, клички отставить?

– Это фамилия! – обиделся Али-Баба. – А имя Василий Алибабаевич, Вася.

– Как верблюда, – отозвался Косой.

– А меня… Александр Александрович. Все ясно? – спросил Трошкин.

– Ясно, – нестройным хором отозвались Гаврила Петрович, Федор и Василий Алибабаевич.

Трошкин обвел их усталым взглядом.

– Как стемнеет, кассу будем брать, – объявил он.

– И он пойдет? – Косой кивнул на Али-Бабу.

– И он…

– Так он же на этом скачке расколется, редиска, при первом шухере! – скандально закричал Косой.

Али-Баба насупился, но промолчал.

– Пойди-ка сюда, Федя. – Трошкин поманил Косого пальцем. – Вот тебе бумага, – он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером, – пиши… – Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать. – Редиска… поставь тире… Нехороший человек. Раскалываться – предавать, сознаваться. Шухер – опасность. Скачок – ограбление… записал?

– Записал, – сказал Косой.

– А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.

– Хе-хе, – заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: – Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности…

– Тики-так, – сказал Трошкин, – то есть… тьфу! Хорошо!..»

А «падлу» авторы сохранили в одном-единственном эпизоде – который за счет этого получился едва ли не смешнейшим в картине.

«– Александр Александрович! – громким шепотом позвал Косой. – А Гаврила Петрович по фене ругается!

– Отставить разговоры! – приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: – А-а!! Ой, нога, нога!!

– Тише ты! – Хмырь в темноте зажал ему рот.

– Этот Василий Алибабаевич… – простонал Трошкин, – этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!»

Еще в одной гомерически уморительной сцене полноправно солирует Косой:

«Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье – Хмырь и Трошкин.

– Этот? – спросил шофер у Косого. – Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.

– Ну человек! – возмутился Косой. – Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое, – Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.

– Елка, что ли? – не понял Славин.

– Сам ты елка! – разозлился Косой. – Тебе говорят: во! – Косой снова растопырил пальцы.

– Да говори ты толком! – закричал на Косого Хмырь. – Александр Александрович, – повернулся он к Трошкину, – может, сам вспомнишь; а то уже восемь рублей наездили… – Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул за сиденье.

– Пруд там был? – спросил Славин.

– Не было. Лужи были, – отрезал Косой.

– Может, памятник? – подсказал Трошкин.

– Памятник был.

– Чей памятник? – спросил Славин.

– А я знаю? Мужик какой-то.

– С бородой?

– Не.

– С бакенбардами?

– Да не помню я! – заорал Косой. – В пиджаке!

– Сидячий?

– Чего?

– Сидит?

– Кто? – не понял Косой.

– Ну мужик этот! – заорал Славин.

– Во деревня! – снисходительно сказал Косой. – Ну, ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!»

Виктория Токарева вспоминала, что, когда родилась эта последняя реплика, соавторы сами разразились дружным хохотом и долго не могли успокоиться. В сочетании с исполнением роли Савелием Крамаровым, на которого она и писалась, эффект диалога еще и удваивался. Олег Видов, игравший Славина, признавался, что так и не смог сыграть эту сцену, глядя Крамарову в лицо: «таксист» попросту давился от смеха – и реплики, подаваемые им Косому, пришлось снимать отдельно.

Поскольку сценарий писался на конкретных исполнителей, их согласием на съемки следовало заручиться заранее. Именно тогда сразу отпали Юрий Никулин и Андрей Миронов, недавно сыгравшие в гиперуспешной «Бриллиантовой руке» Леонида Гайдая и бывшие теперь нарасхват. Поэтому Трошкина и Доцента сценаристы сочиняли в расчете на Евгения Леонова, Косого – на Савелия Крамарова, Али-Бабу – на Фрунзика Мкртчяна, а Хмыря – на Ролана Быкова. В сценарном образе Хмыря можно увидеть быковские приметы: маленький рост, лысина. Однако к моменту окончания сценария Ролан Антонович уже был занят на съемках собственного фильма «Телеграмма». Данелия подумывал было пригласить на эту роль Николая Парфенова (уж ему-то прозвище Хмырь подходило как никому другому из советских актеров), но в итоге был утвержден более «звездный» Георгий Вицин.

Не сложилось и с Мкртчяном, которого никак не хотел отпускать в Москву ереванский театр. Шанс исполнить роль Али-Бабы был у Спартака Мишулина (всем запомнилась другая его «восточная» роль – Саид в «Белом солнце пустыни»), однако предпочтение было отдано Раднэру Муратову. До этого татарин Муратов исполнял эпизодические роли преимущественно в серьезных фильмах – таких как «Поединок» по Куприну или «Время, вперед!» по Катаеву. «Пригласили меня, – вспоминал потом актер. – Виктория Токарева посмотрела-посмотрела: “У нас комедия. Поэтому играй серьезно, как у Швейцера во 'Время, вперед!’”. Я и сыграл серьезно».