Текст книги "Зоология и моя жизнь в ней"

Это было написано спустя восемь лет после преступной акции. Автор продолжает: «Академики и член-корреспонденты Академии наук СССР[103]103
  Эта экологическая катастрофа не послужила, к несчастью, уроком для советских «преобразователей природы». Во второй половине 80-х годов тогдашние власти Казахстана, Узбекистана и Азербайджана в буквальном смысле пробивали в Москве проект переброски сибирских и северных рек России на юг для «спасения» Каспия, Аральского моря, для якобы повышения урожайности сельхозкультур в южных регионах СССР. Вот что пишет свидетель этих событий, работавший тогда в Президиуме АН СССР. «Речь шла о водах Ишима, Тобола, Иртыша, Печоры и Вычегды. И о канале длиною в 700 километров. Посланцев солнечных республик активно поддерживал в Москве директор Института водных проблем АН СССР, член-корреспондент АН СССР Г. В. Воропаев. Под его давлением начались даже подготовительные земляные работы по постройке канала» (Кузнечевский В., Чичкин А., там же).
  А вот как ситуацию описывает Г. Голицын: «.. помню, как году в 1986 Г. В. Воропаев (запомните эту фамилию! – Е.П.) жаловался мне, что, по-видимому, В. Г. Афанасьев, тогда главный редактор “Правды”, – тайный антиперебросчик, ибо зажимает его статью о необходимости переброски. О серьезности намерений продолжить работы по переброске говорит тот факт, со слов А. Л. Яншина, что на заседании Совета Министров СССР 19 июля 1986 года за переброску высказалось 19 человек, а против – только два (академики А. Г. Аганбегян и А. Л. Яншин). Подвел итог Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков, сказав, что, каковы бы ни были доводы “за” и “против”, денег на переброску в стране нет».


[Закрыть], по сути заварившие всю эту кашу с нашумевшим “проектом века”, затеяли между собой научный спор о правильности прогнозов по угасанию Каспийского моря или же полной непригодности этой методики прогнозирования. Проблему в силах разрешить специальное водорегулирующее сооружение на входе протоки в залив. Однако, как только стало ясно, что Кара-Богаз-Гол не мешает забору воды из Волги на орошение, Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР утратило к нему всякий интерес, а Минхимпром СССР не считает спасение залива своей обязанностью».

В 1984 г. в дамбе пробили отверстия, через которые пропустили 11 труб. Но это не дало желаемого эффекта: Кара-Богаз-Гол продолжал оставаться соляной пустыней. В 1992 г., уже после выхода Туркменистана из состава СССР, дамбу взорвали.

Не было бы счастья, да несчастье помогло

Несмотря на предупреждение, полученное от Владислава и Иры, я все же решил попытать счастья на старом месте. В Красноводске мы были уже 20 марта, а через день к вечеру прибыли на место экологической катастрофы. Хохотуны таки прилетели и группа из 30 птиц даже садилась на короткое время там, где в прошлом году располагалась большая колония. Другая стая примерно из 40 птиц держалась на море, на косе у входа в бывший пролив. Так что какая-то надежда оставалась.

Осмотрев место колонии, мы обнаружили, во-первых, что вокруг нее все заросло высокой полынью и, во вторых, что ее кустики растут как раз по центрам бывших гнезд, где почва годами удобрялась пометом, но не сцементирована им по краям. Ясно, что хохотунам, привыкшим к широкому обзору пространства, не нравится разросшаяся растительность по периферии колонии и там, где им следовало бы откладывать яйца. Поэтому я решаю, к плохо скрываемому неудовольствию трех моих коллег, устроить прополку территории. Несколько часов в ночь с 1 по 2 апреля проводим за этим занятием. Идем вчетвером фронтом и выдергиваем с корнем кусты полыни. Оголили в результате довольно значительную площадь и с нетерпением стали ждать утра. Но, увы, весь труд пошел прахом. По-видимому, этот фрагмент голого пространства слишком мал по сравнению с остальной поверхностью острова, чтобы заставить птиц обосноваться здесь для гнездования. Ведь в предыдущие годы здесь был обширнейший голый солончак.

Оставалось только ждать приезда машин из заповедника. Связи с ним у нас, разумеется, не было. Мы хорошо понимали, что торопиться они не будут. Им было известно, что пресной воды во флягах должно хватить нам на месяц. С пополнением ее запаса два ГАЗ-66 прибыли чуть раньше – 24 апреля. К этому времени мы нашли примерно в десяти километрах от лагеря маленький каменистый островок, над которым видели летающих хохотунов и хохотуний. Полевой лагерь перевезли ближе к этому месту и поставили на высоком песчаном месте посреди невысоких барханов. Ближе к островку удобного места не было, так что до него приходилось идти от лагеря примерно три километра по обнажившемуся дну Кара-Богаза. До самого горизонта, насколько хватало глаз, перед нами лежала поверхность, которая издали выглядела ровной как стол. На самом же деле это была сплошная мозаика тесно примыкающих друг к другу выпуклых темно-серых соляных конкреций слоистого строения, которые мы называли «пузырями». Их диаметр составлял примерно от 20 до 40 см при немного меньшей высоте. Местами все это покрывал тонкий слой рассола, и пузырь прогибался, когда на него наступали. Там, где воды не было совсем, они трескались под сапогом, а при дуновении ветра с их поверхности летели струйки глауберовой соли, от которой слезились глаза. В общем, прогулка по такому неровному и непредсказуемому субстрату не доставляла особого удовольствия.

Далее путь к островку преграждала узкая протока, через которую можно было перейти по камням, когда сильный ветер сгонял воду. Но мы предпочитали вести наблюдения с этого ее берега. На островке были две маленькие колонии хохотунов – из 32 и 24 гнезд. Но как-то раз Лариса и я не уследили за двумя нашими лаборантами. Они по собственной инициативе переправились на остров и слишком долго осматривали гнезда. В результате, почти все хохотуны бросили свои кладки. Осталось только 14 гнезд и около 30, принадлежавших хохотуньям. Все же нам удалось собрать кое-какой новый материал по каждому из этих видов.

В частности, вскрытие яиц в брошенных гнездах хохотунов четко показало, что колония формируется центробежно. Кладки в центральной части поселения были полными (по три яйца) и наиболее сильно насиженными, а в периферийных гнездах они еще не были закончены и состояли всего лишь из одного или двух яиц[104]104
  Голландский орнитолог Дж. Виин поставил такой полевой эксперимент. Еще до прилета пестроносых крачек в место их традиционного гнездования он расставил на отмели чучела этих птиц. Крачки-пионеры начали строить гнезда между чучелами, а запоздавшие стали селиться вплотную вокруг. На островах Каспийского моря у этого вида от агрессивности взрослых гибнет 8–14 % птенцов. Похожую картину мы наблюдали здесь еще у одного облигатно-колониального вида – чаек морских голубков.


[Закрыть]. Когда эта работа была окончена, до приезда машин оставалось еще две недели.

Степные агамы

Вот тут-то мы вынуждены были изменить орнитологии и переключиться на изучение совсем других созданий, именно, ящериц. Позже мы с Ларисой не раз благодарили судьбу за то, что она одарила нас столь интересными объектами, о поведении которых, как вскоре выяснилось, было известно прискорбно мало. Об этих наших изысканиях, которым мы в дальнейшем посвятили больше десяти лет, я подробно расскажу в главе 10.

А это был наш первый опыт на ниве герпетологии[105]105
  Герпетология – ветвь зоологии, ориентированная на изучение рептилий.


[Закрыть]. Прямо на территории лагеря жили степные агамы. Весь участок, на котором стояли палатки, входил во владения одного самца. Интересно, что пока мы были заняты чайками, агам видели изредка и только мельком: «Глаза есть, а посмотри – нету», – повторял я, цитируя любимую поговорку Дерсу Узала. Первым делом мы переловили всех агам в лагере и в его ближайших окрестностях и пометили каждую индивидуальной цветной меткой. Сам процесс ловли этих довольно крупных ящериц[106]106
  Общая длина степной агамы не превышает 30 см. Длина туловища с головой до 12 см, а хвост в полтора-два раза длиннее тела. Масса тела до 45 г (по другим данным до 62 г). Взрослые самцы заметно крупнее самок.


[Закрыть] – занятие увлекательное и даже азартное. Вы как можно медленнее подходите к замеченному животному, держа перед собой наготове в вытянутой руке гибкий прутик длиной метра полтора с петлей из лески на его конце. Осторожно надеваете петлю на голову ящерицы и делаете резкое движение вверх, как рыболов, подсекающий клюнувшую рыбу. Вынимаете свою добычу из удавки, следя за тем, чтобы ее челюсти не сомкнулись мертвой хваткой на вашем пальце, засовываете ящерицу в матерчатый мешочек с завязками и идете дальше в поисках очередного экземпляра.

После того как ящерица помечена, и ее можно без труда отличить от всех прочих в этой местности, начинаются ежедневные многочасовые наблюдения, когда на диктофон фиксируются все действия животного. Для начала я сосредоточился на выяснении маршрутов самца, которые наносил на план местности. Так удалось оценить размеры его территории и установить границы ее с участками других самцов-соседей. Лариса же вела не менее тщательные наблюдения за одной из двух самок, живших на участке этого самца.

Самцы степной агамы чрезвычайно воинственны и абсолютно нетерпимы к присутствию других взрослых самцов на своей территории. Будучи существами безгласными, они не в состоянии, подобно птицам, уведомлять соседей-конкурентов о занятости земельного участка при помощи красивой песни, как это делают, например, соловьи. Единственный способ удержать территорию в неприкосновенности состоит здесь в том, чтобы постоянно быть начеку, не упуская из виду ни одного клочка своей земли.

По утрам, когда солнце еще не набрало силы, но уже нагрело землю настолько, что самец решается покинуть место своего ночлега, он выглядит весьма невзрачным. На серо-буром фоне спины виден неясный светлый орнамент, коричневатый хвост опоясан более темными кольцами, горло и брюшко окрашены в блеклые песчаные тона. В таком виде самец может целый час совершенно неподвижно пролежать неподалеку от норки, в которой провел ночь, но лишь до тех пор, пока температура не поднялась до 27–28 °С. Теперь это уже совсем другое животное. Верхняя часть головы и спины приобретают чистую желтовато-серую окраску, красиво контрастирующую со светло-оранжевым хвостом. Горло становится темно-синим, внешние поверхности передних лапок – голубоватыми, бока брюшка – иссиня-черными с фиолетовым отливом. Самец привстает на передних ногах, раздувает горловой мешок, несколько раз кланяется.

Он сразу же приступает к методичному патрулированию границ своего надела. Чтобы лучше видеть всю территорию самому и в то же время быть на виду у хозяев соседних участков, самец взбирается на куст или корягу на самом краю своих владений. Побыв здесь минут 10–20, он спускается на песок, пробегает несколько десятков метров, залезает на другой такой же куст и некоторое время остается здесь. И так весь день самец раз за разом обходит границы своих владений, пока наступление предвечерней прохлады не подскажет ему, что пора устраиваться на ночлег и что сегодня уже нечего опасаться вторжения непрошеных гостей.

При виде пришлой агамы самец опускает широкую складку кожи в области подбородка. При этом под его нижней челюстью появляется своеобразный треугольный мешок ярко-синего цвета. Свидетельством возбуждения, вызванного появлением чужака, служат также лихорадочные поклоны передней частью тела. Если пришелец сидит не на земле, а на кустике, хозяину участка «становится ясно», что перед ним отнюдь не желанная самка, а зарвавшийся в своих притязаниях чужой самец. В этот момент владелец территории внезапно белеет: за какие-нибудь 1–2 секунды все его тело приобретает цвет грязной штукатурки. Разумеется, чужак не в состоянии заметить этих изменений. Хотя агамы отличаются прекрасным, зрением, сходным с птичьим, разглядеть с расстояния в несколько десятков метров окраску существа в пядь длиной, выделяющегося темным силуэтом на фоне неба – задача непосильная для самого зоркого глаза.

Разгневанный хозяин отнюдь не довольствуется подачей «цветового сигнала». С необычайным проворством он соскакивает с ветки куста на песок и пулей несется к нарушителю границы, перепрыгивая через препятствия и буквально стелясь над землей в своем неистовом беге. Здесь уже непрошеному гостю есть над чем задуматься, и, как правило, он не дожидается дальнейшего развития событий.

Но если пришелец не склонен спасаться бегством, мимолетный эпизод может перерасти в продолжительную драку. Зрелище это поистине захватывающее. Оказавшись рядом и сохраняя между собой дистанцию около полуметра, противники занимают боевые позиции. Высоко приподняв над землей поджарые тела и слегка наклонив головы, они медленно, очень медленно бродят по песку; каждый старается обойти другого сзади. Приспущенные горловые мешки с едва намечающимися светло-серыми продольными полосками придают мордам самцов угрюмый и зловещий вид. Белесая однотонная окраска делает ящериц почти плоскими, словно вырезанными из куска светлого картона. Они настолько сливаются со светло-серой пустынной почвой, что иногда начинают казаться какими-то нереальными призраками, и в эти минуты лишь их медленно движущиеся темные тени помогают наблюдателю не упустить их из виду среди палевой травы выжженной солнцем пустыни.

И внезапно – молниеносный прыжок вперед, глухой удар от столкновения пружинящих тел. На мгновение ящерицы расходятся в стороны и снова сшибаются в свирепом бою. Щелканье челюстей, мелькание хвостов и лап, и вот уже один самец лежит на спине, а другой не дает ему подняться, удерживая поверженного врага бульдожьей хваткой своих челюстей. Горе тому из соперников, который, зазевавшись, позволил другому применить этот опасный прием. Теперь побежденный абсолютно беспомощен, и пройдет много времени, прежде чем его враг, успокоившись, ослабит тиски своей мертвой хватки и даст проигравшему возможность спастись бегством.

Самки степной агамы, в отличие от самцов, не закрепляют за собой единоличных земельных участков. Живущие неподалеку друг от друга, время от времени наведываются по соседству. Если самкам при этом случится столкнуться лицом к лицу, они проявляют взаимную враждебность, но сразу же разбегаются в разные стороны, не придавая серьезного значения инциденту. Поскольку самка рано или поздно должна будет отложить в вырытую ею норку 5–10 белых, одетых в кожистую скорлупу яиц, она большую часть времени отдает добыванию корма: обильное и полноценное питание в этот период – необходимый залог счастливого материнства.

Неторопливо передвигаясь среди скудной пустынной растительности, самка нет-нет да поймает жука-чернотелку или проглотит яркий цветок, а другой раз в высоком изящном прыжке настигнет пролетающую мимо бабочку. Понятно, что часами просиживать на вершине куста, как это свойственно самцам, значило бы лишить себя возможности добыть лишний лакомый кусочек, что для самки в этих условиях совершенно непозволительно.

Степная агама. Trapelus sanguinolentus

Едва только самец заметил самку на своей территории, он ведет себя точно так же, как и при появлении пришлого самца. Прежде чем пуститься в погоню, он ритмично приподнимается на передних ногах, каждый раз сильно сгибая их и почти ложась грудью на ветку. Совершив две-три серии таких поклонов, он с огромной скоростью преодолевает расстояние, отделяющее его от самки, и здесь вновь и вновь кланяется, почти касаясь синим горловым мешком поверхности песка. Затем самец обходит самку сзади и крепко зажимает складку кожи на ее загривке своими роговыми челюстями. Так партнеры лежат бок о бок почти целый час, после чего происходит спаривание. После его окончания любая попытка самца сблизиться с самкой встречает с ее стороны резкий отпор.

Степная агама. Trapelus sanguinolentus

С каждым днем хотелось узнать об образе жизни этих ящериц как можно больше – по принципу «аппетит приходит во время еды». Теперь нам уже трудно было относиться к агамам, как к представителям «низших» позвоночных (традиционное наименование рептилий). Слишком много общего с поведением птиц мы обнаружили у них. Помимо непосредственных наблюдений, которые позволили узнать столь много из того, о чем не прочтешь в работах профессиональных герпетологов, мы провели небольшой эксперимент по изучению их кормовых потребностей. Сделали из сетки маленькую вольеру, посадили в нее самца и поместили туда же заранее подсчитанное количество число цветков астрагала. Затем подсчитывали, сколько их было съедено за определенный промежуток времени.

Кавказская агама. Во многих предгорных районах Предкавказья и Средней Азии степные агамы обитают бок о бок с другим обычным в этих местах видом ящериц – агамой кавказской. Первые занимают участки в днищах сухих долин, а вторые привязаны к подножиям горных склонов.

Обитая в столь тесном соседстве друг с другом, эти ящерицы, тем не менее, придерживаются существенно разных способов социальной организации. Правда, и там и тут самцы охраняют свои территориальные наделы, хотя и разной величины: у кавказских агам эти участки, как правило, значительно меньше по площади. Но при этом принципиально различен характер взаимоотношений между самцами и самками. Если у степных агам, как мы видели, они контактируют только в момент спаривания, то у кавказских особи разного пола объединены в устойчивые ячейки – «семейные группы», нередко существующие в одном и том же составе по многу лет.

Семейная группа состоит из одного взрослого территориального самца и одной или нескольких самок разного возраста (максимально – до четырех). В период размножения, в апреле-мае, самец постоянно ночует в общем убежище со своей единственной самкой (если семейная группа моногамна) или с одной из них – «фавориткой», если самок несколько[107]107
  Такие отношения именуются одновременной территориальной полигинией.


[Закрыть]. Это, как правило, самая крупная самка в группе, с которой самец сосуществует на своем участке более одного года, (максимально до 5 лет).

По утрам самец и самка выходят из облюбованной ими расщелины каменистого или глинистого обрыва одновременно и до часа и более остаются у его входа, принимая солнечные ванны. При этом партнеры зачастую лежат, соприкасаясь друг с другом. После этого они направляются на кормежку по собственным маршрутам. Но перед этим нередко приходится видеть особую церемонию ухаживания самки за самцом. Эти же удивительные, по сути дела, взаимодействия случаются время от времени и далее на протяжении дня, при случайной встрече самца с какой-либо из самок семейной группы, или же в постоянных «местах свиданий». Выглядят они так: самка сближается с самцом, ползет по нему, пытается подлезть под него спереди и сзади и трется боком головы об его морду и область клоаки. Для нас стало неожиданностью, что эти контакты никогда не заканчивались спариванием[108]108
  Как и «ложные» брачные игры у каменки плешанки, описанные в главе 3.


[Закрыть]. Они служат, вероятно, механизмом консолидации членов семейной группы.

Но я забегаю здесь вперед. К моменту завершения книги мы с Ларисой успели собрать лишь первые крохи знаний о жизни и поведении этих ящериц. О том, что нам удалось cделать в этом направлении за последующие 12 лет их изучения, я расскажу более подробно далее, в главе 10.

Социоэтология и социобиология

В середине 1960-х гг. зародилось еще одно направление в исследовании социального поведения животных, принципиально отличное от социоэтологии. Датой оформления этого направления в самостоятельную дисциплину считают 1975 год, когда был опубликован массивный том под названием «Социобиология. Новый синтез», за авторством видного американского зоолога Эдварда Уилсона. Именно его обычно называют отцом этого направления, в задачи которого входило изучение эволюции социальности не только у животных, но также и у человека.

В действительности, основные идеи книги Уилсона были заимствованы им у английского математика Уильяма Гамильтона. С его основополагающим трудом я подробно ознакомился в тот момент, когда работа над моей книгой близилась к концу. В это время из научной командировки в Англию вернулся Саша Базыкин. Он сам работал в области математического моделирования биологических процессов и на этой почве познакомился там с Гамильтоном. Тот преподнес Базыкину оттиск своей статьи под названием «Альтруизм и близкие ему явления, главным образом, у социальных насекомых», вышедшую в свет в 1974 г.

По словам самого Уилсона, предложенная Гамильтоном так называемая генетическая теория социальной эволюции, поставила его в ряд основоположников социобиологии. Эти идеи были развиты Р. Докинзом в его многочисленных «научно» – популярных книгах, из которых наибольшую известность получила первая («Эгоистический ген»). Докинз называет У. Гамильтона «одним из величайших теоретиков эволюции в ХХ веке», а сам он в 2013 г. был назван британским журналом Prospect «главным интеллектуалом мирового значения»[109]109
  Из Википедии и других источников мы узнаем, что Р. Докинз с 1995 по 2008 г. работал профессором Оксфордского университета в составе Саймонского Профессората популяризации науки. К его главной профессии популяризатора науки добавляют еще сферу этологии. Учителем Докинза был один из основателей этой науки, Н. Тинберген. Однако тот, в отличие от своего ученика, по многу лет изучал в деталях, в поле и в лаборатории, поведение как минимум десятка конкретных видов животных. То же можно сказать о другом великом этологе, К. Лоренце. Иное дело Докинз. Из 12 его научных статей по этологической тематике (все, что мне удалось найти) только 4 имеют дело с поведением трех видов. Две, датированные 1968 годом, посвящены анализу движений клевания у цыплят и написаны по материалам его кандидатской диссертации, защищенной в Оксфордском университете в 1966 г. Две другие (1969, 1979) – по клеванию у птенцов озерной чайки и по организации демов у роющей осы – написаны в соавторстве со специалистами по этим двум видам. Это немногое дало Докинзу основание для широких отвлеченных рассуждений обо всех без исключения сторонах поведения «животных вообще», в том числе о коммуникации и об эволюции их социального поведения. Никогда он сам не занимался и генетикой, так что его знания в этой области носят столь же дилетантский характер. Так что я назвал бы его писателем-компилятором, придумавшим собственную фантастическую версию органической эволюции, которую трудно принимать всерьез. Верить в нее могут только люди, не располагающие достоверной научной информацией и потому готовые проглотить любую нелепость. Абсурдность построений Докинза выпукло показана в эссе А. Кузнецова «Эгоистический мул» (Химия и жизнь 2010, № 4: 28–31). К самому Докинзу очень подходит определение «слепой часовщик», как он именует Бога в своей книге одноименного названия.


[Закрыть].

Читая объемистую статью Гамильтона, я был просто поражен тому, насколько механистически упрощенным может выглядеть для ученого процесс эволюции столь сложных структурно-организационных образований, каковыми являются социо-демографические системы. Генетическая теория социальной эволюции Гамильтона может служить ярчайшим образцом редукционизма в биологии. Суть его в попытках объяснить происходящее на высоких уровнях организации живого (популяция, социум) через события более низких уровней (в данном случае, генетики индивидов), которые подчиняются принципиально иным закономерностям. Это все равно, как если бы мы попытались объяснить работу автомобиля через поведение атомов металла, из которого сделаны детали машины. А в нашем случае подход Гамильтона можно было бы образно назвать «генетическим атомизмом». Это прямая противоположность системному подходу, о котором речь шла выше.

Гамильтон пообещал противопоставить «беглым и праздным замечаниям» о полезности того или иного типа поведения для популяции и вида «точный анализ путей распространения гена» в популяции. Тем самым он уповал на всесилие математического аппарата в деле решения вековых загадок биологии. Однако здесь легко забыть о том, что лишь глубокое понимание сущности анализируемого объекта (его структурных объяснений) способно удержать математику в рамках биологической реальности.

Гамильтону показалось, что он нашел ответ на вопрос, который ставил перед собой еще Ч. Дарвин. А именно, почему в общине медоносных пчел все самки, кроме матки, не размножаются, но становятся членами касты рабочих. В основе идеи У. Гамильтона лежит то реальное обстоятельство, что у пчел среднее родство самки к собственным детям равно 1/2, а к родным сестрам 3/4. Но вывод, сделанный исследователем из этого, сводился к следующему: естественный отбор среди самок был направлен против их естественного стремления приносить потомство. Вместо этого, эволюционное развитие пошло по пути выработки у них стратегии заботы о своих сестрах. Этот феномен У. Гамильтон называл «альтруистическим поведением».

В другой своей работе он так объясняет суть своих построений: «Представим себе, – пишет он, – что ген стоит перед проблемой увеличения числа своих копий и отдает себе отчет в том, что есть возможность следующих выборов: 1) вызвать у своего носителя А. поведение, полезное только для него самого и ведущее к увеличению его репродукции, или же 2) “бескорыстное” поведение, некоторым образом приносящее выгоду родичу Б». Если рассматривать данную альтернативу в рамках представлений об индивидуальном отборе, на первый взгляд более выгодной представляется первая тактика.

«Жертвуя собственными интересами» сегодня (то есть, не размножаясь), индивид может таким образом получить “выигрыш в будущем”, в форме итоговой (результирующей, совокупной) приспособленности». Таким образом, распространение «копий своих генов», которое есть, по Гамильтону, главная задача особи в соревновании с себе подобными, осуществится не обычным, «эгоистическим», а обходным – «альтруистическим» путем.

Получается, что эффект итоговой приспособленности данной особи сказывается спустя долгое время после того, как сама она уже перестала существовать. Эта странная особенность всей концепции, именно, возможность оценивать настоящее через будущие события, как это ни удивительно, была замечена в то время лишь немногими. Один из исследователей писал в 1976 г., что преимущества и недостатки того или иного способа поведения особи определяются здесь в терминах будущего репродуктивного успеха данной особи и, таким образом, оказываются практически не измеряемыми в настоящем. А каков ход и результат тех событий, которые последуют в будущем, возможно, по мнению, автора концепции, предсказывать математически.

Нетрудно видеть, что один из главных пороков построений Гамильтона – это биологическая неадекватность, нереальность главных исходных допущений, таких например, как метафора: «ген, способный к выбору линии своего поведения». Вот как оценивал первые результаты исследований социобиологов один из видных американских орнитологов, Дж. Браун, в 1978 г. По его мнению, для них характерны «…отсутствие точности в проведении полевых исследований, нехватка ясных и широких подходов, путаница в терминах и понятиях и засилье антропоморфизма – этого камня преткновения современной социобиологии».

Вот что писал о такого рода «теориях», которые быстро завоевывают всеобщее внимание и доверие, выдающийся философ науки П. Фейерабенд. Факт подобного успеха «…ни в какой мере нельзя рассматривать как знак ее истинности или соответствия происходящему в природе… Возникает подозрение, что подобный, не внушающий доверия, успех превратит теорию в жесткую идеологию вскоре после того, как эти идеи распространятся за пределы их начальных положений» (курсив мой. – Е.П.)[110]110
  Feyerabend P.K. 1975. Against method: Outline of an anarchistic theory of knowledge. London: New Left Books, (c. 43).


[Закрыть].

Именно активная деятельность Гамильтона и, особенно, популяризация его взглядов Докинзом, привели в конечном итоге к широко распространенному сегодня, но абсолютно ложному представлению. Суть его коротко изложена в книге, написанной журналистом М. Ридли и состоит в том, что «начиная с 1970-х годов, эволюционная биология стала наукой не о животных, а о генах»[111]111
  Ридли М. 2010. Геном. М.: Эксмо. Серия: Открытия, которые потрясли мир. (с. 172).


[Закрыть]. Или, как писал наш отечественный генетик Б. М. Медников в восторженном предисловии к книге Докинза «Эгоистический ген»: «Наши тела – это временные, преходящие структуры, создаваемые бессмертными генами-репликаторами себе на потребу.» (курсив мой. – Е.П.).

Понятно, что в своей книге о социальном поведении животных я не мог обойти все эти проблемы. Им целиком посвящена последняя глава 8, где я на 49 страницах подробно разбираю суть построений социобиологии, а также степень соответствия предсказаний ее теории тем результатам, которые были получены зоологами при полевых исследованиях множества видов животных. В работе над этим трудным разделом неоценимую помощь оказала мне моя третья жена Елена Георгиевна Потапова. Ее жесткая критика каждой очередной написанной страницы заставила меня многократно переделывать текст и придать ему, в конце концов, необходимую прозрачность и доступность даже для неподготовленного читателя. Каждому, кто захочет ознакомиться с обсуждением вопросов, которые я, за недостатком места, затронул здесь в беглой и компактной форме, я предлагаю обратиться к оригиналу книги.