Текст книги "Зоология и моя жизнь в ней"

Увы, наше пребывание в чудесном ущелье сильно омрачалось нескончаемым потоком непрошеных гостей. О нас каким-то образом стало известно в деревне Аза, и местная молодежь мужского пола шла ежедневно, как на экскурсию, посмотреть на русских шатенок. По двое, по трое приходили парни в белых рубашках и лаковых штиблетах, усаживались под скалой на корточках и подолгу наблюдали за тем, что мы делаем. Постепенно мы научились минимизировать время словесного общения с ними, особенно я, который старался сесть где-нибудь подальше, держа бинокль около глаз. Но нас все время пытались втянуть в разговор. Со стороны посетителей тематика была на редкость единообразной. Если пришли азербайджанцы, они говорили: «Мы знаем, к вам сюда ходят армяне, так что вы будьте осторожны с этими людьми». Совершенно то же самое мы слышали от армян, которые предостерегали нас от излишнего доверия к азербайджанцам.

Впрочем, эти посещения имели одно позитивное следствие. Нередко гости приносили с собой бутылки с местным самогоном, вроде грузинской чачи. Особенно в этом усердствовал один пожилой азербайджанец, которому приглянулась Нина Булатова. Он приносил не только самогон, но и самодельное вино в немалых количествах. В намерение этого человека, которыми он делился со мной в отсутствие наших девушек, входило выкупить у нас Нину, сделав ее своей женой.

Пить с гостями мы отказывались, мотивируя это тем, что «слишком жарко», как оно, впрочем, и было на самом деле. Все принесенное я аккуратно расставлял в ряд под скалой, где в неглубокой нише у самой земли всегда была тень. Так у меня образовался вполне приличный бар. Не было двух напитков, принесенных разными людьми, которые не различались бы на вкус. Поэтому перед ужином я дегустировал несколько и выбирал тот, который в этот вечер наиболее соответствовал моему настроению.

Во время экскурсий в ближних и дальних окрестностях лагеря я обнаружил место, где среди прочих птиц численно преобладали черношейные каменки. Этому виду я уделил в эту поездку меньше внимания, чем двум другим видам, о которых речь шла ранее. Тогда мне казалось, совершенно ошибочно, что уж о черношейных-то каменках я знаю достаточно по наблюдениям, сделанным в Копетдаге. Но всё же я посетил это место несколько раз. Здесь, как и в других точках, куда я ходил на экскурсии, у меня под камнями была спрятана большая жестяная банка от болгарского лечо, в которой я кипятил воду для чая, и жестянка поменьше, используемая в качестве чашки. Воду я приносил с собой. В лагере мы готовили на паяльной лампе. А чтобы развести костер там, куда я уходил на целый день, мне приходилось по пути подбирать каждую сухую веточку, каждый кусочек древесины, которые попадались мне на глаза в этой суровой местности, выжженной солнцем и практически лишенной растительности. Горючего всегда оказывалось так мало, что мне ни разу не удалось довести воду до кипения, но лишь до такого состояния, чтобы чай все же заварился.

Тогда я не знал, что судьба приведет меня сюда еще дважды, в 1975 и 1977 гг. При этих повторных посещениях региона я останавливался лагерем именно здесь, по соседству с черношейными каменками. Место было уединенным, удаленным от шоссейной дороги, и здесь я был надежно застрахован от визитов назойливых посетителей. Как раз здесь я получил в эти годы множество совершенно новых, интереснейших сведений о поведении черношейной каменки, которую к тому времени уже выбрал в качестве одного из двух модельных видов.

Напомню читателю, что «модельным» принято называть такой объект исследования, на основе глубокого знакомства с которым удается раскрыть некие общие закономерности весьма широкого круга явлений, глубинная суть которых представляется ученому еще недостаточно понятой его предшественниками. В моем случае каменки стали модельной группой, на основе детального изучения которой в полном объеме (то есть всех доступных мне видов[55]55
  В том числе, и обитающих за пределами тогдашнего СССР.


[Закрыть]) я надеялся уяснить для себя сущность явления коммуникации у птиц вообще. А черношейная каменка в итоге была использована мной для построения некоего мысленного каркаса, на котором, в моем понимании, держатся принципы организации коммуникативного процесса у птиц семейства дроздовых[56]56
  На обложке книги «Механизмы коммуникации у птиц», истории создания которой посвящены эти и следующая главы, помещен мой рисунок с изображением двух конфликтующих самцов этого вида.


[Закрыть]. Эта аналитическая часть работы заставляет оставить на заднем плане все множество частных черт поведения, уникальных для каждого данного вида. Такие характеристики извлекаются из памяти лишь в тот момент, когда следует проверить, служат ли они подтверждением конструируемой схемы или же входят в противоречие с ней.

Вторым модельным видом стала для меня черная каменка, поистине удивительные черты образа жизни которой раскрылись в следующей экспедиции.

Ширабад

В первых числах марта 1971 года из Новосибирского Академгородка выехал экспедиционный отряд в направлении одной из самых южных точек тогдашне го Советского Союза – города Термез, стоящего на границе с Афганистаном. На этот раз в моем распоряжении была высокопроходимая машина – ГАЗ-66. Вел ее некто Михаил, фамилию и отчество которого я ни разу не удосужился узнать, и потому, к величайшему сожалению, не смогу привести их здесь. Для меня он тогда и на протяжении последующих нескольких лет был просто Мишей, на которого в наших поездках я мог положиться как на самого себя. Это был водитель-виртуоз, и не существовало такого места, угрожающего на вид качеством дороги, куда бы он отказался ехать и которое затем не смог бы преодолеть на своем железном коне. Я столь многим обязан этому человеку, неизменно способствовавшему успеху моих полевых исследований, что считаю должным отклониться от канвы предыдущего изложения и привести лишь два примера того, как Мише удавалось выручить своих пассажиров в весьма рискованных дорожных ситуациях.

Один такой эпизод имел место в той самой поездке, о которой я только что начал рассказывать. Мы возвращались на трассу из высокогорий Гиссарского хребта, и местные жители попросили нас взять в кузов несколько овец, предназначавшихся на продажу на базаре в Душанбе. Животных везли два немолодых таджика в халатах и тюбетейках. Я сидел рядом Мишей в кабине. Узкая дорога шла под уклон по уступу довольно крутого склона. Накануне прошел сильный дождь, грунт был глинистый, и машина вдруг стала идти юзом, всё более приближаясь к внешнему контуру дороги. Тогда Миша, улучив удобный момент, мягко повернул руль влево и съехал наискосок вниз до ближайшего ровного места, лавируя по склону крутизной не менее 40°. Таджики, насмерть перепуганные этим маневром, выскочили из кузова и наперебой восклицали: «Рахмат (спасибо), большой рахмат!».

В другой раз экспедиция возвращалась из Забайкалья, где я собрал материалы по местному виду сорокопутов. Маршрут проходил по южному берегу Байкала. Здесь в озеро впадает множество небольших рек, текущих с гор, которые окаймляют его с юга. Из-за сильных дождей все они вышли из берегов и смыли проложенные над ними мосты. Деваться было некуда, и вот что придумал Миша. Он съезжал с дороги в направлении к берегу устья реки, и, подъехав туда вплотную, спускался в озеро и ехал прочь от берега по конусу выноса[57]57
  Конус выноса – отложения фрагментов грунта, выносимых водой из устья реки и оседающих в форме полукруга за счет уменьшении скорости течения и уклона поверхности.


[Закрыть]. Сделав полукруг, машина выезжала по другую сторону устья и продолжала путь до следующего такого же препятствия. Один раз, когда до выезда на сушу оставалось метров десять, мотор заглох, и нас начало потихоньку сносить течением реки назад в озеро. Эти последние метры мы ехали короткими рывками, за счет многократных включений стартера, числу которых я быстро потерял счет. Когда вечером мы въехали в Слюдянку, что у западной оконечности Байкала, местные жители были в полном недоумении, как же нам удалось преодолеть эту трассу: машины с востока не приходили в населенный пункт уже два-три дня.

В поездке, о которой речь пойдет дальше, отряд состоял из трех человека. Ко мне присоединились сотрудница нашей лаборатории Наталья Александровна Ма лыгина и студент-биолог Иосиф Черничко[58]58
  Ныне И. И. Черничко – один из ведущих орнитологов Украины. Он автор более 120 научных работ, в том числе шести монографий.


[Закрыть] из Мелитополя. Я был знаком с его курсовой работой по поведению куликов и рассчитывал на его квалифицированную помощь в наблюдениях за каменками. До места работы предстояло проехать больше трех тысяч километров. Маршрут пролегал через города Алма-Ата и Ташкент, где экспедиция останавливалась на ночевки.

Когда на пятый день доехали до реки Ширабад (правый приток Амударьи), стало ясно, что именно здесь следует расположиться лагерем. Один берег был пологим, и мы без труда нашли на нем ровную площадку, где и поставили палатки. Сама река имела ширину около 15 м, и по ее каменистому дну можно было перейти на другой берег, не замочив шорты. Здесь вплотную к воде вдоль русла возвышалась вертикальная лессовая стена высотой не менее 4–5 м. Ее поверхность изобиловала пустотами самой разной величины и формы – от небольших пещер до узких отверстий, идеальных в качестве укрытий для гнезд каменок. В общем, место казалось истинным раем для этих пернатых.

Так оно и было. Наиболее массовым их видом была черная каменка, немногим менее обычным – черношейная. По выровненным участкам долины гнездились плясуньи. В общем, состав видов выглядел почти таким же, как в предгорьях Копетдага, но полностью отсутствовали плешанки. Наиболее интересным и новым для меня оказалось то, что черные каменки здесь выглядели совершенно иначе, чем те, с которыми я познакомился в долине реки Сикизяб шесть лет тому назад. Только один самец из примерно сорока, которые жили в окрестностях нашего лагеря, был окрашен так же, как черные каменки из тех мест.

Как и у испанских каменок в Закавказье, все прочие самцы обладали двумя резко различными типами окраски. У одних бросались в глаза белые «шапочки», и в этом отношении они были в высшей степени похожими на плешанок. Оперение других было угольно черным, а белыми оставались лишь небольшие участки в нижнем основании хвоста и, разумеется, внутренние две трети самих рулевых перьев. Отличие от того, что мы видели, когда речь шла об испанских каменках, состояло в следующем. Помимо названных двух вариантов окраски, довольно обычными оказались и промежуточные между ними. Это были птицы, которые издалека выглядели черными. Но рассматривая их в бинокль, вы бы заметили, что верх головы у них светлее, образует шапочку разных оттенков серого, а на черных груди и брюхе окончания перьев беловатые.

Было ясно, что это птицы со смешанной наследственностью – нечто вроде гибридного потомства носителей двух принципиально разных типов окраски. Но загадкой тогда казалось то обстоятельство, что при этом все без исключения самки были совершенно одинаковыми с виду – единообразно песочно-серыми. Как такое могло быть, мне предстояло выяснять в дальнейшем, на протяжении последующих нескольких лет. О том, что было сделано в этом плане, и к каким выводам я пришел, будет рассказано в главе 6. Теперь же мое внимание было сосредоточено на том, чтобы узнать по возможности больше о поведении этих птиц.

Я начал с того, что обозначил для себя основные точки постоянных наблюдений, где мне следовало находиться на протяжении всего дня, от восхода до заката. Это должны были быть территории пар, в которых самцы обладали бы контрастными типами окраски. В то время среди орнитологов господствовало мнение[59]59
  Ошибочное, как мне удалось выяснить в дальнейшем.


[Закрыть], что речь здесь идет о разных морфах, как в случае с испанскими каменками. Белоголовой «морфе» присвоили имя capistrata, черной – opistholeuca. Далее я буду называть самцов попросту «белоголовыми», «черными» и «гибридами». При выборе мест наблюдений следовало учитывать несколько обстоятельств, помимо определяющего (облик самца-хозяина участка). Я бы не выдержал, если бы пришлось часами сидеть на совершенно открытом месте под палящим солнцем субтропиков. Значит, необходимо было какое-то укрытие, хотя бы временами дающее тень. Важное место в программе наблюдений занимала звукозапись. К тому времени я располагал уже портативным магнитофоном Sony с выносным микрофоном, который крепился на конце провода длиной около 20 м, намотанным на алюминиевую катушку. Значит, расстояние от укрытия до того места, где птицы присутствовали наиболее часто, не должно было сильно превышать два десятка метров. И, наконец, места наблюдений следовало выбирать так, чтобы я мог оказаться там ранним утром, потратив минимум времени на переход сюда от лагеря.

Итак, я обозначил два пункта наблюдений. К счастью, мне быстро удалось установить, что у черных каменок подготовка членов пары к спариванию происходит примерно так же, как это было описано выше, когда речь шла о каменках златогузых. А именно, самец приглашает самку к месту свиданий, избранному им заранее в какой-нибудь достаточно обширной пещерке с ровным полом. Я нашел несколько таких ниш, среди которых одна, удачно расположенная в соответствии с моими требованиями, принадлежала белоголовому самцу, другая – гибридному. Наверное, более правильным было бы обосноваться на территории «чистокровного» черного самца, но такие, как вскоре выяснилось, в этой популяции составляли абсолютное меньшинство, а характер их территорий не удовлетворял продуманному мной плану наблюдений.

Один из вопросов, казавшихся мне наиболее важным, состоял в следующем. Есть ли какие-либо различия в брачном поведении самцов с разными типами окраски, на основании чего самки могли бы делать выбор между ними? Я тщательнейшим образом зафиксировал происходящее в местах свиданий у белоголового и гибридного самцов. При записи звуков, которые они воспроизводят в этих ситуациях, я мог одновременно комментировать голосом ход событий в мельчайших деталях. Оказалось, что такое взаимодействие между самцом и самкой четко распадается на два этапа.

В течение первых трех-четырех дней после завершения постройки гнезда члены пары обычно держатся порознь и встречаются лицом к лицу только в этих местах свиданий. Инициатива в подготовке свидания чаще исходит от самца, много реже – от самки.

Как правило, на протяжении дня имеет место только одна копуляция. На первом этапе подготовки к спариванию самец держится у подножия той скальной стенки, один из карнизов которой служит паре местом свиданий. Все оперение самца сильно распушено, так что выглядит он, как игрушечный черно-белый шарик. Пребывая в этом состоянии, самец то и дело отводит в сторону крылья, чистит клюв о ветку или коротко перебирает им оперение. Некоторые эти его действия порой сходны с теми, что можно видеть после купания, когда птичка сушит крылья, удерживая их отставленными от туловища. Время от времени самец перелетает замедленным трепещущим полетом на другой кустик. Но изредка он взлетает высоко, проделывая типичный рекламный полет. Все это сопровождается бесконечными монотонными повторами коротенькой песни, которая произносится вполголоса и своим однообразием резко контрастирует с богатством звучного пения самца, когда тот пребывает на своем постоянном песенном посту на одной из самых высоких точек его территории.

Всё поведение самца выглядит так, словно он находится в состоянии острой психической нестабильности. Монотонная хаотичность его действий вызывает в памяти поведение человека, который не знает, что ему делать и опасается предпринять какой-нибудь решительный шаг. Всё это может продолжаться и 10 минут и более часа.

Внезапно поведение самца меняется самым коренным образом. Он устремляется на карниз свиданий и начинает выкрикивать там фразы песни, ничем не напоминающей те напевы, которые можно было слышать до этого. Это какофония странных звуков, таких как своеобразное шипение, завывания, бульканье, лай и нечто вроде скуления щенка. Звуки совершенно не вяжутся с обликом этой маленькой птички. Но особенно интересным для меня обстоятельством оказалось следующее: песня самца, как и позы, которые он принимает в эти минуты, ровным счетом ничем не отличались от того, что приходится видеть во время наиболее острых конфликтов между самцами в тот период, когда они делят местность, устанавливая в ходе таких противостояниях границы своих индивидуальных территорий.

Во время пения самец бегает в нише, быстро перебирая лапками, словно бы скользя по субстрату. Он то скрывается в одном из темных углов ниши, то выскакивает на ее край. Бело-черные перья хвоста развернуты веером, клюв то и дело резко поднимается кончиком вверх, а временами тело выпрямляется столбиком, так что клюв на мгновение оказывается в строго вертикальном положении. Один из компонентов песни звучит как пронзительное «цик-цик-цик…». При этих звуках становится виден ярко желтый зев, резко контрастирующий с угольно черным цветом самого клюва. Впечатление такое, словно в затемненной нише ритмично вспыхивает крошечный фонарик.

Черная каменка Oenanthe picata capistrata

В те немногие дни, когда готовность самки к спариванию максимальна, она прилетает к месту демонстраций самца в считанные минуты и садится неподалеку от карниза, оказываясь в поле зрения супруга. В этот момент он приходит в полный экстаз, ускоряя темп бега, и начинает бегать по дну ниши. Когда же самка садится в пещерку, он, не переставая петь, вылетает из нее и проделывает перед ее входом неистовый полет петлями. Хвост самца широко развернут, амплитуда взмахов крыльев очень мала. Плоскость скольжения в воздухе то и дело резко меняется, и после каждой петли самец мягко ударяется грудью то о нависающий над нишей карниз, то о стенку ниже ее. Затем он усаживается на край карниза, а самка бежит, пригнувшись грудью к земле и вибрируя слегка приподнятыми крыльями, в дальний темный угол ниши. Самец отводит крылья в стороны, очень мелко трепещет ими и, издавая свое «цик-цик-цик…», плавно взлетает-всползает на спину самки. Зачастую все это происходит в густых вечерних сумерках.

Взаимодействия на втором этапе, непосредственно предшествующем спариванию, не всегда протекают точно в соответствии с тем, как я это описал. Иногда самец по несколько раз кряду наведывается на свой карниз, прежде чем здесь появится его супруга. Или же самка прилетает к месту свиданий в тот момент, когда самец пребывает в настроении, не соответствующем ситуации. Порой брачные игры почему-либо прерываются, когда они в самом разгаре, и спаривания не происходит. Согласованность поведения партнеров нередко нарушается вмешательством в процесс посторонних особей. Все это служит причиной безуспешности многих попыток копуляции у данного вида. У одной пары, находившейся под самым пристальным наблюдением, мне так и не удалось увидеть ни одного спаривания. Первую попытку копуляции я наблюдал 17 марта. Вторая, на следующий день, была нарушена вмешательством постороннего самца. 19 марта самец активно посещал место свиданий, пытаясь привлечь сюда самку. В 11.00 она прилетела к нему, но попытка завершить взаимодействие была пресечена вмешательством какой-то пришлой самки.

У другой пары, за которой я вел почти непрерывные наблюдения, за четыре дня, в течение которых самка проявляла готовность принять самца, четыре свидания привели к успеху, но шесть других окончились ничем. Наиболее гладко проходят первые копуляции, а к концу периода спариваний самка становится агрессивной и в самый последний момент не подпускает самца к себе.

В общем, я не нашел никаких очевидных различий в характере такого рода взаимодействий в парах с самцами разных типов окраски. Как я узнал позже, во время экспедиций на полуостров Мангышлак (восточный берег Каспийского моря) в 1974 г. и в Нахичеванскую АССР годом позже, все сказанное здесь, с некоторыми отклонениями в деталях, действительно и в отношении черношейной каменки. Только брачная песня самца, приглашающего самку к спариванию, у этого вида совершенно иная.

Черная каменка Oenanthe picata capistrata

В те редкие дни, когда я устраивал себе выходной, чтобы не вставать чуть свет и выспаться, сквозь утренний сон, часов в семь-восемь, слышал первые звуки просыпающегося лагеря. Самым характерным из них был звонкий удар крышки молочной фляги, которая перед выездом в экспедицию была доверху наполнена спиртом. Это Миша берет себе оттуда порцию «на маленький синий глоточек», заменяющий ему завтрак. Потом он продолжает усовершенствовать спуск к реке по ступенькам вырубленным, чтобы удобнее было брать воду. Иосиф уже где-то на экскурсии – придет, расскажет, что нового видел. Когда встает Наташа, Миша раскочегаривает паяльную лампу так, чтобы она, рыча, горела синим пламенем, и ставит чайник на сложенный из камней очаг.

Миша не был любителем природы, но он быстро схватывал увиденное и не оставался в стороне от всего того, что было целью наших поездок. Вот мчится ГАЗ-66 со скоростью 85 км в час (в те годы это казалось очень большой скоростью), Миша лениво следит за дорогой и вдруг говорит мне: «Вон твой сидит». «Кто?» – спрашиваю я. «Сорокопут». «А откуда ты знаешь?». «А что, я в них не волоку?!».

К тому же в нем глубоко сидел скрытый азарт охотника. Как-то мы наметили отказаться на день от наблюдений за каменками и съездить в Кушку закупить продукты. Долго приводили себя в приличный вид, брились и одевались по-городскому. До трассы путь пролегал по целине. И не успели проехать два-три километра, как вдруг Миша, едва заглушив мотор, выскакивает из кабины и со всех ног бежит впереди машины. Это он увидел большого варана. Мы с Иосифом присоединяемся к погоне, и вот все трое, покрытые толстым слоем пыли, вытаскиваем ящерицу из узкой промоины в лессе, куда она успела забиться. Позже, когда варана выпустили около лагеря, мне удалось сделать несколько снимков этой эффектной рептилии в угрожающих позах.

Но вернемся к каменкам. До сих пор речь шла в основном о поведении самцов. Между тем, и наблюдения за самками давали много новых и довольно неожиданных сведений. Оказалось, что и самки ревностно защищают участок пары от посягательств на него своих соперниц. Во время таких конфликтов они поют и принимают точно такие же позы, какие свойственны самцам в аналогичных ситуациях, а временами вступают в жестокие драки друг с другом. Самец же, хозяин территории, как правило, остается совершенно безучастным к происходящему, предоставляя своей супруге самой решать возникшие у нее проблемы.

Но в одном случае события развивались совершенно иначе. Когда на участке уже сложившейся пары появилась еще одна самка, а первая хозяйка попыталась изгнать ее, самец-хозяин территории неожиданно принял сторону пришелицы. Он раз за разом загонял свою супругу в норку, вырытую каким-то грызуном, откуда она подолгу боялась высунуться, и тем самым полностью сломил ее сопротивление. В дальнейшем эта самка все же отложила яйца в гнездо, которое было почти готовым к моменту появления соперницы и находилось, по счастливой случайности для нее, в самом периферийном фрагменте территории, на который новая самка не претендовала. Она стала хозяйкой всей остальной площади участка.

Интересные результаты я получил, наблюдая за процессом постройки гнезда самками. Как и у златогузых каменок, все начинается с доставки камней в выбранное самкой убежище. Птица отдается этому делу периодически, делая перерывы в работе разной длительности. Так, одна из самок утром 31 марта за 13 минут, с 7.50 до 8.03, доставила на место 17 камней, после чего улетела и отсутствовала до 8.40. Снова взявшись за дело, она в последующие 20 минут подняла наверх 29 камней. Пожалуй, в данном случае наиболее интересен для этолога вопрос о том, как происходит переключение с одной врожденной программы поведения (доставка камней) на другую – изготовление самого гнезда из сухой травы. Здесь существует короткий переходный период, когда птица носит в убежище и камни и травинки. Забавно бывает наблюдать явную растерянность птицы, словно она не уверена в том, что ей следует делать в данный момент. Вот и в том эпизоде, о котором только что шла речь, возобновив работу в 8.40 и доставив в нишу первые 12 камней, самка попыталась было вырвать из земли прошлогодний сухой стебель, но не довела дело до конца и снова принялась носить камни. А перед тем, как закончить этот сеанс строительства, она набрала в клюв пучок травы, но не понесла его в гнездо, а бросила на месте и улетела на отдых.

То, что самка слепо следует врожденной программе (ведет себя чисто инстинктивно), не контролируя свои действия сознанием, подтверждает следующее мое наблюдение. Одно готовое гнездо я нашел выстроенным в заброшенной глинобитной кошаре, на деревянной балке, округлой в сечении. Я начал осматривать содержимое гнезда и вдруг подумал, «А где же камни?». Взглянув под ноги, увидел аккуратную кучку их, лежащую точно под гнездом. Итак, птица раз за разом притаскивала камешки на покатую поверхность балки, и все они без исключения падали вниз, на пол сарая. Закончив свою «работу», самка свила гнездо, совершенно проигнорировав полное отсутствие каменного настила.

Везем домой воронов

Как-то незадолго до отъезда домой Миша нашел недалеко от лагеря гнездо воронов. До этого я однажды рассказал ему, ссылаясь на книгу Конрада Лоренца «Кольцо царя Соломона», какие это замечательные птицы, и что ручного ворона можно сравнить с преданной хозяину собакой. Он настоял, чтобы мы сходили к гнезду и взяли птенцов. Оно располагалось метрах в четырех от земли на уступе скальной стенки. Лезть туда пришлось мне, поскольку, как поведал Миша, он страшно боится высоты. Я взял наверх моток веревки и его шапку-ушанку. В гнезде сидели четыре птенца. Я собрался взять себе одного, и когда сажал его в шапку, чтобы на веревке спустить вниз, услышал оттуда: «Мне двух!».

Птицы оказались чрезвычайно прожорливыми. Но пока они не выросли почти до размеров взрослых, четверо участников экспедиции кое-как справлялись с задачей держать их в сытости. Ехать обратно я решил через Душанбе, чтобы оттуда завернуть в высокогорья Гиссарского хребта, где, как я знал, обитают плешанки и обыкновенные каменки. По дороге к этому городу со снабжением воронов кормом с особыми проблемами мы не сталкивались. Шоссе было усеяно трупами воробьев, сбитых проезжающим транспортом. Мы останавливались, подбирали трех воробьев, и вопрос оказывался решенным на ближайшие два-три часа. Ворон широко открывал клюв, ему в зев запихивали воробья целиком, и все оставались довольны.

Из аэропорта в Душанбе двое наших спутников отправились по домам, а нам предстояло ехать на север еще 2 920 километров, не считая крюка до села Такоб, где я собирался провести три-четыре дня. Недалеко от въезда в этот кишлак горную речку пересекал мост, который выглядел не слишком надежным. Мы остановились в нерешительности, и в это время к машине подбежал мальчишка лет семи. Он попросился проехаться с нами до деревни. Когда я дал согласие, Миша проворчал: «Зачем разрешил, сейчас сами угробимся и пацана угробим».

Выше кишлака в горах, на высоте свыше трех тысяч метров над уровнем моря лежал снег, и погода была хуже некуда. Вечером я застрелил сурка, мясо которого прекрасно пошло под спирт. Плотно накормлены были и наши вороны. Но Миша опасался, что птицы могут простудиться студеной ночью. Поэтому он взялся соорудить для каждой гнездо, приподнятое на полметра над землей на трех вбитых в грунт колышках. Как это выглядело, читатель может узнать из прилагаемой фотографии.

Далее на пути домой вороны все чаще заставляли нас нервничать. Они ехали в кузове под тентом и непрерывно кричали. Когда машина оказывалась в очереди на заправку, шоферы из автомобилей, стоявших дальше нашей, подходили к окну водителя и спрашивали: «Кто это у вас в кузове?». Миша, которого смутить было трудно, лаконично отвечал: «Петухи». Накормить воронов досыта казалось невозможным. Мертвые воробьи отчасти скрашивали нам существование, но беда была в том, что наши питомцы становились все более и более привередливыми. Если воробей, сбитый машиной, пролежал на асфальте более часа или полутора, ворон отказывался заглатывать его и сразу же выплевывал. Поэтому стало ясно, что, продолжая полагаться на этот источник корма, мы доедем до Новосибирска где-то ближе к осени.

Остановились мы на том, что ничего с воронами не случится, если они поголодают пару дней. Мы знали, что они находятся пока что в очень хорошем физическом состоянии. Просто надо ехать как можно быстрее. Подъехав, наконец, к Алма-Ате, откуда до дома оставалось 1 680 километров, мы решили, что с утра следующего дня ускорим передвижение. До следующего большого города, Семипалатинска, было ровно тысяча километров. Миша предложил мне поспорить с ним на бутылку коньяка, что он проедет это расстояние за световой день. Я сильно сомневался в сказанном и охотно принял пари. Все равно, коньяк-то мы в любом случае будем пить вместе.

«Световой день» начался в густых сумерках, не было еще и четырех часов. Мы ни разу не останавливались и успели в Семипалатинск даже до закрытия магазинов. Вылезая из кабины и направляясь к ближайшему из них, я почувствовал, что нахожусь во власти галлюцинаций. Уже наступили сумерки, и мне казалось, что надо мной висит какой-то твердый купол правильной овальной формы. Такое патологическое состояние легко объяснить, если вспомнить, что тяжелый, ревущий на ходу ГАЗ-66 – это не то же самое, что легковой автомобиль с комфортным салоном. А путешествие наше проходило при дневной температуре воздуха не менее 30°.

На следующий день наше внимание привлекли суслики, которые то и дело перебегали дорогу. У нас обоих одновременно возникла мысль, что суслик может оказаться весьма полезным в качестве обеда для воронов. Оставалось только ждать удобного момента, когда план сможет быть осуществлен. Пару раз мы, выскакивая из машины, оставались в итоге ни с чем. Но наконец, пришла удача: суслик как-то замешкался и мы просто затоптали его. Цель оправдывала средства.

Дело происходило как раз у въезда на деревянный мост. Его перила оказались удобным местом для разделывания тушки с помощью топора. Миша открыл задний тент кузова, и три ворона, крича и размахивая крыльями, уселись на борт. В тот момент, когда мы окровавленными руками совали куски мяса в их раскрытые клювы, мимо нашего ГАЗа, двигаясь навстречу ему, проехал мужчина на мотоцикле и остановился в метре-полутора позади машины. Мотоциклист явно намеревался о чем-то спросить нас, но бросив мельком взгляд на происходящее, мгновенно нажал газ и исчез в клубах пыли.

Под конец дорога стала поистине ужасной из-за глубоких колдобин, между которыми приходилось постоянно лавировать. Видимо, те, кто должен был обслуживать трассу, соединяющую крупнейший город РСФСР – Новосибирск со столицей союзной республики Казахстан, изредка бывая здесь, отдавали себе отчет в негодном ее состоянии. Мы долго ругались и смеялись одновременно, увидев на обочине дороги плакат такого содержания: «ОСТАЛОСЬ 30 км». Миша пробормотал: «Большевики погубили Россию».