Текст книги "Невыдуманные истории от Жоры Пенкина. Книга 1. Криминал"

– Да я не виноват.

– А кто виноват? – перебил его опер голосом кота Матроскина из мультфильма. – Иван Федорович Крузенштерн?

– Это кто? – выпучил глаза Загорулько.

– Путешественник, почти как ты.

– То шел песни распевал, – вмешался Власюк: – «Коли я чешу в затылке – не беда, в голове моей опилки, да-да-да…», а как нас завидел – так дунул в своих новых кроссовках, что мы на машине едва догнали.

– Вы где его обнаружили?

– В поселке, там, где дорога из деревни Лахколамби подходит, похоже, что он по ней и пришел. Вон брюки сырые и кроссовки уделал. В ее сторону обратно и бросился.

Все повернулись, разглядывая ноги молодого человека, а он под этими взглядами все больше старался спрятать их под табуретку и все ниже опускал голову.

– Ладно, Андрей, давай разберемся. Положим, ты не виноват, только помогал в этом деле. Тогда скажи, кто с тобой был ночью и куда вы «Бренди» дели?

– Ночью Наташка была, больше никого. И что это за «Бренди», про какое вы спрашиваете?

– Только не говори, что Наташка носит резиновые сапоги сорок третьего размера и сумела почти сотню бутылок спрятать так, что ты об этом даже не знаешь.

– Какие сапоги? Какие бутылки? – трясясь от страха и озираясь, лепетал молодой человек.

– Может, скажешь, это не ты вчера ночью на мотоцикле ездил? Это не ты коньяк взял, и сигареты, и деньги, не твоих рук дело? Или тебе память освежить? – демонстративно натягивая тонкие кожаные перчатки на руки и аккуратно расправляя черную кожу на пальцах, с угрозой в голосе спросил оперуполномоченный, вставая со стула и заходя задержанному за спину.

– Я все расскажу, – взмолился Загорулько. – Коньяк я не брал, не было там коньяка, я взял бутылку портвейна «777» и семьдесят рублей, так ведь кроссовки столько и стоят. А мопед я верну, ничего с ним не случилось, просто в нем бензин кончился. Он во дворе у Наташки стоит.

– Ты что плетешь, обормот, какой портвейн? – взревел Борис, замахиваясь на него туго обтянутым перчаткой кулаком. – Ты что нас тут за нос водишь?

Власюк, подпирая дверь плечами, задумчиво пробормотал:

– Похоже, что внештатник следы от мопеда «Рига-стадион» спутал со следами от «Минска». В общем-то, не мудрено на песке и после дождя.

– Что-то у нас дознание, по-моему, не туда зашло, – вдруг подвел итог капитан. – Начнем-ка мы сначала.

– А может, сразу протокол допроса оформим? – спросила у начальника следователь Ерофеева, которую, услышав стук в дверь, аккуратно впустил Власюк.

– В качестве кого?

– Свидетеля, я думаю.

– Почему не подозреваемого?

– А вот мы в ходе допроса это и выясним. Только, судя по вашим вопросам и его ответам, на роль подозреваемого он слабо тянет.

– Да вы что? – возмутился опер. – Каждого моего подозреваемого, которого добыть удалось, тут же из дела выводите. И как мне работать после этого прикажете?

– Тщательнее и интенсивнее, – угрюмо глядя на него, отозвался начальник. – А еще так, чтобы ни у следствия, ни потом у суда неясных моментов не было.

– Вы позволите? – она села за стол рядом с капитаном, начав допрашивать Загорулько, и сразу печатала протокол.

После двух десятков вопросов картина вырисовывалась следующая.

У Андрея Загорулько в Лахколамби есть любимая девушка, с которой они познакомились на дискотеке. Судимость у него полгода как погашена, и уже стукнуло девятнадцать лет, так что его должны до нового года забрать в армию. Отношения с Наташей Чагода у них зашли уже далеко. Она на втором месяце беременности, но пока родители об этом не знают. Вчера вечером, когда мать ушла в гости к своей родственнице, Андрей решил съездить в гости к Наташе. До Лахколамби восемь километров. Он, заглянув в буфет, взял оттуда недопитую бутылку портвейна, которая осталась у матери после праздника, и деньги на кроссовки «Адидас», которые только завезли в потребкооперацию для сдатчиков дикорастущей продукции. Наташа, чтобы их купить в подарок Андрею, сдала собранные ею шесть ведер брусники, за что получила талон на приобретение кроссовок. Но талон – еще Бог с ним, а вот деньги Андрей не хотел, чтобы она тратила на него, – и так живут небогато. Поэтому он деньги взял дома в буфете. На глаза ему подвернулся мопед соседа «Рига-стадион», чем он и решил воспользоваться в качестве транспортного средства, поскольку уже начинался дождь. Всю ночь он провел с Наташей, и они решили, что нужно сыграть свадьбу, пока его в армию не забрали. Утром он хотел опять на мопеде приехать домой и сообщить матери об их решении, но мопед не заводился, так как в нем кончился бензин, и он оставил его в сарае у Наташи. Вот он и пошел пешком в Найстенъярви.

– Складно, если все это так и есть, – проговорил Борис Каккаров, когда допрос заканчивался.

– А вот вы и проверьте все, что вам кажется сомнительным, – фыркнула в ответ следователь, с треском выдернув отпечатанные листы протокола с копирками между ними.

– Ты мне, Загорулько, ответь тогда, чего же ты бежать бросился, как только милицейскую машину увидел, и тебя, как зайца, по кустам гонять пришлось.

– Я подумал вообще-то сразу, что вы за мной. Сосед, наверное, по мопеду заявление о краже сделал, а мать заявила, небось, о деньгах. Я как подумал, что вместо свадьбы и армии в тюрьму идти, конечно, тут же и рванул от вас.

– Ну, допрошен он как свидетель, – буркнул опер в сторону Ерофеевой, – но это пустышка. Ничего ценного для дела в его показаниях нет.

– Это почему же нет, – вспыхнула Леночка. – Когда Загорулько проезжал мимо магазина, он еще взломан не был, а было это позже других свидетелей, что сокращает временные рамки совершения преступления.

В комнату, пока шел допрос, зашла Людмила Ивановна, стараясь не обращать на себя внимания, и сосредоточенно слушала все, о чем говорил Загорулько. Теперь в действие вступила она.

– Товарищ начальник, я хочу ему задать еще ряд вопросов, вы не против?

– Под протокол?

– Так, без записи пока, а потом все, что надо, если будет необходимость, зафиксируем.

– Андрей, ты знаешь, – спросила она, – у кого из ребят «Минск» есть?

– У Вальки Берестова и у Сереги Кравцова, – охотно ответил Загорулько.

– А кто из них с Бломберусом дружит?

– С которым? Вы же знаете, их два брата.

– А ты про обоих и расскажи.

– Толя, время не теряй, – обратился к оперу начальник, – пробей в Лахколамби показания по мопеду.

– Понял, – на ходу ответил тот, выходя из комнаты.

Вслед за ним вышел и Власюк. По радиостанции, которая была в машине, они вызвали участкового Лапко. Тот вместе с внештатником все искал Олега Бломберуса. Попросили уточнить полученные сведения через доверенных лиц в деревне Лахколамби.

Тем временем Андрей беседовал с Людмилой Ивановной, что называется, по душам.

– Коля Бломберус, он моложе брата на три года, дружбу в основном с цыганами водит. Дерется отчаянно, часто с ножом ходит. Двоих уже порезал.

– Вот неймется этим Бломберусам, – в сердцах проговорила инспектриса ИДН. – А ведь заявлений об этих случаях нет.

– Так он не сильно порезал. После дискотеки у пацанов разборки были, так он ткнул ножом одного в руку, другого в ягодицу, чтобы попугать, и пригрозил совсем зарезать, если родителям скажут.

– На тебя-то не замахивался? Ты ведь у нас тоже в бывшем драчун из первых.

– Да вы что? Я пока еще в авторитете. Он бы крепко пожалел, если бы нож на меня достал. Молод пока еще.

– Понятно. Пора ставить на учет, пока он еще молод, и профилактику начинать проводить, а то беды наделает. А про Олега что скажешь? Он же и так на учете. Ему бы, как и тебе, в армию собираться, а у него судимость непогашенная висит. Он чем занимается?

– Этот по-другому настроен. Похоже, что армия его не прельщает.

– У них ведь семья небогатая, на что он живет?

– То рыбы поймает, то ягоды сдаст. Тянет под руку все, что плохо лежит, потом пропивает и малолеток угощает.

– С кем он водится?

– С Федькой Красновым водился, того в армию забрали, с Васькой Колуновым.

– С тем, что по кличке Клоун?

– Ну, да.

– Так его же полгода назад посадили.

– Вот, теперь у него новый кореш – Кравцов Серега.

– Стоп, – прервал их разговор начальник. – Это у него минский мотоцикл?

– Да, ему мать в прошлом году подарила.

– Она ведь заведующей столовой работает? – уточнила инспектриса.

– Да. За то, что он девятый класс закончил.

– А из девчонок Серега с кем дружит?

– Сейчас у него постоянной нету. Раньше они с Анжелкой гуляли.

– С Паровозовой?

– Ага. А больше его ни с какой девчонкой больше одного раза не видели или чтобы он кого-нибудь домой провожал.

За дверью опорного пункта вдруг возник шум, и в помещение, несмотря на протесты Власюка и Коккарева, ворвалась высокая накрашенная женщина с перманентом на голове и волосами цвета опилок или соломы. Это была мать Загорулько Анна Ивановна.

– Андрюшенька, – завопила она с порога, бросаясь к приподнимающемуся с табуретки Андрею. – Что они с тобой сделали? Не признавай ничего, я тебе адвоката найму.

Она схватила его за шею, прижала к себе и начала покрывать его голову поцелуями.

– Господи, как я за ночь исстрадалась-то вся. Слава Богу, живой, а мне соседка сказала, сына, мол, твоего в наручниках из машины вытаскивали. Я скорей сюда. А в поселке только и разговоров, что магазин ночью подломили и весь товар вынесли. Ну, все, думаю, значит, на Андрюшку повесят. Это ведь не ты, Андрюшенька? Не ты?

– Не я, мама, – пролепетал парень, на голову возвышаясь над матерью.

– Какое право вы имеете хватать моего сына и держать здесь? – фальцетом сквозь слезы театрально завопила она. Было явно видно, что она рассчитывает на слушателей, оставшихся на улице.

Начальник приподнялся со стула и, глянув в окно, увидел четырех женщин, активно обсуждавших что-то между собой, одна из них все тыкала пальцем в сторону двери опорного пункта.

– Что вы себе позволяете по отношению к подростку? Я начальнику милиции на вас жаловаться буду.

– Ну-ка, хватит комедию ломать, – ударив по столу ладонью, прикрикнула на нежданную посетительницу Людмила Ивановна. – Когда вы мне слезы проливали и просили в тюрьму не отправлять, вы, Анна Ивановна, на три тона ниже говорили, так что советую и сейчас голос не повышать.

– Вы хотели мне жаловаться? – сказал начальник. – Не могли бы вы указать конкретно, на кого, и уточнить, по какому поводу хотите жаловаться.

– Я начальнику хотела, – пролепетала растерявшаяся женщина.

– Я и есть начальник, жалуйтесь, я вас слушаю.

– Так Андрюшенька ведь говорит, что он магазин не грабил.

– Так и мы этого не говорим.

– Как же это? А мне сказали, что мальчика моего допрашивать повезли.

– Допросили уже. Можете забирать свое чадо.

– Так, секундочку, товарищ капитан, разрешите уточнить ряд моментов, – вступила в разговор инспектриса. – Хоть теперь Андрюша и не мой контингент, жениться уже собрался, но ряд вопросов у меня есть. Претензий к нему по поводу вашего портвейна и взятых в буфете денег вы к сыну не имеете?

– Как портвейн, какие деньги? Я ничего не знаю.

– Ах вот как? Ладно. Если мопед, который он угнал, сломан, кто будет платить, вы или он? Он, насколько я понимаю, не работает.

– Нет, не работает. Что это, Андрюшенька? О чем Людмила Ивановна меня спрашивает? Какой мопед, какая свадьба?

– Я, мама, тебе все дома объясню, – взмолился парень. – Можно мы домой с ней пойдем?

Все замолчали. Возникла неловкая пауза.

– Следствие что скажет? – спросил капитан.

– Я с ним все действия завершила, – отозвалась Ерофеева.

– Уголовный розыск?

– Пусть идет.

– А мопед?

– Стоит в сарае у Чегурды.

– Что и требовалось проверить, – сыронизировала следователь.

– Инспекция по несовершеннолетним?

– Это уже не мой кадр, но вопрос имеется. Когда свадьба?

– Какая свадьба? – охнула Анна Ивановна.

– Обыкновенная, и я бы советовал с ней поторопиться, насколько я помню, Наташа Чегурда несовершеннолетняя.

– Да какая свадьба, он же еще мальчик совсем. Пусть бы в армии отслужил. А потом бы и женился.

– Я сказала – вы услышали. Сейчас решайте – или он женится, или мне придется права несовершеннолетней защищать. Вам это надо?

– Мама, да любим мы друг друга. Пойдем домой, там обо всем поговорим.

– Да пойдем уж, горе ты мое.

Когда за этой парой закрылась дверь, начальник нацелил всех еще раз на поиски Олега Бломберуса и Сергея Кравцова.

– Ребята, до улицы Коммунистов меня довезите, а потом по своему плану, – попросила инспектриса опера и Власюка, садившихся в машину.

– Леночка, ты не против, если я впереди, с водителем сяду? – неожиданно спросила она Ерофееву, которая вышла подышать на крыльцо.

– Аккуратнее, Людмила Ивановна, – усмехнулась Леночка, увидев, как задралась юбка инспектрисы при посадке в машину.

В опорном пункте на некоторое время наступила тишина.

Между тем через пять минут, выскочив из машины, Людмила Ивановна постучала в дверь квартиры деревянного дома на две семьи, каких было во множестве в поселке. Никто не отозвался.

Она вошла в незакрытую дверь и оказалась в коридоре, из которого можно было попасть на кухню и в две комнаты. На кухне девушка в красном спортивном костюме мыла в рукомойнике посуду.

– Анжела, здравствуй, – Людмила Ивановна вошла в кухню. – Можно я за стол присяду?

– Можно, присаживайтесь, – тихо произнесла Анжела.

– Ты вроде как моему приходу не рада?

– А чего радоваться? Из-за вас сначала один мой парень на три года загремел, потом второй дорогу ко мне забыл, а у меня появилась веселая перспектива стать матерью-одиночкой.

– Вот так штука, – даже потрясла головой инспектриса, как будто пыталась стряхнуть поразившее ее известие. – А нельзя поподробнее?

– Можно. Только вам это зачем?

– Так я, может, помочь тебе хочу.

– Ага, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву.

– А ты молодец, фольклор изучаешь.

– Какой фольклор – это бабушка у нас так говорила.

– Мудро. А еще она что говорила?

– Хоть в веселье, хоть в беде сторонись НКВД.

– Да, видно, натерпелась твоя бабушка, только теперь времена другие. Кстати, а кого это я из твоих ухажеров посадила?

– А Ваньку Шишмарева? Мы с ним тогда уже четыре раза на танцы сходили, и в кино он меня приглашал.

– Ну, ты и выбрала. Да на нем клейма ставить некуда было. Мелкий вор, драчун, шесть классов с трудом закончил, слава Богу, что сел, а то бы ты намаялась с таким мужем досыта. Чего ты в нем нашла?

– Так до этого на танцах от пацанвы проходу не было, каждый второй так и норовит не в трусы, так за пазуху залезть.

Она приподняла обеими ладонями снизу свою полную, торчащую грудь и повернулась к инспектрисе:

– А это хозяйство куда я дену? Или всю жизнь из дома не выходить?

– А по роже не пробовала бить?

– Вы замужем?

– Нет.

– Ну вот, – усмехнулась Анжела. – Видно, часто по роже ухажеров били. Только ведь еще десять лет пройдет, кто уже тогда позарится? А мне ведь семнадцать, потанцевать хочется. Ваньку, по крайней мере, все боялись, а если и лапал, так он один.

– А второй кто, из тех, что якобы я посадила? О ком ты говорила? Такой же непутевый, небось? В кого ты опять умудрилась влюбиться? – перевела разговор инспектриса.

– Коля Палтузьев.

– Это тот, что по кличке Коля Палтус?

– Он самый.

– Так это уголовный розыск его упрятал. У меня он на учете состоял, да за ум не взялся. Четыре кражи заломил, у своих же соседей воровал, а школу разгромили, тоже он верховодил. Правильно, что сел. Только он же женатый был. Что ж ты, уже женатых отбиваешь?

– Скажете тоже. Все наоборот. После Ваньки с Сережей Кравцовым мы уже два месяца дружили.

– Дружили или чуть больше?

– Ну да, можете меня осуждать, три раза я уже спала с ним. Он говорил, что любит.

– А ты?

– А что, он парень видный, и деньги у него всегда есть, и одевается лучше других. С таким пройти по поселку не стыдно.

– Так что ж вы разбежались?

– Поняла, что я ему только так, для игрушки.

– Это как же?

– Очень просто. Были мы с ним на одной вечеринке. Все к ночи разошлись, а мы с Сережей остались и друг его новый, чтоб он сгорел. Короче, мы с Сережей любовью занялись, а тот на кухне сидит, не уходит, курит только. Мы домой потом собрались, поздно уже было, а этот Бломберус и говорит: поделись, мол, девчонкой, я тоже с ней в постель хочу.

– А тот что?

– Заорал сначала: ты что, обалдел? Пригрозил даже в морду дать. А этот Бломберус ему и говорит: ты, мол, сильно не рыпайся, а то, если мы враги, так я ведь тебя могу в любой момент ментам сдать. Если друзья, то есть такое правило у тех, кто на зоне, между корешами подругой делиться. Привыкай, говорит, если в авторитете ходить хочешь.

– И он согласился?

– В общем, да.

– А ты?

– А я дала Сережке по морде и в дверь. Гнаться за мной они не стали, однако и дружба, и любовь у нас с ним кончились. Они с Бломберусом теперь все к Вальке-разведенке шастают. Бывает, что и ночуют у нее.

– Это бывшая жена Коли Палтуса? Да разве они разведены?

– Да она через месяц на развод подала, как тот сел. А как стали ей из зоны алименты по рублю в месяц приходить, нет там сейчас, говорят, ни работы, ни заработка, так она стала молодняк к себе приваживать. Всё же то выпить, то закусить принесут.

Тут Людмила Ивановна приобняла Анжелу.

– Ничего, красавица, образуется все как-нибудь, да уж лучше ни с кем, чем по рукам себя пустить. Будет еще на твоей улице праздник. Пойду я, засиделась что-то.

– А вы чего приходили-то? – вслед ей из двери крикнула Анжела.

Инспектриса обернулась и помахала ей рукой.

– Так, за жизнь с тобой поговорить, чтоб ты глупостей не наделала, – и скорым шагом пошла в сторону опорного пункта.

На дороге ее обогнал на мотоцикле участковый Лапко, на заднем сиденье у которого сидел внештатник Ермолаев.

– Подвезти, Людмила Ивановна?

– Что у вас нового?

– Никто обоих с вечера не видел, хотя Кравцов днем на мотоцикле проезжал по поселку.

– Ясно. Вальку-разведенку знаешь?

– Это Валентину Палтузьеву что ли?

– Ее.

– Так отдельный дом у нее, Красноармейская, 11. Дама веселая, говорят, мало кому отказывает.

– А тебе?

– А я не просил, – смутился участковый, – я человек семейный.

– Ну, вот что, семейный. Поехали-ка по этому адресу. Бломберуса брать будем.

– Что, удалось информацию зацепить? Точно, что в цвет?

– Надеюсь, во всяком случае. Свяжись по рации, запроси Власюка и Каккарова в подкрепление. Всяко может быть.

– А вы?

– А я с вами.

Она залезла в коляску «Урала», сверкнув стройными ногами, и мотоцикл полетел в сторону улицы Красноармейской.

Власюк, услышав, что нужна помощь, посигналил оперу, который в сарае беседовал со своим доверенным, и они тоже двинули на УАЗе по указанному адресу.

Инспектриса поднялась на крыльцо и постучала. Из-за двери послышались шаги и грубый женский нетрезвый голос спросил:

– Чего надо?

– Валюха, мы вчарась парасенка закололи, мясьця не возьмешь? Усе саседи уже взяли, – говорила Людмила Ивановна, стараясь подражать белорусскому акценту. – Дяучёначку накормишь хочь. Можно и в долг взять, а то мясьцо пропадеть.

– Погоди, надо посмотреть.

Послышался звук отодвигаемого тяжелого засова. Как только дверь приоткрылась, инспектриса спрыгнула с крыльца, а за ручку двери дернул с маху Ермолаев. Хозяйка дома, которая, очевидно, хотела придержать дверь изнутри, не ожидая такого рывка, вылетела из дома на крыльцо и, запнувшись, шмякнулась задом на песок. В дом прыжком влетел участковый и вслед за ним внештатник. Они вбежали в спальню. Там, раскинувшись на кровати, лежал молодой парень со шрамом на правой щеке смуглого лица. Его кудрявые черные волосы разметались по подушке, а из уголка рта, откуда несло пьяным перегаром, стекала слюна.

– Бломберус, – кивнул на него головой участковый.

– Да знаю я его. Я в школе физкультуру преподавал, когда он еще в пятом классе учился.

– Ну что, будем брать?

Участковый отстегнул от пояса наручники и спросил:

– Саша, ты не против, если я его к тебе пристегну, а то у меня хлопот и так много будет.

– Да ради Бога, – протянул тот свою левую руку.

Когда участковый пристегнул его к правой руке лежащего парня, они взялись приводить его в чувство.

– Олег, проснись. Проснись, говорю. Милиция! – кричал Лапко и хлопал спящего по щекам. Потом взял кружку воды, которая стояла рядом с кроватью на табуретке, и вылил ему на голову.

– Что? Кто это? – закричал, приходя в себя, Бломберус. – Какая на х.. милиция?

В это время из соседней комнаты послышался треск разрываемой от удара бумаги, которой было, наверное, заклеено окно, и звон стекла.

Участковый вбежал в соседнюю комнату. Окно было распахнуто настежь, а со двора доносился звук заводимого кикстартером мотоцикла.

– Ах ты сволочь, – произнес он в сердцах, поняв, что подельник Олега Бломберуса был тоже в доме, а теперь пытается удрать.

Лапко бросился из дома во двор, намереваясь его перехватить. Он немного не успел. Промчавшись из-за угла дома, подросток вылетел в открытую калитку на мотоцикле, едва не сбив Валентину, которая все еще сидела задом на песке и выла во всю глотку, качая встрепанной головой.

Бломберус, поняв, что напарник улизнул, начал изо всей силы дергать руку, пристегнутую наручником к Ермолаеву. Тот сначала пытался противостоять его рывкам, но было очевидно, что эти рывки доставляли ему боль.

– Может, хватит?

Он сделал круговое движение своей рукой, и рука Бломберуса оказалась заломленной за спину, а свободной правой рукой внештатник взял удушающим приемом шею брыкающегося цыгана в замок. Ростом он был значительно выше, чем Бломберус, поэтому задержанный висел у него, зажатый предплечьем, практически едва касаясь пола пальцами ног. С минуту похрипев, он потерял сознание и обмяк.

С улицы донесся крик Лапко: «Стой, стрелять буду!», а затем звук двух пистолетных выстрелов. В это время, выжав все что можно из своего новенького «Минска», Кравцов летел по Красноармейской улице, которая уходила направо, и, уже почти положив мотоцикл набок, начал вписываться в поворот, и тут на него из-за поворота вылетел с зажженными фарами милицейский УАЗ. Он начал уходить вправо, пытаясь угодить между машиной и забором, в этот момент звук выстрела догнал его, и он невольно пригнул голову. Мотоцикл упал на левую сторону и вместе с владельцем, проломив забор из штакетника, влетел в чей-то двор, откуда с возмущенным кудахтаньем во все стороны разлетелось с десяток кур.

УАЗ затормозил всеми четырьмя колесами и остановился. Борис Каккарев, не успев среагировать, крепко стукнулся головой о стекло, Власюка спас руль, за который он крепко держался. Оба выскочили из машины и бросились к Кравцову. Он лежал без сознания, раскинув руки в стороны, кровь текла у него из головы. Мотоцикл лежал рядом с ним с работающим двигателем.

– Вот блин, – сказал, остановившись возле лежащего, Власюк. – Кажется, Лапко его угрохал.

Они оба посмотрели в сторону крыльца, откуда стрелял участковый, но его уже там не было.

В это время он вошел в комнату, где оставил своего помощника вместе с подозреваемым.

– Бломберус, одевайся, ты задержан.

– Не имеете права врываться в чужой дом, я ничего не сделал. Вы ответите за беззаконие.

– Хватит комедию ломать. Ты или оденешься, или мы тебя в трусах за мотоциклом потащим, а если они свалятся – не обессудь.

Тот скрипел зубами от злости, но натягивал на себя одежду, которую подавал ему Лапко, предварительно проверяя карманы и прощупывая швы.

В кухне на столе и на полу валялись пустые бутылки необычно длинной формы и с золотистой надписью «Brendi» на черной этикетке. На табуретке лежала открытая пачка сигарет «Космос», а вскрытый блок этих сигарет торчал с полки для шапок.

– Ну, вот и улики налицо, – вслух размышлял Лапко, пока Бломберус натягивал стоявшие в коридоре рыбацкие сапоги-бродни. – Надо бы следователя сюда привезти, чтоб протокол осмотра сделала, пока все не нарушено, да и обыск необходим.

– Какие улики? Начальник, это все фуфло.

– Разберемся.

Лапко завел мотоцикл, отстегнул задержанного от Ермолаева и пристегнул его к ручке на коляске.

Проезжая мимо работающего за поворотом УАЗа, он притормозил.

– Ну, что? Второй тоже попался?

Кравцов уже пришел в себя и сидел, мотая головой.

– Власюк, ты бы перевязал его, а то скажут, что вы его угробить хотели, – подсказал Лапко.

– Ага, стрелял ты, а угробить его хотели мы, – усмехнувшись, отозвался гаишник.

– Так я в воздух стрелял, – засмеялся Лапко и, газанув, помчался к опорному пункту.

Из дома, где во дворе стояли милиционеры рядом с подростком и его мотоциклом, вдруг выскочила дородная тетка и набросилась на них с руганью и кулаками.

– Ироды вы! Люди добрые, рятуйте! Вы посмотрите, что милиция творит. Забор мне сломали, кур передавили. Парню башку разбили. Да я вас сейчас коромыслом, – и действительно схватила его в руки.

Каккарев жестом остановил ее порыв.

– Да помолчите вы! Как вас по отчеству-то величают?

– Галина Тарасовна!

– Галина Тарасовна, давайте так. Будем называть вещи своими именами. Этот парень совершил преступление, он же сломал ваш забор и напугал кур, при этом повредил свою непутевую башку. Мы его задержали и оказываем ему помощь. Пусть пока его мотоцикл полежит у вас во дворе, обещайте его пока не трогать. А Сергей обещает вам забор починить и кур в кучу собрать. Правда, Сергей?

Тот промычал что-то и утвердительно помотал головой.

– Ну, вставай, пошли в машину. Да без глупостей, а то придется стрелять.

– Господи боже мой, что делается. Это не Клавдии Кравцовой сынок будет?

– Он самый.

– Вот горе-то для матери, вот горе!

К машине в это время подошла Людмила Ивановна, села в машину, куда уже сзади загрузили задержанного, и УАЗ также двинулся к опорному пункту.

Когда Власюк и Каккарев вошли вместе с Сергеем Кравцовым в комнату, начальник уже пытался разговорить Бломберуса, который сидел в наручниках на табуретке, вытянув ноги в бродовых сапогах на середину комнаты и криво усмехаясь, но не отвечая ни на один вопрос.

Следователь, увидев их, спросила:

– Товарищ начальник, делать-то что будем?

– Леночка, съезди первым делом с Борей и Власюком, обыск у Вальки в доме проведите и другие действия, что сочтете необходимым, протоколы оформите. А мы пока дознанием займемся, чтобы всю картину преступления четко обозначить.

Когда УАЗ отъехал от опорного пункта, начальник распорядился:

– Лапко, Ермолаев, по разным комнатам их определите.

Кравцова отвели в комнату, где работала до этого Леночка, пристегнув наручниками к батарее, с ним побеседовать осталась Людмила Ивановна, а Бломберуса отвели в дальнюю комнату, где остальные и собрались.

– Советую во всем сознаться, – предложил капитан задержанному, – будешь сотрудничать со следствием, это тебе зачтется.

– Не лечи меня, начальник. Я уже два раза под судом был и знаю, что чистосердечное сознание облегчает вину, но срок от этого только длиннее становится.

– Олег, запираться глупо. Кражу в магазине совершил ты и этот придурок Кравцов, который пока еще не понял, во что вляпался.

– А может, он без меня? А может, мы оба не при делах?

– Ладно. У Вальки дома вы пили «Бренди» венгерского производства. Такое же пропало из магазина. Откуда у вас? Такого даже в Суоярви нет.

– А я к поезду мурманскому ходил. Там и купил в вагоне-ресторане.

– Деньги у тебя откуда?

– А вот это уже не твоя забота, начальник, есть они у меня, а у тебя их нет. Поэтому я пью коньяк или еще что захочу, а ты только водку по талонам.

– В чавку ты давно не получал, вот и распоясался, – мрачно произнес внештатник Саша.

Лапко буркнул «Я сейчас» и исчез из комнаты.

– Ты храбрый, когда я в кандалах, – отозвался на замечание внештатника Бломберус.

– Что, хочешь стукнуться, ты на ты?

– Железо сними, тогда посмотрим.

– Борзой ты сильно. Так это здесь, а в зоне ты, красавчик, у параши сидеть будешь и хлебать из нее полной ложкой, а на ночь глядя тебя будут звать не Олег, а Оля, там, на зоне, таких кудрявых любят. Как раз работенка для тебя.

Бломберус взвился с табуретки, словно подброшенный пружиной, сапогом метя в пах Ермолаеву и одновременно уходя всем телом влево.

Произошло это настолько неожиданно, что начальник милиции на секунду растерялся от этого прыжка. Но Ермолаев был наготове. Уйдя корпусом от удара, он подцепил у Бломберуса пятку сапога и поддернул ее вверх. Нападавший грохнулся с размаха, влепившись головой вниз стола, туда, где уже, собственно, начинался пол. Ермолаев одним прыжком оказался рядом с ним и добавил кулаком в левую бровь Бломберуса. Потом рывком поднял его за ворот куртки и посадил опять на табуретку.

– Ты на кого, засранец, прыгнул? На десантника из разведвзвода ДШБ? Я в Афгане таких ухарей этими руками делал, что тебе и не снилось. Товарищ капитан, – обратился он к начальнику, – вы мне его на полчасика отдайте, он вам весь расклад даст. Мы с ним отработаем тему «Способы получения показаний от захваченного в плен противника», и, я так думаю, за полчаса мы управимся.

– Ермолаев, ты что? – осадил его начальник. – Уймись. Он же не противник и не захваченный в плен. На него, между прочим, Конституция и процессуальный Кодекс распространяются. Мы еще два часа будем отписываться от прокуратуры, почему у Бломберуса морда расквашена.

– Так вы же подтвердите, что он на меня первый прыгнул. Я что, должен был яйца ему подставлять?

– Для прокуратуры это слабый аргумент, а мы сомнительные свидетели. Не в Америке живем. Это там показания полицейского против двух гражданских наравне идут.

– Вот поэтому у нас и преступность растет. Миндальничаем с дерьмом, а потом думаем, откуда беспредел начинает вырастать. Ни он милицию не уважает, ни жители, поскольку видят, что она бессильна.

– Так уж и бессильна. Мы все же и преступников ловим, и за решетку отправляем, а не груши околачиваем.

– Ну и что от этого – меньше преступников стало? Сами знаете, только добавилось. Так что и мысли ни у кого ни разу не возникло, что, может, не то делаем. Если бы каждый преступник был для нормальных людей – враг, все было бы по-другому. Моя бы воля, так у меня они быстро бы Чукотку освоили, а то за державу обидно. Аляска у америкозов вся в шоколаде, а чукчи как в каменном веке живут.

– Ну, ты и расфилософствовался.

– Так ведь гласность объявили.

– Ладно, отставить болтологию. Давай-ка лучше Бломберуса опять поспрошаем, куда он похищенное дел.

Появился Лапко.

– Ты где пропадал? – спросил начальник.

– Уточнил кое-что у Кравцова.

– И что?

– Утверждает, что «Бренди» купил он на автотрассе Ленинград – Мурманск у проезжавшего гражданина.

– Ясно. Врут оба, договориться не успели. Однако нам от этого не легче. Ни прокуратуре, ни суду вместо доказательств наши соображения не предъявишь. Что делать будем, участковый? Долбить их в поселке опасно и, похоже, бесполезно.

Вдруг Ермолаев упал на колени и начал внимательно рассматривать опилки, высыпавшиеся из-за завернутых отворотов сапог-бродней Бломберуса во время падения.