Текст книги "Невыдуманные истории от Жоры Пенкина. Книга 1. Криминал"

– Саша, ты чего? – спросил его участковый, видя, как тот пристально разглядывает на ладони собранные опилки. – Это не наркота, это – опилки. За это не сажают.

– Пошли в центральную комнату, а этот пусть здесь посидит.

Когда они вышли, внештатник продолжил:

– Я же не идиот, чтобы анашу с опилками спутать. Просто это след.

– Какой след? – спросили начальник и Лапко.

– Володя, ты же знаешь, что опилок вокруг поселка немерено.

Действительно, это было так. За тридцать лет работы лесопилки вокруг поселка скопились горы опилок, которые шли в отвал, и никто их не перерабатывал. Это были не то что Донбасские терриконы, но горы были высотой местами больше десяти метров.

– Так вот, пилили лес после сортировки и складировали в разных местах. Поэтому в разных местах опилки разного сорта и разного цвета.

Участковый даже присвистнул.

– И что, мы десятки тысяч кубометров опилок теперь перелопачивать будем? Нам лет на двадцать хватит.

– Такие я совсем недавно видел. Поехали, покажу.

– Ну, поехали.

Начальник взял со стола радиостанцию.

– Вологда! Ответь ноль-первому.

– На связи, – послышался голос Власюка.

– Оставь следователя и опера на обыске, а сам срочно сюда.

Через две минуты машина была наготове. Участковый остался охранять задержанных, а начальник с внештатником выехали на окраину поселка. Перед тем как сесть в машину, внештатник зашел в комнату к Бломберусу.

– Есть возможность сознаться, пока не поздно.

– Не трогал я магазин.

– Отвечаешь?

– Отвечаю. Матерью клянусь.

– Ну ладно, ты сам свой выбор сделал.

Машина ехала по поселку, а Ермолаев показывал дорогу.

– Я такие опилки недавно видел в северной стороне, – говорил он, – почти на берегу Женского озера. Вплотную мы туда не подъедем. Метров двести идти придется.

– А ты что там делал?

– Уток караулил. На озерке кряквы здоровенные водятся.

Машина между тем уткнулась в высокую гору опилок.

– Дальше пешком, – сказал внештатник.

Начальник вместе с ним полез в эту осыпающуюся гору. Хорошо хоть, что между горами были как бы миниатюрные долины, по которым все же полегче было продвигаться вперед. Наконец они выбрались на насыпь, откуда открывался вид на озеро. Оба вытерли пот.

– Давненько я по горам не лазил, – выдавил запыхавшийся начальник.

Внештатник, несмотря на возраст, а был он явно постарше начальника, обследовал местность, как гончий пес, челноковым ходом. Наконец он остановился и крикнул:

– Товарищ капитан, сюда. Кажется, это здесь.

Начальник вплотную подошел к нему.

– Смотрите, – показал он опилки, которые собрал с пола опорного пункта и ссыпал в кулек из газеты, – вот отвал с такими же.

Начальник нагнулся и поднял горсть опилок из-под ног. Действительно, по виду они ничем не отличались от образца, который был у Ермолаева.

– Вот, смотрите, – показал он пальцем на небольшую впадину, отличавшуюся более темным цветом.

– Ты же сам говорил: опилки должны быть идентичны.

– Да они одни и те же, только здесь их недавно разворошили, поэтому вокруг они обветренные, а здесь свежие, даже немного влажные. Смотрите туда, – ткнул он пальцем в дальний угол темного пятна. Оттуда торчал край толстого полиэтиленового мешка, которые обычно употребляют для заготовки ягод.

– Я думаю, это здесь, – сказал начальник. – А ты молодец, Ермолаев, недаром в разведвзводе служил, глаз у тебя наметанный. Сходи, кстати, к автомашине, попроси Власюка, пусть за следователем и опером съездит, сюда их привезет, да еще скажи, чтоб не забыли понятых и шанцевый инструмент захватили. А тебе у меня дружеский совет, пока никто не слышит. С мелкашечкой поосторожнее балуйся. Она ведь у тебя еще, небось, с глушителем?

– Вы как догадались?

– Далеко отсюда из ружья уток стрелять, и до сих пор тебя никто за этим не застукал, значит, бесшумка. А это тебе на память, – и он положил в ладонь Ермолаева две гильзы от малокалиберных патронов, которые подобрал на самом краю косогора из старых опилок. Ермолаев крякнул, почесал затылок и отправился к машине.

Когда из бугра старых опилок извлекли два мешка, набитых бутылками с «Бренди», все облегченно вздохнули и заулыбались. Бутылки тут же пересчитали. Их оказалось семьдесят шесть.

– Все правильно, – сказала следователь Ерофеева, – в доме у Валентины мы четыре пустых бутылки изъяли. Никуда они больше сбыть не успели. Все блоки сигарет тоже у нее в шкафу оказались. Можно заканчивать, товарищ капитан.

В опорном пункте Людмила Ивановна «воевала» с Клавдией Кравцовой. То мать Сергея орала, что ее сын не может быть ни в чем виноват, то начинала причитать:

– Ведь я для него все покупала, чего ему не хватало? Мотоцикл ему купила, даже кроссовки «Адидас» с таким трудом достала.

– Вот-вот, а другие за них должны шесть ведер брусники в кооперацию сдать.

– Может, больше вам бы помогал, меньше времени на дурные дела осталось.

Сергей угрюмо молчал и не отвечал ни матери, ни инспектрисе. Когда группа вернулась в опорный пункт, инспектриса вывела ее из помещения и, сев с ней на скамеечку, уговаривала убедить Сергея во всем сознаться.

Ермолаев зашел в комнату, где сидел на табуретке Бломберус.

– Ну, что, баклан, спета твоя песенка? Нашли мы ваш тайник. Кто мамой клялся, что не при делах и готов ответить?

– Мало ли какое фуфло я прогнал ментовской шестерке, еще и отвечать за это?

Он не успел закончить фразу, как ударом кулака Ермолаева был сбит с табуретки и улетел в дальний угол. Внештатник бросился к нему, но его остановил окрик начальника.

– Ермолаев, ты что, охренел? Не думаешь, что сам можешь из-за этого дерьма за решетку угодить? Закон не позволяет рукоприкладства с арестованными.

– Хреновые у нас законы, если такая гнида может пасть разевать.

– Я законы не обсуждаю, а исполняю. Не дай Бог тебе по этому поводу в прокуратуре показания давать. Иди, на сегодня все. Спасибо за помощь, но остальное лишнее.

Опять привезли понятых, допросили в присутствии матери Сергея Кравцова, который сначала упирался, а потом, поняв, что тюремным ветерком реально уже пахнуло на него, дал полный расклад. Арестовывать его Ерофеева не стала, оставив под подпиской о невыезде. Бломберус тупо не признавался, да уже его признания были не нужны.

Когда арестованный Бломберус залезал в зарешеченный задний отсек УАЗа, помогая себе скованными наручниками руками, то выматерился, а потом произнес:

– Мать твою, как мало было до свободы и хорошей жизни. Всего две горсти опилок. И как я их, дурак, не вытряхнул из сапог?

– А может, не в опилках дело? – прежде чем закрылась дверь отсека, спросила Людмила Ивановна. – Подумай над этим, у тебя теперь будет время.

Все уселись по местам, и УАЗ фырча вылетел из поселка.

Солнце уже садилось за горизонт, окрашивая края туч малиновым цветом. Домой ехали, весело обсуждая все, что произошло, и вспоминая отдельные эпизоды. Перед самым отъездом в опорный пункт прибежала заведующая магазином, куда сдали по описи все изъятое.

– Товарищ начальник милиции, я вот вам в дорогу бутылочку в благодарность.

Она протянула капитану бумажный пакет с бутылкой «Бренди».

– Да вы что? С ума сошли?

– Берите, берите, где вы еще такого купите? Пригодится. А мы спишем как разбитую.

– И правда, чего это я, – поскреб затылок начальник под фуражкой. – Только не нужно списывать, проведите по кассе.

Он протянул заведующей семь рублей и сел в машину. В райотделе, сдав арестованного и вещдоки, поехали по домам.

– Может, ко мне заедем, чайку попьем? – предложила Людмила Ивановна. Остальные поддержали ее.

– Нет, ребята, хочу выспаться. Выходной окончился, завтра начинается рабочая неделя. А вы отдохните, это вам за успешное раскрытие преступления, – он положил пакет на сиденье и вышел из машины, которая остановилась у его дома.

2003.

Петрозаводск

Криминальный корреспондент

В городе развитого социализма

В город Костомукшу, что расположен среди лесов и болот на севере Карелии, судьба забросила Константина Кирсанова не совсем случайно. Выбрал этот город он сам. Полугодовую преддипломную практику в качестве корреспондента районной газеты проходить где-то было нужно. Ну не ехать же ему было в какой-нибудь Запердищенск, где все производство составляют вечно полупьяные рабочие местного мукомольного заводика или обувной фабрички, выпускающей одну и ту же модель обуви последние тридцать лет. Кирсанов же был весьма дружен с замдекана факультета журналистики МГУ, где и сам имел честь обучаться.

Чтобы получить возможность выбора, в последние перед практикой свободные дни Константин вместе с этим пожилым толстячком в очках по фамилии Черепанов и, соответственно, имевшим среди студентов кличку Череп, но от которого зависело на факультете довольно многое, часто ездил на рыбалку. Это было единственное занятие, которое тот позволял себе кроме чтения книг, поскольку проверка множества студенческих курсовых работ и разная административная писанина занимали у него практически все его время жизни за исключением сна и приема пищи. Он с интересом слушал истории из вроде бы не очень длинной жизни студента Кирсанова, который, однако, уже успел поездить по родной стране и даже побывал в Польше.

Шел 1985 год. Компартию, а значит, и страну только что возглавил Михаил Горбачев. В воздухе начало витать не то чтобы вольнодумством, а каким-то ощущением пока еще робко растущей «фронды», когда и власть вроде есть, и недовольных все больше, а критика из робкого ропота становилась все острее.

Костомукша была построена менее чем в полусотне километров от Финляндии, что, по меркам пограничников, было почти вплотную. Все процессы там должны были иметь свой неповторимый оттенок, Черпак и подсказал Косте выбрать этот город для практики, где у него в редакции работал однокашник.

Вот Костя и остановил свой выбор на Карелии и Костомукше.

Об этом городе тогда писали в советской прессе весьма часто, а то и по центральному телевидению документальные съемки демонстрировали. Помнится, в газете «Известия» однажды даже появилась объемная статья «Город развитого социализма, построенного окончательно».

Некоторый ажиотаж вокруг Костомукши был вызван строительством в нем крупнейшего в СССР комбината по переработке железной руды и города-спутника, которые возводились финской фирмой.

Следует сказать, что половину жилья в городе все-таки строили советские строители и поэтому он еще являлся реальным «олицетворением растущей дружбы СССР с другими государствами».

Увидеть все это своими глазами было заманчиво. Казалось, что материал для журналисткой работы там должен был валяться под ногами, и Константин Кирсанов отправился туда с легким сердцем.

Оформив в институте командировку, он взял направление в редакцию местной городской газеты и отбыл из Москвы в Костомукшу.

Среди ночи в купе скорого поезда, где Костя ехал с тремя попутчиками, тоже командированными, вдруг зажегся свет и, гремя подковками кирзовых сапог, вошел сержант в фуражке с зеленым околышем и пятнистой камуфляжной форме. Громко и отчетливо, включив верхний свет в максимальном режиме, он произнес: «Пограничный наряд! Попрошу предъявить документы…».

Все полезли за паспортами и пропусками, что сделал и он. Процедура проверки Кирсанову была в общем-то знакома, ведь он уже бывал в Польше по путевке «Спутника» и ехал тогда тоже поездом. Однако, все в тот раз воспринималось больше с любопытством и подтверждало ходившую тогда в комсомольской среде поговорку: «Курица не птица, а Польша не заграница». Здесь же его смутило заявление пограничника:

– Вам придется одеться и пройти в купе бригадира поезда. Ваши документы не в порядке.

Костя было пытался протестовать, но в конце концов настойчивость и решительный тон сержанта подействовали на него, и вскоре оба были в штабном вагоне.

В отдельном купе, рядом с бригадирским, встретил их старший лейтенант погранвойск, как показалось будущему журналисту, сначала не очень любезно. Кирсанов доказывал ему свою правоту и заверял о полном соответствии правилам имеющихся у него документов. Офицер выслушал доводы, делая вид, что внимает аргументам, а потом объявил ему о задержании. К счастью, старлей оказался незлобивым и даже довольно словоохотливым, а также, как выяснилось, был большим любителем анекдотов. Он угостил Костю чаем и искренне хохотал над байками Кирсанова, сообщив в ответ ему парочку историй из серии про поручика Ржевского. Оставшийся путь до Костомукши, в конце концов, показался Константину не таким уж и тоскливым.

Прошли еще три часа пути. Из окна, замедлявшего свой ход поезда, он увидел приближающиеся строения вокзала из красивого красного кирпича, явно по западному дизайну. Вдоль перрона были выстроены цепочки солдат с автоматами наперевес, которыми был оцеплен вкруговую вокзал. Слышался лай собак. Костя насчитал, по крайней мере, четырех немецких овчарок, рвущихся у солдат с поводков. «Да, – подумал он, – тут и мышь не проскочит».

Все эти предосторожности и такая явная демонстрация силы напомнили ему недавно виденные документальные съемки эшелонов, прибывающих в Варшавское гетто. Все это как-то слабо увязывалось в сознании с пропагандой полного развития демократии в развитом социализме.

Толпа прибывших вливалась в металлические ворота, в очередной раз предъявляя документы солдатам в зеленых фуражках, стоявших у выхода плечом к плечу. Кирсанова же отвели двое пограничников в сторону под сочувственными и испуганными взглядами пассажиров и редких встречавших их людей. Все это вроде бы не сулило ему ничего хорошего. Прямо в зале ожидания у задержанного и состоялось объяснение с начальником Костомукшской пограничной заставы.

Личность это была во всех отношениях колоритная. Вроде бы, даже по нынешним меркам, Костя не маленького роста, все же чуть за сто восемьдесят переваливает, но пограничный майор возвышался над ним, как глыба.

Его летнее форменное пальто, надетое прямо на защитного цвета рубашку, несмотря на то, что мороз стоял сорокаградусный, было расстегнуто сверху донизу.

Во всем его облике угадывалась и лихость, и недюжинная сила. Смотреть на него было приятно. От него вкусно попахивало дорогим одеколоном и коньячком, начищенные сапоги и майорские звезды сверкали, а сам он улыбался широкой белозубой улыбкой. Старший наряда, который к нему подвел задержанного, козырнув, отчеканил:

– Товарищ майор, у гражданина документы не совсем в порядке, – протянул их розовощекому. Тот пристально взглянул на меня и приложил руку к козырьку фуражки:

– Майор Ухов. В чем причина неточного оформления?

– Откуда я знаю, не я же пропуска оформляю, – промямлил Кирсанов. Тот быстро просмотрел паспорт, студенческий билет, командировочное удостоверение и пропуск, а затем протянул их подошедшему к нему в это время майору милиции.

– Володя, привет!

– Здорово, – протянул тот руку и взял документы.

– Ты какими судьбами здесь?

– Да вот ребята из Петрозаводской уголовки посылочку передали. Не забывают старого друга. Вечером заходи, посидим.

– Слушай, вот тут гражданин Кирсанов в пограничную зону въехал, а дополнительного штампа у него в пропуске нет. Займись им.

– Ладно. Вечером жду.

– Майор Кудамов, – представился он, повернувшись к задержанному, – прошу в машину.

Они вышли из здания вокзала и сели в милицейскую «канарейку». «Слава богу, – грустно думалось Косте, пока УАЗик шуршал колесами по заснеженному асфальту, – что меня усадили в салон машины, а не в зарешеченный задний отсек, где обычно перевозят задержанных». Косте уже хватило того, что люди, обернувшиеся в его сторону, смотрели на него как на потенциального врага. Он чувствовал себя не в своей тарелке. До сих пор ездить в милицейских машинах ему не приходилось.

Городской отдел милиции, куда Константина привезли, находился в полуподвале жилого дома в центре города. Пройдя за майором через дежурную часть по коридору, он оказался в кабинете с надписью на двери «Зам. начальника ГОВД Кудамов В. И.».

Хозяин кабинета, не снимая шинели, сел в кресло и начал разбирать документы, которые отдал ему майор-пограничник. Потом он отложил их в сторону, тихо выругался и, не обращаясь ни к кому, сказал:

– Писали, предупреждали, объявления давали, все равно где-нибудь оформят непутево. Впрочем, это вина не ваша, наказывать вас не за что. Я отметку в пропуске сделаю, и идите устраивайтесь в гостиницу. А может, знакомые в городе есть?

– Откуда же? Я здесь первый раз.

Он снял трубку.

– Терещенко, гражданина к гостинице доставьте.

Майор повернулся к Кирсанову:

– До свидания.

– Спасибо, – прозвучало в ответ.

Кудамов, листая какой-то служебный журнал, кивнул головой и не обернулся.

Гостиница, как и половина домов этого молодого города, который тогда только отметил свой десятилетний юбилей, была возведена финскими строителями.

Кирсанов все поначалу не мог привыкнуть к этой необычной гостинице. Дело даже было не в том, что в номере была просторная кухня, а также ванная и туалет. И, пожалуй, не в том, что кухня сверкала никелем, а в ванной был теплый пол и хромированная шведская сантехника. Он лег на кровать, после того как переоделся в спортивный костюм, и растолкал кое-какие вещи по полкам шкафа, а потом задумался.

Что же создает здесь впечатление необычности?

Гостиниц, комнат для приезжих и домов колхозника доводилось повидать ему на своем веку множество, но эта отличилась от них. Глядя в потолок, он вдруг понял, в чем тут дело.

Углы комнаты, примыкания стен к потолку и полу – буквально все сходилось под прямыми углами. Именно под прямыми, а не какими-то еще. Это подчеркивало идеальность окраски стен без единой неровности, а трещины или подтеки, обычные для такого рода помещений, оказались бы просто немыслимыми. И еще: все работало. Дверь открылась ключом сразу, распахнулась без шума, окна закрывались так, что из них не дуло совершенно, поскольку рамы были с самоуплотнением, а поэтому и в сорокаградусный мороз с хорошим ветерком в комнате было тепло, краны не капали, плита работала во всех обозначенных режимах. Поскольку во всех других виденных им гостиницах СССР было иначе, то у него начало возникать ощущение пребывания, что называется, «не в своей тарелке». Потом уже, когда срок командировки окончился и он через полгода пребывания покинул Костомукшу, ему частенько приходилось бывать в разных городах и весях нашей страны. Вот теперь привыкать уже приходилось к тем условиям, в которые он окунался в любом месте с порога. Персонал же гостиниц постоянно удивляло, почему молодой журналист раздражается, если кран не работает или окно в комнате разбито, а то еще обращает внимание на насекомых в комнатах. Это зло в России тогда, казалось, было вообще почти неизбежным.

Наверное, некоторые полагают, что, рассказывая о житье-бытье будущего журналиста, многовато уделено внимания тому, что должно быть элементарно. Смеем вас уверить: во времена развитого социализма чаще всего элементарных удобств и комфорта, обыденного на Западе, тогда в СССР именно и не хватало.

Ну, да и Бог с ним. Зоркий Костин глаз подмечал многие городские прелести и отличия, которые, став для местных горожан уже привычными, бросались ему в глаза на каждом шагу. То, что этот город горняков снабжался на столичном уровне, он, конечно, мог предполагать, но увиденное превзошло все ожидания. В то время талоны на продукты уже потихоньку завоевывали все большее число городов советской страны. Отличие было только в том, что в одних по ним отпускали муку, а в других – масло или лук. Здесь же налицо была пора изобилия. Не того, конечно, изобилия, как в Елисеевских магазинах Москвы и Питера царских времен или хотя бы пятидесятых годов, но уж недостатка не было ни в чем. Товары промтоварных магазинов, снабженные иностранными в основном ярлыками, лежали здесь во множестве такие, что даже на полках магазинов Москвы вообще кроме как в «Березке» или спецмагазинах для партэлиты не появлялись.

Уже позднее он сообразил, что, кроме заботы о рабочем классе, здесь еще усиленно поддерживался престиж СССР, о чем сейчас и вспоминать-то не принято. Ведь в Костомукше любой иностранный рабочий мог в любое время в магазин зайти и убедиться в преимуществах социализма, что называется, «не отходя от кассы». Позднее, когда строительство было окончено и последний иностранец выехал оттуда, все это изобилие весьма быстро свернули. Уже через год еда и продукты были точно такими же, что и в остальной России.

А город получился по-настоящему красивым, с романтическими названиями: проспект Горняков, улица Энтузиастов, поселок Звездный, бульвар Металлургов, площадь Дружбы Народов. Улицы в то время еще были в городе ровными и чистыми, а возле каждого дома были разбиты газоны, которые удачно вписывались между стоянками для автомобилей и игровыми площадками. Правда, это касалось только той части города, которую строила финская компания, там же, где работали наши строители, мусор и отсутствие тротуаров наблюдались еще через пять лет, когда Косте снова довелось там побывать.

Сейчас уже как-то и не помнится, что в те времена выехать за границу было целой проблемой и редко кто мог видеть своими глазами, как живут люди в других странах, тем более чуждого тогда капиталистического мира. Поэтому все, что как-то было связано с другой страной, резко бросалось в глаза.

Наличие же иностранцев, которые запросто ходили в Костомукше по улицам, вообще вносило свои нюансы почти во все стороны местной жизни.

Вместе со всеми своими прелестями цивилизация неуклонно проникала в этот оазис социализма. Малолетние пацаны вовсю обменивались картинками от жевательных резинок и банками от пива, которые доставались им в нелегкой конкурентной борьбе. Милиция их, сколько могла, отгоняла от иностранцев, поскольку тогда это казалось криминалом. Появились в городе и первые «жрицы любви». Все это происходило, конечно, не в таких масштабах, как сейчас во всех практически городах: со своей сетью сутенеров и твердой таксой на оказываемые услуги. Просто девочки, проведя весело ночь с финном или шведом, не гнушались оставляемыми подарками, начиная от магнитофона и кончая пачкой сигарет, от финских марок и шведских крон, впрочем, тоже не отказывались, но все практически зависело только от щедрости гостя. Таксы как таковой не было.

Не обошлось и без курьезов. Тогда, в 1985-м, в здании городского узла связи находились и горсовет (мэрия по-нынешнему), и горком партии. Строя город по единому проекту, финны предложили построить и эти учреждения. Однако «руководящая и направляющая» на это пойти не могла, поручив их воздвижение советским строителям. Ну, а те три года проектировали, три согласовывали, а потом вопрос отпал сам собой, так как началась перестройка. Слава богу, хоть котлован в центре города вырыть не успели, а то бы он так и стоял по сию пору незасыпанный и неотстроенный, как великое множество других недостроенных объектов. Или вот: улицу с вновь сданными в эксплуатацию домами по плану города должны были назвать именем Надежды Крупской, да опять перестройка помешала. В горсовете решили, что этот революционный персонаж имеет весьма малое отношение к городу, и назвали ее в результате улицей Надежды. Ну да бог с ним, об этом потом как-нибудь. Хотелось просто чуть-чуть обрисовать то место, где и произошли все последующие события.

Вскоре Кирсанову довелось вновь увидеть майора Кудамова.

Костю вызвали на собеседование, которое было обязательным для всех прибывающих в Костомукшу и получающих прописку, хотя бы и временную. Без собеседования получить прописку было совершенно невозможно. Вот Кирсанов и пришел туда, где таких же, как он, набралось в зале десятка два.

Кудамов коротко и ясно рассказал о правилах проживания в городе с учетом его особенного режима и попросил задавать вопросы. Удивляло всех слово «режим», присущее скорее исправительным колониям, а не городу с гражданским населением. Удивляло и то, что если милиция или городские власти сочтут кого-либо из вновь прибывших нежелательной персоной, ему могут прекратить действие прописки или пропуска и предложить покинуть город в течение суток.

Костя видывал, конечно, пока учился в Москве, как проституток, ранее судимых и прочий нежелательный элемент выселяли из столицы перед Олимпиадой, а потом перед Всемирным фестивалем, однако эта мера была временной. А тут человеку показывали на дверь и о дальнейшей его судьбе никто не беспокоился. Было в этом что-то сродни выдворению из СССР Солженицына, Галича и др.

Костя не удержался и громко сказал:

– Но ведь это же незаконно.

Кудамов внимательно посмотрел на него, а потом убедительно и даже как-то проникновенно произнес:

– Вы уже, по-моему, могли убедиться на собственном опыте, что город поставлен в особые условия. Власти пошли на введение особых пропусков, поскольку наличие прописки в погранзоне республики дает право для въезда куда угодно, но только не в наш город. Здесь все особенное, в том числе и правила въезда и проживания. Если это правило неукоснительно всеми выполняется, то уж поверьте мне, что лишение человека, нарушающего установленный порядок, права проживать в нашем городе – это ничуть не большее нарушение закона. Я глубоко убежден в том, что пока у нас есть возможность не впускать сюда тех, кто нам будет заведомо мешать жить, и убирать отсюда тех, кому такие порядки не нравятся, мы сможем создать нормальные условия жизни для нормальных граждан. К сожалению, уже невозможно предоставить такое право другим городам, кроме как засекреченным, но тем больше будут ценить все право жить и трудиться в нашем городе.

В зале на две минуты воцарилось молчание, которое Кудамов прервал словами:

– А теперь каждый распишитесь, что вы с правилами ознакомлены и с ними согласны.

Люди молча подходили, расписывались, после чего Кудамов ставил свою подпись в паспорте в штампе о прописке и подавал его владельцу. Подошла очередь Константина.

Кудамов отложил его паспорт в сторону и буркнул сквозь зубы: «А вас я прошу задержаться».

После чего, когда все ушли и они остались вдвоем, он закурил сигарету и спросил:

– Что вам, собственно, не нравится?

– Прежде всего то, что могут предложить убраться из города человеку только за то, что он не угодил начальству.

– Вы не правы. Ведь необходимо три административных правонарушения и наказания за них. Может, вам не нравится и то, что диссидентов из страны высылают?

– Честно говоря, не нравится…

– Значит, один может гадить, а остальные должны терпеть? Может, поэтому мы пока еще и живем не так хорошо, как хотелось бы, из-за того, что слишком много тех, кто с этим примирился?

Кирсанов не нашелся, что ответить, и только пожал плечами. Кудамов протянул ему паспорт и сказал:

– Вы свободны.

Уже выйдя на улицу, Костя подумал: «А ведь действительно, еще минуту назад я был не совсем свободен. Паспорт мой, без которого в Костомукше и шагу не ступить, был в руках Кудамова, и от него зависело, быть мне прописанным или нет, а в конечном итоге, проживать или нет в этом красивом и таком необычном городе».