Текст книги "Чингис-хан, божий пёс"

Он хитро сощурился и обвёл взглядом нойонов:

– Помните, алтан-хан после нашей победы над татарами подарил мне титул джаутхури? А ведь с тех пор я с ним не ссорился. Поэтому вряд ли он сильно рассердится, если мы нападём на тангутское царство. А может, ещё и титулом вана наградит меня – то-то будет радость для нас всех!

Все рассмеялись шутке Чингис-хана.

Так вопрос с выбором ближайшей жертвы был решён.

Осенью года Зайца многочисленное воинство Чингис-хана двинулось на юг. Каждый всадник имел двух заводных лошадей, навьюченных припасами. Кроме того, в своих седельных сумках-далинг монголы везли необходимое в дороге снаряжение – от иголок с нитками до пилок для заточки наконечников стрел.

Как это часто случается в начале больших дел, воины испытывали необычайный подъём духа, мечтая о новых победах и большой добыче.

Они пересекли необъятные каменистые пространства пустыни Гоби, с её жгучими ветрами и устрашающими миражами, затем преодолели покрытую барханами песчаную Алашань7171
  Алашань – пустыня, расположена на южной окраине Гоби.


[Закрыть] (двигались, разделившись на несколько частей, дабы не истощить досуха расположенные на пути редкие колодцы) – и вторглись в тангутские земли, покатились по ним опустошительной лавиной.

***

Тангутское государство, возникшее в центре Ордоса7272
  О́рдос – плато в Центральной Азии, которое с запада, севера и востока ограничивает изгиб реки Хуанхэ. На юге Ордоса проходит Великая Китайская стена.


[Закрыть], на протяжении многих лет вело нескончаемые войны с соседями, постепенно отбирая у них территории; и в конце 1038 года местный правитель Юань-хао провозгласил здесь империю. По примеру правителей династий Ляо и Сун он объявил себя третьим сыном неба и присвоил посмертно императорские титулы своим отцу и деду. После четырёхлетней войны с Южной Сун, завершившейся в 1044 году, Юань-хао обложил южных соседей данью, которую ему ежегодно выплачивали серебром, шёлком и чаем. А через год он одержал победу в войне с империей Ляо. После этого было ещё много войн с могущественными соседями, но полумиллионное войско Си Ся надёжно охраняло границы империи. А когда под натиском чжурчжэней пал киданьский дом Ляо в 1125 году, а затем подверглась разгрому армия Южной Сун, положение тангутов ещё более упрочилось. Лишившись прежних врагов, императоры Си Ся установили мирные отношения с воцарившейся на востоке династией Цзинь, и с той поры начался подлинный расцвет тангутского государства.

В империи имелось в достатке плодородных земель; выращенными здесь фруктами, зерном и хлопком торговали с соседними государствами. На обширных равнинах и предгорных лугах паслись стада коз и овец. Тангутские кони и верблюды пользовались большим спросом у иностранных купцов. Шёлковый путь, проходивший через Си Ся, способствовал бесперебойной торговле продуктами местного земледелия и скотоводства, а также изделиями тангутских ювелиров, оружейников, гончаров, ткачей, кузнецов, чеканщиков, скорняков, резчиков по кости и дереву. В горах тангуты добывали серебро, железо и медь, а на ордосских озёрах варили соль. Для устройства орошения земель и ухода за уже существующими оросительными каналами существовала специальная государственная служба, в которую по трудовой повинности привлекались работники. Без малого два века в Си Ся имелась своя, оригинальная письменность на основе иероглифов; дети обучались в государственных школах – тангутских и китайских. Здесь развивались науки, живопись, литература и книгопечатание ксилографическим способом. Великое государство Белого и Высокого благоденствовало и казалось незыблемым. Никто в империи не ждал опасности от диких степных пришельцев с севера.

Но они явились.

И в одночасье всё переменилось.

Неисчислимые, с головы до ног покрытые пылью, жаждущие схватки и ни во что не ставящие ни свои, ни чужие жизни, монголы двигались по тангутским землям на юг, стремительно приближаясь к городу Валохай.

Для пущей внезапности Чингис-хан прибегнул к старому испытанному способу: выслал вперёд дозоры, велев убивать каждого, кто встретится на пути. Это сработало: город не успел как следует подготовиться к обороне и был взят с наскока.

Разместив в Валохае свою ставку, хан сделал его основной базой для последующих операций.

Затем он подступил к стенам Цзечжоу и отрядил в город посланцев в сопровождении тангутского толмача для переговоров о добровольной сдаче противника. А когда получил решительный отказ, призвал к себе нойона Аньмухая:

– В степи ты показывал свои приспособления для бросания камней, и я решил, что они не хуже тангутских. Теперь пришла пора убедиться на деле, хорошо ли ты овладел наукой сокрушения крепостей.

– Великий хан, я так долго ждал этого счастливого часа, – отрапортовал нойон с воодушевлением, – что теперь и сам готов вылететь из катапульты, чтобы проломить вставшую на твоём пути стену!

– А разве у нас недостаёт каменных валунов? – спросил Чингис, скривив губы в иронической усмешке.

– Нет, мы заготовили их достаточно.

– Вот и приступай к делу. И клянусь Вечным Синим Небом, я осыплю тебя неисчислимыми благами, если ты своими камнями проложишь нашим багатурам дорогу к победе.

– Я проложу, великий хан!

С этими словами Аньмухай бросился к группе из нескольких сотен молодых монголов, готовивших к стрельбе катапульты…

Два года назад, после короткого набега в тангутское царство, к Чингис-хану явился этот нойон – и убедил его в том, что, имея осадную артиллерию, можно не губить так много своих воинов при штурме городов. Тогда-то хан и велел отобрать среди пленных тех, кто умел изготавливать метательные орудия и обращаться с ними. А нойона Аньмухая, вызвавшегося обучиться диковинной науке баллистике, назначил даругачи7373
  Даругачи – буквально: «подавляющий неповиновение»; командир отряда. Позже даругачи стали называть представителей хана в его владениях.


[Закрыть] камнемётчиков – командиром первого в своём войске стенобитного подразделения. И тот рьяно принялся за дело. Два года свежеиспечённые монгольские артиллеристы без устали изготавливали катапульты и тренировались в метании камней. И вот теперь настал звёздный час молодого нойона и его подчинённых.

Целый день они обстреливали каменными валунами стены Цзечжоу.

Миновала ночь, и с первыми рассветными лучами обстрел возобновился. К полудню крепостную стену удалось проломить.

– Небо покровительствует нам! – вскричал Чингис-хан, выехав перед своим войском в ярко начищенном остроконечном шлеме и металлических доспехах. – Я поведу вас на этот город! Идите за мной и убейте его непокорных жителей! Всех до единого!

Монголы устремились к Цзечжоу, и уже ничто не могло их остановить. Они прорвались сквозь широкую брешь в стене, сокрушив столпившихся за ней тангутских воинов. Торжествующая орущая толпа запрудила улицы. Нукеры Чингис-хана врывались в дома, убивали мужчин, насиловали женщин – а потом и им рубили головы или распарывали животы. Не щадили они и детей. Все от мала до велика предавались смерти. Так приказал великий хан, и никто не смел его ослушаться.

Прошло немногим больше времени, чем требуется для установки одной юрты в степи – и всё было кончено. Цзечжоу превратился в город мёртвых.

А Чингис-хан повёл своё войско дальше, грабя и разоряя западные области страны. Но такого лёгкого успеха, как в Валохае и Цзечжоу, более не было: гарнизоны больших и малых тангутских крепостей уже ждали противника, не позволяя застигнуть себя врасплох, а слабым катапультам Аньмухая не удавалось разрушить крепостные стены. И Чингис-хану приходилось бросать на штурм своих нукеров.

– Багатуры! – напутствовал он их. – За этими стенами спрятались, как тарбаганы в норе, трусливые тангуты! Они одеваются в шёлковые одежды и едят из серебряной посуды! У них нежные жёны и красивые дочери с пухлыми телами и гладкой кожей! Идите и отберите всё у тех, кто боится выйти на честную битву с нами! Возьмите себе их жён и дочерей, их серебро и золото! Отберите у тангутских воинов оружие и доспехи, сделайте их кормом для своих мечей!

И, воодушевлённые своим ханом, кочевники с победным рёвом устремлялись на приступ – по приставным лестницам, сколоченным из срубленных в окрестных садах деревьев, по заброшенным на стены волосяным верёвкам с крючьями на концах. Навстречу им летели смертоносные стрелы и копья, им на головы лили кипяток и нечистоты, сыпали песок и сбрасывали каменные валуны. Ошпаренные, раненные и покалеченные с криками падали наземь, но их места в рядах штурмующих занимали другие. А монгольские мергены-лучники, стоя внизу, пускали стрелу за стрелой, сшибая с городских стен оборонявшихся тангутов… Когда иссякали силы защитников, безжалостная Чингисова орда переваливала через стены и растекалась по городским улицам, предавая разграблению жилища. Взрослых мужчин монголы убивали, а молодых женщин и детей уводили с собой.

Вскоре обоз победоносного Чингисова войска разросся до неимоверных размеров: следом за монгольской конницей шли табуны отобранных у тангутов лошадей, неспешно вышагивали тысячи верблюдов, навьюченных тюками с награбленным добром, понуро брели подгоняемые бичами толпы невольников. Это превосходило все ожидания, с которыми явились сюда степные воители.

И всё же Чингис-хан был недоволен:

– Каждая хорга7474
  Хорга – крепость, город, любое укреплённое место со стенами.


[Закрыть] отнимает у нас слишком много людей. Мои воины не привыкли взбираться на такие высокие стены, подобно белкам, карабкающимся на деревья. Если так дальше пойдёт – думаю, скоро надо будет поворачивать назад.

– Хорошо бы дождаться императорского войска, – выразил надежду Субедэй-багатур. – Не может же Ань Цюань не прислать его из Чжунсина для защиты своих людей, земель и имущества. После того как мы разобьём главные силы тангутов, все остальные устрашатся и станут открывать перед нами городские ворота без боя. Тогда не надо будет торопиться с возвращением: получим возможность хозяйничать здесь свободно, как в родном улусе.

– Да, это было бы неплохо, – согласился хан.

Однако желаемого не случилось. Тангутский император медлил, не предпринимая решительных действий. Когда его сын Чен Джэнь выразил недоумение по данному поводу и попросил дать ему войско, дабы он немедленно отправился навстречу неприятелю и отразил нападение, Ань Цюань сказал:

– Не вижу смысла выступать против этих злодеев. За хорошим идёт плохое, за плохим – хорошее. Кочевники глупы, нетерпеливы и никогда ещё не углублялись далеко в земли Великого Ся. Думаю, у них и теперь вряд ли достанет упорства долго скитаться по нашим полям и горам, переправляться через реки и карабкаться на городские стены. Так что если пограничная стража и гарнизоны крепостей с ними не справятся, то скоро они сами уберутся восвояси.

***

Всё труднее становилось Чингис-хану продвигаться вперёд, поскольку огромный обоз замедлял движение его войска, а защитники тангутских крепостей, зная, что побеждённых ожидают неминуемая гибель или рабство, оказывали яростное сопротивление. Вдобавок лето выдалось очень жаркое, и монголы, привыкшие к прохладе степей, изнывали от палящего зноя.

Наконец Чингис-хан принял решение возвращаться домой.

– Будем надеяться, что тангуты захотят отомстить за наш набег, – сказал он своим нойонам. – Пусть собирают своё лысое войско7575
  Лысым называли тангутское войско из-за того, что всем тангутским мужчинам строго предписывалось брить головы, оставляя лишь небольшие чёлки.


[Закрыть] и приходят к нам в степь. Там мы легко одолеем этих хитрецов, привыкших прятаться от неприятеля за высокими стенами.

– А если не придут? – спросил Боорчу-нойон. – Ань Цюань может побояться: наверное, мы крепко напугали его в этот раз.

– Если побоится, то мы снова явимся сюда, чтобы подёргать этого малодушного глупца за бороду, – ответил хан. – Разве мы что-нибудь от этого потеряем?

– Не потеряем, совсем наоборот, – согласился Боорчу. – Что отложено, то не потеряно. Каждый набег только обогащает наших воинов, им это нравится.

– Верно! – с энтузиазмом воскликнул Субедэй-багатур. – Станем приходить сюда каждый год – собирать рабов и состригать с тангутов обильную олджу, как состригают шерсть с овец. А от мёртвых овец молока и шерсти не получишь. Это правильное решение: согласившись сегодня на малое, позже успеем получить большее.

– Не такое уж оно и малое, – рассмеялся Боорчу. И повёл рукой в сторону тянувшейся за войском длинной вереницы повозок, растопырив смуглые пальцы, поросшие пучками чёрных волос между костяшками:

– Телеги в нашем обозе уже трещат от добытого в этом набеге добра. Хорошая олджа, с такой не обидно возвращаться в родные кочевья!

Окутанное клубами рыжей пыли, усталое войско двигалось неспешно, гулко и неостановимо. Со скрипом крутились колёса повозок, которым предстоял ещё долгий путь… На мир опускались густые южные сумерки.

Великий хан, проследив за жестом Боорчу, с силой потёр пальцами левой руки воспалённые от недосыпа глаза. И окончательно утвердился в своём решении.

***

Монгольское войско сменило боевые штандарты с чёрными хвостами яков на знамёна с белыми хвостами, что означало наступление мира, – и вернулось домой.

А в скором времени возвратился из похода и Джучи. Он принёс добрые вести: лесные народы без боя признали над собой власть Чингис-хана. Наслышанные о грозной славе Потрясателя Вселенной, к его сыну в урочище Шихшит явились с изъявлениями покорности вожди ойратов, бурят, бархунов, урсутов, хабханасов, ханхасов и тубасов. Далее Джучи направился к киргизам – и тотчас прибыли к нему ханы и нойоны киргизские, желая прибиться под руку монгольского владыки. После того их примеру последовали народы страны Шибирь, здраво рассудив, что людям не под силу прекратить течение событий, как невозможно остановить поток могучей реки, стремящейся от верховьев к истоку, или движение ветра, овевающего обширные земные пространства… В отцовскую ставку Джучи возвратился, сопровождаемый целой делегацией вождей и ханов, которые везли избраннику Неба белых кречетов, собольи и беличьи шкурки, целый табун белых меринов и множество других даров.

– Молодец, порадовал отца! – воскликнул Чингис-хан, приняв Джучи в новом просторном шатре, привезённом из тангутских земель. – Не успел выйти из дому, как в добром здравии воротился, без войны покорив столько народов. Жалую их тебе в подданство.

За покорность были щедро одарены Чингис-ханом и его новые подданные – правители больших и малых народов севера и запада.

Улус Потрясателя Вселенной продолжал разрастаться. «Маленькое облако старается пристать к большому: так постепенно собирается грозовая туча, застилающая небосвод от края до края», – думал он с удовлетворением. Иных чувств не может испытывать правитель, когда любые его повеления исполняются беспрекословно, и самые смелые замыслы сбываются день ото дня.

***

День клонился к закату – уже миновало время пятой дойки кобылиц7676
  Дойка кобылиц – своеобразная мера времени, бытовавшая в старину у монголов: день делился на шесть частей по числу доек кобылиц.


[Закрыть], – когда в курене развели большой костёр. Вокруг него устроили пир, собрав сюда всех гостей, которые прибыли в ханскую ставку вместе с Джамухой.

Нежными переливами звенели в сгущавшихся сумерках струны хуров и ятаг. Седовласые улигэрчи-златоусты с багровыми отсветами огня на лицах плели замысловатую вязь протяжных песенных сказаний, вынесенных на поверхность времён из потаённых глубин прошлого и настоящего. Они повествовали о волшебных зверях и птицах, об одиноких путниках, которых в степи прельщают коварные духи-чотгоры и ведьмы-шулмы, о подвигах легендарных древних багатуров в сражениях со злыми оборотнями-оролонами, многоголовыми змеями-мангусами и неживыми, а оттого не ведающими жалости, разноликими пришельцами из нижнего мира…

Языки пламени, трепеща, взметались ввысь. Закручиваясь причудливыми спиралями, красные искры уносились в густую черноту неба и растворялись среди бесстрастного мерцания звёзд, нависавших, казалось, над самой степью. Сменяя улигэрчей и друг друга, выходили в ярко освещённый круг перед костром музыканты со своими хурами: этот инструмент имелся почти в каждой семье и многие умели играть на нём – так что образовалась даже небольшая очередь из желавших развлечь великого хана и его гостей. То один, то другой нукер садился в колебавшийся круг света, отбрасываемый пламенем костра, и, зажав хур между коленями, принимался самозабвенно водить смычком по струнам из конского волоса, распевая восхваления-юролы, посвящённые Чингис-хану, его мудрым нойонам и отважным нукерам, а также всем почтенным гостям и их народам, благословенным под сенью Вечного Синего Неба.

Потрясатель Вселенной слушал улигэры и юролы, смотрел на весёлый перепляс языков пламени и временами блаженно жмурился. Почему человеку так приятно сидеть у костра? Этого хан не знал. Шаманы рассказывают, что огонь олицетворяет сердцевину бытия, ибо является тем местом, где сливаются земля и небо, творя тепло. Огонь очищает и освобождает, дарит покой и отдохновение… Что ещё нужно человеку для счастья? Вот так сидеть у костра, прислушиваться к потрескиванью смолистых поленьев, наблюдать, как в огне истаивает плоть древесины, а затем ёжится и осыпается наземь пепел, и провожать взглядом яркие искры, взлетающие к небу, чтобы спустя несколько мгновений погаснуть среди приветливого мерцания звёзд – разве это не предел желаний, достойных сердца воина?

Впрочем, поддавшись такому умиротворённому настроению, краем сознания хан всё же понимал: завтра, едва над степью прольются лучи утреннего солнца, его вновь подхватит неумолимый бег повседневных забот и событий – и желания устремятся вдаль от остывших угольев пиршественного костра. Жизнь человеческая так же коротка, как полёт этих огненных искр. Тогда пусть она будет и столь же яркой! О, он прекрасно понимал: надо приложить ещё немало усилий, чтобы его имя засияло высоко в небе, над странами и народами. И над всеми земными правителями, которых ему ещё только предстояло одолеть. Он должен вести свой народ к новым победам, которые принесут каждому нукеру вожделенные блага жизни: табуны горячих скакунов, тучные пастбища для скота, привольные места для охоты и нежных пышнотелых красавиц для отрады телесной и умножения числа детей, которые со временем станут монгольскими багатурами и их жёнами… Ему нельзя останавливаться надолго, он должен идти вперёд и вперёд.

Может быть, именно потому хан и ценил подобные часы отдыха, что они выпадали на его долю нечасто.

В разгар веселья Чингис обратился к седовласому вождю ойратов:

– Худуха-беки, мне Джучи рассказал, что ты первый пришёл к нему с благопожеланиями и словами мира.

– Это так, – с готовностью закивал тот.

– Ты мудро поступил по отношению к своему народу, – одобрительно сказал Чингис-хан. – Однако в этом не вся твоя заслуга, а лишь её малая часть.

– Лишь малая часть? – удивился Худуха-беки. – Но в чём же тогда заключается остальная моя заслуга?

– В том, что ты подал пример покорности своим соседям. Совершающему первый шаг всегда труднее, чем прочим, идущим следом за ним. В темноте даже слабый огонёк далеко светит… Твои мудрость и решимость должны быть достойно вознаграждены.

Вождь ойратов смиренно склонил голову и сложил перед грудью руки в знак почтения:

– Лучшая награда для меня и моего народа – это покровительство великого хана.

Чингис одобрительно кивнул и неторопливо отпил из чаши несколько глотков архи. Затем, блаженно отрыгнув, отставил чашу в сторону. И, пригладив ладонью усы и бороду, поинтересовался:

– Скажи, Худуха-беки, у тебя есть сыновья?

– Есть. Их у меня двое: Инальчи и Торельчи.

– Они достигли того возраста, когда мужчина садится на коня?

– О да! Хотя сынки мои и молоды, но они уже искусные наездники и хорошие стрелки.

– А у меня выросли дочери. Хорошо ли девушкам засиживаться в невестах? Нет, нехорошо! Так верно ли я думаю, Худуха-беки, что ты не откажешься породниться со своим ханом?

Вождь ойратов, ошеломлённый услышанным, вскочил на ноги. И тотчас бухнулся на колени перед монгольским владыкой:

– Да я! О-о-о, великий хан, да продлится твоя благословенная жизнь тысячу трав, я просто мечтать не мог о таком! Клянусь душами предков, мои сыновья будут счастливы взять в жёны твоих дочерей! А моё сердце уже теперь радуется, видя как благорасположено к моему роду Вечное Небо!

– Вот и хорошо, – Чингис-хан поднял старика с колен и усадил его рядом с собой. – Ты не из тех людей, что глядят лисой, а пахнут волком, потому я тоже буду рад связать наши роды узами крови… Как, ты сказал, зовут сыновей?

– Инальчи и Торельчи.

– А кто из них старше?

– Инальчи.

– Значит, так: за Инальчи отдаю дочь свою Чечейген. А за Торельчи пойдёт её сестра Олуйхан. Вези ко мне своих сынков, Худуха-беки, будем играть свадьбу.

Поистине всякий народ можно сравнить со стадом куланов. Во время гона у тех обычно происходят ожесточённые драки между самцами, и самый сильный четырёх-пятилетний самец отбивает себе табун – и водит его до девяти-десяти лет, после чего снова какой-нибудь более молодой и сильный соперник изгоняет из табуна старого вожака. У зверей и у людей – у всех одно и то же. Чингис-хан сознавал: если он хочет оставаться вожаком в человечьем стаде, ему предстоит всю свою жизнь вести борьбу за первенство. И чтобы неизменно одерживать верх в этой борьбе, он должен иметь как можно больше верных союзников.

А вождь ойратов поступил правильно. Кто ближе к огню, тот первым сгорает, и спасти его может одно: руку, которую не можешь отрубить, – целуй. Худуха-беки сообразил, что для любого лежачего камня неминуем день, когда его перевернут исподом кверху – и покорился, молодец. Чингисхан оценил его выбор. Известное дело, если шакал присел, это ещё не приветствие. Однако скоро Худуха-беки будет связан с родом Борджигинов семейными узами. Хорошо. Кровь обычно связывает людей крепче, нежели цепи, выкованные из железа.